-нибудь... Иногда даже у
коммерции советников.
   - А в белье вы разбираетесь? - спросила фрау Грюнберг.
   - Только в самом простом. Не так давно в течение двух месяцев я в одном
учреждении учился шить. Но только самые простые вещи.
   - Это всегда пригодится,  -  сказала  фрау  Грюнберг.  -  Я  даже  умею
вырывать зубы. Научилась этому лет Двадцать назад у одного  дантиста.  Кто
знает,  может  быть,  именно  это  умение  и  принесет  мне   когда-нибудь
счастье...
   Керн проработал у фрау Грюнберг до десяти часов вечера  и  получил,  не
считая ужина, десять франков. Вместе с другими эти деньги составили сумму,
которой хватит на два дня и  которой  Керн  обрадовался  больше,  чем  ста
франкам, если бы он получил их от коммерции советника Оппенгейма.


   Рут ждала его в маленьком пансионе, который значился в списке  Биндера.
Там можно было прожить несколько дней нелегально. Рут была не одна.  Рядом
с ней на маленькой террасе сидел стройный пожилой мужчина.
   - Наконец-то ты вернулся! - сказала Рут. - Слава богу! А я  уже  начала
тревожиться.
   - Ты не должна тревожиться. Когда человек боится, с ним  в  большинстве
случаев ничего не случается. Случается только тогда, когда он меньше всего
этого ожидает.
   - Это софизм, а не философия, -  сказал  мужчина,  сидевший  с  Рут  за
столом.
   Керн повернулся в его сторону. Мужчина улыбнулся.
   - Присаживайтесь и выпейте за компанию стаканчик вина. Фрейлейн Голланд
может вам сказать, что меня бояться нечего. Меня зовут Фогт, и когда-то  я
был приват-доцентом в Германии. Составьте мне компанию и распейте со  мной
мою последнюю бутылку...
   - Почему последнюю?
   - Потому что завтра я  ухожу  на  некоторое  время  на  государственное
содержание. Я устал и должен немного отдохнуть.
   - На государственное содержание? - не понимая, переспросил Керн.
   - Это я так называю...  Но  это  можно  назвать  и  тюрьмой.  Завтра  я
отправлюсь в полицию и заявлю, что уже два месяца  нелегально  проживаю  в
Швейцарии. А поскольку меня уже два  раза  высылали,  я  получу  несколько
недель тюрьмы. Вот это я и  называю  государственным  содержанием.  Только
надо обязательно сказать, что ты уже проживаешь в стране  какое-то  время,
иначе нарушение границы расценивается как  вынужденное,  и  тебя  попросту
снова выбросят за границу.
   Керн посмотрел на Рут.
   - Если вам нужны деньги... Я сегодня довольно прилично заработал.
   - Нет, спасибо, - отказался Фогт. - У меня  еще  есть  десять  франков.
Этого хватит на вино и ночлег. Просто я. устал и хочу немного отдохнуть. А
отдохнуть мы можем только в тюрьме. Мне уже пятьдесят два, и здоровым меня
не назовешь. И я действительно устал убегать и скрываться...  Подходите  и
присаживайтесь. Когда человек  слишком  часто  бывает  один,  он  радуется
обществу.
   Он налил вино в рюмки.
   - Это нойшателе - терпкое и чистое, как вода глетчера.
   - Но тюрьма... - начал было Керн.
   - Тюрьма в Люцерне хорошая. Для меня там даже "будет слишком  роскошно.
Лучшей тюрьмы и желать не надо. Боюсь только одного:  что  не  смогу  туда
попасть, что Приговор окажется слишком мягким, и сердобольный судья Просто
пошлет меня к границе. Тогда все придется начинать  сначала.  А  нам,  так
называемым арийцам, это еще труднее, чем евреям.  У  нас  нет  религиозных
общин, которые бы нас поддерживали. И нет единомышленников. Но не будем об
этом... - Он поднял рюмку. - Выпьем за все прекрасное в мире! Оно  никогда
не погибнет.
   Рюмки чисто и мягко зазвенели. Керн выпил прохладное вино. "А Оппенгейм
меня даже соком не угостил", - подумал он и присел за стол рядом с Рут.
   - Я боялся, что придется провести вечер в одиночестве, - сказал Фогт. -
Но тут подвернулись вы. Какой прекрасный вечер!  Этот  прозрачный  осенний
воздух...
   Они  долго  сидели  на  полуосвещенной  террасе  и  молчали.  Несколько
мотыльков настойчиво бились о горячее стекло лампы. Фогт  спокойно  сидел,
откинувшись на спинку стула, и мысли его, казалось, витали где-то  далеко.
И сидящим вместе с ним внезапно показалось,  что  этот  человек  с  тонким
лицом и ясными глазами,  человек  из  погружающегося  в  пучину  столетия,
прощается с миром спокойно и обдуманно.
   - Радость жизни, - задумчиво сказал Фогт,  словно  обращаясь  к  самому
себе. - Радость жизни - покинутая дочь терпимости.  В  наше  время  ее  не
стало. А к  ней  многое  относится.  Познание  и  рассудок,  скромность  и
спокойное  отречение  от  невозможного.  Все   смыто   диким   казарменным
идеализмом, который  хочет  сейчас  улучшить  мир.  Люди,  считавшие,  что
улучшают мир, всегда его ухудшали, а диктаторам никогда  не  были  знакомы
радости жизни.
   - Те, кому диктовали, тоже радостей не испытывали, - вставил Керн.
   Фогт кивнул и медленно выпил глоток прозрачно-о вина.  Потом  посмотрел
на озеро в лунном свете, отливающее серебром и окруженное  горами,  словно
стенками драгоценной раковины.
   - Им ничего не продиктуешь, - сказал он. - И мотылькам -  тоже.  И  тем
вот - тоже нет... - Он показал на несколько прочитанных книг. - Гельдерлин
и Ницше.  Первый  пел  жизни  самые  чистые  дифирамбы,  другой  мечтал  о
божественных танцах Диониса, -  и  оба  кончили  безумием.  Будто  природа
где-то поставила границу.
   - Диктаторы не сходят с ума, - сказал Керн.
   - Конечно, нет! - Фогт встал и улыбнулся. - Но  нормальными  людьми  их
тоже нельзя считать.
   - Вы действительно пойдете завтра в полицию? - спросил Керн.
   - Да, хочу. Всего вам хорошего и большое спасибо за желание мне помочь.
Сейчас я еще спущусь на часок к озеру.
   Он медленно побрел вниз по улице. Улица была безлюдна и  тиха,  и  шаги
его слышались еще некоторое время даже после того, как его поглотила тьма.
   Керн взглянул на Рут. Она улыбнулась ему:
   - Ты боишься? - спросил он.
   Она покачала головой.
   - У нас это все иначе, - сказал он. - Мы - молоды. Мы выдержим.


   Два  дня  спустя  из  Цюриха  приехал  Биндер  -  свежий,   элегантный,
уверенный.
   - Как дела? - спросил он. - Все в порядке?
   Керн рассказал ему о  своей  встрече  с  коммерции  советником.  Биндер
выслушал его внимательно и  рассмеялся,  когда  Керн  рассказал  ему,  что
попросил Оппенгейма Порекомендовать его кому-нибудь.
   - Это было вашей ошибкой, - сказал он. - Это один  Из  самых  трусливых
людей, которых я знаю. Но я  накажу  его  сейчас  за  это  -  нанесу,  так
сказать, визит вежливости.
   Он исчез, а вечером вновь появился, держа в руке бумажку достоинством в
двадцать франков.
   - Поздравляю! - похвалил его Керн.
   Биндер передернул плечами.
   - Ничего хорошего не было, можете мне  поверить.  Господин  националист
Арнольд Оппенгейм все понимает ради своих миллионов. Деньги  делают  людей
ужасно бесхарактерными, правда?
   - Безденежье - тоже.
   - Верно, но это случается реже. Я его изрядно испугал дикими вестями из
Германии. Он дает только со страха. Чтобы откупиться от судьбы. Разве  это
не значится у вас в листе?
   - Нет. Там стоит только: "помогает, но после нажима".
   - Это то же самое. Ну, ладно, может быть,  мы  еще  встретим  коммерции
советника на проселочной дороге  как  Коллегу.  Это  вознаградит  меня  за
многое.
   Керн рассмеялся.
   - Он-то уж найдет выход! А почему вы оказались в Люцерне?
   - В Цюрихе стало слишком жарко. На моих пятках висел сыщик. И потом,  -
лицо его помрачнело, - я иногда заезжаю  сюда,  чтобы  забрать  письма  из
Германии.
   - От родителей?
   - От матери.
   Керн промолчал. Он вспомнил о  своей  матери.  Он  писал  ей  время  от
времени, но ответа от нее получить не мог - слишком часто менял адреса.
   - Вы любите пирожные? - спросил Биндер спустя минуту.
   - Люблю.
   - Подождите минутку...
   - Вскоре он вернулся,  держа  в  руке  небольшую  картонную  коробку  с
песочным тортом, тщательно завернутым в шелковистую бумагу.
   - Сегодня прибыл с таможни, - объяснил Биндер. - Здесь его получили мои
люди.
   - Вот вы и наслаждайтесь им сами, - сказал Керн. - Его пекла ваша мать,
это сразу видно.
   - Да, торт пекла моя мать. Но именно по этой причине я и  не  хочу  его
есть. Просто не могу.
   - Не понимаю... О, боже ты мой! Если бы я получил от матери такой торт!
Я бы ел его целый месяц! Каждый день - по маленькому кусочку...
   - Да поймите же меня! - сказал Биндер сильным, но  глухим  голосом.  Не
для меня она его посылала! Для моего брата...
   Керн уставился на него.
   - Вы же говорили, что ваш брат умер!
   - Да, конечно. Но она этого еще не знает.
   - Не знает?
   - Да, не знает... Не могу я ей написать об этом! Просто  не  могу!  Она
тут же умрет, если узнает такое. Он был ее любимцем. Меня она не  особенно
любила. И он был лучше, чем я.  Поэтому  и  не  выдержал.  А  я  пробьюсь!
Конечно, пробьюсь! Вы же сами видите! - И он отшвырнул  деньги  Оппенгейма
на пол.
   Керн поднял деньги и положил их снова на стол.  Биндер  сел  и  закурил
сигарету. Потом вынул из кармана письмо.
   - Вот, это ее последнее письмо. Пришло вместе с тортом. Прочтите, и  вы
поймете, что оно не может оставить человека равнодушным.
   Письмо было написано на голубой бумаге  мягким  косым  почерком,  каким
пишут молодые девушки.

   "Мой дорогой Леопольд!
   Твое письмо я вчера получила и так обрадовалась ему,  что  должна  была
присесть и успокоиться. Потом я его вскрыла и  стала  читать.  Мое  сердце
работает уже не так хорошо из-за волнений, ты это наверняка знаешь. Как  я
рада, что ты, наконец,  нашел  работу.  Не  огорчайся,  что  зарабатываешь
немного. Если будешь стараться - продвинешься. А  потом  ты  снова  можешь
учиться. Дорогой Леопольд, присматривай за Георгом. Он такой порывистый  и
неосмотрительный. Но пока ты с ним, я спокойна. Сегодня  утром  я  испекла
тебе песочный торт, который ты так любишь. Я посылаю его тебе. Надеюсь, он
не успеет очень высохнуть. Правда, песочный торт  и  должен  быть  немного
сухим. Иначе я испекла бы тебе франкфуртский  крендель  -  ты  его  любишь
больше всего. Но он наверняка  по  дороге  испортится.  Дорогой  Леопольд,
напиши мне, как только у тебя будет время. Я все время беспокоюсь. Нет  ли
у тебя фотокарточки? Надеюсь, что мы опять будем все  вместе.  Не  забывай
меня.
   Любящая тебя мать. Привет Георгу".

   Керн положил письмо на стол. Он не  отдал  письмо  Биндеру  в  руки,  а
положил его на стол рядом с ним.
   - Фотографию,  -  задумчиво  сказал  Биндер.  -  Где  мне  достать  его
фотографию?
   - Она получила последнее письмо от вашего брата только недавно?
   Биндер покачал головой.
   - Он застрелился год тому назад. И с тех пор пишу я. Каждые две недели.
Почерком брата. Научился его подделывать. Она не должна ничего узнать.  Не
должна!.. А вы как думаете? Должна она узнать об этом или нет?
   Он настойчиво посмотрел на Керна.
   - Ну, скажите, что вы думаете?
   - Думаю, что так для нее будет лучше.
   - Ей шестьдесят... Уже шестьдесят! И сердце ее  отказывается  работать.
Долго она не проживет. И я думаю, Мне удастся сделать так, что  она  ни  о
чем не узнает. О том, что он сам наложил на себя  руки,  понимаете?  Этого
Она никогда не смогла бы понять.
   - Понимаю...
   Биндер поднялся.
   - Ну, а теперь мне нужно снова написать письмо... От него. Тогда у меня
будет спокойнее на душе... Фотографию? Где мне достать его фотографию?
   Он взял со стола письмо.
   - Возьмите торт, прошу вас. А если не хотите сами попробовать,  отдайте
Рут. Не обязательно говорить ей, как он вам достался.
   Керн находился в нерешительности.
   - Это очень вкусный торт. Я только отрежу от него кусочек, вот такой...
   Биндер вынул из кармана нож, отрезал небольшой кусочек и положил его  в
конверт своей матери.
   - Вы  знаете,  -  сказал  он,  и  лицо  его  при  этом  как-то  странно
изменилось, - Брат никогда не испытывал к матери большой любви. А я...  я!
Смешно, правда?
   И он ушел в свою комнату.


   Было около одиннадцати часов вечера. Керн и Рут сидели на  террасе.  По
лестнице спустился Биндер. Он был снова спокоен и элегантен, как и всегда.
   - Пойдемте со мной куда-нибудь, - предложил он. - Не могу заснуть. И  в
одиночестве оставаться не хочу. Я знаю надежный ресторанчик.  Сходимте  на
часок. Доставьте мне удовольствие!
   Керн посмотрел на Рут.
   - Ты не устала? - спросил он.
   Она покачала головой.
   - Доставьте мне удовольствие, - снова  попросил  Биндер.  -  Только  на
часок. Чтобы отвлечься.
   - Хорошо...
   Биндер привел их в кафе-бар. Здесь танцевали. Рут заглянула в дверь.
   - Здесь слишком роскошно, - сказала она. - Это не для нас.
   - Для кого же оно еще, как не для нас, космополитов, - ответил Биндер с
горькой усмешкой. -  К  тому  же  оно  и  не  так  уж  роскошно,  если  вы
присмотритесь повнимательнее. Роскошно только в той степени,  чтобы  можно
было чувствовать себя в безопасности  от  шпиков.  Коньяк  здесь  тоже  не
дороже, чем где-либо. А музыка - намного лучше. Человек иногда нуждается в
этом. Входите, здесь как раз есть места.
   Они сели за столик и заказали что-нибудь выпить.
   - Используем все, - сказал Биндер и поднял рюмку. - Давайте веселиться!
Жизнь скоро кончится, а после нашей смерти людей  не  будет  интересовать,
было нам весело или грустно.
   - Правильно! - Керн тоже поднял рюмку. - И давайте предположим, что  мы
- полноправные граждане этой страны, правда, Рут? Люди, у которых  есть  в
Цюрихе квартира и которые приехали в Люцерн прогуляться.
   Рут кивнула и с улыбкой посмотрела на него.
   - Или туристы, - добавил Биндер. - Богатые туристы!
   Он выпил свою рюмку и повторил заказ.
   - Вы будете еще пить? - спросил он у Керна.
   - Позднее.
   - Выпейте еще. Так скорее придет настроение. Прошу вас, выпейте.
   - Хорошо.
   Они сидели за столиком и наблюдали за танцующими.  В  кафе  было  много
молодых людей, не старше, чем они, но на заблудившихся детей  были  похожи
только они трое. И не принадлежа этому обществу, они сидели здесь с широко
раскрытыми  глазами.  Причиной  этому  была  не  только  их   бездомность,
стиснувшая  их  словно  серым  кольцом,  причиной  этому  была  также   их
безрадостная юность, без больших надежд и без будущего. "Что это с нами? -
подумал Керн. - Мы же пришли веселиться! И у меня есть все, что  только  я
могу иметь. И даже больше. Так в чем же дело?"
   - Тебе здесь нравится? - спросил он у Рут.
   - Да, очень, - ответила она.
   Свет  в  кафе  погас,  по  танцевальной  площадке  заскользил   цветной
прожектор, и стройная, миловидная танцовщица закружилась по паркету.
   - Чудесно, правда? - сказал Биндер и захлопал в ладоши.
   - Восхитительно! - Керн тоже захлопал.
   - И музыка великолепная, правда?
   - Первоклассная!
   Они  продолжали  сидеть  за  столиком  и  были  готовы   все   находить
прекрасным, быть веселыми и сбросить груз с души. Но тем не менее,  поверх
этого всего лежали пыль и пепел, и они не знали, чем это объяснить.
   - Почему вы не танцуете? - спросил Биндер.
   - Потанцуем? - Керн поднялся.
   - Я думаю, что не сумею, - ответила Рут.
   - Я тоже не умею, - ободрил ее Керн. - А это упрощает дело.
   Минуту Рут находилась в нерешительности, а потом вышла вместе с  Керном
на площадку. Лучи прожекторов скользили по танцующим.
   -  Сейчас  загорится  фиолетовый  свет,  -  сказал  Керн.   -   Хорошая
возможность войти в ряды танцующих.
   Они танцевали осторожно и немного  робко.  Но  постепенно  их  движения
стали более уверенными - особенно, когда они поняли, что на них  никто  не
обращает внимания.
   - Как с тобой хорошо танцевать, - прошептал Керн. - Когда ты рядом, все
остальное вокруг кажется мне тоже прекрасным.
   Она крепче обняла его за плечи и прижалась к нему. Они медленно плыли в
ритме музыки. Пестрые лучи света скользили  по  ним,  словно  разноцветная
вода, и на мгновение они забыли  обо  всем  -  их  юные,  полные  нежности
сердца, стремились навстречу друг другу, освободившись  от  теней  страха,
преследования и недоверия.
   Музыка прекратилась. Они возвратились к  своему  столику.  Керн  бросил
взгляд на Рут. Глаза девушки взволнованно блестели, лицо стало  совершенно
иным - самозабвенным и даже приобрело смелое выражение.  "Черт  возьми,  -
подумал Керн. - Если бы можно было жить  так,  как  тебе  хочется!"  И  на
секунду лицо его стало озлобленным.
   - Посмотрите-ка, кто идет! - воскликнул Биндер.
   Керн  поднял  глаза.  По  кафе  шел   коммерции   советник   Оппенгейм,
направляясь к выходу. Проходя мимо их  стола,  он  заметил  всех  троих  и
остановился в удивлении. Некоторое время он пристально смотрел на них.
   -  Очень  интересно,  -  буркнул  он  потом.  -  И  в  высшей   степени
поучительно!
   Все трое промолчали.
   - Вот, значит, на что расходуются моя доброта  и  помощь!  -  продолжал
Оппенгейм со злостью. - Деньги сразу же растранжириваются в барах!
   -  Немного  забвения  иногда  более  необходимо,  чем  ужин,   господин
советник.
   - Громкие слова! Таким молодым людям, как вы, нечего делать в барах!
   - На проселочных дорогах нам тоже нечего делать! - отпарировал Биндер.
   - Разрешите вас познакомить? -  сказал  Керн,  повернувшись  к  Рут.  -
Господин, который так возмущен нашим образом жизни, -  коммерции  советник
Оппенгейм. Он купил у меня  кусок  мыла,  и  на  этом  я  заработал  сорок
сантимов.
   Оппенгейм озадаченно посмотрел на него. Затем фыркнул  что-то,  похожее
на "наглость", и удалился, стуча каблуками.
   - Не поняла, в чем тут все-таки дело? - спросила Рут.
   - Вы имели честь познакомиться с известным  благотворителем,  -  сказал
Биндер голосом, полным насмешки.  -  Сейчас  благотворительность  -  самая
распространенная вещь на земле. Но все благотворители тверже стали!
   Рут поднялась.
   - Он же наверняка позовет полицию! Нужно уходить!
   - Он слишком труслив. Это и ему может причинить неприятности.
   - Но нам все-таки лучше уйти!
   - Хорошо.
   Биндер расплатился, они  вышли  на  улицу  и  направились  к  пансиону.
Неподалеку от вокзала они увидели двух мужчин, шедших им навстречу.
   - Спокойно! - прошептал Биндер. - Шпики! Не обращайте на них внимания!
   Керн стал что-то тихо насвистывать, взял Рут под руку и  пошел  немного
медленнее. Почувствовав, что Рут пытается идти быстрее, он крепко сжал  ей
руку, рассмеялся и продолжал идти неторопливо.
   Оба человека прошли мимо них. На одном из них была фетровая  шляпа,  он
равнодушно курил сигару. Другим был Фогт. Он их узнал, и почти  незаметным
знаком показал им, что его номер не прошел.
   Через какое-то время Керн обернулся. Те уже исчезли.
   - Поедет в Базель поездом 12:15, - сказал Биндер тоном специалиста. - В
сторону границы.
   Керн кивнул.
   - Нарвался на слишком гуманного судью.
   Они пошли дальше. Внезапно Рут зябко повела плечами.
   - Здесь как-то жутко стало, - сказала она.
   - Лучше всего ехать во Францию, - сказал Биндер. - В Париж.  В  большом
городе лучше всего прятаться.
   - Почему же вы не поедете туда?
   - Не знаю ни слова по-французски. Я - специалист  по  Швейцарии.  Да  и
кроме того... - Он замолчал.
   Они продолжали идти молча.  С  озера  повеяло  прохладой.  А  над  ними
распростерлось небо - огромное, серое, как железо, и чужое.


   Перед Штайнером сидел бывший адвокат доктор Гольдбах II  из  берлинской
судебной палаты. Теперь он выполнял обязанности второго медиума телепатии.
Штайнер нашел его в кафе "Шперлер".
   Гольдбаху было почти пятьдесят, его выслали из Германии за то, что он -
еврей. Одно время  он  торговал  галстуками  и  тайком  давал  юридические
советы. На этом он зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть  с  голоду.
У, него была красавица жена тридцати лет, которую он очень любил.  До  сих
пор она жила на деньги, которые  выручала  от  продажи  драгоценностей,  и
Гольдбах чувствовал, что, по всей вероятности, ему не удастся ее удержать.
Штайнер  выслушал  его  историю  и  обеспечил