, будто плывя.  Затем
он снова вернулся и сел рядом с ней, и она пила все, что он ей  предлагал,
и не чувствовала ничего. Только что-то мягко шумело в ее голове, а  сквозь
этот шум до нее долетал голос мужчины - слова,  бесполезные  бессмысленные
слова, доносившиеся откуда-то издалека, словно с противоположного  берега.
А потом внезапно не стало человека рядом  с  ней  -  жаждущего,  покрытого
пятнами  и  беспокойного.  Осталось  только  что-то  жалкое,  шевелящееся,
бичующее себя, умоляющее; остались  только  затравленные  просящие  глаза;
остался какой-то зверь, попавшийся в капкан этого стеклянного одиночества,
радио Тулузы и ночи под чужим небом.
   - Хорошо, - сказала она. - Хорошо...
   Она хотела, чтобы он ушел и оставил  ее  одну  -  ненадолго,  всего  на
несколько минут,  на  жалкое  мгновение  по  сравнению  с  вечностью,  уже
поджидавшей ее, но он успел подняться, подошел к ней, поклонился и, подняв
ее с кресла за руку, увлек за собой. И  она  пошла  вслед  за  ним  сквозь
стеклянный туман, поднялась по  ватным  лестницам  со  ступеньками-зубами,
которые пытались схватить ее за ноги,  проходила  сквозь  какие-то  двери,
миновала залитые светом участки и, наконец, очутилась в комнате.
   Она сидела на своей кровати, и у нее  было  такое  чувство,  будто  она
никогда не сможет с нее подняться. Мыслей не было, но и боли -  тоже.  Все
мысли словно бесшумно упали, как падают в тиши  осени  созревшие  плоды  с
неподвижного дерева.  Она  нагнулась,  посмотрела  на  стоптанный  коврик,
словно надеясь найти эти упавшие мысли, а потом подняла голову и  заметила
на себе взгляд чужого человека.
   Под мягкими бровями были чужие глаза,  тонкое  чужое  лицо,  склоненное
вперед и похожее на маску. А  затем  откуда-то  издалека  пришел  холодный
страх, трепет и пробуждение - она поняла, что на нее из  зеркала  смотрело
ее собственное лицо.
   Она шевельнулась, а потом увидела человека, стоявшего на коленях  перед
ней в странной и смешной позе и державшего ее за руки.
   Она отняла руки.
   - Что вам нужно? - громко спросила она. - Что сам от меня нужно?
   Человек беспомощно уставился на нее.
   - Но ведь вы сами сказали... Вы сказали, что  я  могу  Пойти  вместе  с
вами.
   Она снова почувствовала страшную усталость.
   - Нет, - сказала она. - Нет...
   И  снова  потекли  слова.  Слова  о  несчастье,  горе,  одиночестве   и
страданиях. Слишком громкие слова, но разве нашлись бы  простые  для  того
немногого, что изнуряло и разрушало Человека? Тут было все: и то,  что  он
завтра должен уехать, и то, что у него никогда не было ни одной женщины, и
страх, и недуг, который парализует его, делает робким и смешным - разбитая
нога, только нога, - и отчаяние, и надежда, появившаяся  как  раз  сегодня
ночью... Ведь она часто бросала на него взгляды, и он подумал...
   Разве она смотрела на него? Нет, она этого не  помнила.  А  сейчас  она
знала только то, что находится в своей комнате и  что  больше  никогда  не
выйдет из нее. Все же остальное - просто туман, и даже меньше.
   - Жизнь покажется мне совершенно другой! - шептал человек у ее  ног.  -
Все, все покажется мне совершенно другим, поймите же меня!  Только  бы  не
чувствовать себя выброшенным за борт...
   Она ничего не понимала и снова посмотрелась в зеркало.  Вот  она  сидит
немного склонившись вперед, актриса Барбара Клейн, двадцати  четырех  лет,
девственно чистая, нетронутая, сохранившая себя для мечты, которая  так  и
не пришла, - стоит сейчас на краю пропасти, растеряв все свои надежды.
   Она поднялась  с  кровати  -  осторожно,  не  отрывая  глаз  от  своего
отражения в зеркале и улыбаясь ему. На какое-то мгновение  в  этой  улыбке
появилось что-то дьявольски-насмешливое, и она сказала усталым голосом:
   - Хорошо... Хорошо... Я согласна.
   Человек сразу замолчал и уставился на нее, не веря ее словам. Но ее это
мало интересовало. Внезапно одежда ее показалась  ей  очень  тяжелой.  Она
сковывала ее, как панцирь. Она сбросила  все,  сбросила  тяжелые  туфли  и
упала на кровать, даже не в силах удержать свое тяжелое  тело.  И  кровать
начала расти, достигла огромных размеров и приняла ее  в  свои  объятия  -
белая мягкая могила...
   Она  услышала,  как  щелкнул  выключатель,  а  потом  послышался  шорох
снимаемой одежды. Она с трудом открыла глаза. Было темно.
   - Свет! - выдавила она, уткнувшись головой в  подушку.  -  Свет  должен
гореть!
   - Минутку! Подождите минутку! - поспешно и смущенно выдавил мужчина.  -
Это только... Надеюсь, вы понимаете...
   - Свет должен гореть! - повторила она.
   - Да, конечно... Сейчас... Только...
   - Потом долго будет темно... - пробормотала она.
   - Да, да, конечно! Зимние ночи очень длинные.
   Она услышала щелканье выключателя. На ее закрытых веках вновь  появился
свет - нежный розовый свет. А потом она почувствовала рядом с собой другое
тело. На секунду она вся напряглась, потом расслабла. "Это тоже мимолетно,
- подумала она. - Как и все остальное..."


   Она медленно открыла глаза. Перед ее кроватью стоял  человек,  которого
она не  знала.  Она  вспомнила,  что  видела  его  беспокойным,  жалким  и
просящим, но сейчас у  него  было  разгоряченное  открытое  лицо,  сияющее
нежностью и счастьем.
   Мгновение она смотрела на него.
   - А теперь вы должны уйти, - сказала она. - Пожалуйста, уходите...
   Человек шевельнулся. Потом снова послышались слова,  быстрые  сбивчивые
слова. Вначале она ничего не понимала. Они слетали с его губ так быстро  -
а она была так  далеко  отсюда!  Наконец  все-таки  кое-что  дошло  до  ее
сознания. Он говорил, что считал себя погибшим, находился в  отчаянии.  Но
теперь он уже не такой, у него снова появилась уверенность в  себе  -  как
раз теперь, когда его высылали из Франции...
   Она кивнула. Потом попросила его замолчать.
   - Пожалуйста, - повторила она.
   Он замолчал.
   - А теперь вам нужно идти, - сказала она.
   - Хорошо...
   Она лежала под одеялом и чувствовала себя совершенно разбитой. Глаза ее
следили за человеком, который направлялся уже в сторону двери.  "Последний
человек, которого я вижу", - подумала она.  Она  лежала  без  движения,  в
каком-то страшном оцепенении. Мыслей не было.
   У двери человек остановился. Мгновение  он  колебался,  словно  выжидая
чего-то. Потом повернулся в ее сторону.
   - Ответь мне на один вопрос, - сказал он. - Ты сделала  это  только  из
жалости?.. Или это...
   Она взглянула на него. "Последний человек  в  моей  жизни...  Последняя
искорка..."
   - Нет, - выдавила она с трудом.
   - Не из жалости?
   - Нет...
   Человек у двери словно окаменел. Он затаил дыхание.
   - Почему же тогда? - спросил  он  так  тихо,  словно  боялся  упасть  в
пропасть.
   Она продолжала смотреть на него. Теперь она была  совершенно  спокойна.
"Последняя искорка..."
   - Не из жалости, а по любви... - прошептала она.
   Человек у дверей промолчал. У него был такой вид, будто он ожидал удара
дубинкой, а вместо этого попал в объятия. Он боялся даже шевельнуться,  но
тем не менее казалось, что он растет.
   - О, боже ты мой! - наконец выдавил он.
   Внезапно она испугалась, что он может вернуться.
   - Но сейчас ты должен уйти... Я очень устала...
   - Да, да, конечно...
   Больше она не слышала его слов. В  изнеможении  она  закрыла  глаза,  а
когда снова их открыла, перед дверью никого не  было.  Человек  ушел.  Она
осталась одна и сразу же забыла обо всем, что случилось.
   Некоторое время она продолжала лежать  тихо.  Потом  снова  заметила  в
зеркале свое отражение и улыбнулась ему - усталой нежной  улыбкой.  Голова
ее совершенно прояснилась. "Барбара  Клейн,  -  подумала  она.  -  Актриса
Барбара Клейн... И как раз в ночь на Новый год... Настоящая актриса!.. Да,
но разве ночь на Новый год не такая, как все другие?"  Она  посмотрела  на
часы, стоявшие на ночном столике. Утром она их завела. Часы будут еще идти
целую неделю. Потом она бросила взгляд на  письмо...  Страшное  письмо,  в
котором притаилась смерть...
   Она вынула из ящичка маленькое лезвие бритвы, взяла его указательным  и
большим  пальцами  и  натянула  на  себя  одеяло...  Боли  она  почти   не
почувствовала. Хозяйка завтра будет  ругаться,  но  ведь  у  нее  не  было
другого способа. Не было даже веронала... Она зарылась  лицом  в  подушку.
Стало темнее. А потом к ней снова  вернулось  прошлое.  Далекое-далекое...
Радиостанция Тулузы. Прошлое все  приближалось  и  приближалось.  Какой-то
грохот. Воронка, в которую она сползала... Все быстрее и быстрее. А  потом
засвистел ветер...



        10

   Марилл вошел в столовую.
   - Штайнер! На улице тебя разыскивает какой-то человек.
   - Кого он ищет - Штайнера или Губера?
   - Штайнера.
   - Ты спросил, что ему нужно?
   - Конечно"! Надо же быть осторожным. - Марилл взглянул  на  него.  -  У
него для тебя письмо из Берлина.
   Штайнер рывком отбросил стул.
   - Где он?
   - На той стороне, у румынского павильона.
   - Может, шпик или что-нибудь в этом роде?
   - Не похоже.
   Они  вместе  вышли  из  столовой  и  перешли  на  другую  сторону.  Под
деревьями, с которых уже упала листва, стоял мужчина лет пятидесяти.
   - Вы - Штайнер?
   - Нет, - ответил тот. - А зачем он вам понадобился?
   Мужчина смерил его быстрым взглядом.
   - У меня для вас письмо. От вашей жены.
   Он вынул из бумажника письмо и показал его Штайнеру.
   - Вы, конечно, узнаете почерк?
   Штайнер продолжал спокойно стоять, собрав всю свою  волю  в  кулак,  но
внутри у него что-то оборвалось, затрепетало и рухнуло. Он  даже  не  смог
поднять руки.
   - Откуда вы знаете, что Штайнер - в Париже? - спросил Марилл.
   - Письмо пришло из Вены. Кто-то  привез  его  в  Вену  из  Берлина.  Он
пытался вас найти и узнал, что вы - в Париже. - Мужчина показал на  второй
конверт. На нем размашистым почерком Лилы было написано:  "Йозеф  Штайнер.
Париж". - Он прислал мне письмо вместе с другой корреспонденцией. И я  вас
ищу уже несколько дней. Наконец, в кафе "Морис" мне сказали,  что  я  могу
найти вас здесь. Можете не говорить мне, Штайнер вы или  нет.  Я  понимаю,
что нужно быть осторожным. Просто возьмите письмо. Я  хочу  избавиться  от
него.
   - Оно адресовано мне, - сказал Штайнер.
   - Тем лучше.
   Человек отдал ему письмо. Штайнер снова должен был  сделать  над  собой
усилие, чтобы взять его. Оно показалось ему тяжелее всей мировой  почтовой
корреспонденции. Но когда он почувствовал конверт в своей руке, отнять его
у него уже было невозможно. Для этого пришлось бы отрубить руку.
   - Спасибо, - сказал он мужчине. -  Оно  наверняка  принесло  вам  много
хлопот.
   - Пустяки. Если уж мы получаем почту, значит, она достаточно  важна,  и
адресата нужно найти. Очень рад, что мне удалось это сделать.
   Он попрощался и ушел.
   - Это от моей жены, Марилл, -  сказал  Штайнер,  совершенно  не  владея
собой. - Первое письмо. Но ведь она не должна была вообще писать мне...
   - Прочти его...
   - Да... И  не  уходи  сейчас,  Марилл.  Черт  возьми,  что  у  нее  там
случилось?
   Штайнер разорвал конверт и начал читать.  Он  сидел,  словно  окаменев,
читал письмо, и лицо его постепенно менялось. Оно сразу как-то осунулось и
побледнело. На щеках выступили желваки. Вены вздулись.
   Он опустил руку с письмом и некоторое время продолжал безмолвно сидеть,
уставившись в землю. Потом взглянул на дату.
   - Десять дней, - прошептал он. - Десять дней назад она еще была жива...
   Марилл выжидательно смотрел на него.
   - Она пишет, что ее уже не спасти. Поэтому она и прислала письмо.  Ведь
теперь это не имеет значения... Она не пишет, что с ней. Она пишет...  Ну,
понимаешь, это ее прощальное письмо...
   - Она пишет, в какой больнице лежит? - спросил Марилл.
   - Да.
   - Мы немедленно позвоним туда. Позвоним в  больницу.  Под  каким-нибудь
вымышленным именем.
   Штайнер поднялся, потом покачнулся немного.
   - Я должен поехать туда.
   - Сначала позвони. Давай съездим в "Верден".


   Штайнер заказал междугородный разговор. Через полчаса зазвонил телефон,
и он вошел в кабину, словно в темную шахту. Вышел он оттуда весь мокрый от
пота.
   - Она еще жива!
   - Ты говорил с ней? - спросил Марилл.
   - Нет, с врачом.
   - Ты назвал свое имя?
   - Нет. Сказал, что звонит ее родственник. Ей уже делали операцию, но ее
спасти нельзя. Врач говорит, что проживет она самое большее  еще  дня  три
или четыре. Поэтому она и написала. Не думала, что  я  получу  письмо  так
быстро. Черт возьми! - Он все еще продолжал держать письмо в руке, а глаза
его блуждали, будто он не узнавал грязного вестибюля отеля "Верден".  -  Я
еду туда сегодня вечером, Марилл.
   Марилл поднял глаза.
   - Ты с ума сошел, дружище? - тихо произнес он затем.
   - Нет. Границу я смогу переехать. Ведь у меня есть паспорт.
   - Паспорт тебе не поможет, когда ты очутишься в Германии. Ты и сам  это
хорошо знаешь.
   - Знаю.
   - Значит, ты знаешь и о том, чем грозит тебе эта поездка!
   - Знаю.
   - Что ты можешь погибнуть.
   - Я и так погиб, если она умрет...
   - Бред  сумасшедшего!  -  Марилл  внезапно  разъярился.  -  Тебе  может
показаться это грубым - то, что я тебе посоветую, но  напиши  ей...  Пошли
телеграмму, но оставайся здесь...
   Штайнер с отсутствующим видом покачал головой. Он почти не слышал  слов
Марилла.
   А тот схватил его за плечо.
   - Ты ей ничем не поможешь. Даже если поедешь...
   - Я увижу ее.
   - Но ведь это же настоящее безумие - появиться там в больнице! Если  бы
ты спросил у нее совета, она сделала бы все возможное, чтобы удержать тебя
от этой поездки.
   Штайнер смотрел на улицу каким-то отсутствующим взглядом. Потом  быстро
обернулся.
   - Марилл, - сказал он, и глаза его заблестели. - Она для меня  -  самое
дорогое на свете. Она еще живет, еще дышит, мысли  ее  пока  тоже  в  этом
мире, и я еще живу в ее глазах... А через несколько дней она умрет, от нее
ничего не останется. Она еще  будет  лежать,  но  от  нее  уже  ничего  не
останется. Только труп... А  ведь  сейчас  она  еще  жива...  Жива...  Она
доживает последние дни, а ты хочешь, чтобы меня не было рядом с ней. Пойми
меня, я должен поехать? Другого выхода нет, черт возьми! Весь мир погибнет
для меня, если я не поеду. Все равно я не смогу жить, я умру вместе с ней!
   - Нет, ты не умрешь!.. Пойдем  дадим  ей  телеграмму.  Возьми  еще  мои
деньги, возьми деньги Керна и посылай ей телеграммы каждый час. Посылай ей
телеграммы целыми страницами! Сделай все, что сможешь, но... Но  оставайся
здесь!
   - Я буду вести себя очень осторожно. У меня есть паспорт, и я вернусь.
   - Какая чушь! Ты сам знаешь, насколько это опасно! У них  там  все  это
дьявольски хорошо налажено.
   - И тем не менее я еду! - сказал Штайнер.
   Марилл попытался схватить его за руку и утащить за собой.
   - Пойдем разопьем бутылку водки! Лучше напейся! Обещаю тебе,  что  буду
звонить туда через каждые два часа.
   Штайнер в сердцах скинул его руку.
   - Брось, Марилл! Ведь дело не в этом! И я знаю, о  чем  ты  думаешь.  Я
тоже все понимаю и не сошел с ума. Я знаю, чем это мне грозит, но я поехал
бы туда, будь это в тысячу раз опаснее, и никто не смог бы меня  удержать!
Неужели ты этого не понимаешь?!
   - Понимаю, - буркнул Марилл. - Конечно, понимаю! Я бы и сам поехал...


   Штайнер укладывал вещи. Он был подобен потоку льда на вскрывшейся реке.
Он с трудом верил, что говорил по телефону с человеком, который  находился
в одном доме с Марией. Ему казалось невероятным, что  голос  его  слышался
так близко от нее в черном каучуке телефонной  трубки.  Ему  все  казалось
невероятным: и то, что он укладывал свои вещи, и что он сядет в  поезд,  и
что завтра он будет рядом с ней.
   Бросив в чемодан вещи, которые могли пригодиться в  дороге,  он  закрыл
чемодан. После этого он направился к Рут и Керну. Они уже знали  обо  всем
от Марилла и, растерянные, ждали его прихода.
   - Сейчас я уезжаю, ребятки, - сказал им Штайнер. -  Эта  история  долго
тянулась, но я всегда предчувствовал, что дело кончится именно  так...  То
есть не совсем так. В это я и сейчас еще не могу поверить. Просто знаю  об
этом. - На его лице появилась  рассеянная  и  печальная  улыбка.  -  Всего
хорошего, Рут.
   Та, со слезами на глазах, протянула ему руку.
   - Я так много хотела вам сказать, Штайнер, но теперь  не  нахожу  слов.
Мне просто очень грустно... Вы возьмете его с собой? - Она  протянула  ему
черный джемпер. - Как раз сегодня я его закончила.
   Штайнер улыбнулся и на мгновение стал таким же, как и раньше.
   - Вот это вовремя, - сказал он.  Потом  повернулся  к  Керну:  -  Желаю
удачи, мальчик! Временами кажется,  что  все  ползет  ужасно  медленно,  а
временами - чертовски быстро.
   - Не знаю, был бы я сейчас здесь без твоей помощи,  Штайнер,  -  сказал
Керн.
   - Конечно, был бы. Но хорошо, что ты сказал мне  эти  слова.  Теперь  я
могу считать, что тратил время не совсем впустую.
   - Возвращайтесь скорее, - сказала Рут. - Мне больше нечего вам сказать,
но прошу вас, возвращайтесь скорее. Мы мало чем можем вам  помочь,  но  мы
всегда в вашем распоряжении. Всегда.
   - Спасибо. Я подумаю над вашими словами. И всего вам хорошего, ребятки!
Держите ушки на макушке!
   - Мы проводим тебя на вокзал, - сказал Керн.
   Штайнер заколебался.
   - Собственно, меня провожает Марилл... Ну, хорошо, пойдемте!
   Они спустились по лестнице. На улице Штайнер обернулся и  посмотрел  на
серый потрескавшийся фасад отеля.
   - "Верден", - пробормотал он.
   - Дай я понесу чемодан, - сказал Керн.
   - Зачем, мальчик? Я и сам его донесу.
   - Дай мне его, - сказал Керн с вымученной улыбкой. - Я же доказал  тебе
сегодня после обеда, какой я стал сильный.
   - Да, доказал. Сегодня после обеда. Как давно это было!
   Штайнер отдал чемодан Керну. Он понимал, что  тому  хотелось  для  него
что-нибудь сделать, и единственное, что он сейчас мог,  -  это  нести  его
чемодан.
   Они подошли как раз к отходу поезда. Штайнер поднялся в вагон и  открыл
окно.  Поезд  еще  стоял,  но  всем  троим,  находившимся  на   платформе,
показалось,  что  Штайнер,  отделенный  от   них   стенкой   вагона,   уже
невозвратимо ушел от  них.  Горящими  глазами  смотрел  Керн  на  суровое,
аскетическое лицо Штайнера, словно хотел запечатлеть  его  на  всю  жизнь.
Штайнер много месяцев находился рядом с ним,  был  его  учителем,  и  всей
твердости, какая теперь была в нем, он был обязан  ему,  Штайнеру.  И  вот
теперь он смотрел на его лицо  -  сосредоточенное  и  спокойное,  на  лицо
человека, добровольно идущего навстречу своей гибели. Все они  это  хорошо
понимали и не надеялись на чудо. Поезд  тронулся.  Никто  не  произнес  ни
слова. Штайнер медленно поднял руку. Все трое на  платформе  смотрели  ему
вслед, пока вагоны не скрылись за поворотом.
   - Черт возьми! - хрипло сказал Марилл.  -  Пойдемте,  я  должен  выпить
рюмку  водки!  Я  часто  видел,  как  умирают  люди,  но  никогда  еще  не
присутствовал при самоубийстве.
   Они вернулись в отель. Керн и Рут прошли в комнату Рут.
   - Как стало пусто и холодно вокруг,  -  сказал  Керн  через  минуту.  -
Кажется, будто весь город вымер...


   Вечером они навестили отца Морица. Он уже был прикован к постели  и  не
мог ходить.
   - Садитесь, дети! Я уже обо всем  знаю.  Ничего  не  поделаешь.  Каждый
человек имеет право распоряжаться своей собственной судьбой.
   Мориц Розенталь знал, что ему больше не  встать  на  ноги.  Поэтому  он
попросил поставить кровать так, чтобы он мог смотреть в окно. Он  немногое
видел: только ряд домов напротив. Но это тоже было много  по  сравнению  с
ничем. Он смотрел на  окна  домов,  стоявших  на  противоположной  стороне
улицы, и они являлись для него олицетворением жизни. Он смотрел на них  по
утрам, когда они были распахнуты, он видел в них лица  людей;  он  знал  и
угрюмую девушку, протиравшую стекла, и усталую молодую