нова, Мария!
   Штайнер склонился над спокойным лицом, потом выпрямился.
   Сестра стояла  у  двери.  Ее  быстрые  глазки  глядели  куда-то  поверх
Штайнера. Она избегала смотреть на него. Стакан в  руке  дрожал  и  слегка
звенел.
   Штайнер вышел в коридор.
   - Стоять на месте! - раздался чей-то повелительный голос.
   С каждой стороны двери стояло по человеку в  форме,  с  револьверами  в
руках. Штайнер остановился. Он даже не испугался.
   - Ваше имя?
   - Иоганн Губер.
   Подошел третий и взглянул на него.
   - Это - Штайнер, - сказал он. - Без всякого сомнения. Я узнал  его.  Ты
меня тоже узнал, Штайнер, верно?
   - Я тебя не забыл, Штайнбреннер, - спокойно ответил Штайнер.
   - Трудно забыть,  -  хмыкнул  мужчина.  -  Добро  пожаловать  домой!  Я
искренне рад видеть тебя снова. Теперь, наверное, немного погостишь у нас,
правда? У нас построен чудесный новый лагерь, со всеми удобствами.
   - Верю.
   - Наручники! -  скомандовал  Штайнбреннер.  -  На  всякий  случай,  мой
дорогой! Сердце мое не выдержит, если ты еще раз вырвешься из наших рук.
   Стукнула дверь. Штайнер покосился через плечо. Стукнула дверь  комнаты,
в которой лежала его жена. Из комнаты выглянула сестра и сразу же  втянула
голову обратно.
   - Ах, вот оно что... - протянул Штайнер.
   - Да, дорогой, -  хихикнул  Штайнбреннер.  -  Самые  прожженные  птички
возвращаются к своему гнездышку -  на  благо  государства  и  радость  его
друзьям.
   Штайнер спокойно посмотрел на покрытое пятнами лицо  без  подбородка  с
голубоватыми тенями под глазами. Он знал, что ждет его впереди, но все это
показалось ему чем-то очень далеким, словно вообще его не касалось.
   Штайнбреннер подмигнул, облизал губы и отступил на шаг.
   - Как и прежде, без совести, Штайнбреннер? - спросил Штайнер.
   Тот ухмыльнулся.
   - Совесть моя чиста, мой дорогой! И становится все  чище  и  чище,  чем
больше мне попадается вашего брата. На сон тоже не жалуюсь. Но для тебя  я
сделаю исключение, навещу тебя ночью, чтобы поболтать с  тобой  немного...
Увезти! Живо! - внезапно сказал он резко.


   Штайнер, сопровождаемый эскортом, спускался  вниз  по  лестнице.  Люди,
шедшие  навстречу,  останавливались  и  молча  пропускали  их.  На   улице
замолкали все, мимо кого они проходили.
   Штайнера привели на допрос. Пожилой чиновник задал  ему  ряд  вопросов,
касающихся анкетных данных. Штайнер ответил.
   - Зачем вы вернулись в Германию? - спросил его чиновник.
   - Хотел навестить жену перед ее смертью.
   - Кого вы встретили здесь из ваших политических друзей?
   - Никого.
   - Будет лучше, если вы сознаетесь прежде, чем вас уведут отсюда.
   - Я уже сказал: никого.
   - Кто вам дал задание приехать сюда?
   - У меня не было никаких заданий.
   - К какой политической организации вы примкнули за границей?
   - Ни к какой.
   - На какие же средства вы жили?
   - На деньги, которые зарабатывал. Вы же видите, что у меня  австрийский
паспорт.
   - С какой группой вы должны были связаться?
   - Если б я хотел связаться, я бы вел себя иначе.  Я  знал,  что  делаю,
когда шел к своей жене.
   Чиновник задал ему еще ряд вопросов, потом посмотрел паспорт Штайнера и
письмо от жены, которое нашли при обыске.  Перечитав  письмо,  он  перевел
взгляд обратно на Штайнера.
   - Сегодня после обеда вас увезут, - наконец сказал он.
   - У меня к вам просьба, - сказал Штайнер. - Небольшая просьба,  но  для
меня это имеет громадное значение. Моя жена еще жива. Врач сказал, что она
проживет один-два дня. Она знает, что я должен завтра прийти, и если я  не
приду, она поймет, что я уже здесь, Я не жду к  себе  ни  сострадания,  ни
снисхождения, я просто хочу, чтобы моя жена  умерла  спокойно.  Поэтому  я
прошу вас задержать меня на день-два и разрешить мне увидеться с женой.
   - Ничего не выйдет. Я не могу предоставлять вам возможность для побега.
   - Куда я смогу убежать? Комната находится на шестом этаже  и  не  имеет
другого выхода. Если меня кто-нибудь отвезет и встанет у двери, я не смогу
ничего предпринять. Повторяю: я прошу  не  ради  себя,  а  ради  умирающей
женщины.
   - Не могу, -  повторил  чиновник.  -  Я  просто  не  располагаю  такими
полномочиями.
   - Располагаете... Ведь вы можете вызвать меня на повторный допрос. И вы
можете разрешить мне повидаться с  женой.  Основанием  для  этого  мог  бы
служить мой разговор с женой, из которого вы надеетесь  получить  какую-то
важную информацию. Это было бы основанием и для того, чтобы караул остался
перед дверью. А вы сделаете так, чтобы в палате осталась  сестра,  которая
сможет услышать все, о чем мы  будем  говорить,  ведь  сестра  -  надежный
человек.
   - Но это же чепуха! Вашей жене нечего вам сказать, да и вам тоже.
   - Разумеется! Она ведь ни о чем не знает. Но зато она  сможет  спокойно
умереть.
   Чиновник задумался и принялся листать дело.
   - Мы вас допрашивали раньше о группе  номер  семь.  Вы  не  назвали  ни
одного имени. А за это время мы взяли Мюллера, Безе  и  Вельдорфа.  Вы  не
хотите назвать остальных?
   Штайнер ничего не ответил.
   - Вы назовете нам имена остальных, если я вам дам возможность в течение
двух дней навещать вашу жену?
   - Да, - ответил Штайнер после минутного раздумья.
   - В таком случае, говорите!
   Штайнер молчал.
   - Вы назовете мне два имени завтра вечером, а остальные послезавтра?.
   - Я назову вам все имена послезавтра.
   - Вы обещаете?
   - Да.
   Чиновник долго смотрел на него.
   - Посмотрю, что мне удастся для вас сделать. А  сейчас  вас  отведут  в
камеру.
   - Вы не можете возвратить мне письмо? - спросил Штайнер.
   - Письмо? Откровенно говоря, оно должно остаться  в  деле.  -  Чиновник
нерешительно  посмотрел  на  письмо.  -  Но  в   нем   нет   ничего,   что
свидетельствовало бы против вас... Хорошо, возьмите!
   - Спасибо, - сказал Штайнер.
   Чиновник позвонил и приказал увести Штайнера. "Жаль, - подумал он, - но
ничего не поделаешь. Сам попадешь к чертям на  сковородку,  если  проявишь
хоть каплю человечности!"
   И неожиданно ударил кулаком по столу.


   Мориц Розенталь лежал на своей кровати. Сегодня,  в  первый  раз  после
многих дней, боли покинули его. Наступал  вечер,  и  в  серебристо-голубых
сумерках парижского февраля вспыхнули первые огни. Не поворачивая  головы,
Мориц Розенталь наблюдал, как зажглись огни в окнах дома напротив.  А  сам
дом  покачивался  в  сумерках,  как  океанский  пароход  перед  отплытием.
Простенок между окнами бросал на отель "Верден" длинную темную  тень;  эта
тень быль похожа на сходню, которая, казалось, только и  ждала,  чтобы  на
нее ступили.
   Мориц Розенталь по-прежнему лежал, не шевелясь,  в  своей  кровати,  но
потом вдруг увидел, как окно его комнаты  широко  распахнулось,  и  некто,
похожий на него, поднялся,  вышел  в  окно  и  прошел  по  тени-сходне  на
корабль, который мягко  покачивался  в  длинных  сумерках  жизни.  Корабль
поднял якорь и медленно поплыл вдаль, а комната, где находился отец Мориц,
развалилась, словно мягкая  картонная  коробка,  попав  в  поток  воды,  и
закружилась в ночи. Мимо корабля с шумом проплывали улицы,  корабль  мягко
поднимался в тихое  журчание  бесконечности.  Плавно  покачиваясь,  словно
колыбель, он приблизился к облакам, звездам, голубой синеве, а затем перед
ним открылась пустыня в розовых и золотых тонах.  Темные  сходни  медленно
опустились, и Мориц Розенталь сошел по ним с корабля. В тот же миг корабль
исчез, и он остался один в незнакомой пустыне.
   Под его ногами лежала длинная ровная  дорога.  Старый  бродяга  недолго
раздумывал - ведь дороги существуют для того, чтобы по ним ходить,  а  его
ноги исходили уже множество дорог.
   Но ему не пришлось долго шагать. За серебристыми  деревьями  показались
огромные сверкающие ворота, за которыми блестели башни и купола. В  центре
ворог, в мерцавшем свете, стояла огромная  фигура,  держа  в  руке  кривую
палку.
   - Таможня! - испугался отец Мориц и отпрыгнул в кусты. Потом огляделся.
Назад он возвратиться не мог - дорога исчезла.  "Ничего  не  поделаешь,  -
покорно подумал старый эмигрант. - Придется спрятаться здесь  и  дождаться
ночи. Может, ночью удастся проскользнуть стороной". Он выглянул меж ветвей
карбункула и оникса и увидел, что огромный привратник манит кого-то  своей
палкой. Он еще раз оглянулся. Кроме него, никого не было. Привратник снова
кого-то поманил.
   - Отец Мориц! - раздался чей-то мягкий звонкий голос.
   "Кричи, кричи! - подумал Мориц Розенталь. - Я все  равно  не  заявлю  о
своем прибытии!"
   - Отец Мориц! - снова раздался голос. - Выходи из куста забот!
   Мориц поднялся. "Поймали! - подумал он. - Этот великан, конечно, бегает
быстрее меня. Ничего не поделаешь. нужно идти".
   - Отец Мориц! - снова крикнул голос.
   - К тому же он знает мое имя, вот не повезло! -  пробормотал  Мориц.  -
Значит, меня отсюда уже когда-то высылали. Тогда по новому закону я получу
самое меньшее три месяца тюрьмы. Будем надеяться, что  здесь,  по  крайней
мере, хорошо кормят. И не дадут для чтения семейный журнал за 1902 год,  а
что-нибудь современное. Я бы хотел прочесть что-нибудь из Хемингуэя.
   - Ворота становились все светлее и, чем ближе он подходил, сверкали все
ярче. "И что это у них теперь за световые эффекты на границах? - размышлял
отец Мориц. - Нельзя понять, где и  находишься!  Может  быть,  они  вообще
осветили все границы, чтобы легче нас ловить? Какое расточительство!.."
   - Отец Мориц, - спросил привратник, - зачем ты прятался?
   "Ну и вопрос! - подумал Мориц. - Ведь он меня знает,  и  знает,  что  к
чему!"
   - Входи! - пригласил привратник.
   - Послушайте! - запротестовал Мориц. - Я еще не  подлежу  наказанию.  Я
еще не перешел вашей границы. Или, может быть, я  уже  нахожусь  на  вашей
территории?
   - На нашей, - подтвердил привратник.
   - Послушайте, - ответил Мориц Розенталь. - Я сразу скажу вам правду:  у
меня нет паспорта!
   - У тебя нет паспорта?
   "Шесть месяцев", - подумал Мориц, услыхав  громовой  голос,  и  покорно
покачал головой.
   Привратник поднял палку.
   - Тогда тебе не нужно будет в течение двадцати миллионов  световых  лет
стоять в небесном партере. Ты сразу получишь мягкое  кресло  с  ручками  и
опорой для крыльев!
   - Все это чудесно, -  ответил  отец  Мориц.  -  Но  из  этого  вряд  ли
что-нибудь получится. Дело в том, что у меня нет ни разрешения на въезд  в
страну, ни вида на жительство. О разрешении на работу нечего и говорить.
   - Нет разрешения на въезд, нет вида на жительство,  нет  разрешения  на
работу? - Привратник поднял руку. - Тогда ты получишь ложу в первом ярусе,
в центре, откуда открывается полный вид на небесную рать.
   - Это было бы неплохо, - ответил Мориц. - Тем более, что я люблю театр.
Но тогда я  вам  скажу  еще  кое-что,  что  изменит  все  ваши  планы.  Я,
собственно говоря, очень удивлен, что вы до сих пор  не  повесили  снаружи
вывеску, что нам вход воспрещен. Дело в том, что  я  -  еврей,  выгнан  из
Германии и уже многие годы живу нелегально.
   Привратник поднял обе руки.
   - Еврей? Выгнан из Германии? Жил нелегально?.. В таком  случае  ты  еще
получишь для личного обслуживания двух ангелов и солиста на тромбоне. - Он
крикнул в ворота: - Ангел бездомных! - И  перед  отцом  Морицем  появилась
огромная фигура в голубом одеянии с  лицом  всех  матерей  мира.  -  Ангел
многострадальных! - снова выкрикнул привратник, и другая фигура, одетая во
все белое и с сосудом слез на плече, встала по другую сторону отца Морица.
   - Секундочку! - попросил Мориц и спросил привратника: - Вы уверены, что
там, за воротами, не...
   - Не беспокойтесь. Наши концентрационные лагеря находятся много ниже.
   Два ангела взяли его под руки, и отец Мориц,  старый  бродяга,  ветеран
эмигрантов, спокойно вошел  в  ворота  навстречу  яркому  свету.  Внезапно
что-то зашумело - все сильнее и громче, и на свет упали пестрые тени...
   - Мориц, - сказала Эдит Розенталь, появляясь в дверях. -  Вот  он,  тот
мальчик. Маленький француз. Ты не хочешь на него взглянуть?
   Ответа не последовало. Она осторожно подошла ближе. Мориц Розенталь  из
Годесберга-на-Рейне больше не дышал.


   Мария снова проснулась. Все время в первой половине дня она  находилась
в  какой-то  туманной  агонии.  Теперь  же  она  увидела.  Штайнера  очень
отчетливо.
   - Ты еще здесь? - испуганно прошептала она.
   - Я могу остаться, сколько хочу, Мария.
   - Что это значит?..
   - Объявили амнистию.  Я  тоже  под  нее  попадаю.  Тебе  нечего  больше
бояться. Теперь я останусь здесь.
   Она задумчиво посмотрела на него.
   - Ты говоришь это, чтобы успокоить меня, Йозеф...
   - Нет, Мария. Амнистию объявили вчера. - Штайнер повернулся  к  сестре,
которая чем-то занималась в глубине палаты.  -  Правда  ведь,  сестра?  Со
вчерашнего дня мне нечего больше бояться?
   - Нечего... - невнятно ответила та.
   - Пожалуйста, подойдите ближе. Моя  жена  хочет  услышать  это  от  вас
подробнее.
   Сестра, немного ссутулившись, продолжала оставаться на месте.
   - Я ведь уже ответила.
   - Пожалуйста, сестра! - прошептала Мария.
   Та не шевельнулась.
   - Пожалуйста, сестра, - снова прошептала Мария.
   Сестра неохотно подошла к кровати. Больная с волнением смотрела на нее.
   - Со вчерашнего дня я ведь могу здесь бывать постоянно, не правда ли? -
спросил Штайнер.
   - Да, - выдавила сестра.
   - И опасности, что меня схватят, больше не существует?
   - Нет.
   - Спасибо, сестра.
   Штайнер увидел, как глаза умирающей заволоклись  туманом.  Плакать  она
уже не могла - не было сил.
   - Значит, теперь все хорошо, Йозеф, - прошептала она. - И теперь, когда
ты снова можешь быть со мной, я должна уйти...
   - Ты не уйдешь, Мария...
   - Я хотела бы встать и уйти с тобой.
   - Мы уйдем вместе.
   Некоторое время она лежала и смотрела на него. Лицо  приняло  землистый
оттенок, еще резче выступили скулы, а волосы за ночь поблекли  и  потеряли
свой блеск. Штайнер видел все это и в то же  время  ничего  ни  видел.  Он
видел только, что она еще дышит, а пока она жила, она оставалась для  него
Марией, его женой.
   В комнату заползали сумерки. Из коридора слышалось временами вызывающее
покашливание Штайнбреннера.  Дыхание  Марии  стало  неглубоким,  но  более
учащенным и с перерывами. Наконец оно стало едва заметным  и  прекратилось
совсем. Штайнер держал ее руки, пока они не  похолодели.  Он  словно  умер
вместе с ней. Когда он поднялся, чтобы  выйти,  тело  его  показалось  ему
совсем чужим и ничего не чувствовало. Он скользнул по  сестре  равнодушным
взглядом. В коридоре его встретили Штайнбреннер и еще один эсэсовец.
   - Мы ждали тебя более трех часов! - прорычал Штайнбреннер. - И об  этом
мы еще поговорим с тобой в ближайшее время. Можешь быть уверен!
   - Я уверен, Штайнбреннер. Ничего другого я от тебя и не жду.
   Тот облизал пересохшие губы.
   - Ты, наверное, знаешь, что должен называть меня  "господин  вахмистр",
не так ли?.. Ну, да ладно, продолжай говорить мне "Штайнбреннер"  и  "ты",
но за каждый раз ты будешь целую неделю обливаться слезами,  мой  дорогой!
Теперь у меня будет для этого время.
   Они спускались вниз по широкой лестнице. Штайнер шел посередине.  Вечер
был теплый, и огромные, до самого пола, окна наружной овальной стены  были
распахнуты настежь. Пахло бензином и первыми признаками весны.
   - У меня будет бездна времени для тебя,  -  медленно  и  удовлетворенно
повторил Штайнбреннер. - Вся твоя жизнь, дорогой. Имена наши так  подходят
друг к другу - Штайнер  и  Штайнбреннер.  Посмотрим,  что  у  нас  из  них
получится...
   Штайнер  задумчиво  кивнул...  Открытое  окно   приблизилось.   Толкнув
Штайнбреннера к окну, он выпрыгнул и увлек его за собой в пустоту...


   - Вы со спокойной совестью можете взять эти деньги, - с горькой печалью
сказал Марилл. - Он оставил их специально для вас. И я должен передать  их
вам в том случае, если он не вернется.
   Керн покачал головой. Он только что приехал и грязный, оборванный сидел
с Мариллом в "катакомбе". В Дижоне он нанялся на работу помощником  шофера
и приехал в Париж с колонной грузовиков.
   - Он вернется, - ответил Керн. - Штайнер обязательно вернется.
   - Да не вернется он никогда! - с горечью выкрикнул Марилл.  -  И  после
вашего "он вернется" мне становится еще тяжелее, черт бы вас  побрал!..  Я
вам говорю: он не вернется! Вот, прочтите!
   Он вынул из кармана смятую телеграмму и швырнул ее на стол.  Керн  взял
ее и разгладил. Телеграмма была из  Берлина  и  адресована  хозяйке  отеля
"Верден". "Сердечно поздравляю днем рождения. Отто", - прочел он.
   Керн поднял глаза.
   - Что это значит? - спросил он Марилла.
   - Это значит, что его схватили. Так мы с ним  договорились.  Телеграмму
должен был послать один из его друзей... Да это нетрудно было  предвидеть.
Я ему сразу сказал об этом. Ну, а теперь возьми эти проклятые бумажки!
   Он протянул деньги Керну.
   - Здесь 2240 франков, - сказал он. - А здесь вот и еще  кое-что!  -  Он
вынул бумажник и вынул оттуда две маленькие тетрадочки. - Билеты от  Бордо
до Мексики. На "Такому", португальское грузовое судно. Для вас и для  Рут.
Отплывает восемнадцатого. Мы купили их на его деньги.  А  это  остаток.  О
визах тоже позаботились. Они лежат в комитете помощи беженцам.
   Керн уставился на тетрадочки.
   - Но ведь...
   - Никаких "но"! - сердито перебил его Марилл. -  Не  возражайте,  Керн!
Это и так стоило больших усилий. Все  выяснилось  только  три  дня  назад.
Комитет помощи получил от мексиканского правительства разрешение на  въезд
в страну ста пятидесяти эмигрантов. С условием, что проезд будет  оплачен.
Одно из чудес, которые иногда случаются. Мы узнали об этом от Классмана  и
сразу же оформили вас обоих, пока не поздно. Деньги на проезд у нас теперь
были. Ну, а остальное... - Он замолчал.  -  Ивонна,  принесите  мне  рюмку
вишневки, - сказал он потом официантке из Эльзаса.
   Ивонна кивнула и, покачивая  пышными  бедрами,  направилась  в  сторону
кухни.
   - Принесите две рюмки! - крикнул Марилл ей вслед.
   Ивонна обернулась.
   - Я и так принесла бы две, господин Марилл! - сказала она.
   - Спасибо! Вот по крайней мере одна понимающая душа!
   Марилл снова повернулся к Керну.
   - Ну, как  переварили?  -  спросил  он.  -  Конечно,  все  это  немного
неожиданно, согласен. Вы предъявите билеты и  визы  в  префектуре,  и  вам
выдадут разрешение вплоть до того дня, когда отплывает корабль. Дадут даже
в том случае, если вы въехали в страну нелегально. Этого  добился  комитет
помощи. Идите туда завтра же.  Для  вас  -  это  единственная  возможность
выбраться из всей этой грязи.
   - Да, на первый раз дают месяц, на второй - все шесть месяцев тюрьмы.
   - Вот именно: шесть месяцев. А второй раз тоже схватят рано или поздно.
Это так же верно, как смерть! - Марилл  поднял  глаза.  Перед  ним  стояла
Ивонна, держа в руке поднос. На подносе стояла рюмка и стакан с вишневкой.
   - Это - для вас, - сказала Ивонна с улыбкой и показала на стакан. -  За
ту же цену.
   - Спасибо! Вы - разумный ребенок, Ивонна. Очень жаль, что женщина после
брака   неизбежно   превращается   в   Ксантиппу   [Ксантиппа    -    жена
древнегреческого философа Сократа, отличавшаяся сварливым  нравом]  или  в
настоящую мегеру. Прозит!
   Марилл одним глотком выпил полстакана.
   - Прозит, Керн! Почему вы не пьете? - Он поставил стакан и  первый  раз
посмотрел Керну прямо в глаза. - И только не вздумайте хныкать! Не хватает
только этого, - сказал он. - Неужели вы не можете взять себя в руки?!
   - Я не захнычу, - ответил Керн. - А если и захнычу, то мне наплевать на
это! Черт возьми, все время я думал, что  когда  я  вернусь,  Штайнер  уже
будет снова здесь, а вместо этого вы мне суете  деньги  и  билеты  -  и  я
спасен! Спасен именно потому, что погиб он! Это же подло,  неужели  вы  не
понимаете?!
   - Не понимаю!