ничего не натворите?
   - Триста шиллингов, - сказал Штайнер.
   Мужчина отвернулся.
   - У нас твердые цены, - оскорбленным тоном заявил он. - Пятьсот - и  ни
гроша меньше.
   Штайнер не ответил.
   - Если бы речь шла о немецком,  еще  можно  было  бы  торговаться,  они
попадаются часто, но австрийский - редкая вещь. Зачем  австрийцу  паспорт?
На родине он ему не нужен, ну а за границей он бывает довольно редко. И  к
тому же - валютный запрет. Пятьсот! Он стоит этих денег.
   - Триста пятьдесят.
   Говоривший оживился. - Триста пятьдесят я сам заплатил семье  умершего.
А сколько стоит работа, как вы думаете? А издержки?  А  комиссионные?  Все
это дорого, уважаемый! Заполучить паспорт,  когда  едва  успели  схоронить
покойника! - о, за это вы должны расплачиваться  звонкой  монетой.  Только
наличные осушают слезы и заставляют забыть о скорби. Четыреста  пятьдесят,
так уж и быть, только потому, что вы нам нравитесь, но мы ничего  на  этом
не выиграем.
   Они  сторговались  на  четырехстах.  Штайнер  вынул  из  кармана   свою
фотокарточку, -  он  уже  успел  сфотографироваться  в  автомате  за  один
шиллинг. Оба ушли, захватив с собой карточку; через час  они  вернулись  и
принесли паспорт. Штайнер расплатился и сунул паспорт в карман.
   - Желаю удачи, - сказал тот, который  вел  переговоры.  -  И  еще  одно
замечание: когда кончится его срок, мы можем его продлить.  Снять  дату  и
проставить новую. Это очень просто. Единственная  трудность  -  виза.  Чем
позднее она вам понадобится, тем лучше - тем дольше  можно  не  исправлять
дату.
   - Вы же могли бы это сделать и сейчас, - сказал Штайнер.
   Говоривший покачал головой.
   - Для вас так будет  лучше.  У  вас  сейчас  самый  настоящий  паспорт,
который вы могли и найти. Сменить  фото  -  не  так  страшно,  хуже,  если
подделано что-либо в тексте. К тому же у вас впереди  целый  год.  За  это
время многое может случиться.
   - Будем надеяться...
   - Разумеется, о наших делах -  никому  ни  слова!  Это  в  наших  общих
интересах. Послать к нам за  помощью  можете  только  абсолютно  надежного
человека. Дорогу вы знаете. Засим - доброго вечера!
   - Доброго вечера.
   - Strszecz miecze [сберегите мечи (польск.)], - сказал другой,  который
до сих пор молчал.
   - Он не говорит по-немецки, - ухмыльнулся  первый,  отвечая  на  взгляд
Штайнера. - Но у него изумительная рука... для штемпелей. Конечно,  строго
между нами.
   Штайнер отправился на вокзал. Он оставил в камере хранения свой рюкзак.
Он выехал из пансиона накануне вечером. Ночь провел в сквере, на скамейке.
Утром, в туалете вокзала, Штайнер сбрил усы,  а  потом  сфотографировался.
Какое-то первобытное удовлетворение наполнило его. Теперь он  был  рабочим
Иоганном Губером, из Граца.
   На улице он остановился. Нужно было урегулировать еще  один  вопрос  из
того  времени,  когда  его  звали   Штайнером.   Он   закрылся   в   будке
телефона-автомата и поискал в телефонной книге один номер.
   - Леопольд Шефер, - пробормотал он. - Траутенаугассе,  27.  -  Это  имя
словно выжгли в его памяти.
   Он отыскал номер и позвонил. К телефону подошла женщина.
   - Полицейский Шефер дома? - спросил он.
   - Да, я его сейчас позову.
   - Не нужно,  -  быстро  ответил  Штайнер.  -  Говорят  из  полицейского
управления на Элизабетпроменаде. В 12 часов состоится облава.  Полицейский
Шефер должен явиться без четверти двенадцать. Вы меня поняли?
   - Да. Без четверти двенадцать.
   - Хорошо. - Штайнер повесил трубку.
   Траутенаугассе  -  маленькая  тихая  улочка  с  невзрачными  домишками.
Штайнер внимательно осмотрел дом N_27. Дом ничем не отличался  от  других,
но Штайнеру он показался особенно отвратительным. Потом он немного  отошел
от дома и стал ждать.
   Полицейский Шефер вышел, торопясь, и чинно застучал каблуками по улице.
Штайнер двинулся навстречу с таким расчетом, чтобы сойтись с ним на темном
участке. Проходя мимо, он сильно толкнул его плечом.
   Шефер пошатнулся.
   - Вы что,  напились?  -  зарычал  он.  -  Не  видите,  что  перед  вами
полицейский при исполнении служебных обязанностей!
   - Нет, - ответил Штайнер. -  Я  вижу  только  жалкое  собачье  отродье!
Собачье отродье! Понял?
   На момент Шефер потерял дар речи.
   - Послушайте, - наконец вымолвил он. -  Вы  сошли  с  ума.  Вы  за  это
поплатитесь! Живо в полицию!
   Он попытался вытащить револьвер. Штайнер  ногой  ударил  его  по  руке,
мгновенно подскочил и ладонью стал хлестать его по щекам,  по  правой,  по
левой, снова по правой, - самое позорное оскорбление, какое можно  нанести
мужчине.
   Полицейский захрипел и бросился на него. Штайнер отскочил в  сторону  и
со всего размаха ударил Шефера  левой  рукой  в  нос,  из  которого  сразу
хлынула кровь.
   - Выродок! - зарычал он. - Вонючее дерьмо! Трусливая падаль!
   Он снова коротко ударил полицейского прямо в губы и  почувствовал,  как
зубы хрустнули под кулаком. Шефер зашатался.
   - На помощь! - крикнул он приглушенно.
   - Заткнись!  -  буркнул  Штайнер  и  нанес  ему  правой  рукой  удар  в
подбородок, а сразу вслед за этим - точный, быстрый удар левой в солнечное
сплетение. Шефер квакнул "и столбом грохнулся оземь.
   В некоторых окнах зажегся свет.
   - Что там опять стряслось? - раздался чей-то голос.
   - Ничего, - ответил Штайнер из темноты. - Это всего лишь пьяный.
   - Хоть бы черт побрал этих пьянчуг! - сердито крикнул голос. - Отведите
его в полицию!
   - Я как раз и собираюсь это сделать.
   - Залепите ему сперва по пьяной морде!
   Окно захлопнулось. Штайнер ухмыльнулся и исчез за ближайшим  углом.  Он
был уверен: в темноте Шефер не узнал его. Тем более, что  усы  сбриты.  Он
сворачивал с одной улицы  в  другую,  пока  не  достиг  более  оживленного
района. Здесь он пошел медленнее.
   "Великолепно... и в то же время  противно,  -  подумал  он.  -  Смешная
мелкая месть. Но она возмещает годы бегства и унижений. Надо мстить,  если
предоставляется случай".
   Он остановился перед фонарем и  достал  свой  паспорт.  "Иоганн  Губер!
Рабочий! Ты умер и гниешь в земле где-то под Грацем, но твой паспорт жив и
действителен для властей. Я, Йозеф Штайнер, жив, но у меня нет паспорта, и
я для властей мертв. - Он засмеялся. -  Давай  поменяемся,  Иоганн  Губер!
Отдай мне свою бумажную жизнь и возьми мою беспаспортную смерть! Если  нам
не помогают живые, - пусть помогают мертвые!"



        6

   В воскресенье Керн вернулся  в  отель  только  вечером;  в  комнате  он
натолкнулся на Марилла, тот был чрезвычайно взволнован.
   - Наконец хоть кто-то! - вскричал он. - Проклятая дыра, в  которой  как
раз сегодня я не  могу  найти  ни  одной  падали!  Все  разбежались!  Даже
проклятый хозяин!
   - Что случилось? - спросил Керн.
   - Вы не знаете, где живет акушерка?  Или  врач,  какой-нибудь  врач  по
женским болезням, или еще кто-нибудь в этом роде?
   - Нет, не знаю.
   - Конечно, вы не знаете! - Марилл  уставился  на  него.  -  Вы  же  еще
порядочный человек, Керн. Пойдемте со мной. Кто-нибудь должен  остаться  у
женщины. Тогда я побегу и найду акушерку. Вы можете это сделать?
   - Что?
   - Присмотреть, чтобы  она  не  очень  волновалась!  Поговорить  с  ней.
Что-нибудь сделать!
   И он потащил ничего не понимающего Керна вдоль по  коридору,  в  нижний
этаж, и открыл дверь в  маленькую  комнатку,  где,  кроме  кровати,  почти
ничего больше не было. На кровати стонала женщина.
   - Седьмой месяц.  Наверно,  преждевременные  роды!  Успокойте  ее,  как
можете. Я позову врача.
   Он исчез, прежде чем Керн успел что-либо ответить.
   Женщина на кровати стонала. Керн на цыпочках подошел к ней.
   - Вам дать что-нибудь? - спросил он.
   Женщина  продолжала  стонать.  У  нее  были  светлые  блеклые   волосы,
совершенно мокрые от пота,  и  посеревшее  лицо,  на  котором  удивительно
отчетливо  выступили  веснушки.  Глаза   закатились,   за   полуопущенными
ресницами  виднелся  только  белок.  Тонкие  губы  были  приоткрыты,  зубы
обнажены и плотно сжаты. В полумраке комнаты они словно светились...
   - Вам дать что-нибудь? - спросил Керн еще раз.
   Он огляделся. На стуле валялся дешевый тонкий пыльник.  Перед  кроватью
стояла пара стоптанных туфель. Женщина  лежала,  распростершись,  прямо  в
одежде. На столе стояла бутылка с водой, а рядом с умывальником - чемодан.
   Женщина стонала. Керн не знал, что делать. А потом женщина  заметалась.
Керн вспомнил о том, что ему сказал Марилл, и то немногое,  чему  научился
за год в университете. Он попытался придержать ее за плечи.  Но  это  было
все равно, что удержать змею, она выскальзывала и вырывалась; внезапно она
вскинула ладони вверх и в то же мгновение крепко вцепилась в его руки.
   Он стоял, как прикованный. Он бы никогда  не  поверил,  что  у  женщины
может быть такая сила. Она медленно повернула голову, словно та была у нее
на шарнирах, и тяжело застонала; Керну казалось, будто стоны  идут  из-под
земли.
   Тело  вздрогнуло,  и  Керн  внезапно  увидел,  как  из-под   сбившегося
покрывала на простыне проступило  темно-красное  пятно,  оно  расширялось,
становилось все больше и  больше.  Он  пытался  освободиться,  но  женщина
держала его, как в железных тисках.  Будто  завороженный,  смотрел  он  на
пятно, которое превращалось  в  широкую  красную  полосу;  наконец,  кровь
достигла края простыни и начала капать на пол, скапливаясь в темную лужу.
   - Отпустите! Отпустите меня! - Керн не решался  двинуть  руками,  иначе
ему пришлось бы встряхнуть тело женщины. -  Отпустите!  -  выдавил  он  из
себя. - Отпустите!
   Внезапно тело женщины безвольно обмякло. Она разжала руки  и  упала  на
подушки. Керн схватил покрывало и немного  его  приподнял.  Струйка  крови
вырвалась наружу и пролилась на пол. Керн вскочил  и  помчался  наверх,  в
комнату, где жила Рут Голланд.
   Она была дома. В комнате, кроме нее, никого не было, а  она  сидела  на
кровати среди раскрытых книг.
   - Пойдемте! - вскричал Керн. - Внизу... женщина... истекает кровью.
   Они помчались вниз. В комнате стало темнее. В окне загорелась  вечерняя
заря, она бросала мрачный отсвет на пол и стол. Красное отражение  рубином
играло в бутылке с водой. Женщина лежала совсем тихо. Казалось, она больше
не дышит.
   Рут Голланд приподняла покрывало. Женщина буквально плавала в крови.
   - Зажгите свет! - крикнула девушка.
   Керн  побежал  к  выключателю.  Свет  тусклой  лампочки,  смешавшись  с
вечерней  зарей,   едва   осветил   комнату.   Женщина   лежала   в   этом
желтовато-красном чаду. Казалось, от нее остался лишь бесформенный живот и
сбившаяся, вся в крови, одежда, из-под которой торчали ноги  со  сползшими
черными чулками - неестественно вывернутые и безжизненные.
   - Дайте полотенце! Надо остановить кровь! Может, вы найдете что-нибудь!
   Керн видел, как Рут  засучила  рукава  и  пыталась  стянуть  с  женщины
одежду. Керн подал ей с умывальника полотенце.
   - Врач должен прийти с минуты на минуту. Марилл побежал за ним.
   Он начал искать что-нибудь для перевязки и в спешке опрокинул чемодан.
   - Давайте что подвернется! - крикнула Рут.
   Из  чемодана  вывалился  целый  ворох  белья  для  малютки:  рубашонки,
пеленки, платки, а среди них -  несколько  вязаных  шерстяных  распашонок,
розовых и голубых, украшенных бантиками и шелком. Одна еще не была готова:
из нее торчали вязальные  спицы.  Моток  мягкой  голубой  шерсти  выпал  и
бесшумно покатился по полу.
   - Давайте! - Рут отбросила кровавое полотенце. Керн подал ей пеленки  и
платки. И тут он услышал шаги на лестнице.
   Сразу вслед за этим распахнулась дверь, и  в  комнату  вошел  Марилл  с
врачом.
   - Ну, что здесь?.. Черт возьми!
   Врач шагнул к кровати, отстранил Рут, наклонился  над  женщиной.  Через
некоторое время он повернулся к Мариллу.
   - Срочно позвоните по номеру 2167. Скажите Брауну, чтобы он  немедленно
приехал и привез все для наркоза,  операция  Брэкстона-Хикса.  Понятно?  И
все, чтобы остановить кровотечение.
   - Хорошо.
   Врач огляделся.
   - Вы можете идти, -  сказал  он  Керну.  -  Фрейлейн  останется  здесь.
Принесите воды! Дайте мой портфель!
   Другой врач появился через десять  минут.  С  помощью  Керна  и  людей,
подошедших за это время, помещение рядом с комнатой, где  лежала  женщина,
превратили в операционную. Кровати сдвинули в  сторону,  столы  придвинули
друг к другу, подготовили инструменты. Хозяин принес самые яркие лампочки,
которые только у него нашлись, и ввинтил их.
   - Живо! Живо!
   Первый врач просто бушевал от нетерпения.  Он  накинул  белый  халат  и
попросил Рут, чтобы та завязала тесемки.
   - Наденьте и на себя! - Он бросил ей  халат.  -  Может,  вы  нам  здесь
понадобитесь. Вы сможете смотреть на кровь? Вам не станет плохо?
   - Нет, - ответила Рут.
   - Хорошо. Молодец!
   - Может быть, я тоже могу чем-нибудь помочь? - спросил Керн. - Я изучал
медицину, два семестра.
   - Сейчас - нет, - врач посмотрел на инструменты. - Начнем.
   Свет отражался в его лысине.  Дверь  была  занавешена.  Четверо  мужчин
понесли кровать с тихо стонущей женщиной  через  коридор  в  операционную.
Глаза женщины были широко раскрыты. Бесцветные губы дрожали.
   - Ну, беритесь! - командовал  врач.  -  Приподнимите!  Осторожно,  черт
возьми!
   Женщина оказалась тяжелой. У Керна на  лбу  выступил  пот.  Его  взгляд
встретился со взглядом  Рут.  Она  была  спокойна,  но  побледнела  и  так
изменилась, что он едва ее узнал. Сейчас она  принадлежала  этой  женщине,
истекающей кровью.
   - Так, а теперь уходите все, кому здесь нечего делать! -  резко  сказал
лысый врач. Он взял руку женщины. - Вам не будет больно. Это очень  легко,
- внезапно заговорил он материнским голосом.
   - Ребенок должен жить - прошептала женщина.
   - Оба, оба будете жить, - мягко ответил, врач.
   - Ребенок...
   - Мы его только немного повернем, плечиками вперед.  Тогда  он  молнией
выйдет. Только спокойно, совсем спокойно. Наркоз!


   Керн, Марилл и еще  несколько  обитателей  отеля  стояли  в  опустевшей
комнате женщины. Они ждали, когда могут понадобиться  снова.  Из  соседней
комнаты доносилось приглушенное бормотание врачей. На полу были разбросаны
розовые и голубые вязаные "распашонки.
   - Роды, - сказал Марилл Керну.  -  Так  бывает  всегда,  когда  человек
появляется на свет... Кровь, кровь и крик! Понимаете, Керн?
   - Да.
   - Нет, - сказал Марилл. - Не понимаете. Ни вы, ни  я.  Только  женщина,
только женщина может ронять это. Вы не чувствуете себя свиньей?
   - Нет.
   - Правда? А я чувствую. - Марилл протер очки и посмотрел на Керна. - Вы
уже спали с женщиной? Нет? Если бы спали,  вы  бы  тоже  чувствовали  себя
свиньей. Здесь можно где-нибудь достать рюмку водки?
   Из глубины комнаты появился кельнер.
   - Принесите полбутылки коньяка, - сказал Марилл. - Да-да, у  меня  есть
деньги. Тащите быстрее!
   Кельнер исчез. За ним - хозяин и двое других. Керн  и  Марилл  остались
одни.
   - Присядем к окну, - предложил Марилл. Он показал на заходящее  солнце.
- Красиво, правда?
   Керн кивнул.
   - Да, - сказал Марилл. - Все рядом друг с другом. Это что - сирень, там
внизу, в саду?
   - Да.
   - Сирень и эфир. Кровь и коньяк! Ну, прозит!
   - Я принес четыре рюмки, господин Марилл, - сказал кельнер  и  поставил
поднос на стол. - Я думал, может... - Он кивнул головой в сторону соседней
комнаты.
   - Хорошо, - Марилл наполнил две рюмки. - Вы пьете?
   - Немного.
   - Еврейский порок. Они все трезвенники. Зато они больше  разбираются  в
женщинах. Но женщины не хотят, чтобы их понимали. Прозит!
   - Прозит!
   Керн выпил. После коньяка он почувствовал себя лучше.
   - Это что, только преждевременные роды?
   - Да. На четыре недели раньше. От перенапряжения.  Поездки,  пересадки,
волнения, беготня и тому подобное, понимаете? В таком положении женщины не
должны этого делать.
   - А зачем она это делала?
   Марилл снова наполнил рюмки.
   - Зачем? - переспросил он. -  Потому  что  хотела,  чтобы  ребенок  был
чехом. Потому что она не хотела, чтобы уже  в  школе  на  него  плевали  и
обзывали вонючим жиденком.
   - Я понимаю, - сказал Керн. - А ее муж не убежал вместе с ней?
   - Мужа несколько лет назад посадили за решетку. И знаете - за  что?  За
то, что у него было собственное дело, и потому,  что  он  был  усерднее  и
прилежнее, чем его конкурент на соседнем углу. Что тогда делает конкурент?
Он идет в  полицию  и  доносит  на  работягу:  речи,  направленные  против
правительства, руготня или коммунистические идеи. Что-нибудь.  Затем  мужа
сажают за решетку, а конкурент забирает себе его клиентуру. Соображаете?
   - Это мне знакомо, - сказал Керн.
   Марилл выпил свой коньяк.
   -  Жестокий  век.  Мир  завоевывается  пушками   и   бомбардировщиками,
человечность - концлагерями и погромами. Мы живем в такие  времена,  когда
все перевернулось. Керн. Агрессоры считаются сейчас  защитниками  мира,  а
те, кого травят и гонят, - врагами мира.  И  есть  целые  народы,  которые
верят этому!
   Через полчаса из соседней комнаты донесся пронзительный квакающий плач.
   - Черт возьми! - сказал Марилл. - Они сделали свое дело. В  мире  стало
одним чехом больше. Давайте поднимем  бокалы  по  этому  поводу!  В  честь
великого таинства мира. Рождения! Вы знаете, почему оно - таинство? Потому
что вслед за ним следует смерть. Прозит!
   Открылась дверь. Вошел второй врач, весь в поту, обрызганный кровью.  В
руках он нес нечто красное, которое квакало и которое он хлопал по спинке.
   - Живет, - пробормотал он. - Здесь  есть  что-нибудь?..  -  Он  схватил
несколько платков. - В крайнем случае, сойдет. Фрейлейн!
   Он передал ребенка и платки Рут.
   - Выкупайте и запеленайте... не очень туго... старуха  знает,  как  это
делать. Хозяйка отеля. И уходите быстрее, здесь запах эфира. Все делайте в
ванной.
   Рут взяла ребенка. Ее глаза показались Керну в  два  раза  больше,  чем
обычно. Врач уселся за стол.
   - Найдется рюмка коньяку?
   Марилл налил ему рюмку.
   - Скажите, какое состояние бывает у врача, - спросил  он,  -  когда  он
видит, что создаются бомбардировщики и пушки, а не больницы?  Ведь  первые
предназначены только для того, чтобы заполнять вторые.
   Врач поднял голову.
   - Отвратительное, - ответил он, - отвратительное! Прекрасная  задача  -
штопать людей, применяя все свое великое  искусство  с  тем,  чтобы  их  с
величайшим варварством снова разрывали на  куски.  Почему  их  не  убивать
сразу, когда они еще дети? Это же много проще!
   - Послушайте,  любезнейший,  -  ответил  депутат  рейхстага  Марилл.  -
Умерщвлять  детей  -  это  убийство.  Умерщвлять  взрослых  -   это   дело
национальной чести. В следующей войне будет  участвовать  много  женщин  и
детей. Холеру мы искоренили, а ведь это - безобидное явление по  сравнению
с небольшой войной.
   - Браун! - крикнул врач из соседней комнаты. - Быстро!
   - Иду!
   - Черт возьми! Кажется, не все гладко, - сказал Марилл.
   Через некоторое время Браун вернулся. Щеки его ввалились.
   - Разрыв в шейке матки, - сказал он, - Сделать ничего  нельзя.  Женщина
истекает кровью.
   - Ничего нельзя сделать?
   - Ничего. Уже все перепробовали. Кровь продолжает идти.
   - А вы не можете сделать переливание крови? - спросила Рут. Она  стояла
в дверях. - Вы можете взять мою.
   Врач покачал головой.
   - Не поможет, девочка. Если кровь не перестанет...
   Он ушел. Дверь осталась открытой. Ее  светлый  четырехугольник  казался
призрачным. Все сидели молча. Тяжело передвигая ноги, вошел кельнер.
   - Можно убрать?
   - Нет.
   - Хотите чего-нибудь выпить? - спросил Марилл Рут.
   Она покачала головой.
   - Все-таки выпейте немного. Будет лучше. - Он налил ей полрюмки.
   Стало темно. Только на горизонте над крышами  продолжали  еще  мерцать,
зеленовато и оранжево, последние слабые отблески.  В  них,  словно  медная
монета, плавала  бледная  луна,