! - горячо
промолвил Невзгодин.
     Он  был решительно тронут ее отзывчивостью и  быстротою решения.  А  он
прежде думал,  что великолепная вдова благотворит только из тщеславия, чтобы
о ней говорили в газетах. Нет, она положительно добрая женщина!
     - Есть  за  что  благодарить!  -  с  грустной  улыбкой  ответила  Аглая
Петровна.
     Слуга подал маленький серебряный самовар, поставил варенье, сливки, ром
и лимон и удалился.
     - Вам крепкий?
     - Нет...
     Невзгодин глядел,  как  умело Аглая Петровна заварила и  потом перемыла
стакан и чашку.
     - А еще где вы были сегодня,  Василий Васильич?  У Маргариты Васильевны
были?
     - Вчера был...
     - Вы, кажется, часто у нее бываете?
     - Нет...
     - Что так?.. Окончили ее изучать?
     - Я  Маргариту  Васильевну не  изучал.  Я  просто  был  в  нее  влюблен
прежде...
     - И долго?
     - Долго.
     - А что значит по-вашему: долго?
     - Два с половиною года. Согласитесь, что очень долго.
     - А теперь?
     - А теперь мы добрые приятели, вот и все!
     Аглая Петровна радостно улыбнулась. Но вслед за тем спросила:
     - Но отчего же она не любит своего мужа?
     - Могу вас уверить,  что не из-за меня... Да, кажется, ни из-за кого, а
просто так-таки не любит. Это хоть редко встречается, но бывает...
     - А Николай Сергеич так ее любит!
     - Вольно же. Люби не люби, а насильно мил не будешь, Аглая Петровна.
     - Да, не будешь! - значительно проронила молодая женщина.
     Она подала Невзгодину чай и спросила:
     - А вы не боитесь возвращения чувства?
     - Оно  не  возвращается...   А  бедную  Маргариту  Васильевну  придется
огорчить! - резко оборвал Невзгодин тему беседы.
     - Чем?
     - Ваше письмо не подействовало.
     - Какое? Я ничего не понимаю.
     - Письмо к Измайловой. Я был у нее сегодня.
     - И что же?
     - Разумеется,  отказ. Впрочем, я этого и ждал. По-моему, большая ошибка
со   стороны  Маргариты  Васильевны  было  давать  мне   такие  поручения...
Измайлова, говорят, любит антиноев до сих пор... Ну, а я... сами видите, что
невзрачный кавалер...  Тем не менее я рад,  что видел знаменитую Мессалину в
отставке. И какая же она страшная, эта раскрашенная старуха!..
     - Как же она вас приняла? Расскажите.
     - Не  особенно любезно.  Осмотрела с  ног до головы и,  прочитавши ваше
письмо,  недовольно повела  своими  накрашенными губами  и  наконец  просила
изложить,  в  чем  дело...  Несмотря на  все  мое красноречие,  -  а  я  был
красноречив,  даю  вам  слово!  -  Измайлова  отнеслась  к  затее  Маргариты
Васильевны прямо-таки неодобрительно. "Какие театры да лекции для рабочих? Я
этому не сочувствую..." Ну,  спросила,  конечно,  дали ли вы пятьдесят тысяч
или пообещали только,  и когда я сказал,  что пообещали,  она... усмехнулась
довольно-таки, признаться, многозначительно...
     - Не поверила, что я дам? - усмехнулась Аносова.
     - Как будто так.  А затем стала допрашивать: кто такой я и почему к ней
приехал,  а не Заречный... Одним словом, полнейшее фиаско... Не осуществить,
как видно, Маргарите Васильевне своего плана...
     - А вы его одобряете?
     - Отчего ж не одобрить. Дело, во всяком случае, полезное...
     - Ну,  так план Маргариты Васильевны осуществится! - весело проговорила
Аглая Петровна.
     - Каким образом?
     - Я  одна  выстрою дом,  а  вы,  быть может,  не  откажетесь помочь нам
советом, как лучше это сделать...
     Невзгодин был изумлен.
     - Ну что? Немножко довольны мною, Василий Васильич?
     - Я  восхищен  вами,   Аглая  Петровна,  и  чувствую  себя  перед  вами
виноватым. Простите!
     И Невзгодин горячо поцеловал руку Аносовой.
     - За что вас прощать?
     - За то, что считал вас не такою, какая вы есть.
     - Вы вправе были... Я ведь кулак-баба... Наследственность сказалась.
     - Вы клевещете на себя. А решение ваше сейчас?.. Это что?
     - Ваше влияние, Василий Васильич!
     - Вы шутите, конечно.
     - Какие  шутки!  И  заметьте -  я  без  особенной надобности никогда не
лгу...  Это результат наших споров в Бретани и вообще знакомства с вами... У
меня нрав скоропалительный...  И  на добро и  на зло азартный,  если я  кому
поверю...  Только не  оставляйте своими добрыми указаниями...  Ну  и,  кроме
того,  ведь мы,  бабы, любим, чтобы нас описывали не очень уж скверно - мне,
значит,  и  хочется,  чтобы,  изучая,  вы видели меня лучше,  чем я  есть...
Простите бабье тщеславье, Василий Васильич...
     - Вы  преувеличиваете влияние моих споров!  В  вас просто добрая натура
говорит.
     - Думайте, как знаете...
     Аносова заговорила о  своем англичанине-управляющем и  нашла,  что  его
надо убрать. Очень уж он строг.
     И   совершенно   неожиданно   обратилась  к   Невзгодину  с   просьбой:
порекомендовать ей какого-нибудь порядочного человека.
     Когда  Невзгодин  в  первом  часу  прощался  с  Аглаей  Петровной,  она
спросила:
     - Скоро увидимся?
     - Я завтра зайду... Можно?
     - Еще бы! Я рада поболтать с интересным человеком, ну, а вам...
     - А мне?
     - А  вам  надо  изучить  новую  разновидность московской  купчихи.  Так
приходите!..  -  проговорила Аносова своим мягким,  певучим голосом, ласково
улыбаясь глазами.


        "XXXIII"

     Прошел месяц.
     В  течение этого времени Невзгодин чуть ли не каждый день ходил к Аглае
Петровне и  просиживал с  ней вечера в клетушке.  Они вели долгие разговоры,
спорили,  читали вместе,  знакомили друг друга с своими биографиями. Аносова
нередко посвящала Невзгодина в  свои дела и  спрашивала его советов.  За это
время  они  сблизились,  и  Аглая  Петровна  с  инстинктом  любящей  женщины
старалась показать себя Невзгодину с самой лучшей стороны и,  действительно,
под  властью  чувства,  далеко  не  походила на  прежнюю  деловитую купчиху,
скаредную и  бессердечную,  когда дело шло об ее купеческих интересах.  Все,
близко знавшие Аглаю  Петровну,  дивились такой  перемене и  приписывали ее,
разумеется,  тому,  что Аносова влюбилась,  как дура, в Невзгодина. Нечего и
говорить,  что безупречная доселе репутация Аглаи Петровны пошатнулась среди
купечества, и Невзгодина называли любовником Аносовой.
     А между тем ничего подобного не было.
     Правда,  великолепная вдова  не  только интересовала молодого писателя,
как интересный тип для изучения,  но и очень нравилась ему,  импонируя своей
роскошной красотой и  привлекая умом;  тем не менее он старался скрыть это и
объяснял свои частые посещения удовольствием поболтать с умной женщиной.  До
сих  пор он  не  обмолвился серьезным признанием,  хотя нередко и  говорил в
шутливом тоне о красоте Аглаи Петровны.
     Она нередко ловила восторженные взгляды Невзгодина и ждала, нетерпеливо
ждала,  что он наконец бросится к  ее ногам и признается,  что любит ее,  но
этого не  было,  и  Аглая Петровна влюблялась сама все  более и  более,  но,
разумеется, горделиво не показывала Невзгодину, как он ей дорог и как бы она
была счастлива выйти за него замуж.
     Невзгодин и  не догадывался,  что в него Аносова влюблена,  и верил ей,
когда она  говорила,  что  питает к  нему хорошие чувства,  как к  человеку,
который "открыл ей глаза" и сделал ее лучше.  И он видел,  что действительно
имеет некоторое влияние на Аглаю Петровну,  приписывая это влияние доброй, в
сущности, натуре Аносовой, но испорченной наследственностью и средой.
     Те перемены,  которые она сделала на фабрике,  удалив англичанина, и те
планы,  которые  она  хотела  привести  в  исполнение,  не  оставляли его  в
сомнении, что Аглая Петровна "кающаяся капиталистка".
     И Невзгодин,  несколько "оболваненный" и красотой великолепной вдовы, и
ее уменьем довольно тонко льстить мужскому самолюбию,  и  ее "планами",  уже
мечтал об  интересной теме для  новой повести,  героиня которой под  идейным
влиянием раздает свои  богатства,  отказываясь от  жизни,  полной  роскоши и
блеска...  По  временам  эта  тема  казалась  фальшивой его  художественному
инстинкту,  но  ведь  факт почти налицо в  лице Аглаи Петровны.  Надо только
довести его до логического развития.
     Впрочем, все эти мечтания о повести не мешали Невзгодину по временам (и
в  последнее время довольно-таки часто) совсем не  "идейно" заглядываться на
великолепную вдову.
     "Тоска",  напечатанная  в  январской  книжке  одного  из  петербургских
журналов,   очень  понравилась  Аглае  Петровне,   и   она  в   восторженных
комплиментах признала  в  Невзгодине  выдающийся  талант.  Действительно,  у
Аносовой был литературный вкус,  развитой недурным знакомством с несколькими
литературами,  и  она сумела оттенить лучшие места повести и  при этом тонко
польстить авторскому самолюбию.  И он,  хотя и находил похвалы неумеренными,
тем  не  менее поддавался лести.  Ведь так приятно,  когда умная и  красивая
женщина считает вас гениальным человеком!
     Впрочем,  не одна Аглая Петровна пришла в восторг от повести. Вскоре по
напечатании ее  Невзгодин стал получать пересылаемые ему из  редакции письма
от  неизвестных лиц,  выражавших свое сочувствие и  похвалы.  И  эти письма,
искренние  и  восторженные,   благодарившие  за  призыв  к  вере  в  идеалы,
сказавшийся в  тоске по ним,  -  трогали молодого писателя и  в  то же время
словно  бы  обязывали  его  относиться к  писательству как  к  общественному
служению.  Наконец, появились в нескольких газетах и рецензии. Почти во всех
приветствовалось появление нового таланта,  на  который возлагались надежды.
Зато в двух газетах повесть Невзгодина была обругана жесточайшим образом,  и
именно за призыв к тому,  что,  слава богу, "исчезло, как мираж, нашедший на
бедную Россию в шестидесятых годах".
     Вместе с  получением гонорара Невзгодин получил и  письмо от редактора,
который сообщал,  что новый рассказ очень ему понравился и будет напечатан в
следующей книжке.  Вместе с  тем он просил и дальнейшего его сотрудничества,
прибавляя, что такие вещи, как "Тоска" и другой рассказ, "украшают" страницы
журнала.
     Невзгодин  радовался своему  успеху,  хотя  и  несколько изумленный им.
Скептическая жилка мешала ему возгордиться,  и он только мечтал о том, чтобы
заслужить похвалы будущими своими работами.  В  нем снова пробуждалась охота
писать, и он по утрам работал, а вечером его тянуло к великолепной вдове...
     "Не каменная же она в  самом деле!"  -  говорил он себе и в то же время
чувствовал,  что с ней авантюра едва ли возможна.  Она не из таких...  С ней
надо закинуть на себя мертвую петлю...
     После появления "Тоски" Невзгодин получил лестные приглашения из многих
редакций,  а  издатель одного  иллюстрированного журнальчика сам  приехал  к
Невзгодину и, отрекомендовавшись ему, без всяких церемоний спросил, окидывая
удовлетворенным взглядом жалкую обстановку комнаты:
     - Вы сколько получаете с листа в вашем журнале?
     - Сто рублей!  -  ответил Невзгодин,  несколько изумленный развязностью
издателя.
     - Так я вам охотно дам триста и, если хотите, сию минуту пятьсот рублей
аванса. Угодно получить?
     И издатель,  не дожидаясь согласия и,  по-видимому,  не сомневавшийся в
нем,  вынул бумажник,  достал пять сторублевок и  положил их  на  стол перед
Невзгодиным.
     Тот с улыбкой наблюдал за издателем.
     - Напрасно  вы  беспокоились.   Положите  свои  деньги  в  бумажник!  -
проговорил наконец, улыбаясь, Невзгодин.
     - Вы  не  хотите?  -  искренне изумился черноволосый,  курчавый молодой
издатель с бойкими и плутоватыми глазками.  -  Вам,  может быть,  желательно
четыреста рублей с листа и тысячу аванса?.. Что ж, мы и это можем...
     - Я совсем не желаю участвовать в вашем журнале!
     - Не  желаете?  Но позвольте спросить,  почему-с?  У  меня сотрудничают
господа писатели первого сорта... можно сказать, генералы-с...
     Издатель перечислил несколько действительно известных литературных имен
и продолжал:
     - Как  видите,  компания приличная-с  вполне...  И  вам,  смею  думать,
гораздо лестнее получить четыреста рублей с листа,  чем сто... В четыре раза
более...  И  читателей у  меня гораздо больше...  Или вы,  Василий Васильич,
обязаны контрактом?  Так я с удовольствием рискну на неустойку,  если она не
велика-с. Вы в моде теперь, и я готов на жертвы-с.
     Насилу  Невзгодин избавился от  одного из  более  юрких  представителей
современного издательства.  Издатель ушел наконец,  так-таки и  не понявший,
что человек в здравом уме и твердой памяти мог отказаться от таких блестящих
предложений.
     После того как Невзгодина расхвалили,  о  нем заговорили и в Москве.  С
ним  старались  познакомиться  и   залучить  на   журфиксы.   Звенигородцев,
находивший раньше, что Невзгодин ничего путного написать не может, заезжал к
Невзгодину,  наговорил ему  множество приятных вещей и  звал его  вечером на
журфикс к  одному очень умному человеку,  у которого собираются только очень
умные люди, и был несколько огорчен, что Невзгодин отказался.
     Но, знакомый только с казовой стороной своей известности, Невзгодин, не
бывавший почти нигде,  и  не догадывался,  какова изнанка ее и  что про него
говорят.
     А говорили про него, действительно, черт знает что такое. Кто распускал
про него грязные сплетни и к чему их распускали,  -  кто знает, но они имели
успех, как всякие сплетни, да еще про человека сколько-нибудь известного.
     Говорили,  что Невзгодин ловко-таки "обрабатывает" миллионерку.  Небось
пишет об  идеалах,  смеется над  всем,  а  сам...  подбирается к  аносовским
деньгам...  Какая гнусность! Его, конечно, называли Артюром при великолепной
вдове. Другие, впрочем, утверждали, что он дальновиднее и, наверное, женится
на миллионерке.
     - Ждала,  ждала... и не могла выбрать лучше... Нечего сказать, отличная
партия!
     Однажды Невзгодина встретил на  улице один из  его знакомых и  спросил:
правда ли, что он думает издавать журнал?
     - И не думал! - рассмеялся Невзгодин.
     - Однако говорят...
     - А пусть говорят... Только говорят ли, откуда на журнал у меня деньги?
     - Как откуда? Да Аглая Петровна Аносова, говорят, дает... Вы ведь с ней
хорошо знакомы.
     Невзгодин только презрительно усмехнулся,  но тон, с каким были сказаны
эти слова, покоробил его, и он в тот вечер сидел, по обыкновению, в клетушке
несколько раздраженный.
     Он досадовал на себя, что пришел.
     Разговор в  этот вечер не клеился.  У  обоих собеседников точно на душе
было что-то, мешавшее обычной беседе. И это чувствовалось.
     "И на какого дьявола я  шляюсь сюда каждый вечер?  Зачем?  Она в  самом
деле может подумать, что я огорошу ее просьбами о деньгах на журнал?"
     "Фу,  мерзость!" -  мысленно проговорил Невзгодин,  раздражаясь от этой
мысли еще более.
     Он  решился сейчас же  уйти,  чтобы не "разыгрывать дурака".  Так она и
верит его "изучению"!.. Таковская!
     Невзгодин искоса взглянул на нее и остался на обычном своем месте -  на
низеньком кресле у диванчика,  на котором сидела Аглая Петровна,  притихшая,
грустная и ослепительно красивая.
     Остался и сделался еще мрачнее, злясь на самого себя.


        "XXXIV"

     Минуты две прошло в молчании. Наконец Аносова спросила:
     - Что с вами, Василий Васильич? - В тоне ее голоса звучала тревога.
     Невзгодин насторожился.  Он уловил эту тревогу, и в ней ему послышалось
что-то притязательное. Это несколько удивило и рассердило его.
     - Ничего особенного, - ответил он.
     - Вы чем-то раздражены?
     - Положим... Так что ж из этого?
     - Уж не я ли провинилась в чем-нибудь перед вами? И вы мною недовольны?
     - Я? Вами? И какое я имел бы право?
     - Это делается без всяких прав.
     - Но   все-таки  выражают  недовольство  только  люди  с   правами,   а
обыкновенные смертные просто не ходят к знакомым, которыми недовольны.
     - Даже когда и изучают?
     Он взглянул на Аносову: не смеется ли она? Но Аглая Петровна глядела на
него так значительно и так нежно, что Невзгодин смущенно отвел свой взгляд и
проговорил:
     - Сегодня  была  одна  встреча  на  улице  и  разговор,   который  меня
раздражил... Да что скрывать...
     И Невзгодин передал Аносовой разговор.
     - И это могло вас раздражить?
     - Как видите.
     - Вижу! - грустно протянула Аносова.
     Она, видимо, что-то хотела сказать, но не решалась.
     - Говорите, Аглая Петровна... Говорите... я все выслушаю...
     - И раздражитесь еще более? А я не хочу вас раздражать...
     - Ну,  как угодно...  Сегодня мы оба в  дурном настроении,  и  я  лучше
уйду...
     - Нет, не уходите, Василий Васильич... Не уходите... И я вам скажу, что
хотела.  Неужели вы,  в самом деле, не взяли бы у меня денег на журнал, если
бы захотели издавать сами?
     - Конечно, нет! - резко ответил Невзгодин.
     - Я даже такого доверия не заслужила? Или вы побоялись бы, что скажут?
     - Писателю надо быть выше всяких подозрений...  И наконец, я никогда бы
не путал женщину в дела, которых она не понимает...
     - Даже если б женщина была вашим добрым приятелем?
     - Тем более...
     - Я так и думала... Очень уж вы горды, Василий Васильич... Вот вас даже
и  пустой разговор раздражил...  А про меня,  по поводу вас,  теперь и не то
говорят, а я, как видите, нисколько не смущаюсь... Пусть говорят!..
     - По поводу меня?  Что ж смеют говорить?  - вызывающе кинул Невзгодин и
весь вспыхнул.
     - Ишь! Уже и загорелись!.. Говорят, что я...
     Аносова запнулась.
     - Что вы? - нетерпеливо переспросил Невзгодин.
     - Ваша любовница! - досказала Аносова и взглянула на Невзгодина.
     Тот совсем опешил от изумления.
     - Изумлены? - кинула Аносова.
     - Еще  бы!  Сочинить такую...  такую нелепость про  вас,  чья репутация
безупречна... Как это глупо! - воскликнул Невзгодин.
     - А  между тем  ведь  это  так  правдоподобно...  До  сих  пор  я  жила
отшельницей и  вдруг  почти  каждый  вечер  сижу  глаз  на  глаз  с  молодым
человеком... Ведь не всякий же знает то, что знаю я...
     - То есть что?
     - Что  молодой  человек  исключительно с  литературной  целью  навещает
женщину, еще не старую, ну и...
     - Замечательную красавицу? - досказал горячо Невзгодин.
     - К  которой  он,  впрочем,  довольно  равнодушен!  -  прибавила  Аглая
Петровна.
     Невзгодин не принял вызова и воскликнул:
     - И вы меня не выгнали до сих пор, несмотря на такие сплетни?
     - Я? Вас?..
     Опять  Аносова  так  ласково,  так  нежно  и  вместе  с  тем  удивленно
посмотрела на Невзгодина, что тот снова смутился.
     - Да разве мне не все равно, что говорят! Я ничьей любовницей не была и
не буду!  -  гордо подчеркнула она, - но пусть болтают, что хотят! Я сама по
себе! - усмехнулась Аносова.
     Это пренебрежение общественным мнением такой рассудительной и степенной
женщины,  какою казалась Аглая Петровна, восхитило Невзгодина и, разумеется,
приятно щекотало его самолюбие.
     И он восторженно взглянул на красавицу вдову и благодарно стал целовать
ее  руку несколько дольше и  горячее,  чем следовало бы  это в  литературных
интересах.
     Но Аносова не отнимала своей горячей руки, и Невзгодин ее несколько раз
принимался целовать.
     - И знаете ли, о чем еще на днях спрашивала меня сестра?
     - О чем?
     - Скоро ли я выхожу замуж?
     - Вы? За кого?
     - Да что вы за агнец, в самом деле! Разве не знаете?
     - Клянусь честью, не знаю.
     - Да за вас, разумеется!
     - За меня?!
     И Невзгодин искренне рассмеялся.
     Аглая Петровна, по-видимому, недовольна была этим смехом и спросила:
     - Чему вы смеетесь?
     - Да уж это несравненно по своей глупости.
     - Чем же так глупо?
     - И вы еще спрашиваете?  И вы охотница шутить!  - с насмешливой улыбкой
промолвил Невзгодин, несколько раздраженный.
     - Я  не  шучу,  Василий Васильич...  Разве вы  не видите или нарочно не
хотите этого видеть? - значительно и серьезн