- Так познакомьте меня с ним. Он талантливые вещи пишет.
     - А рядом с вами кто?
     - Анна Аполлоновна Вербицкая. Кто такая?
     - Не имею понятия...
     - Я  и того менее...  Однако три четверти седьмого...  есть хочется,  а
юбиляра не везут его ассистенты.
     - Кто такие?
     - Цветницкий и  ваш  супруг.  Николай  Сергеич,  верно,  будет  сегодня
говорить?
     - Конечно!  -  промолвила Маргарита Васильевна,  и тень пробежала по ее
лицу.
     В эту минуту раздался гром рукоплесканий. Толпа двинулась к дверям.
     - Наконец-то  будем  закусывать!  -  весело  сказал  Невзгодин  и  стал
аплодировать, приподнимаясь на цыпочки, чтоб увидать юбиляра.
     Но  вместо него  в  глаза Невзгодина бросилась крупная,  статная фигура
Заречного.
     Прислонившись к колонне близ входа и высоко подняв свою красивую голову
с   гривой  волнистых  черных  волос,   он   жадным,   неспокойным  взглядом
всматривался в толпу, словно кого-то искал.
     "Жену  ищет!"  -  подумал Невзгодин и  незаметно взглянул на  Маргариту
Васильевну.
     Прежнего оживления уже  не  было в  ее  побледневшем,  казалось,  лице.
Серьезная и почти суровая,  она тоже смотрела на красавца мужа, и в ее серых
глазах  блестел злой  огонек,  и  тонкие губы  складывались в  презрительную
улыбку.
     - Что ж вы не аплодируете,  Маргарита Васильевна? Косицкий этого стоит.
Он прелестный человек!
     - Все они прелестные!  -  с  каким-то порывистым озлоблением произнесла
молодая женщина.
     Встретив  удивленный  и   пытливый  взгляд  Невзгодина,   она  внезапно
покраснела, точно досадуя на свою несдержанность, и прибавила:
     - Я сегодня в злом настроении.
     - Косицкий, право, порядочный человек. Я немножко знаю его и помню, как
джентльменски он провалил меня на экзамене, хоть и благоволил ко мне!
     "Пахнет серьезной драмой и, кажется, последним актом!" - решил про себя
Невзгодин и,  как  истинный беллетрист,  почувствовал даже некоторую радость
при мысли о возможности близкого наблюдения этой драмы.
     И он снова захлопал, увидавши наконец юбиляра.


        "IX"

     Улыбаясь  растерянной  и   словно  бы  виноватой  улыбкой,   маленький,
худенький старичок в  мешковатом фраке,  с  седой бородой клином и с длинным
носом,  придававшим его  добродушному лицу  несколько птичий  вид,  кланялся
направо и  налево,  двигаясь мелкими шажками среди  рукоплескавшей толпы,  и
поминутно  останавливался,   чтобы  пожать  руки  встречающимся  знакомым  и
благодарить за поздравления,  добавляя слова благодарности взглядом, который
будто говорил,  что он,  Андрей Михайлович Косицкий, не виноват во всем том,
что происходит, и просит снисхождения.
     Не ожидавший такого многолюдства и  сконфуженный аплодисментами и  тем,
что служит предметом общего внимания, он, видимо, находился в затруднении: в
какую сторону залы ему направиться,  остановиться ли или идти,  и что вообще
предпринять.  В этот затруднительный момент он невольно вспомнил совет своей
супруги,  преподанный еще сегодня утром:  "Не быть хоть на юбилее рассеянной
фефелой и держать себя с достоинством!"
     "Ей  хорошо  давать  указания,   а  попробовала  бы  она  быть  в  моем
положении!"  -  невольно  подумал  смущенный и  взволнованный юбиляр,  снова
кланяясь на аплодисменты и обрадованно останавливаясь около знакомого, точно
ища у него помощи.
     Но  Иван Петрович Звенигородцев недаром был превосходным распорядителем
на   всяких   торжествах,   и   не   напрасно   же   его   в   шутку   звали
"обер-церемониймейстером".
     Как  только  смолкли  приветственные  рукоплескания,  его  кругленькая,
толстенькая фигурка  вынырнула из  толпы,  и  он,  сияющий и  торжественный,
словно  бы  сам  был  юбиляром,  очутился около  Косицкого и  фамильярно,  в
качестве друга,  подхватив его под руку, повел юбиляра, как послушного бычка
на веревочке,  в  соседнюю комнату к  громадному столу,  сплошь уставленному
всевозможными закусками.
     - Ты, Андрей Михайлыч, кажется, померанцевую?
     Это была первая обыденная фраза, которую сегодня услыхал старик. С утра
к  нему на квартиру являлись разные депутации,  говорили речи в  приподнятом
тоне,  волновавшие и трогавшие Андрея Михайловича.  Он порядком таки устал и
до  сих  пор  находился в  напряженном состоянии.  Вопрос о  водке словно бы
возвратил его к привычной ему действительности, и он мог попросту ответить с
шутливым укором, аппетитно поглядывая на закуски:
     - А еще приятель! Я, Иван Петрович, очищенную!
     - Прости, голубчик. Я и забыл... Это Лев Александрыч пьет померанцевую!
     Звенигородцев налил  две  рюмки,  но,  прежде чем  чокнуться,  не  мог,
конечно, не выразить своих чувств публично. Распоряжаясь юбиляром, как своей
собственностью,  он привлек его к себе и так крепко поцеловал трижды в губы,
что шатавшийся передний зуб юбиляра чуть было не выпал,  и Андрей Михайлович
благодарно поморщился от боли.
     Чокнувшись затем  с  юбиляром и  проглотив рюмку  водки,  Звенигородцев
куда-то исчез.
     Толпа  обступила  плотной  стеной  закусочный  стол.   Закусывали,   по
московскому  обыкновению,  долго  и  основательно.  Только  бедняга  юбиляр,
несмотря на  желание попробовать закусок основательно,  никак не  мог  этого
сделать  и  некоторое время  стоял  с  пустой  тарелочкой в  руке,  не  имея
возможности что-нибудь себе положить.  К нему не переставая подходили добрые
знакомые  с  поздравлениями и  к  нему  подводили  незнакомых  почитателей и
почитательниц  его  ученой  деятельности,   с  которой  они,  впрочем,  были
незнакомы,   считавших  долгом  выразить  старику  свое  уважение.  Поневоле
приходилось  отвечать,   благодарить  и   пожимать  руки  и  терять  надежду
полакомиться свежей икрой, до которой Андрей Михайлович был большой охотник.
     Спасибо   супруге   -   она   выручила.   Эта   внушительных  размеров,
гренадерского роста и  решительного вида дама,  лет  за  сорок,  сохранившая
следы былой красоты и,  судя по костюму и слишком оголенной шее, имевшая еще
претензию производить впечатление,  -  не оставила и здесь,  на юбилее, мужа
без  своего  властного надзора,  какой  неослабно имела  за  ним  в  течение
долголетнего супружества.  Несколько удивленная,  что  с  утра так  чествуют
Андрея Михайловича,  которого она высокомерно всю жизнь считала фефелой и  с
которым   дома   обращалась,    как   неограниченная   монархиня   с   своим
верноподданным,  вполне игнорируя, что он читал полицейское право, - госпожа
профессорша возмутилась,  увидавши,  что Андрей Михайлович "мямлит", как она
выражалась,  с  какою-то барышней и при этом даже умильно улыбается,  вместо
того  чтобы  есть  хорошую  закуску  с  таким  же  аппетитом и  с  таким  же
достоинством,  с какими это делает она.  И профессорша, решительно отстранив
от стола какого-то господина,  наложила полную тарелку свежей икры,  достала
хлеб  и,   подойдя  к  мужу,  который  перед  ней  казался  карликом,  нежно
проговорила:
     - Вот кушай, а то ты ничего не ешь!
     Юбиляр благодарно и  в то же время несколько боязливо взглянул на жену,
принимая тарелку.
     - Да ты лучше отойди в сторону,  а то здесь тесно!  - продолжала нежным
тоном супруга.
     Барышня исчезла, и Андрей Михайлович покорно отошел за женой.
     - Вот здесь никто не  помешает тебе...  Присядь к  столу...  Ты  совсем
сонный какой-то...  И  все точно боишься...  Совсем не  похож на юбиляра!  -
выговаривала она шепотом. - Чего еще хочешь... Я тебе принесу...
     - Спасибо,  Варенька...  Мне довольно икры...  А я,  точно,  устал... И
наконец разве я мог ожидать... Столько сегодня неожиданной чести.
     - Ну,  ешь...  ешь...  И  какая  неожиданность...  Ты  разве не  стоишь
почета... Слава богу, тридцать лет профессором... Ешь... ешь... Не говори...
     Юбиляр не заставил себя более просить и  с  удовольствием уплетал икру,
оберегаемый супругой,  которой почти все знакомые несколько побаивались, как
очень решительной дамы.
     Заречный еще в зале увидел жену и Невзгодина.
     Он вел ее под руку и  о  чем-то весело ей рассказывал.  Рита улыбалась!
Заречный видел потом,  как Невзгодин услуживал ей, подавая закуски, и теперь
они  опять  вместе стоят  в  сторонке и  снова  оживленно разговаривают,  не
обращая ни на кого внимания.
     Ревнивые  подозрения с  новой  силой  охватили молодого профессора.  Он
сделался мрачен,  как  туча,  и  украдкой наблюдал за  Ритой и  Невзгодиным.
Откуда такая дружба между ними после того,  как он был отвергнут и  уехал из
Москвы?  О чем они говорят?  О,  как хотел бы Николай Сергеевич узнать, но к
ним все-таки не подходил,  не желая встречаться с  этим пустейшим человеком,
который вдруг сделался ему ненавистным. Он понимал неизбежность встречи если
не  здесь,  не сегодня,  то на днях,  дома -  этот "нахал" теперь зачастит к
Рите, - но как человек нерешительный хотел встречу отдалить.
     После  юбиляра  Николай  Сергеевич,   по-видимому,   обращал  на   себя
наибольшее  внимание  публики,  и  в  особенности дам.  К  нему  то  и  дело
подходили,   с  ним  разговаривали,   ему  восторженно  улыбались,  на  него
указывали,  называя фамилию и  прибавляя:  "Известный профессор".  Одна дама
назвала  его  "неотразимым красавцем" так  громко,  что  Заречный слышал,  и
умоляла познакомить ее с ним.
     Но  сегодня Николай Сергеевич был  равнодушнее к  проявлениям восторгов
поклонения и,  обыкновенно мягкий  и  ласковый  в  обращении с  людьми,  был
сдержан, неразговорчив и меланхоличен.
     Он выпил уже четыре рюмки водки, желая разогнать ревнивые думы, и скупо
подавал реплики какой-то  поклоннице,  пережевывая кусок  балыка.  Глаза его
невольно смотрели в ту сторону, где были Рита и Невзгодин.
     "И каким стал франтом этот прежний замухрыга!  Видно, более не отрицает
приличных костюмов!" - со злостью думал Заречный.
     В  эту  минуту  откуда-то  выскочил  Звенигородцев и,  обхватывая талию
Николая Сергеевича, весело воскликнул:
     - А ведь мы с тобой, Николай Сергеевич, не пили. Выпьем?
     Звенигородцев со всеми более или менее известными людьми был на "ты".
     - Пожалуй...
     Они подошли к столу, чокнулись и выпили.
     Пока они закусывали,  Звенигородцев успел уже сообщить, торопливо кидая
слова своим нежным и  певучим голоском,  о  том,  что  Невзгодин -  вот она,
современная молодежь!  - оказался просто-таки трусом. Иначе чем же объяснить
его отказ сказать речь Косицкому?
     - Прежде  небось  радикальничал.   Помнишь?   Все  у  него  оказывались
лицемерными болтунами,  показывающими кукиши в  кармане,  а  теперь и  кукиш
боится показать!  Видно, как женился, так и того... Радикализм в отставку! -
говорил Звенигородцев почти шепотком и  при  этом  так  добродушно и  весело
улыбался,  точно  он  искренне радовался,  что  Невзгодин оказался трусом  и
вообще негодным человеком.
     - Разве Невзгодин женат? - воскликнул Заречный.
     В голосе его невольно звучала радостная нотка.
     - То-то женился. Только что сам мне сообщил. Да он разве у тебя не был?
     - Был, но не застал дома.
     - Говорят,  и  химию в  Париже изучал.  Что-то сомнительно.  И  повесть
написал...  мне сейчас говорил Туманов...  И принята.  Ну,  да мало ли дряни
нынче  принимают!  Признаться,  я  не  думаю,  чтобы Невзгодин мог  написать
что-нибудь порядочное... Как по-твоему?
     - И мне кажется... Поверхностный человек...
     - Брандахлыст,  хоть и не лишен иногда остроумия.  Да ты разве не видал
его?
     - Нет, не видал! - солгал Заречный.
     - Он только что здесь был с Маргаритой Васильевной.
     - А жена его с ним?
     - Жена?  Жены не видал.  Верно,  и  она здесь!  -  решил Звенигородцев,
отдававшийся иногда порывам вдохновения...  -  Однако пора юбиляра и к столу
вести.  А  каков юбилейчик-то?  Двести сорок человек обедающих...  Ты будешь
говорить пятым... не забудь!
     С этими словами Иван Петрович исчез, отыскивая глазами юбиляра.
     Несколько  обрадованный  вестью   о   женитьбе   Невзгодина,   Заречный
направился к  жене.  Он застал ее одну.  Невзгодин в эту минуту разговаривал
около с известным профессором химиком.
     - Я  и  не видался с тобой сегодня.  Здравствуй,  Рита!  -  с нежностью
шепнул Заречный,  протягивая жене  руки и  словно бы  внезапно притихший при
виде Риты.
     - Здравствуй! - безучастно промолвила она.
     Он пожал маленькую руку и сказал:
     - Я тебе занял место за средним столом...  недалеко от юбиляра... Около
тебя будет сидеть профессор Марголин...  Ты,  кажется,  его перевариваешь? -
прибавил он с грустной улыбкой.
     - У меня уже есть место.
     - С кем же ты сидишь? Одна?
     - Нет.  Я  буду сидеть рядом с  Невзгодиным.  Он на днях вернулся из-за
границы, вчера был у меня, и я ему обещала.
     Это подробное объяснение, которое почему-то сочла нужным дать Маргарита
Васильевна, вызвало в ней досаду, и она покраснела.
     - В таком случае виноват. С Невзгодиным, конечно, тебе будет веселее! -
произнес Заречный взволнованным голосом.
     - Разумеется, веселее, чем с твоими профессорами.
     - А ты,  Рита, все еще в чем-то обвиняешь профессоров и главным образом
меня? - чуть слышно спросил он.
     Рита молчала.
     - О,  как ты жестока,  Рита,  - с мольбою шепнул Заречный... - Обвинять
других легко.
     - Я  и  себя  не  оправдываю!  -  ответила так  же  тихо Рита и  громко
прибавила: - А ты Василья Васильевича не узнаешь?
     Услыхав свое имя, Невзгодин подошел.
     Бывшие   соперники   встретились   сдержанно.    Они   раскланялись   с
преувеличенной вежливостью,  молча пожали друг другу руки и несколько секунд
глядели один на другого, не находя, казалось, о чем говорить.
     Молодая женщина наблюдала обоих.
     Она видела в  лице мужа скрытую неприязнь и  поняла,  что источник ее -
ревность.   В   Невзгодине,   напротив,   она  не   заметила  ни   малейшего
недоброжелательства к  мужу.  Одно  только  равнодушие.  И  это  кольнуло ее
женское самолюбие.  Она вспомнила, как страстно относился прежде Невзгодин к
своему счастливому сопернику.
     Наконец Заречный сказал:
     - Вас, я слышал, можно поздравить, Василий Васильич?
     - С чем?
     - Вы женились.
     - Как же. Совершил сей долг! - шутливо промолвил Невзгодин.
     Тон этот не понравился Заречному.
     - И, говорят, избрали карьеру писателя?
     - По крайней мере, хочу попробовать.
     - И будете жить в Москве?
     "А тебе, верно, этого не хочется. Уже возревновал!" - подумал Невзгодин
и ответил:
     - Не решил еще...
     - Надеюсь,   мы  будем  иметь  честь  вас  видеть  у   нас...   Вы  где
остановились?
     Невзгодин сказал.
     - На днях я буду у вас, Василий Васильич.
     С  этими словами Заречный поклонился и отошел,  далеко не успокоенный в
своих  ревнивых чувствах.  Такие господа,  как  Невзгодин,  легко смотрят на
брак.  Недаром же он выразился о  своей женитьбе в  шуточном тоне.  И отчего
жена его не с ним?
     Тем  временем  Звенигородцев  отыскал  юбиляра  на   угловом  диване  и
проговорил:
     - Ну, брат Андрей Михайлыч, пойдем на заклание.
     - Пойдем! - покорно ответил юбиляр, поднимаясь.
     Звенигородцев на минутку остановил его и спрашивал:
     - Кого посадить около тебя? Молоденьких дам желаешь?..
     - Зачем  же  дам,  да  еще  молоденьких?  -  смущенно  возразил старик,
озираясь: нет ли вблизи жены.
     - Ты находишь это несколько легкомысленным для юбилея?
     - Пожалуй, что так...
     - И,  быть  может,  Варвара  Николаевна  этого  не  одобрит?  -  лукаво
подмигнул глазом Звенигородцев и  засмеялся.  -  Ну в таком случае ты будешь
сидеть между своими сверстниками -  коллегами... Или хочешь, чтоб около тебя
сидела  супруга  твоя  Варвара  Николаевна?  -  спросил самым,  по-видимому,
серьезным тоном  Иван  Петрович,  хорошо знавший,  как  побаивается Косицкий
своей жены.
     - Как знаешь...  Я ведь сегодня собой не распоряжаюсь...  Только удобно
ли на юбилее устраивать семейную обстановку?..
     - Конечно,  не  следует...  Ее  и  так достаточно.  Так ты будешь между
коллегами. Этак выйдет солиднее... Ну, идем!
     Звенигородцев с  торжественностью подвел юбиляра к  столу и  указал ему
место на самой середине. По бокам и напротив уселись профессора, в том числе
и  Заречный,  и  несколько  более  близких  знакомых  юбиляра.  Супругу  его
Звенигородцев усадил невдалеке около одного молчаливого профессора.
     Скоро все расселись за  столами,  и  тотчас же  замелькали белые рубахи
половых,  которые разносили тарелки с  супом и блюда с пирожками,  предлагая
"консомэ или крем д'асперж".
     В зале наступило затишье.
     - Поглядите,   Василий  Васильич,  нет  ли  здесь  Аносовой.  Я  своими
близорукими глазами не  увижу!  -  проговорила Маргарита Васильевна,  озирая
столы.
     - Вы думаете, так легко ее заметить в этой массе публики!
     - Такую красавицу? Она невольно бросится в глаза.
     - Ну, извольте.
     Невзгодин обглядел столы и промолвил:
     - Не вижу великолепной вдовы.
     - Значит, ее нет. Странно!
     - Отчего странно?
     - Обещала быть,  а  она,  как кажется,  из  тех редких женщин,  которые
держат слово.
     В  эту самую минуту сидевший за  столом напротив Невзгодина,  скромного
вида,  в  новеньком фраке,  молодой  рыжеватый блондин в  очках,  все  время
беспокойно  поглядывавший  на  двери,  не  дотрогиваясь  до  супа,  внезапно
поднялся со  своего места,  около которого был  никем не  занятый прибор,  и
двинулся к выходу.
     В дверях показалась Аносова.
     - Вот и она! Смотрите, что за красота! - шепнула Маргарита Васильевна.
     - Что и говорить:  великолепна... И, кажется, напротив нас сядет. А кто
этот блондин?
     - Это племянник и наследник Аносовой! - сказал кто-то.
     - Но долго ему дожидаться наследства! - раздался чей-то голос.
     Все глаза устремились на эту высокую,  статную, ослепительную красавицу
в  роскошном,  но не бьющем в глаза черном бархатном платье,  обшитом белыми
кружевами у лебединой шеи,  в длинных перчатках почти до локтей,  с крупными
кабошонами в ушах,  которая плывущей неспешной походкой,  слегка смущенная и
зардевшаяся, шла к столу в сопровождении блондина.
     - Вот,  тетенька...  Других мест не  мог  достать!  -  проговорил он  с
особенною почтительностью.
     - Чем худы места...  Отличные!  -  весело промолвила она,  опускаясь на
стул.
     Звенигородцев уже летел со всех ног к Аносовой.
     - Аглая Петровна!..  Здравствуйте,  божественная,  и  пожалуйте за стол
юбиляра.  Для  вас берег место,  чтобы сидеть подле...  И  Андрей Михайлович
будет очень рад видеть вас поближе.
     - Мне и тут хорошо...  Благодарю вас,  Иван Петрович.  Да кстати у меня
vas-a-vis*  добрая  знакомая!   -  прибавила  Аносова,  увидав  против  себя
Заречную.
     ______________
     * напротив (фр.).

     Щеки ее  как будто зарумянились гуще,  и  она,  ласково улыбаясь своими
большими ясными  глазами,  приветно,  как  короткой знакомой,  несколько раз
кивнула Заречной и  сдержанно,  почти строго,  чуть-чуть  наклонила голову в
ответ на поклон Невзгодина, не глядя на него.
     "Ишь... королевой себя в публике держит. Боится "морали"!" - усмехнулся
про себя Невзгодин,  не  без тайного восхищения посматривая на  великолепную
вдову,  которую он видел в первый раз в параде,  и вспомнил,  как просто она
себя держала с ним в Бретани.
     - И жарко же здесь!  -  обратилась она,  снимая перчатки, к Заречной и,
по-видимому, не обращая ни малейшего внимания на Невзгодина.
     Маргарита Васильевна деликатно согласилась, что жарко, хотя и приписала
румянец Аносовой другой причине.
     Спокойным жестом своей  белой  холеной руки  Аглая  Петровна отстранила
тарелку с супом.
     - Я  очень рада,  что  случай свел  меня  сидеть против вас,  Маргарита
Васильевна. По крайней мере, есть с кем перемолвиться словом!.. - с заметным
оживлением про