а проводил меня Понто, открывался вид  на  красивый  сад  и
конюшню, на ближнюю деревню с церковью и на большой парк за ними.  Это  была
желтая спальня, самая чистая и  приятная  из  всех  спален  в  доме,  воздух
благоухал от большого букета, поставленного на письменный стол, белье  пахло
лавандой, которой было переложено, кроватный полог лощеного ситца и  большой
диван если не  благоухали  цветами,  то,  по  крайней  мере,  пестрели  ими;
вытиралка для перьев на столе была сделана в  виде  георгина,  а  на  камине
лежала подставка для карманных часов в  виде  подсолнечника.  Окно  заплетал
вьюнок с алыми листьями, и сквозь  него  вечернее  солнце  заливало  комнату
потоками золотого света. Сплошные цветы и свежесть! Ах, какой это отдых  для
моих  усталых   глаз,   привыкших   созерцать   черные   печные   трубы   на
Сент-Олбэнс-Плейс в Лондоне!
     - Понто, здесь у вас просто чудесно, - сказал  я,  бросаясь  на  уютную
бержерку и вдыхая сельские ароматы, каких  не  могут  придать  самые  лучшие
"Millefleurs" из лавки Аткинсона даже самому дорогому носовому платку.
     - Хорошее местечко, верно? - сказал Понто. - Тихое и без  претензий.  Я
во всем люблю тишину. Вы не привезли
     ли с собой камердинера? Страйпс поможет вам разложить  вещи.  -  И  это
должностное лицо, войдя в комнату, очень важно и ловко начало потрошить  мой
саквояж  и  раскладывать  черные  казимировые  панталоны,   "богатый   жилет
генуэзского  бархата",  белый  галстук  и  прочие  принадлежности  вечернего
туалета. "Большой званый обед", - решил я, видя  такие  приготовления  (быть
может, несколько польщенный  мыслью,  что  лучшие  люди  этих  мест  приедут
познакомиться со мной).
     - Слышите, уже звонят к обеду! - сказал Понто, выходя из комнаты,  и  в
самом деле, звон вестника пиров  уже  раздавался  с  башенки  над  конюшней,
сообщая о том приятном обстоятельстве, что через полчаса подадут обед. "Если
обед здесь не хуже колокола, - подумал я, - то, честное слово, я попал очень
удачно!" - и на досуге, в эти свободные полчаса, не  только  успел  привести
себя в элегантный, по возможности, вид, но и полюбоваться родословной Понто,
висящей над камином, и  гербом  Понто,  начертанным  на  умывальном  тазу  и
кувшине, и поразмыслить на тысячу ладов о счастливой  деревенской  жизни,  о
невинной дружбе  и  сердечности  сельских  взаимоотношений  и  повздыхать  о
возможности уйти в отставку, как Понто, к моим  собственным  полям,  к  моей
лозе и смоковнице, с placens uxor {С милой супругой (лат.).}  в  моем  domus
{Доме (лат.).} и  с  десятком  милых  сердцу  залогов  любви,  резвящихся  у
родительских колен.
     Донн! Как только истекло тридцать минут, обеденный колокол  зазвонил  с
конюшенной башенки во второй раз. Я поспешил сойти вниз,  ожидая  застать  в
гостиной человек двадцать пышущих здоровьем сельских жителей. Но  в  комнате
находилась всего одна особа: высокая дама с римским носом, в глубоком трауре
и вся блистающая  стеклярусом.  Она  поднялась,  шагнула  вперед  и  сделала
величественный реверанс, во время которого  весь  бисер  на  ее  устрашающем
головном уборе дрожал и переливался, потом промолвила:
     - Мистер Сноб, мы рады вас видеть в "Миртах  и  Лаврах",  -  и  глубоко
вздохнула.
     Значит, это была миссис Понто,  которой  я  и  отвесил  самый  глубокий
поклон, выразив радость, что имел  честь  познакомиться  с  нею  и  с  таким
очаровательным местом, как "Мирты и Лавры".
     Она опять вздохнула.
     - Мы ведь с вами дальние родственники,  мистер  Сноб,  -  сказала  она,
меланхолически покачивая головой. - Бедняжка лорд Трамтамтам!
     - О! - произнес я, не понимая, какого черта имела в виду миссис Понто.
     - Майор Понто говорил  мне,  что  вы  из  лестерширских  Снобов:  очень
старинная фамилия, и в родстве с лордом  Снобингтоном,  который  женился  на
Лоре Трамтамтам, а она мне родня, как и ее бедный милый батюшка, по которому
мы носим траур. Какой удар! Всего шестьдесят три года, и ведь в нашей  семье
ни у кого еще не было апоплексии! Сегодня мы живы, а  завтра  умрем,  мистер
Сноб. Как леди Снобингтон переносит такое горе?
     - Право, сударыня, не могу вам сказать, - ответил я, все более теряясь.
Еще во время ее  речи  я  услышал  явственное  "хлоп!"  и  по  этому  хорошо
знакомому звуку понял, что кто-то открывает бутылку вина, - и вошел Понто  в
широчайшем белом галстуке и довольно потертом черном костюме.
     - Милый, мы говорим о  нашем  кузене,  -  обратилась  майорша  Понто  к
супругу. - Бедный лорд Трамтамтам. Его смерть заставила надеть траур  первые
фамилии Англии. Вы не знаете, оставляет леди  Трамтамтам  за  собой  дом  на
Хилл-стрит или нет?
     Я не знал, но на всякий случай сказал, что, кажется, да, и, взглянув на
столик перед диваном, увидел неизбежную, отвратительную, нелепую, идиотскую,
мерзкую  "Книгу  пэров",  переложенную  закладками  и  открытую  на   статье
"Снобингтон".
     - Обед подан, - возвестил Страйпс, распахивая дверь, и я подставил руку
майорше Понто.



Глава XXXII
        Визит к провинциальным снобам

     Я  не  собираюсь  строго  критиковать  обед,  за  который  мы  уселись.
Обеденный стол для меня священен, но  одно  я  все-таки  должен  сказать:  я
предпочитаю херес марсале, когда он есть, а то  "хлоп!",  которое  я  слышал
перед обедом, несомненно, произвела  бутылка  марсалы.  Да  и  марсала  была
неважная, однако майорша Понто, видно, не очень разбиралась в винах,  потому
во все  время  обеда  называла  ее  амонтильядо  и  выпила  всего  полрюмки,
предоставив остальное майору с гостем.
     Страйпс прислуживал в  ливрее  семейства  Понто,  чуть  поношенной,  но
чрезвычайно пышной: с массой великолепных полушерстяных шнуров  и  ливрейных
пуговиц очень крупного размера. Руки у честного парня были, как  я  заметил,
очень большие и черные, и тонкий запах конюшни веял  по  комнате,  когда  он
расхаживал взад и вперед,  подавая  то  одно,  то  другое.  Я  бы  предпочел
опрятную горничную, но, быть может, лондонцы слишком чувствительны к  такого
рода вещам, да и верный Джон, что и говорить, выглядит благороднее.
     К обеду подавали суп а-ля тортю из свиной  головы,  жареную  свинину  и
свиные отбивные котлеты, и я позволил себе сделать вывод, что  незадолго  до
моего приезда один из черных йоркширов Понто был принесен в жертву. Обед был
хороший,  сытный,  только  в  нем,   разумеется,   чувствовалось   некоторое
однообразие. Точно то же наблюдалось и на следующий день.
     Во время обеда миссис Понто  расспрашивала  меня  насчет  аристократов,
моих знатных родственников:
     - Когда начнет выезжать леди Ангелина Скеггс? И все так  же  ли  красит
волосы графиня, ее мамаша, в  эту  странную  фиолетовую  краску?  (Что  было
сказано очень лукаво и со смешком.) Правда ли, что милорд  Гатлбери  держит,
кроме   шефа-француза,   еще   и    повара-англичанина    для    жарких    и
итальянца-кондитера для десерта? Кто бывает на концертах у леди  Клапперкло?
Приятно ли бывать на четвергах у сэра Джона Шампиньона? Правда ли, что когда
леди  Карабас  понадобилось  заложить  ее  брильянты,   то   они   оказались
фальшивыми, и что маркиз Карабас успел  заблаговременно  распорядиться  ими?
Как это вышло, что Снаффин, известный табачный торговец, не  женился  на  их
второй дочери, хотя об этом уже были разговоры, и правда  ли,  что  какая-то
мулатка явилась из Гаваны и воспрепятствовала этому браку?
     - Честное слово, сударыня, - начал было я, собираясь сказать, что ровно
ничего не знаю обо всех делах, так интересующих, по-видимому, миссис  Понто,
но тут майор прервал меня, толкнув под столом своей большой, ногой:
     - Ну-ну, милый мой Сноб,  вы  же  знаете,  мы  все  тут  умеем  хранить
секреты. Нам известно, что вы человек общества и бываете в свете: мы  видели
ваше имя в списке гостей на вечерах у  леди  Клапперкло  и  на  завтраках  у
Шампиньона; что же касается лорда Трамтамтама, то как родственник...
     - Да, конечно, я обедаю у них два раза в неделю, - ответил я и  тут  же
вспомнил, что мой кузен, Хамфри Сноб, адвокат из Темпла, - большой  любитель
светского общества и что я несколько раз видел его имя в  "Морнинг  пост"  в
конце списка чьих-то  гостей.  И  потому,  как  ни  совестно  признаться,  я
подхватил намек и  сообщил  миссис  Понто  много  таких  сведений  о  первых
фамилиях Англии, которым подивились бы сами эти вельможи. Я описал ей весьма
точно трех первых красавиц, царивших в прошлом сезоне  на  балах  у  Олмэка;
рассказал по секрету, что его светлость герцог  В.  собирается  жениться  на
другой день после того, как ему поставят памятник; что его светлость  герцог
Д., со своей стороны, готовится повести к алтарю  дочь  эрцгерцога  Стефана;
словом, беседовал с ней точь-в-точь в стиле последнего романа миссис Гор  из
жизни большого света.
     Майорша была совершенно очарована таким блистательным  разговором.  Она
щеголяла  французскими  словечками,  то  и  дело  вставляя  их  в  разговор,
совершенно так, как это делают в романах, и, милостиво послав мне  воздушный
поцелуй и сообщив, что скоро будет кофей и "эн  пе  де  музик  о  салон",  -
удалилась из столовой поступью пожилой феи.
     - Откупорить вам бутылку портвейна, а  не  то  вы,  может  быть,  пьете
голландскую водку с водой? - спросил Понто, сочувственно глядя на меня.  Это
было совсем не то, чего я мог ожидать, судя по его поведению  в  курительной
комнате нашего клуба, где он хвастается своими лошадьми и своим  погребом  и
где, хлопая  меня  по  плечу,  он  говорил,  бывало:  "Приезжайте  к  нам  в
Мангельвурцельшир, любезный Сноб, я вас  там  угощу  такой  охотой  и  таким
кларетом, каких вы не найдете нигде в графстве".
     - Что ж, - ответил я, - голландская водка мне нравится гораздо  больше,
чем портвейн, а джин я люблю еще больше.
     Это пришлось очень кстати. Он налил мне джина, а Страйпс принес кипяток
на роскошном подносе накладного серебра.
     Звуки арфы и фортепиано вскоре донесли нам о том, что началось  "эн  пе
де музик", а запах  конюшни,  влетевший  в  столовую  вместе  со  Страйпсом,
приглашал нас на кофе и маленький концерт.  Майорша  с  обаятельной  улыбкой
указала мне на софу, где освободила для меня место рядом с  собой  и  откуда
нам  открывался  прекрасный  вид  на  спины   молодых   девиц,   исполнявших
музыкальную пьесу. Это были  очень  широкие  спины,  в  строгом  согласии  с
нынешней модой, ибо кринолин или его замена стоят  недорого,  и  молодежь  в
провинции  может  позволить  себе  следить  за  модой  при  самых  ничтожных
затратах. Мисс Эмили Понто за фортепиано  и  ее  сестрица  Мария  за  арфой,
инструментом, уже пережившим свою славу, были в голубых  платьях,  казалось,
состоявших из одних оборок и пышных, словно  воздушный  шар  мистера  Грина,
наполненный газом.
     - У Эмили блестящее туше - а какая верная рука у  Марии!  -  добродушно
похвалила миссис Понто исполнение своих дочерей  и  слегка  помахала  рукой,
словно давая; понять, что  немало  гордится  красотой  этой  самой  руки,  Я
заметил, что на ней было не менее девяти браслетов и запястий из  цепочек  с
замочками,  миниатюрный  портрет  майора  и  бронзовые  змейки  с  огненными
рубиновыми и нежными бирюзовыми глазами, обвивавшие ее руку чуть  ли  не  до
локтя.
     - Вы помните эти польки? Их играли  у  герцога  Девонширского  двадцать
третьего июня, в день большого празднества.
     Я сказал, что да, прекрасно помню, и начал покачивать в  такт  головой,
словно узнавая старых друзей.
     После  того  как  концерт  был  окончен,  я  удостоился  счастья   быть
представленным двум длинным и тощим  мисс  Понто  и  беседовать  с  ними;  а
гувернантка мисс Уирт уселась за фортепиано и  угостила  нас  вариациями  на
тему "Вверх по лестнице". Дамы твердо решили не отставать от моды.
     Что касается исполнения пьесы "Вверх по лестнице", то я не могу назвать
его иначе, как потрясающим.  Сперва  мисс  Уирт  весьма  бойко  сыграла  эту
прелестную мелодию, с  силой  выбивая  ее  из  инструмента,  и  так  громко,
отчетливо и резко звучала каждая нота, что,  я  уверен,  ее  было  слышно  и
Страйпсу в конюшне.
     - Какие пальцы! - вздохнула миссис Понто, и действительно, что  это  за
пальцы  мелькали  по  всей  клавиатуре  -  узловатые,  как  индюшечья  нога.
Пробренчав мелодию в медленном темпе, она начала играть "Вверх по  лестнице"
в другой манере и проделала это с совершенно невероятной, бешеной быстротой.
Она бегом бежала вверх по  лестнице,  она  летела  вверх  по  лестнице,  она
галопировала вверх по лестнице, она гремела вверх  по  лестнице  и,  как  бы
доведя мотив до верхней площадки, со стоном сбросила  его  на  нижний  этаж,
куда   он   скатился   с   грохотом   и   утих,   словно   обессилев   после
головокружительной быстроты спуска. После этого мисс Уирт сыграла "Вверх  по
лестнице" с самой  трогательной  и  пленительной  торжественностью:  клавиши
стонали и рыдали прежалостным образом - вы поднимались по лестнице, дрожа  и
плача. Руки мисс Уирт, казалось, слабели, всхлипывали,  умирали;  как  вдруг
она снова воспрянула с резким бряцаньем и трубными звуками,  словно  штурмуя
брешь; и хотя я ровно ничего не смыслю в  музыке,  я  мог  только  сидеть  и
слушать, разинув рот, пока мой "кофей" стыл в  чашке,  и  дивиться,  как  не
полопались оконные стекла и люстра не обрушилась с потолка под  звуки  этого
музыкального землетрясения.
     - Не правда ли,  поразительно?  -  спросила  миссис  Понто.  -  Любимая
ученица Сквиртса, - ей просто цены нет. Леди Карабас отдала бы все на свете,
лишь бы заполучить ее. Просто чудо -  такие  таланты!  Благодарю  вас,  мисс
Уирт! - И молодые особы, переведя дыхание, испустили  восхищенный  вздох,  -
такой, какой вы слышите в церкви, когда проповедь приходит к концу.
     Мисс Уирт обвила талии обеих учениц своими узловатыми большими руками с
двойным количеством костяшек на каждой и сказала:
     - Милые девочки, я надеюсь, вы скоро сможете играть эту  вещь  не  хуже
вашей бедной гувернантки. Когда я жила у Дунсинанов, это была любимая  пьеса
герцогини, и леди Барбара с леди  Джейн  Макбет  разучили  ее.  Помню,  что,
именно слушая игру леди Джейн, милый лорд Каслтодди влюбился в нее,  и  хотя
он был всего-навсего ирландский пэр, с доходом не более пятнадцати  тысяч  в
год, я убедила Джейн не отказывать ему. Вы  ведь  знаете  Каслтодди,  мистер
Сноб, - замок с круглыми башнями, прелестный замок в графстве  Мэйо.  Старый
лорд Каслтодди (нынешний лорд был тогда  лордом  Инишоуэн)  был  с  большими
странностями,  говорили,  что  полоумный.  Я  слышала,  как  его  высочество
бедняжка герцог Сассекский (какой человек, дорогие мои, но - увы! - завзятый
курильщик) - я слышала, как его высочество сказал маркизу Энглси: "По-моему,
Каслтодди - полоумный!" - зато Инишоуэн проявил здравый смысл, когда женился
на моей милой Джейн, хотя у бедной девочки было только десять  тысяч  фунтов
pour tout potage! {Всего-навсего (франц.).}
     - Неоцененная особа! - шепнула мне майорша Понто. - Вращалась  в  самом
высшем обществе. - И я, привыкнув видеть,  что  с  гувернантками  обычно  не
церемонятся, был очень рад, что  эта  гувернантка  здесь  командует  и  даже
величественная миссис Понто пасует перед ней.
     Что касается моего ореола, то он сразу померк. Куда мне было тягаться с
женщиной, состоявшей в близком знакомстве со всеми  герцогинями  в  "Красной
книге"? Сама она не была розовым бутоном,  но  побывала  в  одном  букете  с
розами. Она водила компанию  с  вельможами,  и  мы  весь  вечер  без  умолку
говорили о них, говорили и о модах, и о Дворе, пока не пришло время ложиться
спать.
     - И в этом раю водятся снобы! - воскликнул я, бросаясь на  благоухающую
лавандой постель. В ответ из соседней спальни донесся  звучный  храп  майора
Понто.



Глава XXXIII
        Провинциальные снобы

     Нечто  вроде  дневника  происшествий  в   "Миртах   и   Лаврах"   может
заинтересовать тех иностранных  читателей  "Панча",  которые,  по  выражению
Конингсби, желают познакомиться с нравами  и  обычаями  в  доме  английского
джентльмена. Времени, чтобы вести дневник, у меня достаточно.  Бренчанье  на
фортепьяно начинается с шести утра и продолжается до  утреннего  завтрака  с
минутной передышкой, когда мисс Эмили  садится  за  музыкальные  упражнения,
сменяя свою сестрицу, мисс Марию.
     В сущности, проклятый инструмент никогда не умолкает: если девицы сидят
за уроками, то мисс Уирт  барабанит  свои  потрясающие  вариации,  чтобы  не
утратить великолепной гибкости пальцев.

     Я спросил эту гениальную женщину, каким еще наукам  она  обучает  своих
воспитанниц.
     - Новым языкам, - отвечала  она  скромно,  -  французскому,  немецкому,
испанскому, итальянскому, если желательно - латыни и начаткам греческого. Ну
и само собой разумеется - английскому, упражнениям  в  дикции,  географии  и
астрономии,  обращению  с  глобусом.  Алгебре  (но  только   до   квадратных
уравнений), ибо, как вы сами понимаете, мистер Сноб, нельзя  ожидать,  чтобы
бедная невежественная женщина знала все. Без древней и новой истории молодая
девушка обойтись никак не может, и я стараюсь, чтобы мои милые  воспитанницы
знали  историю  в  совершенстве.  Ботаникой,  геологией  и  минералогией  мы
занимаемся для развлечения. Могу вас уверить, что за всем этим  мы  проводим
дни в "Миртах и Лаврах" не без приятности.
     "Только-то! - подумал я. - Какая образованность!" Но, заглянув в нотную
тетрадь мисс Понто с переписанными от руки романсами, я нашел пять ошибок  в
четырех французских словах, а когда я спросил в шутку, не  потому  ли  Данте
называют Алигьери, что он родом  с  острова  Аллигатор,  то  мне  с  улыбкой
ответили утвердительно, что заставило меня несколько усомниться  в  точности
познаний мисс Уирт.

     Покончив с описанными выше утренними занятиями, несчастные девицы  идут
в сад, где предаются  тому,  что  они  именуют  пластическими  упражнениями.
Сегодня я видел их без кринолинов, впряженными в садовый каток.
     Милейшая миссис Понто также была в саду и тоже  без  кринолина,  как  и
дочки: в старой шляпе, в  холстинковом  переднике,  в  деревянных  калошках,
взобравшись на поломанный стул, она обирала сухие листья с виноградной лозы.
По вечерам миссис Понто насчитывает много ярдов в окружности, но  боже  мой,
что у нее была за фигура в этом утреннем костюме огородного пугала!
     Кроме Страйпса, они держат мальчика по  имени  Томас,  или  Тамс.  Тамс
работает в саду или в свинарнике и в конюшне; в  доме  Томас  носит  ливрею,
сплошь усеянную пуговицами.
     Когда приезжают гости, а Страйпса не  оказывается  в  наличии,  Тамс  с
быстротой молнии напяливает ливрею Томаса и является  преображенным,  словно
Арлекин из пантомимы. Сегодня, когда  миссис  П.  обрезала  лозу,  а  девицы
укатывали дорожки, Тамс вихрем влетел в сад, выкрикивая на бегу:
     - Миссис, миссис, гости приехали!
     Девицы стремительно бросают каток, миссис Понто соскакивает  со  стула,
Тамс бежит переодеваться - и через невероятно  короткое  время  бессовестный
наглец Томас уже ведет в сад сэра  Джона  Хобак,  леди  Хобак  и  юного  Хыо
Хобака, говоря им:
     - Пожалуйте сюда, сэр Джон и миледи:  я  знаю,  миссис  была  сейчас  в
розарии.
     И действительно, она оказывается там.
     В хорошенькой садовой шляпке, в прелестной прическе с локонами, в самом
изящном фартучке и свежих перчатках гри-деперль,  эта  изумительная  женщина
обнимает свою милую леди Хобак.
     - Дорогая моя! Леди Хобак, как это мило! А я всегда среди моих  цветов!
Не могу жить без них.
     - Цветы цветку! Кхм-кха-ха! -  произносит  сэр  Джон,  который  кичится
своей галантностью и к каждому слову прибавляет "кхм-кха-ха!".
     - А где же ваш передник? - кричит мистер Хью. - Мы же вас видели  через
забор, верно, на?
     - Кхм-кха-ха! - разражается сэр