Джон, не на шутку встревожившись. - Где
же Понто? Почему он не был на судебной сессии? Как поживает его дичь в  этом
году? Не поклевали ли вашу пшеницу фазаны маркиза Караба-са? Кхм-кха-ха! - И
все  время  он  делает  самые  свирепые  и  отчаянные  знаки  своему   юному
наследнику.
     - Ну да, ведь она была в переднике, правда была, ма?  -  пристает  Хью,
ничуть не смущаясь, но вместо ответа леди Хобак быстро переводит разговор на
милых девочек, а папаша  тем  временем  убирает  с  дороги  enfant  terrible
{Озорника (франц.).}.

     - Надеюсь, вас не беспокоит музыка?  -  спрашивает  меня  Понто.  -  Вы
знаете, мои девочки упражняются по четыре часа в день -  без  этого,  знаете
ли, нельзя, это совершенно необходимо. А я, знаете ли,  встаю  рано,  каждое
утро в пять часов уже на ферме, мне лениться некогда.
     Дело обстоит так. Понто засыпает сразу после обеда, как только перейдет
в гостиную, и просыпается в десять,  когда  дамы  перестают  упражняться  на
фортепьяно. Для человека, который не считает себя лентяем, с семи до  десяти
и с десяти до пяти - более чем достаточно, чтобы выспаться. Лично я  держусь
того мнения, что когда Понто удаляется в комнату, которую он  именует  своим
"кабинетом", то он спит и там. Он ежедневно запирается  в  кабинете  на  два
часа для чтения газет.

     Из окна кабинета, выходящего в  сад,  я  видел  всю  сцену  с  гостями.
Любопытное явление этот кабинет. Библиотека Понто состоит по  большей  части
из сапог. По утрам у Понто со Страйпсом бывают  там  важные  совещания,  где
решается  вопрос  о  картофеле,  или  судьба  какого-нибудь  теленка  особых
достоинств, или приговоренной к смерти свиньи, и т. д. Все  счета  майора  в
полном порядке собраны на столе и разложены напоказ, как папки  с  судебными
делами у адвоката. Здесь же он держит все свои серпы, ножи и другие  садовые
орудия, а также свистки и низки запасных пуговиц. Один  ящик  у  него  полон
оберточной бумаги, в другом - громадный и неистощимый запас бечевки. На  что
человеку нужно такое множество кнутиков, я никогда не мог понять. Эти  кнуты
и удочки, рыболовные сачки, шпоры, сапожные  колодки,  пилюли  для  лошадей,
хирургические инструменты для них же, банки с любимым сортом ваксы,  которой
он сам начищает сапоги, доводя их до верха элегантности, охотничьи  перчатки
оленьей кожи, напяленные на распорки; на  стене  портупея,  кираса  и  сабля
времен морской кавалерии и пониже - крючки для натягивания  сапог;  домашняя
аптечка, а в углу - та самая розга, которой майор стегал своего сына, Уэлсли
Понто, когда тот был мальчишкой (Уэлсли никогда не входил в "кабинет", кроме
как в этих прискорбных случаях), - все это, вместе с "Дорожным справочником"
Могга, "Летописью садовника" и доской для  триктрака  составляет  библиотеку
майора. Под военными трофеями висит портрет миссис Понто в голубом платье со
шлейфом, но без талии, относящийся к первому году замужества; на раме  лежит
лисий хвост, защищающий это произведение искусства от пыли.
     - Моя библиотека невелика, - говорит Понто с удивительным бесстыдством,
- но хорошо подобрана, дорогой мой, хорошо подобрана. Нынче я все утро читал
"Историю Англии".



Глава XXXIV
        Визит к провинциальным снобам

     На следующий день, для разнообразия, к обеду у нас была рыба,  которую,
если помнит любезный читатель, я привез миссис Понто в  знак  деликатнейшего
внимания: треска под устричным соусом, соленая треска и устрицы в  раковинах
составили наше меню: и я начал было думать, что семейство Понто, как  и  наш
обожаемый почивший в бозе монарх Георг II, питало пристрастие к тухлой рыбе.
А так как свинью мы к этому времени уже доели, то и приступили к овце.
     Но как могу я забыть парадное великолепие второй перемены, которая была
подана Страйпсом весьма торжественно на серебряном блюде под крышкой, причем
свои  грязные  большие  пальцы  он  обернул  салфеткой,  -  на  блюде  лежал
один-единственный коростель, немногим крупнее сытого воробья.
     -  Милая,  не  хочешь  ли  ты  дичи?  -  спросил  Понто  с  невероятной
серьезностью, вонзая вилку в этот  крохотный  островок  посреди  серебряного
моря. Да и Страйпс время от времени отмеривал небольшими  дозами  марсалу  с
торжественностью, которая сделала бы честь дворецкому какого-нибудь герцога.
Обед, которым Бармекид угощал Шакобака, отстоял весьма  недалеко  от  нашего
банкета.
     Так как  поблизости  располагалось  немало  красивых  поместий,  уютный
провинциальный  городок  с  хорошими   домами,   принадлежащими   дворянским
семействам, прекрасный старинный пасторский дом рядом с  церковью,  куда  мы
ходили (и где семейство Карабас из рода в род сидело на своей монументальной
готической скамье, украшенной резьбой), и так как по всему было  видно,  что
здесь нет недостатка в хорошем обществе, я несколько удивился, почему  жизнь
в "Миртах и Лаврах" не скрашивается появлением соседей, и спросил об этом.
     - При нашем положении мы не можем - никоим образом не можем общаться  с
семейством адвоката, как вы и сами понимаете, -  доверительно  сообщила  мне
миссис Понто.
     - Разумеется, не можете, - ответил я, хотя и не понимая почему. - А ваш
доктор?
     - Превосходный, весьма достойный человек, - отозвалась миссис Понто,  -
спас жизнь нашей Марии, настоящий ученый, но что мы можем  сделать  в  нашем
положении? Конечно, приглашать домашнего врача к обеду не  возбраняется;  но
его жена, дорогой мистер Сноб, его дети!
     - Полдюжины аптекарских пузырьков, хи-хи-хи!  -  вмешалась  гувернантка
мисс Уирт, и девицы тоже рассмеялись, вторя ей.
     - Мы знаемся только с лучшими фамилиями  графства,  -  продолжала  мисс
Уирт,  вскинув  голову  {*  Много  позднее  я  узнал,  что  у  папаши   этой
аристократки была фабрика ливрейных пуговиц на Сент-Мартинс-лейн, где  он  и
прогорел, а дочь его приобрела вкус к геральдике. Однако надо сказать  к  ее
чести, что на свой заработок она тайно содержала старого, больного  банкрота
в Пентонвильской тюрьме, где он шил с  большим  комфортом,  и  обмундировала
младшего  брата,  которого  поместил  в  военное  училище  ее  патрон,  лорд
Свиглбигл. Эти сведения мне сообщил один знакомый. Слушая самое  мисс  Уирт,
можно было подумать, что ее папа - Ротшильд и что, когда он обанкротился, по
всей Европе прокатилась волна биржевых крахов.}. -  Герцог  за  границей,  с
Карабасами у нас  междоусобица,  Рингвуды  приедут  только  к  Рождеству;  в
сущности, здесь никого не бывает до охотничьего сезона, положительно никого.
     - А чей этот большой красивый дом сразу за городом?
     - Как? Chateau-calicot {Коленкоровый замок (франц.).}, хи-хи-хи!  Этого
толстосума, бывшего торговца полотном, мистера Ярдли, слуги у него  ходят  в
желтых ливреях, а жена - в красном бархате. Какой у вас злой язык,  любезный
мистер Сноб, ну можно ли так? Наглость у этих людей просто поразительная.
     - Что ж, есть еще пастор, доктор Кризостом. Уж он-то, во всяком случае,
настоящий джентльмен.
     Тут миссис Понто взглянула на мисс Уирт. Встретившись взорами и  кивнув
друг другу, они возвели глаза  к  потолку.  То  же  сделали  и  девицы  -  и
вздрогнули. Очевидно, я сказал что-то ужасное. "Еще  одна  паршивая  овца  в
церковном стаде?" - подумал я, слегка опечалившись; я не  боюсь  признаться,
что питаю уважение к духовенству.
     - Я... я надеюсь, что ничего плохого не случилось?
     - Ничего плохого? - повторила миссис Понто, с трагическим видом  сжимая
руки.
     - Ах! - произнесла мисс Уирт, и обе девицы ахнули, вторя ей.
     - Ну что ж, мне очень жаль, - сказал я. - А ведь какой милый  старичок,
и школа у него отличная, и проповедь была такая, что лучше я не слыхивал.
     - Он читал проповедь в стихаре, -  прошипела  миссис  Понто.  -  Мистер
Сноб, он еретик.
     -  Силы  небесные!  -  воскликнул  я,  любуясь  искренним  пылом   этих
богословов в юбке, - и тут вошел Страйпс и подал нам чай. Чай здесь пьют  до
того жидкий, что он никак не может помешать крепкому сну Понто.

     По утрам мы ходили на охоту. Охотились мы и на собственных полях  Понто
(где стреляли дроздов-рябинников), и в неохраняемой части имения Хобаков;  а
как-то вечером  на  сжатом  поле,  граничащем  с  карабасовским  лесом,  нам
попалась стайка фазанов, и тут мы  поохотились  как  следует.  Я  подстрелил
курочку, к величайшему моему восторгу, должен сознаться.
     - Спрячьте скорей! - торопливо шепнул мне Понто. - Вон кто-то идет.
     И я спрятал птицу в карман.
     - Браконьеры чертовы! - крикнул из-за живой изгороди мужчина  в  одежде
лесника. - Кабы я вас поймал по эту сторону изгороди, уж  я  бы  пальнул  из
обоих стволов!
     - Проклятый Снаппер, - сказал Понто, ретируясь, - вечно он  шпионит  за
мной, вечно подсматривает.
     - Воруйте дичь, подлецы, везите в Лондон на продажу, - гремел  мужчина,
как видно, сторож  маркиза  Кара-баса.  -  Там  наживете  на  них  по  шесть
шиллингов за пару!
     - Ты-то отлично знаешь, негодяй, почем дичь, и  хозяин  твой  знает,  -
отвечал Понто, продолжая отступление.
     - Мы дичь стреляем на своей земле! - кричал мистер  Снаппер.  -  Мы  не
ставим силков на чужих фазанов. Мы  дичь  к  себе  не  переманиваем.  Мы  не
какие-нибудь подлые браконьеры. Не стреляем самок, как этот  ваш  лондонский
бродяга, вон у него из кармана хвост  торчит.  Попадитесь  только  на  нашей
стороне: я вам!
     - Эй, ты, послушай, - начал Страйпс, который в тот день ходил с нами  в
должности лесника (он и  лесник,  и  кучер,  и  садовник,  и  камердинер,  и
управляющий), - если ты на нашу сторону попадешь да снимешь куртку,  я  тебе
такую трепку задам, какой ты не видал от меня с Гатдг-берийской ярмарки.
     - Поищи кого в своем весе, тогда и толкуй про трепку, -  сказал  мистер
Снаппер, свистнул собак и скрылся в  лесу.  И  таким  образом  мы  вышли  из
стычки, можно сказать, победителями; однако мое представление о сельском рае
уже несколько изменилось.



Глава XXXV
        Провинциальные снобы

     - Черт бы взял ваших аристократов, -  сказал  Понто,  когда  мы  с  ним
беседовали о семействе Карабас, с которым "Мирты и Лавры" вели  междоусобную
войну. - Когда я впервые приехал в наше графство, - это было за год до того,
как сэр Джон Бафф выступил в интересах тори, -  маркиз  Карабас,  тогда  еще
лорд Сент-Майклз, который,  разумеется,  был  оранжистом  до  мозга  костей,
оказывал мне и миссис Понто такое внимание, что  я,  признаюсь,  попался  на
удочку старого лицемера и думал, что сосед у меня просто чудо. Ей-богу, сэр,
мы получали от маркиза и ананасы, и фазанов,  то  и  дело  слышишь,  бывало:
"Понто, когда же мы с вами  поохотимся?"  -  или:  "Понто,  у  нас  надо  бы
пострелять фазанов, их слишком много развелось", - а миледи требовала, чтобы
дорогая миссис Понто приезжала в замок Карабас с ночевкой,  и  вводила  меня
бог знает в какие траты из-за  туалетов  моей  жены,  -  всяких  тюрбанов  и
бархатных платьев. Что же,  сэр,  подходят  выборы,  и  хотя  я  всегда  был
либералом,  но  по  личной  дружбе,  конечно,  мне  пришлось  голосовать  за
Сент-Майкл-за, который стоял первым в списке. На следующий год миссис  Понто
вздумалось пожить в Лондоне; меблированная квартира  на  Кларджес-стрит,  по
десять фунтов в неделю, наемный экипаж, новые платья для нее самой и девочек
и черт его знает что еще. Первые визитные  карточки  мы  завезли  в  особняк
Карабасов; в ответ карточки миледи передает нам  лакей,  этакий  верзила;  и
можете  себе  представить,  как  расстроилась  моя  Бетси,  когда  горничная
меблированных комнат подала нам эти карточки,  а  леди  Сент-Майклз  поехала
дальше, хотя отлично видела нас у окна гостиной. Вы не поверите, сэр,  после
мы четыре раза были у этих чертовых аристократов, а они так и не отдали  нам
визита; и хотя леди Сент-Майклз в том сезоне дала  девять  званых  обедов  и
четыре завтрака, она ни разу нас не пригласила; и в Опере  она  не  ответила
нам на поклон, сделала вид, будто не узнает нас, хотя  жена  весь  вечер  ей
кивала. Мы ей писали, - просили билетов на бал у Олмэка; а она ответила, что
у нее все билеты  обещаны  знакомым;  да  еще  сказала  при  Уиггинс,  своей
горничной, а та передала Дигс, служанке моей жены, что удивляется,  как  это
люди нашего общественного положения могли настолько забыться, что возмечтали
побывать в таком месте!
     Поехать в замок Карабас? Да ни в жизнь. Ноги моей не будет в доме этого
дерзкого, наглого, нищего фата - и я его презираю.
     После чего Понто сообщил мне по секрету кое-какие сведения  о  денежных
делах лорда Карабаса: как он задолжал всем и каждому в графстве; как плотник
Джукс совсем разорился и не может получить по счету ни одного шиллинга;  как
мясник Бигс повесился по той же причине; как шестеро здоровенных  лакеев  не
получили ни одной  гинеи  из  своего  жалованья,  а  Снафл,  старший  кучер,
так-таки сорвал с себя парадный парик и швырнул его к ногам леди Карабас  на
террасе перед замком; все эти истории рассказаны мне строго  по  секрету,  и
потому я не считаю приличным их разглашать. Но такие подробности  отнюдь  не
подавили во мне желания увидеть знаменитый замок Карабас, возможно даже, что
они усилили мое стремление узнать побольше об этих величественных чертогах и
их владельцах.

     При въезде в парк стоят  две  высокие,  мрачные,  замшелые  сторожки  -
обветшалые  дорические  храмы  с  черными  печными  трубами   в   изящнейшем
классическом вкусе, и, конечно, ворота увенчаны  всем  известными  котами  в
сапогах, поддерживающими родовой герб Карабасов.
     - Дайте привратнице шиллинг, - сказал  Понто  (который  довез  меня  до
ворот в своей коляске). - Ручаюсь, она наличных денег давненько не видывала.
     Не знаю, имелось ли какое-либо основание для этой насмешки, но денежный
подарок был принят с книксеном, и ворота передо мною распахнулись.
     "Бедная  старуха  привратница,  -  сказал  я  про  себя.  -  Ты  и   не
подозреваешь, кого ты впустила: историографа снобов!"
     Мы миновали ворота. Сырая зеленая пустыня парка простиралась направо  и
налево, ограниченная бесконечной серой и холодной стеной, и сырая, длинная и
прямая дорога вела к замку между двумя мокрыми рядами громадных унылых  лип.
Посредине  парка  -  большой,  черный  водоем,  или   озеро,   ощетинившееся
тростниками и кое-где покрытое пятнами вроде  горохового  супа.  Облупленный
храм высится посреди этого прелестного озера на островке, к  которому  можно
подъехать на гнилой барке, покоящейся в  развалинах  лодочного  сарая.  Купы
вязов и дубов усеивают плоскую зеленую  луговину.  Все  они  давно  были  бы
срублены, если б маркизу было дозволено сводить лес.
     По этой длинной аллее Снобограф шествовал в одиночестве.  На  семьдесят
девятом дереве с левой стороны повесился разорившийся мясник. Я нисколько не
удивился такому его поступку, - очень уж скорбное  и  печальное  впечатление
производило это место. Так что мили полторы я шел в одиночестве - и думал  о
смерти.
     Я забыл сказать, что дом оставался на виду во все время дороги, - кроме
той минуты, когда его заслонили деревья на жалком островке посреди озера,  -
гигантский дворец красного кирпича,  прямоугольная  закоптелая  громада.  По
четырем его углам высятся  четыре  каменные  башни  с  флюгерами.  Посредине
величественного  фасада  -  высокий  ионический  портик,  к  которому  ведет
просторная, пустынная, устрашающая лестница. Ряды черных окон, обделанных  в
камень, тянутся с обеих сторон портика - справа и слева в  трех  этажах,  по
восемнадцати окон в каждом ряду. И дворец и  лестницу  вы  можете  видеть  в
альбоме "Виды Англии и Уэльса" - с четырьмя золочеными каретами на усыпанной
гравием дороге и  с  группами  дам  и  господ  в  париках  и  кринолинах  на
утомительных для подъема ступенях лестницы.
     Но эти лестницы в чертогах знати строились вовсе не для того, чтобы  по
ним ходить. Первая леди Карабас (они всего восемьдесят лет числятся в "Книге
пэров"), если б она вышла из золоченой кареты во время ливня, промокла бы до
костей, не поднявшись и до половины дороги к украшенному резьбой ионическому
портику, который  охраняют  одни  только  унылые  статуи  Мира,  Довольства,
Благочестия и Патриотизма. В эти дворцы  попадают  с  черного  хода.  "Таким
путем и Карабасы пролезли в пэры", - заметил после обеда мизантроп Понто.
     Итак, я позвонил в колокольчик у низенькой боковой дверцы: он зазвенел,
задребезжал и долго-долго раскатывался эхом, пока, наконец, чье-то лицо, как
будто домоправительницы, не выглянуло в дверь, и тогда, увидев, что  рука  у
меня   в   жилетном   кармане,   она   мне   открыла.    Бедная,    одинокая
домоправительница, подумал я. Мисс Крузо на ее необитаемом  острове  и  той,
наверно, не так тоскливо. Дверь хлопнула, и я очутился в замке Карабасов.
     - Боковой вход и сени, - сказала домоправительница. -  Аллигатора,  что
над камином, привез адмирал Сент-Майклз,  когда  служил  капитаном  у  лорда
Энсона. Герб на стульях - это герб семейства Карабас.
     В сенях было довольно уютно. Стуча башмаками, мы  поднялись  по  чистой
каменной  лестнице  в  задний  коридор,  оживленный  рваным   светло-зеленым
киддерминстерским ковром, и вышли в

                                 Большой зал

     - Большой зал имеет семьдесят два фута в длину,  пятьдесят  шесть  -  в
ширину и тридцать восемь - в высоту. Резьба на каминах  изображает  рождение
Венеры и Геркулеса, Гиласа работы Ван Чизлома, самого знаменитого скульптора
своего  времени  и  своей  страны.  Потолок  работы  Калиманко  представляет
Живопись, Хитектуру и Музыку (вон та  голая  женщина  с  шарманкой),  -  они
вводят Джорджа, первого лорда Карабаса, в храм муз. Над окнами лепка  работы
Вандерпутти. Полы патагонско-го мрамора, а люстру, что  посередине  потолка,
подарил Лайонелю,  второму  маркизу,  Людовик  Шестнадцатый,  тот,  которому
французы голову отрубили во время революции. А  теперь  мы  входим  в

                                 Южную галерею

     Сто сорок восемь футов в длину и тридцать два в ширину.  Галерея  очень
богато разукрашена самыми что ни на есть лучшими картинами. Сэр  Эндрю  Кац,
основатель фамилии Карабасов и банкир принца Оранского - Неллер. Ее милость,
нынешняя леди Карабас - Лоуренс.  Лорд  Сент-Майклз,  той  же  работы,  -  в
бархатных штанах, сидит на камне. Моисей в тростниках - тростник как  живой,
- Поль Поттер. Туалет Венеры - Фантаски. Фламандские пьяницы - Ван  Джиномс.
Юпитер  с  Европией  -  де  Горн.  Большой  канальный  вокзал  в  Венеции  -
Скандалетто, итальянские бандюги - Сорвата Роза...

     И почтенная  женщина  продолжала  объяснения,  переходя  из  комнаты  в
комнату, из голубой комнаты - в зеленую, из зеленой - в большую гостиную, из
большой гостиной в  гобеленовый  будуар,  осторожно  приподнимая  коричневую
холстинку, чтобы показать цвет поблекших, траченых молью, потертых и мрачных
старинных драпировок.
     Наконец мы дошли до спальни ее светлости. В центре этого мрачного покоя
- кровать размерами чуть  поменьше  одного  из  тех  храмов,  из  которых  в
пантомиме появляется гений. К этому  гигантскому  раззолоченному  сооружению
надо подниматься по ступенькам, и оно так высоко, что  если  бы  разгородить
его на этажи, то спален хватило бы всему семейству Карабас. Ужасная кровать!
Если на одном конце ее было бы совершено убийство, то люди, спящие на другом
конце, так ничего и не узнали бы о  нем.  Боже  милостивый!  Воображаю,  как
маленький лорд Карабас в ночном колпаке, задув  свечу,  взбирается  по  этим
ступенькам!
     Зрелище этого обветшалого и  пустынного  великолепия  было  мне  не  по
сияем. Я бы сошел с ума, будь я  этой  одинокой  домоправительницей  в  этих
бесконечных  галереях,  в  пустоте  этой  библиотеки,  уставленной   жуткими
фолиантами, которые никто не решается открывать, с  чернильницей  на  столе,
похожей на  г