и
международными штемпелями.  Напрасно  -  ни  Нельсон,  ни  его  отец  не
подавали никаких  вестей.  В  почтовом  ящике  лежала  только  тоненькая
"Правда Украины", которую по привычке выписывал отец.
   Еще  в  подъезде  Катя  разворачивала  газету,  надеясь  увидеть  там
какие-нибудь новости из Нголы. Но события в далекой  африканской  стране
мало кого интересовали в Киеве, тем  более  что  поблизости  происходили
куда более грандиозные вещи - разрушение могущественной державы, бешеное
строительство капитализма, ввод купонов на Украине, потом замена купонов
гривнами, потом экономический кризис...
   Включив радио, Катя с трепетом вслушивалась в западные "голоса".
   Иностранные радиостанции теперь были  слышны  отчетливо  и  ясно,  их
наконец-то перестали глушить в эфире. "Голоса" про Нголу говорили мало и
как-то отрывками.
   Ясно было только одно: там по-прежнему неразбериха. Сначала к  власти
вновь пришло правительство Душ  Картуша  и  объявило  себя  единственной
легитимной властью в стране, потом опять верх взяли повстанцы, утверждая
на все лады, что только их правительство  является  истинно  законным  и
народным.
   Три года прошли как в чаду: в семейных дрязгах, в поисках  работы,  в
заботах о вечно болеющей дочери, в борьбе за каждую копейку.  Постепенно
стали забываться и Нгола, и погибший муж.  Только  смуглая  Лара  мешала
навсегда похоронить Нельсона в пепле памяти.
   Вскоре с родителями стало оставаться нестерпимо. Квартиру купить было
невозможно, снимать - не на что. Катя теперь мечтала лишь об одном  -  о
комнатке, где она бы могла тихо поскучать в одиночестве.
   После долгих хождений по инстанциям отец Кати наконец выхлопотал  для
нее угол в общежитии киностудии Довженко. Для этого  ему  даже  пришлось
пойти на подлог. Он фиктивно развелся с женой, выписался из  квартиры  и
получил таким образом право на койку в общежитии. Однако вместо него там
поселилась Катя.
   Лара осталась с бабушкой и дедушкой, чтобы не менять школу, к которой
привыкла.
   Надежды на возвращение в  Африку  были  давно  исчерпаны.  Надо  было
устраивать  свое  существование  здесь.  Впереди   вырисовывалась   лишь
беспросветная жизнь, полная бесконечных трудов и бесконечных лишений.
   Катя решила устроиться  продавцом  на  рынок  -  там  сулили  хорошие
деньги.
   В общежитии киностудии на одном этаже с ней жил некий Амир,  армянин.
Он-то и предложил ей работу.
   Амир был беженцем из глухого карабахского  села.  Еще  несколько  лет
назад, приехав с семьей в Киев, он был гол как  сокол  и  плохо  говорил
по-русски.
   Теперь  он  бойко,  хоть  и  с  акцентом,  болтал  и   по-русски,   и
по-украински, пересыпая  свою  речь  цветистыми  восточными  шутками,  и
владел на рынке несколькими точками.
   Он торговал разными хозяйственными мелочами  -  стиральным  порошком,
ершиками для унитаза,  мыльницами  -  товаром  копеечным,  но  нужным  и
важным.
   Товар закупался в Польше по бросовым ценам и привозился на автобусе в
Киев. Сначала на рынке стояла  жена  Амира,  смуглая  чернявая  армянка,
верхнюю губу которой украшали небольшие юношеские усики, но  потом  Амир
отправил жену домой следить за детьми и поставил на ее место Катю.
   - Расторгуешься, сама поймешь, что к чему! - Лазоревыми  цветами,  не
жалея красок, расписывал Амир ее будущее. - Сама  свою  точку  заведешь,
хозяйкой сядешь, будешь деньги считать. А пока что давай работай...
   Катя согласилась. А что было делать? Пусть работа на  рынке  тяжелая,
целый день на холоде, к вечеру  ноги  затекают,  а  руки,  красные,  как
клешни, не шевелятся, но все же твердый заработок, не такой уж маленький
по нынешним скудным временам.
   Рабочий день на рынке начинался в семь  утра  -  значит,  нужно  было
вставать в пять. Зевая, Катя поднималась  с  пружинной  койки,  брела  в
замызганный туалет, единственный на весь этаж, брызгала в  лицо  ледяной
водой. О горячем душе мечтать даже не приходилось.
   Потом она вяло жевала бутерброды,  пила  кофе  (но  чаще  -  чай,  он
дешевле). Наливала полный термос кипятку, чтобы греться целый день. Амир
уже грузил товар в машину, и еще  затемно  они  вместе  отправлялись  на
рынок. Не важно, какая погода была на улице - зной, жара, палящий холод,
пронизывающий ветер или дождь, - каждый день начинался одинаково. Каждый
день, кроме понедельника, когда рынок не работал.
   А потом начиналась привычная процедура установки палатки на  торговом
месте, раскладывание товара. Окрики Амира, злые  перепалки  с  ним,  его
угрозы вычесть из ежедневной  зарплаты  за  малейшую  провинность...  На
поверку Амир оказался вовсе не таким уж теплым и пушистым, каким виделся
вначале.  Он  требовал,  чтобы  Катя  начинала  работу  раньше  всех,  а
заканчивала позже всех, да еще чтобы во время работы не  сидела  -  мол,
покупателю неприятно видеть, когда продавец  развалился  на  стуле.  При
приближении покупателя продавщица  обязана  была  вскакивать  по  стойке
"смирно" только для  того,  чтобы  продать  копеечную  губку  для  мытья
посуды! Отлучаться с рабочего места она не имела права и при этом должна
была следить, чтобы мелкие воришки, тырившие на  рынке  все,  что  плохо
лежит, не нанесли материального ущерба  хозяину.  Любую  недостачу  Амир
восполнял из ее, Катиного, кармана.
   - Ты у меня как у Бога за пазухой! - при этом восклицал он. -  Другие
хозяева знаешь как со своими продавщицами поступают? И под  бандитов  их
подкладывают, и под хозяина рынка. А я тебя берегу, откупаюсь  деньгами.
Работай только!
   Действительно, женщинам  на  рынке,  особенно  молоденьким  девушкам,
приходилось туго. Хозяева  эксплуатировали  их  нещадно  и  на  торговом
месте, и в постели. Катю от  необходимости  оказывать  подобные  услуги,
очевидно, спасало только то, что она была соседкой Амира и хорошо  знала
его жену.
   Зарплату Амир платил ей каждый день, без всяких налоговых  вычетов  и
отчислений.  На  рынок  постоянно  наезжала  то  налоговая  полиция,  то
сотрудники УЭПа, то санэпидемстанция, то  еще  какие-то  проверяющие.  И
всем им тоже надо было платить.
   Еще три года отупляющей жизни прошли  как  один,  бесконечно  тяжелый
день в аду. Единственным плюсом такого существования было то, что у Кати
водились деньги, она могла худо-бедно содержать  дочь,  и  то,  что  при
такой работе у нее не оставалось времени для дурных мыслей.
   За три года отчаянной экономии Катя все  же  скопила  немного  денег,
чтобы открыть свою точку на рынке и уйти от Амира.
   Она решила торговать  привычным  для  себя  товаром.  Отпросилась  на
несколько дней у хозяина, съездила в  шоп-тур  в  Польшу,  накупила  там
всяких хозяйственных мелочей,  забив  ими  свою  комнату  до  отказа,  и
объявила Амиру, что теперь он может искать себе другую продавщицу.
   - Ой, пожалеешь, Катерина, ой, пожалеешь! - не то  пригрозил,  не  то
пообещал Амир. - Что ж ты, а? Я ж тебя берег, как свою  жену,  не  давал
лишний раз пальцем шевельнуть! - горестно покачал он головой  и  тут  же
деловито осведомился:
   - И где ты собираешься торговать? Чем?
   Катя объяснила, что решила заняться хозтоварами. За три года на рынке
она отлично выучила, что покупатели берут хорошо, а что не очень охотно,
и  теперь  надеялась  быстро  преуспеть.  Однако  Амиру  не  нужна  была
конкурентка.
   - Э, не! - погрозил он волосатым пальцем. -  Здесь  ты  торговать  не
будешь. Ищи себе другое место.
   - Вот еще! - гордо усмехнулась Катя. - Мне и здесь неплохо!
   Она не сомневалась, что покупатель, привыкший брать товар у знакомого
продавца, автоматически пойдет к ней. И тогда Амир  останется  с  носом,
лишится всей своей клиентуры.
   Однако Амир понимал это не хуже ее.
   Как только Катя устроилась в своей новой палатке на рынке,  разложила
товар и принялась ждать покупателей, два белобрысых юнца в растянутых на
коленях спортивных штанах вразвалку приблизились к ней.
   - Вали, тетка, отсюда! - произнес один, сплевывая через щель  выбитых
зубов.
   - Черта с два! - огрызнулась Катя. - Сам вали, молокосос!  У  меня  и
квитанция есть на это место!
   - Ладно, тетка! Сегодня стой, но завтра чтоб  духу  твоего  здесь  не
было!
   Катя только рассмеялась в ответ на угрозы. Она нисколечко не боялась.
   Но на следующий день вместо двух хлипких юнцов, которых соплей  можно
было перешибить, явились три накачанных мордоворота. Они приблизились  к
прилавку и молча стали сбрасывать в осеннюю чавкающую грязь ее чистый  и
красивый товар.
   - Что вы делаете? - крикнула Катя, бросаясь вперед.  Один  из  парней
молча толкнул ее в грудь, она упала на землю.
   Разгромив все, что можно  было  разгромить,  мордовороты  неторопливо
удалились восвояси, плюясь шелухой от семечек.
   Катя плакала, народ возмущался, торговцы-соседи  сочувственно  качали
головами и советовали жаловаться в милицию.
   Делать было нечего. Пришлось искать себе новое место под солнцем, еще
никем не занятое.
   Это место нашлось только в новом районе. Добираться туда было  далеко
и неудобно. Теперь Кате приходилось вставать ни свет  ни  заря,  грузить
полные баулы с товаром на тележку и тащить их на своих  двоих  -  машины
ведь у нее не было.
   В новом районе торговля шла как-то вяло. Место  было  еще  необжитое,
далекое, народ капризный, небогатый. Кате  с  трудом  удавалось  сводить
концы с концами. О том, чтобы нанять продавщицу, а самой  заняться  лишь
закупкой и доставкой товара, она даже не мечтала.
   Чтобы легче вытерпеть ужасно  длинный  и  тоскливый  день  на  зимнем
промозглом холоде, она приспособилась брать  с  собой  маленький  шкалик
коньяка.
   Пила понемногу, по пятьдесят  граммов,  просто  чтобы  глаза  веселей
глядели да ноги не так стыли, а потом уже не могла отказать себе в  этом
маленьком удовольствии. Но вскоре коньяк покупать стало слишком  дорого,
и  она  стала  пробавляться  обыкновенной  водкой.  Большое   облегчение
приносили сигареты, от их дыма становилось как-то теплее  и  уютнее.  Из
экономии Катя курила самые дешевые.
   Через полгода дела потихоньку пошли на лад. Поблизости построили  еще
несколько  домов,   открыли   автобусную   остановку,   народу   заметно
прибавилось, торговля пошла побойчей. Наконец-то пред  Катей  забрезжила
надежда на будущее.
   И вот, когда она в уме  уже  подсчитывала  грядущие  барыши,  в  один
далеко не  прекрасный  день  перед  ней  неожиданно  явился  заместитель
директора рынка по кличке Паленый.
   -  Место  47-а!  -  окликнул  он  Катю.  -  Зайди-ка  на  минутку   в
администрацию.
   Сердце Кати забилось от неприятного предчувствия.
   Всем  торговцам  было  известно,  что  недавно  на  рынке  поменялась
"крыша".
   Новые бандиты установили новые порядки. Раньше  рынок  контролировала
группировка, которая практически ни во что не вмешивалась.  Сидели  себе
веселые ребята в  кабинете  рядом  с  директорским,  играли  в  карты  и
принимали деньги от торговцев - и все!
   Но потом произошел, как пишут в криминалистических отчетах,  "передел
сфер влияния", и рынок перешел под крыло к новой  банде.  Новые  хозяева
сразу дали понять, что без перемен здесь не обойдется - поменяли охрану,
поставили на  воротах  своих  ребят  в  камуфляже.  На  рынке  постоянно
дежурила так  называемая  "оперативная  бригада".  Она  сидела  рядом  с
кабинетом директора, в  просторной,  уютной  комнате,  которую  торговцы
называли между собой "крышевой". Там стоял телевизор, кожаный  диван,  в
воздухе витал сизый табачный дым,  шлепали  о  стол  карты.  На  кожаном
мягком диване бандиты вечерами развлекались с молоденькими  хорошенькими
продавщицами,   которых   выбирали,   просто   указывая    пальцем    на
приглянувшееся личико.
   Каждый  день  ближе  к  вечеру  вдоль  рядов  начинали  прохаживаться
характерные типы в кожаных куртках и кепках-"бандитках", заломленных  на
затылке. Они приглядывали себе  женщин  для  развлечений,  и  продавщицы
дрожали, ожидая своей очереди. Отказаться и не  пойти  означало  одно  -
вылететь с рынка навсегда,  лишиться  товара,  места  и,  следовательно,
заработка.
   Потому, когда Паленый  вызвал  ее  в  "крышевую",  Катя  решила,  что
настала ее очередь. Было неприятно. Но что делать? Деваться некуда.  Она
не может сказать "нет". Ей нужно торговать,  ей  нужно  зарабатывать  на
жизнь.
   Может, обойдется как-нибудь, может быть, ее пожалеют?
   - Догадываешься, зачем тебя пригласили? - спросил один из бандитов по
имени Аслан, лет двадцати пяти, с сизым от бритья лицом.
   - Еще бы, - хмуро ответила Катя и принялась расстегивать куртку.
   Значит, все же не отвертеться ей от "трудовой повинности"...
   - В общем, так,  -  деловито  продолжал  Аслан.  -  У  тебя  прилавок
широкий, много места занимает. Значит, с тебя плата должна быть  больше.
Правильно рассуждаю?
   - Ну!
   - Значит, или плати каждый день за место  двойную  таксу,  или  давай
сразу за полгода пять сотен. Что выбираешь?
   - У меня... у меня нет таких денег, - растерялась Катя. Она никак  не
могла понять, о чем ей толкует этот молодчик с сизым лицом.
   - Нет денег, есть деньги - все равно плати, - усмехнулся тот.
   Теперь наконец все стало понятно...
   С похоронным лицом Катя стянула с себя куртку,  потом  опустилась  на
стул, принялась молча снимать разбухшие от слякоти сапоги.
   - Ты что это? - Лицо Аслана удивленно вытянулось. - Зачем?
   - Я же сказала,  у  меня  нет  денег!  Аслан  все  понял  и  внезапно
расхохотался.
   - Ты что, тетка? - заливаясь смехом, проговорил он. - Ты давно себя в
зеркало видела? На рожу-то свою посмотри!..
   Катя в недоумении остановилась.
   Отсмеявшись, Аслан произнес окрепшим голосом:
   - В общем, так. Сроку тебе  -  неделя.  Или  гони  всю  сумму  -  или
убирайся с рынка. Ясно?
   Катя пулей вылетела из "крышевой" комнаты. Лицо ее пылало.
   Бывает ли большее унижение на свете! Она предложила себя  мужчине,  а
он презрительно отверг, да еще и посмеялся над ней!
   Вернувшись домой, она  первым  делом  бросилась  к  зеркалу  и  точно
впервые взглянула на себя со стороны. Как она  изменилась  за  прошедшие
шесть лет!
   Одутловатое, обветренное лицо,  поредевшие,  тусклые  от  постоянного
пребывания под шапкой  волосы,  фигура  бесформенная  от  сотни  одежек,
надетых для тепла...
   Действительно,  такой  женщине  вряд  ли   удалось   бы   кого-нибудь
соблазнить.
   Катя опустилась на кровать и беззвучно, сухими глазами, зарыдала. Что
с ней сотворила жизнь, что с ней сделал рынок, в кого она  превратилась?
Неужели это из-за нее мужчины теряли голову, швырялись деньгами, как тот
капитан Витя  из  Новосибирска  или  океанолог  с  Курильских  островов?
Неужели это в нее когда-то, пусть  на  полсекунды,  пусть  на  миг,  был
влюблен сам Высоцкий? Неужели это ее любил красивый и статный офицер ВВС
Нельсон, неужели она,  его  жена,  жила  в  роскошном  особняке  в  тени
развесистых пальм,  имела  служанку,  ходила  на  приемы,  где  сверкала
красотой среди сиятельного истеблишмента страны? Теперь в это невозможно
было поверить. Катя откинула волосы, вытерла проступившие в  углах  глаз
слезы. Что  же,  прошло  ее  время...  Видно,  ее  жизнь  и  впрямь  уже
закончена. Но у нее еще есть дочь, ее кровиночка, ее Лара...  Только  бы
она была счастлива, только бы ей было хорошо! Она готова отдать всю себя
без остатка, только бы дочь не повторила ее ужасной судьбы!
   Пришлось все свои накопления отдать бандитам за место и снова, сцепив
зубы, выйти на рынок. Катя еще яростнее впряглась  в  работу.  Во  время
шоп-туров в польский город Белосток, куда она ездила раз в две недели за
товаром, она так ожесточенно кидала тяжелые сумки и передвигала ящики  с
товаром, что удивляла этим даже дюжих мужиков.
   - Вот еще, платить за погрузку! - гордо фыркала она.  -  За  погрузку
плати, таможне плати, за  место  плати,  "крыше"  плати...  А  народ  не
больно-то спешит покупать, то и дело приходится розничную цену опускать.
А мне что тогда останется? Какой навар?
   Годы тяжелой работы не прошли для нее даром. Однажды в Белостоке  она
привычно рванула на себя огромный тюк и внезапно не  смогла  разогнуться
от резкой боли в спине.
   - Ой, мамочки, - только и смогла она прошипеть сквозь зубы.
   Пришлось все же заплатить грузчикам за услуги. Всю  ночь  в  автобусе
Катя пролежала крючком, сцепив зубы от боли.  Вернувшись  домой,  вместо
работы она отправилась к врачу.
   - Межпозвоночная грыжа, - констатировал он. - Кем работаете?  А...  -
протянул он понимающе. - Вот что, работу вам придется бросить.
   - Я не могу бросить работу! - воскликнула Катя, бледнея.
   - Вам что дороже, здоровье или деньги? - Это был риторический вопрос.
И на него не было ответа.
   - А можно как-то вылечиться?
   - Может, и можно, только не у нас.  Нужна  операция.  Правда,  у  нас
такие операции делают плохо,  все  равно  останетесь  инвалидом  на  всю
жизнь, со спайками, швами  и  прочими  прелестями  существования.  После
операции вам светит третья группа инвалидности. Это значит,  что  пенсию
вам платить не будут, потому что теоретически вы работоспособны,  а  вот
практически... Практически на  рынок  вы  уже  не  вернетесь.  А  вот  в
Москве... Там действительно могут помочь.
   - Но там, наверное, лечат только за деньги. Ведь  это  теперь  другая
страна.
   - Конечно за деньги, - согласился врач.  -  Зато  нормально  сделают.
Там, в Москве, западные технологии, врачи мирового уровня...  А  я  могу
только купировать приступ. На время. Но сама проблема останется  на  всю
жизнь.
   Понурившись, Катя вышла из кабинета врача. Надо же!  Только  ее  дела
пошли на лад, только она стала  подумывать  о  том,  чтобы  нанять  себе
работницу, а потом открыть  маленький  магазинчик,  как  вдруг...  Новая
неудача! На роду ей суждено маяться, что ли?
   Катя в слезах поведала родителям о посещении врача.
   - Решайся на операцию,  -  сказал  отец,  -  ты  еще  молодая,  а  со
здоровьем не шутят.
   - Да, молодая, - мрачно усмехнулась Катя. - Сороковник скоро стукнет.
   Почти вся жизнь прожита. Во всяком случае, лучшая ее половина.
   Лара глядела на  мать  печальным,  проникающим  в  душу  взглядом.  К
пятнадцати  годам  из  пухлого  ребенка,  эдакого  пупсика  с  угольными
глазами, она превратилась в тонкую  длинноногую  тростинку  со  смуглой,
шоколадного цвета кожей и европейскими чертами лица. Только волосы у нее
оставались  типично  африканскими  -  черными,  непокорными,  с  крутыми
блестящими завитками. Через несколько лет она  обещала  стать  настоящей
красавицей.
   Кроме внешних данных,  она  еще  была  очень  музыкальна,  пластична,
обладала своеобразной, свойственной  только  африканцам  дикой  грацией.
Дядя Славик, все еще  обретавшийся  на  поприще  рок-музыки,  обещал  со
временем пристроить ее в группу на подтанцовку. Для экзотики туда охотно
брали чернокожих и мулатов.
   После визита к врачу  Катя  ни  о  чем  не  могла  думать,  только  о
собственном здоровье. Она постоянно прислушивалась к  своему  организму,
ловя в нем  малейшие  изменения,  которые  раньше  оставляла  вовсе  без
внимания. Теперь же они казались ей важными и значимыми.
   В Московском медицинском центре ,по телефону сообщили,  что  операция
ей,  представительнице  ближнего  зарубежья,  обойдется  в  три   тысячи
долларов. Это была неслыханно огромная сумма!
   Ну, допустим, тысяча у нее сейчас в обороте, а где взять еще две?
   У родственников? Родственники - отец, мачеха, сводный брат  -  бедны,
как церковные мыши. У родной матери? Катя мрачно усмехнулась. Российские
газеты пестрели сообщениями о том, что  ее  сестра  Даша  недавно  вышла
замуж за удачливого предпринимателя, нефтяного магната. Захлебываясь  от
восторга, журналисты описывали свадьбу в "Метрополе",  медовый  месяц  в
круизе вокруг Европы на личной яхте,  рассказывали,  что  жених  подарил
своей невесте белый "мерседес", перевязанный шелковыми ленточками, точно
коро