ерная
Кутькова тоже едет с ними, будет на подхвате.
   Море, солнце, горы, веселая киношная  жизнь  -  будущее  сливалось  в
сплошную сияющую полосу, полную многозначительных обещаний.
   Нина на троллейбусе отправилась на "Мосфильм"  забрать  сценарий  для
изучения. Она вся лучилась предвкушением счастья, да и июньская  Москва,
украшенная свежей зеленью, отмытая грозовыми  дождями,  выглядела  такой
яркой и красивой!
   - Кого утвердили на роль капитана лодки Желтухина? А в роли  Краскова
кто? А Милокарова? - забросала Нина  вопросами  помощника  режиссера  по
работе  с  артистами,  пожилую  любезную  даму  с  высоким   коком   над
морщинистым лбом.
   - Краскова будет играть Тарабрин, - неожиданно сообщила ей дама.
   - Та-ра-брин! - ошеломленно протянула  Нина.  -  Да  вы  что!  Он  же
алкоголик! Да вы еще с ним наплачетесь! Мы все с ним наплачемся!
   - Ну что вы,  Ниночка,  -  улыбнулась  собеседница,  -  он  сейчас  в
завязке.
   Мы делали пробы, Тарабрин очень органично вписывается  в  роль.  Коме
того, после "Новороссийской саги" он буквально нарасхват, все зовут  его
сниматься. Нам просто повезло, что он дал согласие!
   - Повезло! - Нина захлебнулась от возмущения. - Он  же  пьяница,  ему
лечиться надо! Он же день без портвейна не начинает. Знаете,  я  была  в
бюро ВЛКСМ, когда он учился... Все от него  просто  стонали:  постоянные
драки, скандалы, неприличные песенки, девки какие-то в комнате...
   Нина вышла с "Мосфильма" расстроенная.
   По  сценарию  ее  героиня  состоит  с   Красковым   в   неприязненных
отношениях.
   Он  -  подлец,   приспособленец,   невольный   виновник   гибели   ее
мужа-подводника.
   После  войны  они  случайно  встречаются,  и  героиня  Нины  обличает
двуличную сущность предателя.
   Что ж, тем лучше! Ей даже не придется играть свою  роль,  она  просто
будет выливать в камеру свою антипатию!
   Утром Нина встречала на вокзале дочь.
   Катя обрадованно повисла на шее матери, восторженно  лепеча  беззубым
ртом с выпавшими молочными зубами:
   - Мама, я так ждала! Никто не верил, только я верила!
   А вечером они вдвоем  спешили  на  поезд  до  Севастополя,  увозивший
киношников на съемки.
   На перроне администратор сообщил, что билеты в  СВ  только  у  одного
Тарабрина, как у восходящей звезды, а остальные артисты будут ютиться  в
обычном спальном вагоне. Нина усмехнулась. Конечно, в СВ удобнее пить  -
заперся с собеседником  тет-а-тет  и  хлещи  водку  всю  дорогу  подряд!
Подумаешь, звезда!
   Ей с дочерью досталось  место  в  купе  вместе  с  веселой  компанией
операторов. Катя во все глаза глядела на незнакомых, беззаботных, громко
балагуривших  людей.  Они  закармливали  ее   конфетами   и   мороженым,
подсаживали на верхнюю полку и изумлялись тем, как она  поразительно  не
похожа на мать.
   Вечером  дружная  компания  киношников  собралась   отметить   начало
поездки.
   Едва на газете появилась немудрящая закуска в виде соленых огурцов  и
прихваченной из дому курицы, а на узком столике  купе  возникла  бутылка
вина (еще добрый десяток ждал  своей  очереди  под  столом),  из  своего
дипломатически-чиновничьего вагона неожиданно явился Тарабрин.
   Компания  встретила  его  одобрительным  гулом.   Тарабрин   дружески
поздоровался со всеми, тряхнул руку Нине и принялся  весело  балагурить,
пересыпая вольные шутки острым соленым словцом. Нина  нашла  его  сильно
постаревшим и каким-то натужно-веселым. Он шутил изо всех сил,  а  между
тем в его глазах стояла такая глубокая печаль, что ей внезапно стало его
жалко.
   Сначала все смеялись, рассказывали истории, а потом, захмелев,  стали
петь песни. Нина старательно, высоким пронзительным голосом, каким  поют
в деревнях, выводила грустную песню.  Тарабрин  вдруг  взглянул  на  нее
как-то по-особенному и начал  подпевать  проникновенным  баритоном.  Они
пели вдвоем.
   Пьяные  голоса  пытались  было  подтягивать,  но  потом  отступили  и
затихли, не выдержав конкуренции с этим высоким и чистым дуэтом.
   Лежа на верхней полке. Катя тихо слушала песню, пока  наконец  ее  не
сморил глубокий железнодорожный сон...
   Она проснулась от тишины. В купе было тихо, поезд стоял на безымянном
полустанке. Гости разбрелись по своим купе. Клубы табачного сизого  дыма
еще  плавали  под  потолком,  на  столике  звенели  неубранные  бутылки.
Похрапывали операторы, натянув на плечи рваные простыни с синим  штампом
железной дороги. В блуждающем свете станционных фонарей  Катя  различила
две фигуры, шептавшиеся в полумраке.
   - Что ж ты, - услышала она какой-то особенно мягкий  и  нежный  голос
матери, - и жена, сам говоришь, тебя понимает, а ты все пьешь...
   -  Пойми,  Нина,  -  отвечал  баритон  с  характерным  запоминающимся
надрывом, - Вот и в кино наперебой зовут сниматься,  а  все  чего-то  не
хватает. И денег полно, и друзей... А как подумаю, разве для этого  я  в
мир родился, так и хочется забыться... Навсегда!
   Катя вновь смежила глаза и провалилась в приятную зыбучую дрему. Мама
была рядом - и этого было вполне достаточно для счастья.
   Они проговорили до утра. Лишь с рассветом Тарабрин ушел в свое купе.
   Этот ночной разговор неожиданно разбередил  его.  Ему  казалось,  что
между ним и Ниной установилось какое-то драгоценное взаимопонимание  без
слов. Отныне в любой, самой шумной компании он сразу же выделял  глазами
эту  полноватую  женщину  с  деревенской  косой  и  спокойным  бирюзовым
взглядом. И видел, что она тоже искала его в толпе.
   В Алуште съемочную  группу  разместили  на  частных  квартирах.  Нина
делила комнату с верной  Кутьковой,  которая  взялась  присматривать  за
Катей. Для девочки это  было  лучшее  время  в  ее  жизни.  Днем  они  с
Кутьковой шли на море купаться.
   Иногда, когда штормило  или  погода  хмурилась,  вместо  купания  они
отправлялись на прогулку по окрестностям. А потом приходила мама, и  они
шли в гости к кому-нибудь  из  киношников.  Там  Катя  допоздна  слушала
взрослые  разговоры,  таскала  со  стола  персики  и  виноград,  зевала,
прикрывая рот ладонью, пока тетя Лена, выполняя  приказание  матери,  не
уводила ее спать.
   Ночью Катя частенько просыпалась будто бы для того, чтобы  сходить  в
туалет. На самом деле она проверяла, вернулась ли мать. Но кровать  была
не расстелена, а в окне уже голубел, поднимаясь из-за  горы,  оранжевый,
как протертая морковь, торжествующий рассвет.
   К ним в дом частенько приходил тот  дядя  с  пронзительными  глазами,
который пел с мамой в поезде. Он заигрывал с Катей,  расспрашивал  ее  о
друзьях,   задаривал    конфетами.    Однако    девочка    с    ревнивой
наблюдательностью подмечала, что на самом деле  она  его  совершенно  не
интересует, и, если бы матери не было здесь, он бы не заметил ее, как не
замечают стул или занавеску. Это лицемерие больно задевало ее, возбуждая
чувство опасности.
   В  присутствии  Тарабрина  Катя  становилась  капризной  и   нервной,
назойливо требовала внимания к себе. Она не желала оставаться  вдвоем  с
Кутьковой, цеплялась за мать и требовала брать ее с собой на съемку.
   - Боже, ну какая ты... - устало замечала  Нина,  -  невыносимая!  Как
тебя испортил отец! Когда ты жила  с  бабушкой  в  Ленинграде,  ты  была
совершенно другой!
   Катя замечала, что и маму тянет к этому неприятному дяде.  Порой  эти
двое вели себя так, как будто никого посторонних возле них не  было.  Их
взгляды были постоянно нацелены друг на друга, а руки все время тянулись
друг к другу, желая соединиться.
   Нина же разрывалась между дочерью и новой,  неожиданно  захлестнувшей
ее любовью. Катя требовала внимания,  Тарабрин  тоже,  а  короткие  дни,
оставшиеся до окончания съемок, стремительно летели, тая  на  глазах.  И
значит, вскоре они должны были разлучиться, она и Иван...
   При этом Тарабрина нельзя было оставить одного ни на минуту. Едва  он
под  благовидным  предлогом  куда-то  исчезал,   можно   было   уверенно
предсказать,  что  через  полчаса  он  обнаружится  навеселе,  с   хитро
прищуренными, подернутыми алкогольной пленкой глазами.
   В любой компании находились доброжелатели, готовые ему налить.
   - Ну что же ты? - упрекала его Нина. - Опять?
   - Да я только граммульку, для настроения, - виновато  опускал  взгляд
Иван. Однако за  первой  граммулькой  следовала  вторая,  третья  и  так
далее...
   Через несколько часов он уже превращался в пьяное быдло со  слюнявыми
губами.
   С самоуверенностью молодости Нина решила, что только ее любовь сможет
вырвать Тарабрина из лап  зеленого  змия.  "Это  он  с  другими  пил,  -
твердила она себе, - а со мной не будет. Не дам!"
   Нина  отбила  телеграмму  мужу,  чтобы   он   забрал   дочь.   Съемки
заканчивались, пора было возвращаться в Москву. Честно говоря,  она  так
устала от капризов девочки!
   Последний день в Крыму Катя запомнила очень хорошо.
   С утра они поехали в Ялту на экскурсию. Они были как настоящая семья:
папа, мама и дочка. Тарабрин пребывал в хорошем настроении. Он  галантно
ухаживал за Ниной и  веселил  Катю.  Он  уморительно  изображал  корову:
мычал, рыл ногой землю, вращал глазами. Катя хохотала.
   Потом они катались на катере. Ветер с моря дул в лицо, пена шумела за
кормой, а Тарабрин стоял возле поручней, обняв маму за плечи. В тот день
Катя почему-то совершенно его не ревновала к матери.
   Вечером, утомленные жарой и долгой поездкой, они вернулись в Алушту.
   Еще на подходе к дому Нина заметила на  веранде  знакомую  долговязую
фигуру.
   - Папа! - разморенная жарой, устало констатировала Катя.
   Увидев своего соперника, Тарабрин  внезапно  ощетинился,  как  зверь.
Скулы  его  напряглись,  костистые  кулаки   угрожающе   сжались.   Нина
растерянно застыла между мужчинами  и  с  тревогой  посматривала  то  на
одного, то на другого. - Ваня, - наконец нашлась она. -  Ты  иди...  Мне
нужно Катьку собрать и вообще...
   Тарабрин не уходил.
   - Пойдем, Юрий, выпьем,  -  неожиданно  предложил  он,  -  нам  нужно
поговорить по-мужски.
   - Никаких "выпьем"! - Нина повысила голос. - Ты обещал!
   - Да погоди ты! - оборвал ее Тарабрин. - Тут такое дело...
   Но Юра только взглянул на него с  высоты  своего  роста  и  произнес,
одной фразой прощаясь с огромным куском своей жизни:
   - Что мне с тобой жену пропивать? - и добавил, обращаясь к Нине:
   - Собирай Катьку, у меня билеты на вечерний поезд.
   Окончились съемки. После приветливого солнечного Крыма,  где  тело  и
душа, точно лепестки степного мака, раскрывались навстречу солнцу,  морю
и соленому ветру, опять навалилась слякотная серая Москва. Вернувшись  в
столицу, Тарабрин внезапно без предупреждения исчез. Ходили  слухи,  что
он уехал на родину, к матери.
   Последний раз они разговаривали на перроне после прибытия поезда.
   - Как же мы теперь? - мимоходом спросила Нина. Киношники в это  время
выгружали вещи из вагона.
   - Посмотрим, - неохотно отозвался он.
   Потом его окликнули, он отвлекся, заговорился и  исчез  на  несколько
недель.
   Нина не знала, что думать. Неужели то, что было .между ними, -  всего
лишь мимолетный роман, какие частенько случаются в  киноэкспедициях?  Но
как можно забыть проникновенные разговоры до утра, как забыть объятия  в
тесной комнатке, как забыть возникшее между  ними  взаимопонимание?  Она
вспоминала и его обещание наконец выбраться  из  алкогольного  омута,  и
свои клятвы помочь ему в этом...
   "Поматросил да и бросил", - с горечью думала  Нина,  находя  странное
наслаждение в самокопании. Нужна она ему! Вон сколько за ним баб бегает,
любая с ним рада...
   А она кто? Начинающая артистка,  ни  кола  ни  двора,  одно  ситцевое
платье на все  случаи  жизни  да  туфли,  купленные  два  года  назад  в
комиссионке. Вон другие, более удачливые ее  подруги  уже  и  в  десятке
фильмов  снялись,  и  романы  крутили  на  всю  Москву  с  летчиками  да
писателями... А у нее едва наклюнулся один хилый  романчик,  да  тут  же
заглох, не успев расцвести.
   Нина ходила сама не своя. Она забрала вещи из общежития и переехала к
подруге, надеясь со  временем  подыскать  себе  отдельное  жилье.  Точно
безжалостный голодный зверь, ее ежеминутно  глодала  мысль  о  том,  что
Тарабрин, наверное, сейчас вернулся к своей беременной жене, помирился с
ней и лишь изредка вспоминает о приятном летнем приключении.
   "Ну и пусть, ну и ладно, - шептала она по ночам, поглубже зарываясь в
подушку. - Подумаешь, у меня еще и не такие будут...  Алкоголик  чертов!
Как будто приворожил!"
   Вернувшись от матери, Тарабрин  действительно  сначала  отправился  к
жене.
   Он только на минутку заглянул в пивную по дороге. Всего на минутку!
   Оля выглядела похудевшей, почерневшей и какой-то очень спокойной. Про
крымский роман мужа ей было известно все - сообщили доброжелатели.
   - Тебе лучше уйти, - произнесла она, когда загремели знакомые шаги  в
коридоре и робко приотворилась дверь в комнату.
   Тарабрин взглянул на запавшие глаза жены, на  ее  похудевшее  лицо  и
припал к ее обтянутым коричневым платьем коленям.
   - Оля, Оля, - заговорил он с пьяной надрывной слезливостью, -  прости
меня!
   - Уходи, - произнесла она брезгливо. - Лучше уходи!
   - Нет, Оля!  -  Он  судорожно  целовал  ее  руки  с  жалко  торчащими
костяшками. - Я с тобой останусь. Как же я без тебя, а?
   Они прожили еще месяц, но потом Иван  все  равно  ушел,  не  выдержав
тоски существования с нелюбимой женщиной.
   А в снятой задешево малогабаритной квартирке, вся расцветая от  любви
и предвкушения счастья, уже хлопотала Нина. Она обустраивала свое уютное
домашнее гнездышко.
   И вскоре по городам и весям разлетелась весть о  том,  что  Тарабрин,
знаменитый Тарабрин, снявшийся в добром  десятке  известнейших  фильмов,
женится на актрисе Колывановой. Помните, на такой хорошенькой  простушке
из телевизионной многосерийки "Красный рассвет над Днепром"?

Глава 7

   Чем больше Катя взрослела, тем труднее с  ней  было  справиться.  Она
умело манипулировала слабостями взрослых  во  имя  своих  куцых  детских
интересов и во имя утверждения собственного "я".
   Весть о новом замужестве матери она восприняла спокойно,  потому  что
на самом деле не понимала, что такое семья. Ей казалось, что люди  живут
поодиночке в разных городах и называются мужем  и  женой,  только  чтобы
чем-то отличаться от окружающих. И это естественно, когда мама  живет  в
одном городе, папа в другом, а ребенок вообще у бабушки в деревне. Когда
однажды бабушкина знакомая спросила у нее, не собирается ли мать забрать
ее к себе, Катя ничего не ответила, но возможность усвоила твердо.
   Теперь во время ссор с бабушкой она могла заявить,  картинно  уставив
руки в бок:
   - Я вообще с тобой жить не буду, меня мама к себе заберет!
   - Ну конечно, - с хладнокровной иронией отвечала бабушка,  -  заберут
на пять минут, а потом вышлют обратно посылкой: нате  вам  обратно  вашу
капризулю.
   Развод родителей прошел для нее незамеченным. Мать приехала из Москвы
для .оформления документов. По дороге она заехала в Калиновку повидаться
с дочерью, побыла там немного, ежась от пристальных осуждающих  взглядов
соседей, и вскоре засобиралась в дорогу.
   - Вера Мироновна, у нас с Ваней нет пока квартиры, мечемся по съемным
хатам, - смущаясь, сказала она бывшей  свекрови,  -  да  и  дома  бываем
нечасто, вечно  на  съемках,  мотаемся  по  всей  стране...  Можно  пока
оставить Катю у вас?
   Ей, я вижу, у вас хорошо...
   Свекровь осуждающе взглянула на невестку, но вслух ничего не сказала.
   Она радовалась, что внучка останется с ней.
   Нина не возражала, когда суд оставил девочку на воспитание  отцу.  Ей
сейчас было не до Кати. У нее в жизни все было  так  неопределенно,  так
запутанно...
   Она еще не знала, получится ли у  ней  с  Ваней  семейная  жизнь.  Их
отношения были очень неровные, как будто ненастоящие. Словно не жизнь, а
сплошные пробы на роль.
   Они были вовсе не похожи на счастливых молодоженов. То жили несколько
недель душа в душу, купаясь в счастье, а потом все летело  в  тартарары.
Ваня срывался, запивал, исчезал из дома без предупреждения. Нина  искала
его по знакомым, по собутыльникам, звонила в морг и в милицию.
   Она злилась,  терзалась,  ревновала  и  проклинала  тот  день,  когда
связалась с ним. Но ничего не могла  с  собой  поделать.  Стоило  ему  с
виноватым видом поскрестись в дверь, как, чуя его  возвращение,  она  со
всех ног мчалась ему навстречу, моля Бога лишь об одном - о  том,  чтобы
на этот раз он не оказался слишком пьяным.
   Ее кинематографическая карьера резко пошла в гору. Благодаря громкому
браку ее имя стало известно всей стране. Ей предлагали интересные  роли,
но Нина все чаще отказывалась от съемок. Вдруг она  уедет  сниматься,  а
Иван опять запьет или спьяну вздумает вернуться к своей бывшей  жене?  И
что станется с ней тогда?
   Быть брошенной она не привыкла. Эта роль ей определенно не нравилась.
   Она держалась за него цепко, как клещ,  не  желая  выпускать  из  рук
завоеванную добычу. "Мы будем счастливы, обязательно будем счастливы!" -
твердила она себе, точно воинский приказ, и не пожалела бы жизни для его
выполнения. Только вот чьей жизни?
   Вскоре Оля разродилась дочерью, и Нина вздохнула с облегчением.  "Вот
если бы сын, - пело все внутри нее, - тогда бы он вернулся к ней!"  Дочь
-  это  было  что-то  несерьезное,  не  всамделишное.  Дочь  -  это   не
продолжение рода, это всего лишь  боковая  ненужная  ветвь,  которая  со
временем отделится  от  древа  и  сольется  с  чужим  семейством,  чтобы
бесследно исчезнуть.
   А вот она, Нина, родит ему сына. Родит во что бы то ни стало. И тогда
он останется с ней. Навсегда!
   - Бабушка, когда мама приедет за мной? - спрашивала Катя таким тоном,
каким дети обычно спрашивают о тех вещах, о  которых  заранее  известно,
что они ни в коем случае не могут произойти.
   Вера Мироновна предпочитала перевести разговор  на  другое.  Ей  было
неприятно даже мимолетное напоминание о бывшей невестке.
   А Катя мечтала о том, как летом они с мамой вновь отправятся к  морю.
В белом домике, утопающем в зелени, они будут жить вместе с Кутьковой  и
с тем веселым дядей, который,  как  ей  недавно  сообщили,  теперь  стал
маминым мужем.
   Зажмурившись что есть силы,  она  представляла  себе,  как  им  будет
хорошо вместе.
   Мама вновь наденет то красивое платье с красным пояском, Кате повяжут
на голову огромный белый бант, и  все  встречные  будут  восхищаться  их
необыкновенной красотой.
   Отец привозил ей игрушки и подарки, а  она  доводила  его  до  белого
каления своими вопросами:
   - Па, ты когда отвезешь меня к  маме?  Летом,  да?  Отец  раздраженно
отмахивался от дочери:
   - Твоей маме сейчас не до тебя, Катя. У нее съемки... И потом, у  нее
скоро должен родиться ребенок.
   - Ребенок? - задумывалась Катя. - А кто, мальчик или девочка? Я  хочу
мальчика. Зачем нам девочки, у нас уже есть я... Ой, папа, отвези меня к
маме, я хочу посмотреть как это, когда должен родиться ребенок...
   Минуло лето, а от мамы не было никаких вестей. Осенью Кате предстояло
отправиться в  школу.  Зная  это,  она  считала  себя  ужасно  взрослой.
Конечно, она будет учиться лучше всех. Она уже теперь  складывает  буквы
лучше  всех  приготовишек  в  садике.  Может  быть,  ее  даже  примут  в
октябрята. На белый фартук  приколют  значок  с  кудрявым  золотоволосым
мальчиком, и тогда все вокруг увидят, какая она уже взрослая...  И  мама
тоже увидит. Увидит ли?
   И вот настал день, когда папа повел ее записываться в класс.
   Учительница,  полная  женщина  в  английском  синем  костюме,  голову
которой оттягивал огромный шиньон из не подходящих  по  цвету  волос,  с
любопытством взглянула на девочку, услышав знаменитую фамилию. В ее лице
что-то неуловимо изменилось. Она заинтригованно понизила голос:
   - А... Что-то я  слышала  об  этом.  Кажется,  в  "Советском  экране"
писали.
   - Лицо ее озарилось  н