алось тяжелое:  узкая  двухполосная
дорога (между прочим, лучшая в стране), взбирающаяся в гору,  назойливые
насекомые, безжалостное солнце... Автобус тащился по плато со  скоростью
пешехода, то и дело съезжая на обочину. Указателей на  трассе  не  было,
километровые столбы представляли собой кучу камней с  выбитыми  на  них,
полустершимися от ветра и дождей цифрами и  названиями  на  урду.  Вдали
высились коричневые горы, покрытые желтой травой и камнями.
   По дороге автобус, старый, богато  изукрашенный  раритет  неизвестной
породы, сломался. Пассажиры разбрелись по окружающей дорогу пустыне, как
должное принимая вынужденную остановку.  Одни  совершали  намаз,  закрыв
лицо ладонями и опустившись на колени, а другие отправляли  естественные
надобности сидя на корточках, благо одежда (длинные юбки, надетые поверх
штанов) позволяла сделать это почти незаметно.
   Катя нервничала. Она спросила у водителя по-английски,  когда  поедет
автобус, но тот лишь непонимающе пожал плечами. По-видимому, триста  лет
английского господства бесследно прошли  для  Пакистана  -  по-английски
здесь говорили редкие полиглоты.
   Наконец автобус починили, и он вновь неторопливо тронулся в путь.
   На автостанции Катю встретил горбоносый смуглый  мужчина  с  тяжелыми
темными веками, похожий на индуса. Он раздвинул рукой  толпу  таксистов,
вожделенно облепивших белую женщину, как мухи мед, посадил ее  в  старый
белый "пейкан" и, умело лавируя в  уличном  потоке,  повез  в  аэропорт.
Время поджимало.
   До отлета оставалось совсем немного.
   Катя влилась в  поток  спешащих  на  рейс  пассажиров  и  тут  только
занервничала в ожидании  таможенного  досмотра.  Ее  молчаливый  спутник
сделал ей еле заметный знак и понимающе опустил темные веки.
   Таможенник в форме болтал со своим напарником  возле  широкого  стола
для досмотра ручной клади. Рядом с  ним,  часто  и  мелко  дыша,  сидела
печальная овчарка с широким розовым языком.
   "Это конец! - испугалась начинающая контрабандистка. -  Тренированная
собака мигом учует наркотики!"
   В воображении в один миг  пронеслись  жуткие  видения:  средневековые
казематы пакистанской тюрьмы, суд приговаривает ее к смертной казни,  ее
расстреливают полицейские у арыка на улице, ее  тело  медленно  тонет  в
коричневатой воде среди мусора и экскрементов...
   Собака протяжно зевнула и устало положила голову на лапы.  Таможенник
окинул пассажирку беглым взглядом и возобновил разговор с приятелем.
   Через несколько минут Катя уже сидела в  самолете,  небрежно  закинув
сумку на полку. Ей казалось, что самое тяжелое уже закончилось. Но самое
тяжелое было еще впереди.
   Ей предстояло пересечь еще три границы и пройти еще  три  таможни:  в
Душанбе, в киевском аэропорту, на границе с  Россией...  Пока  везде  ее
пропускали без писка. Катя не знала,  приписывать  ли  это  собственному
везению или всемогуществу Бабо. Скорее всего, первому. Ведь, кажется,  в
ее жизни сейчас светлая полоса. Скоро все будет хорошо, очень хорошо!..
   Киев встретил ее по-зимнему сырой и слякотной погодой. Ноябрь в  этом
году выдался щедрым на осадки и очень холодным. А в Пакистане  еще  было
лето - днем воздух прогревался  до  двадцати  градусов  тепла,  зеленела
трава там, где ее не спалило безжалостное летнее солнце.
   Катя небрежно затолкала сумку под кровать в общежитии и отправилась к
родителям. Несмотря на утомительное путешествие (шутка ли,  шесть  тысяч
километров туда и обратно!), она чувствовала себя великолепно.
   Лара обрадовалась ее приезду.
   - Звонил папа! - восторженно сообщила она. - Он нас ждет!
   - Мы поедем, дочка, скоро поедем! - Катя, ликуя, обняла дочь.
   Юрий Васильевич с грустью наблюдал эту радостную  сцену  и  печально,
по-стариковски вздыхал. Он не очень-то верил в счастливое будущее  своей
дочери.
   Ее  образ  жизни  не  нравился  ему.  То  торговля   на   рынке,   то
подозрительные визиты в Москву, то поездка в Пакистан будто бы по делам.
И вот опять - Нгола...
   Надолго ли? Пока очередной кровавый вал войны  не  сметет  их,  вновь
швырнув  в  объятия  нелюбимой,  неласковой,  но  все  же   относительно
безопасной родины?
   На сборы ушла целая неделя. Теплые вещи решено было  не  брать.  Катя
решила надеть на себя все самое старое, то, что  не  жалко  выбросить  в
аэропорту при отлете в жаркую Африку.
   - В Москве мы остановимся у тети Али, - сообщила она дочери. - Пока я
буду лежать в больнице, ты будешь жить у нее. Не волнуйся, деньги у  нас
есть.
   Мне должны в Москве вполне приличную сумму. В Пакистане я  провернула
отличную сделку!
   Три термоса были сунуты в глубь вещей, чтобы не бросаться в глаза.
   Предстояла русско-украинская таможня, самая легкая из всех.
   Отец и мачеха традиционно плакали на перроне. Дождь лил как из ведра,
иногда сменяясь жирным пушистым снегом.
   А Катя счастливо смеялась, махая рукой  в  окне.  Наконец-то  ужасная
мрачная полоса в ее жизни закончилась.  Впереди  ее  ждут  только  яркие
краски Африки, только радость, любовь, счастье...
   А вот Ларе жалко было покидать  родной  Киев,  жалко  расставаться  с
бабушкой, дедушкой, дядей  -  единственными  близкими  ей  людьми.  Отца
своего она помнила мало и плохо. Что ждет ее в далекой  Нголе,  запомнив
шейся ей лишь отрывочно, как яркий, постепенно забывающийся сон?
   В окне поплыли серые бетонные  кубы  города,  мокрые  улицы,  грязные
машины с зажженными фарами. Погромыхивая, поезд мало-помалу набирал ход.
   Проводница предложила пассажирам чай. На ее  настойчивые  предложения
они реагировали вяло. Давно уже прошла мода пить чай в поезде. Свой  чай
дешевле да и здоровее.
   В  купе,  кроме  Лары  и  Кати,  ехала   еще   супружеская   пара   -
малоразговорчивая, хмурая жена и навсегда испуганный муж.
   Рано легли спать.
   В два часа ночи поезд остановился и долго стоял  где-то  на  запасном
пути. Вдоль вагона ходили люди с фонарями, вяло переругиваясь.
   - Таможня! - Проводница, зевая, выбралась из купе. В тамбуре забухали
мужские голоса, кто-то быстро прошелся по вагону.
   - Какое купе? - послышался совсем близко нутряной бас.
   - Вот это...
   Послышался осторожный стук в дверь.
   - Предъявите документы и вещи  для  таможенного  осмотра,  -  вежливо
произнес голос.
   В купе тлела под потолком тусклая лампа. Катя, зевая, спустила ноги с
постели. Нашарила под подушкой сумку с документами.
   В дверях возвышались два таможенника в российской форме.
   - Покажите ваши вещи!
   Катя молча достала из рундука чемоданы.
   - Откройте!
   Это еще могло оказаться простой формальностью...  Таможенник  откроет
сумку,  увидит  там  ношеное  барахло  и  пойдет  себе  дальше,   лениво
откозыряв. А могло и...
   - Вынимайте вещи! - последовал требовательный приказ.
   - Зачем? - пыталась было протестовать Катя.
   - Вынимайте!
   И тут только она поняла, что таможенник, вообще говоря, мало  походит
на таможенника. Слишком уж он  вежлив,  у  него  слишком  интеллигентное
лицо, аккуратный костюм и правильный московский выговор...
   Умелым движением мужчина выудил одну за другой коробки с термосами  и
выставил их на столик в купе.
   - Что в коробках?
   - Термосы.
   - Зачем так много?
   - Друзьям везу в подарок.
   -  Каким  друзьям?  -  Да  мало  ли  у  меня  в  Москве  друзей...  -
неопределенно ответила Катя.
   Лара в это время лежала на верхней полке ни жива ни мертва.
   - Где вы их приобрели?
   - На рынке.
   - На рынке, а не в магазине?
   - На рынке. Я сама торговала там одно время. Вот, взяла по дешевке...
   - У кого?
   - Не знаю.
   - Торговали и не знаете?
   - Что я, весь Киев в лицо знаю? Забыла. "Таможенник" быстро  взглянул
на своего напарника и заявил:
   - С вашего позволения мы эти коробки откроем.
   - Это фабричные коробки, - забеспокоилась Катя. -  Вы  испортите  мне
подарок.
   Но ее уже не слушали.
   Это был конец! Катя низко  опустила  голову  и  прекратила  последние
попытки к сопротивлению.
   Звякнула стеклянная колба, доставаемая из термоса.
   Из  жестяного   каркаса   выпали   на   вагонный   столик   запаянные
полиэтиленовые пакеты с порошком.
   Супружеская пара во все глаза смотрела на удивительное зрелище.
   - Что здесь? - пытливо взглянул на Катю "таможенник".
   - Не знаю, соль, наверное, - мрачно усмехнулась та.  -  Или  сахарная
пудра.
   Тогда таможенник ножом аккуратно вскрыл  один  из  пакетов,  подцепил
кончиком ножа порошок. Затем открыл специальный кофр, высыпал порошок  в
пробирку с реагентом, поболтал. Посмотрел на свет.
   - Экспресс-тест показывает содержание героина в  порошке,  -  сообщил
он.
   Из соседних купе выползли сонные недовольные пассажиры.
   - Почему так долго стоим?
   - Таможня... Кого-то с наркотой, говорят, поймали. Сейчас весь  вагон
трясти будут...
   Но  против  ожидания  вагон  не  стали  трясти.  Подписали  протокол,
пригласили гражданку Сорокину-Жасинту выйти с личными вещами.
   - Хорошо, только дайте переодеться,  -  покорно  согласилась  она.  А
когда "таможенник" застыл в проеме двери, держа в поле зрения купе,  она
успела быстро шепнуть дочери:
   - Езжай к отцу.  Прямо  с  вокзала  езжай  в  аэропорт.  За  меня  не
беспокойся, меня отмажут. Очень влиятельные люди мне помогут...
   В окно Лара с ужасом  видела,  как  ее  мать,  привычно  по-тюремному
сцепившую руки за спиной, ведут по перрону.
   Ей хотелось выпрыгнуть из поезда вслед за ней. Она  знала,  что  мать
готова на все, только бы оградить свою дочь от неприятностей. Лишь  саму
себя она не могла оградить от горестей и бед.
   Лара осталась в  поезде,  который,  постепенно  набирая  ход,  спешил
навстречу рассвету.

Часть третья

ЛАРА

Глава 1

   Нгoла встретила ее тропическим ливнем,  парким  воздухом  и  ароматом
влажной земли. Солнце распласталось в небе нестерпимо сияющим  диском  с
расплывчатыми краями. Стоял сезон дождей; земля  не  успевала  впитывать
пролитую  влагу,  в  чашелистиках  цветов  дрожали  от  слабого   .ветра
прохладные бриллиантовые капли.
   Липкая жара коконом охватила тело. Лара огляделась по  сторонам.  Да,
этот пейзаж навеки впечатался  в  ее  память:  выжженная  трава,  силуэт
дрожащих в раскаленном мареве акаций  на  горизонте,  алюминиевый  ангар
аэропорта. И они с матерью -  дрожащие,  испуганные,  бегущие  прочь  от
собственной гибели...
   Поодаль в тени серебристого лайнера важно чернел силуэт  европейского
автомобиля. Высокий мужчина с седыми висками поспешил ей навстречу.
   - Папа! - Сердце мгновенно задохнулось от пронзительной боли.
   Неужели это ее отец? Нет,  этот  человек  больше  похож  на  ее  деда
Жонаса.
   Это у  дедушки  было  такое  изрезанное  морщинами  и  шрамами  лицо,
курчавые волосы, пронизанные серебряными прядями.
   - Лара! -  Только  ослепительная  улыбка  осталась  прежней.  Девушка
бросилась на шею отцу и чуть не расплакалась. Что сделали с  отцом  годы
плена, во что превратили самого прекрасного на свете человека?
   Впрочем, для мамы они тоже не прошли бесследно...
   От волнения они не могли разговаривать. Молча сели в автомобиль.
   Молодой глянцево-черный шофер бросил через плечо любопытный взгляд на
дочку шефа. Ох и хорошенькая она! Вот бы пригласить ее в бар на  площади
Эмбайо, где собираются солдаты президентской гвардии  и  их  раскованные
подружки! Он лично всегда считал, что  мулатки  куда  интереснее  черных
женщин.
   Лара молчала, отец тоже молчал, изредка посматривая на нее  -  прошло
восемь лет, за это время они стали чужими  друг  другу.  Смогут  ли  они
опять стать близкими людьми? Все же роднее мамы никого нет.
   - Так что случилось с Катей?  -  спросил  отец  по-русски,  чтобы  их
беседу не понял шофер. Перед самым вылетом в Луангу Лара позвонила ему и
предупредила, что едет одна. Больше она ничего не успела объяснить.
   Запинаясь  и  борясь  с  наворачивающимися  на  глаза  слезами,  Лара
поведала про ту страшную ночь в поезде, когда мать схватили  таможенники
и увели в ночную дождливую темень, рассеченную  перронными  фонарями  на
свет и тьму.
   - Там действительно были наркотики? - нахмурился отец.
   - Не знаю, - ответила Лара. - Я ничего  не  знаю...  Она  мне  ничего
никогда не говорила. Я в это не верю.
   Автомобиль свернул на тихую улочку, утопавшую в зелени. За  прошедшие
восемь лет  деревья  безудержно  разрослись.  Некогда  зеленые,  ровные,
подстриженные лужайки заросли сорняками и пожелтели без полива, давно не
стриженные кусты вывалили свою буйную голову  за  ржавую  ограду.  Следы
разрушения и запустения, царствовавшие повсюду, бросались в глаза.
   Знакомый дом отчего-то оказался ниже и приземистей, чем она помнила.
   Камни фасада были выщерблены пулями, роскошные  баобабы  возле  ворот
были стесаны с одной стороны до белой древесной мякоти.
   Навстречу выбежала совсем  седая  и  постаревшая  Нтама.  Она  что-то
восторженно  залопотала,  протягивая  к  Ларе  морщинистые,  в  набухших
веревках вен черные руки, потом смутилась и робко отступила назад.
   Лара вошла в родной дом, точно в чужое жилище. От  старой  обстановки
не осталось и следа. Мебель была разрозненной, случайной, ломаной.
   - Здесь располагались казармы повстанцев, - поведал отец.  -  Солдаты
развлекались стрельбой по обезьянам из окон. Здесь мало что  осталось  с
прежних времен.
   Вечером приехал дед Жонас. Он был  почти  такой  же,  как  раньше,  -
величественный, знающий себе цену. В отличие от своего сына он изменился
мало.
   Только в глазах на самом дне затаилась какая-то необъяснимая тревога,
голова стала снежно-белой, да и горбился он более обычного.
   Дед обнял Лару, восхищенно цокая языком.
   - Очень красивая стала, - произнес он. Лара совсем забыла язык своего
детства и поняла смысл сказанного только по интонации.
   За ужином дед и отец беседовали на смеси португальского,  английского
и русского языков, чтобы Ларе было понятно.
   - К прошлому возврата нет! - четко рубил воздух светлой  ладонью  дед
Жонас. - Отныне  нашу  страну  ждет  блестящее  будущее.  Катока,  самое
большое месторождение алмазов, теперь в руках правительства.  И  мы  уже
нашли  консолидирующую  фигуру,  которая  удовлетворит   и   требованиям
правящей партии, и требованиям повстанцев...
   Как  поняла  Лара  из  объяснений  деда,  мирный  процесс  в  стране,
начавшийся с того, что  изнуренные  войной  правительственные  войска  и
повстанцы решили примириться, опять зашел в тупик.  Мятежники  требовали
всю полноту власти, правительство  не.  желало  отдавать  ее.  Мятежники
предлагали  свою  кандидатуру  в  президенты  страны,  а   правительство
настаивало на своей.
   Противостояние вновь стало нарастать, в Луанге то и  дело  вспыхивали
перестрелки. Тогда умными людьми найден был разумный компромисс.  Главой
нации  должен  был   стать   представитель   нейтральной   стороны,   из
интеллигенции или деловых кругов. Опять враждующие долго спорили,  то  и
дело хватаясь за автоматы.
   Днем глава правительства Душ Картуш и  атаман  мятежников  Чен-Чен  с
улыбками пожимали руки перед объективами телекамер, а ночью в тиши своих
штабов разрабатывали коварные планы по устранению противника.
   Но все же нужная фигура в конце  концов  была  выбрана.  Ею  оказался
бывший  генерал-губернатор  страны,  смещенный  со  своего  поста  почти
четверть века назад и ныне служивший по почтовому ведомству.
   Бывшего генерал-губернатора, а ныне почтальона  Касабланку  схватили,
притащили во дворец, вымыли, обрядили в европейский костюм  и  приказали
управлять страной, грозно предупредив, что, если одна из сторон во время
его правления получит большие преимущества" чем другая, новой  войны  не
миновать. И уже  тогда  генерал-губернатору  больше  не  дадут  спокойно
разносить письма и газеты... Не сносить ему головы!
   При   президенте   действовало    коалиционное    правительство    из
представителей  противоборствующих  сторон.  Вот  уже   два   года   это
правительство грызлось между собой, делило портфели,  дралось  за  право
добычи алмазов и за собственные привилегии. И вот наконец все утряслось.
Всем сестрам было роздано по серьгам.
   Настал  этап  экономического  возрождения  страны  -  самый  трудный,
Долгий,  кропотливый.  Для  него  требовались  технические  специалисты,
экономисты,   менеджеры.   Прежняя   интеллектуальная   элита    страны,
интеллигенция и предприниматели, были или расстреляны во  время  смутных
событий 1991 года, или в панике бежали за рубеж. Нужно  было  возвращать
старых специалистов и выращивать новых. За образование новых нужно  было
платить алмазами. Пятьдесят молодых людей из лучших семей страны  вскоре
должны были отправиться в Европу для обучения.
   - Это уникальный шанс, - многозначительно покачал головой дед  Жонас.
- Ты должна ехать, Лара. Вряд ли еще раз появится  возможность  получить
такое престижное образование.
   Лара печально понурила голову. Он был прав. Только все же  зачем  она
приехала сюда, в Нголу? Кому она здесь нужна? Она думала, что будет жить
в своей семье, с дедом и отцом, а ее гонят в холодную чужую Европу.
   - Хорошо, - тяжело вздохнула она. - Я согласна.
   - Отлично, - хлопнул в ладоши дед. - И  у  нас  в  семье  будет  своя
яйцеголовая студентка! Когда-нибудь я сделаю тебя министром, -  пообещал
он.
   Вскоре  лайнер,  летевший  чартерным  рейсом  в  Лондон,  поднялся  с
аэродрома   Луанги.   На   его   борту   среди   пятидесяти    отпрысков
высокопоставленных государственных чиновников находилась и Лара.
   "Я буду хорошо учиться, очень хорошо! - думала она, глядя  на  ровный
зеленый ковер, расстилавшийся под брюхом самолета. - Я стану  знаменитым
юристом и приеду в Россию. Я докажу, что мама невиновна!"
   Мечты, мечты...
   - Семь лет общего режима, - произнес судья, полный седоватый  мужчина
с помятым геморроидальным лицом.
   Подсудимая  Сорокина-Жасинту  не  шелохнулась.  Зал,  битком  набитый
представителями прессы и праздными зеваками, разочарованно  загудел.  Во
время процесса поговаривали о полном оправдании подсудимой, но этого  не
произошло.
   Минимальный срок наказания  по  статье  "хранение  и  распространение
наркотиков" был семь лет. И Сорокина-Жасинту получила свои законные семь
лет.
   Во время судебного процесса в зале ходили слухи, что судью  подкупили
влиятельные родственники  подсудимой,  а  точнее,  ее  мать,  знаменитая
актриса Тарабрина. Говорили, что судья  скостит  ей  срок  на  основании
действительно трудного материального положения подсудимой и  ее  проблем
со здоровьем. Впрочем, эти слухи, как и  большинство  слухов,  оказались
неверными.
   Адвокат пытался разжалобить суд тем, что его подзащитная нуждается  в
оперативном лечении. В своей речи он был просто великолепен.
   - За этот случай нужно благодарить лишь  нашу  безжалостную  систему,
которая толкает таких отчаявшихся людей, как Екатерина Сорокина-Жасинту,
на преступление. Люди, подобные ей, поставлены в невыносимое  положение,
они оказались на грани выживания...
   Адвокату   действительно   хорошо   заплатили.   Но,   несмотря    на
многочисленные слухи, видевшие в этом  всемогущую  руку  Тарабриной,  на
самом деле деньги на адвоката раздобыл отец подсудимой. Семейный  дом  в
Калиновке был задешево продан беженцам из Чечни. Вырученных  денег  едва
хватило на оплату адвокатских услуг.
   Напрасно кино- и фотокамеры недреманным оком оглядывали  зал  суда  -
знаменитых родственников в нем не наблюдалось.  Только  одна  старенькая
женщина в видавшем виды драповом пальто и линялой фетровой шляпе скромно
жалась за спинами любопытной, ждущей скандала публики. У нее была жидкая
косичка под мятой шляпой и огромный  лоб  с  залысинами.  При  виде  нее
подсудимая сначала нахмурилась, но потом лицо ее просветлело.
   - Кутькова, милая Кутькова! - шепнула она пересохшим ртом.
   Среди свидетелей процесса находился и Колтаков, тот самый  неумолимый
"таможенник",