о
два дня.
     Но убийца еще не появлялся в окне. Тюрьма выходила  фасадом  на  запад;
медно-красные лучи заходящего солнца падали  на  захватанную  решетку  и  на
маленькое бледное пятно руки, ветра почти не  было,  и  вытекающие  из  окна
голубые струйки табачного дыма медленно расплывались рваными клочьями.
     - Только нехорошо будет держать  там  ее  мужа  без  этого  несчастного
зверя, отсчитывающего последние вздохи во всю силу голоса...
     - Может, повременят и повесят их вместе, - сказала Нарцисса.  -  Иногда
ведь так поступают, не правда ли?

     Хорес развел в камине небольшой  огонь.  Было  не  холодно.  Теперь  он
пользовался лишь одной комнатой, а питался в  отеле;  остальная  часть  дома
вновь была заперта. Попытался читать, потом отложил книгу, разделся и лег  в
постель. Было слышно, как городские часы пробили двенадцать.
     - Когда все будет позади, я, пожалуй, отправлюсь в Европу, - сказал он.
- Мне нужна перемена. Или мне, или штату Миссисипи, одно из двух.
     Возможно,  несколько  человек  еще  стоят  у  забора,  потому  что  это
последняя ночь  убийцы;  его  крупная,  гориллоподобная  фигура  приникла  к
прутьям решетки, он поет, а на его силуэте, на клетчатом проеме окна  бьется
и мечется рваная печаль айланта, последний цветок уже упал в густые пятна на
тротуаре. Хорес опять заворочался в постели.
     - Хоть бы убрали с тротуара всю эту дрянь, - сказал  он.  -  Проклятье.
Проклятье. Проклятье.
     Заснул Хорес поздно; до рассвета он не мог сомкнуть глаз. Разбудил  его
чей-то стук в дверь. Была половина седьмого. Он  подошел  к  двери.  За  нею
стоял швейцар-негр из отеля.
     - В чем дело? - спросил Хорес. - Что-нибудь с миссис Гудвин?
     - Она просила вас прийти, когда встанете, - ответил негр.
     - Скажи ей, я буду через десять минут.
     Когда он вошел  в  отель,  навстречу  ему  попался  молодой  человек  с
небольшой черной сумкой, какие  бывают  у  врачей.  Хорес  поднялся  наверх.
Женщина, стоя в полуотворенной двери, смотрела в коридор.
     - Вызвала наконец доктора, -  сказала  она.  -  Но  так  или  иначе,  я
хотела...
     Ребенок, весь красный, потный,  лежал  в  позе  распятого  на  кровати,
раскинув скрюченные ручонки, и судорожно, с присвистом ловил ртом воздух.
     - Ему нездоровилось всю ночь, - сказала женщина. - Я принесла кой-каких
лекарств и до рассвета  пыталась  его  успокоить.  В  конце  концов  вызвала
доктора. - Она стояла у кровати, глядя на ребенка. -  Там  была  женщина,  -
сказала она. - Молоденькая девчонка.
     - Дев... - произнес Хорес. - А-а, - протянул он. - Да. Вот и расскажите
мне об этом.

XVIII

     Лупоглазый стремительно,  однако  без  малейшего  признака  паники  или
спешки, пронесся в машине по глинистой  дороге  и  выехал  на  песок.  Темпл
сидела рядом с ним. Шляпка ее сбилась на затылок, из-под мятых полей торчали
спутанные завитки волос. Когда на повороте она бессильно  покачнулась,  лицо
ее было как у сомнамбулы. Привалилась к Лупоглазому, невольно вскинув  вялую
руку. Лупоглазый, не выпуская руля, оттолкнул ее локтем.
     Подъезжая к срубленному дереву,  они  увидели  женщину.  Она  стояла  у
обочины с ребенком на руках, прикрыв ему личико отворотом платья и  спокойно
глядя на них из-под выгоревшей  старомодной  шляпки,  то  появляясь  в  поле
зрения Темпл, то исчезая, неподвижная, невозмутимая.
     Возле дерева Лупоглазый, не сбавляя скорости, свернул с дороги,  машина
с треском промчалась по кустам и распростертой вершине дерева,  потом  снова
вынеслась на дорогу,  сопровождаемая  беглым  хлопаньем  стеблей  тростника,
напоминающим ружейный огонь вдоль траншеи. Возле  дерева  валялась  да  боку
машина Гоуэна. Темпл рассеянно и тупо смотрела, как она промелькнула мимо.
     Лупоглазый резко свернул опять в  песчаные  колеи.  Но  и  в  этом  его
действии не было паники: он совершил его с какой-то злобной нетерпеливостью,
и только. Мощная машина даже на песке развивала сорок  миль  в  час,  затем,
одолев узкий подъем, вынеслась на шоссе, и Лупоглазый свернул на север. Сидя
рядом с ним и держась, хотя тряска  сменилась  нарастающим  шорохом  гравия,
Темпл тупо глядела, как дорога, по которой она ехала вчера, летит назад  под
колеса, словно наматываясь на катушку, и  чувствовала,  как  кровь  медленно
сочится из ее лона. Она понуро сидела в углу, глядя,  как  мчится  навстречу
земля - сосны  с  кустами  кизила  в  прогалинах;  осока;  поля,  зеленеющие
всходами хлопчатника,  замершие,  умиротворенные,  словно  воскресенье  было
свойством атмосферы, света и тени, - сидела плотно сжав ноги,  прислушиваясь
к горячему, несильному току крови, и тупо  повторяла  про  себя,  Кровь  еще
идет. Кровь еще идет.
     Стоял ясный, тихий день, ласковое утро, пронизанное невероятным майским
нежным сиянием, насыщенное  предвестием  полудня  и  жары,  высокие  пышные,
похожие на комки взбитых сливок  облака  плыли  легко,  словно  отражения  в
зеркале, тени их плавно проносились по шоссе. Весна была  запоздалой.  Белые
цветы на плодовых деревьях распустились, когда уже пробилась зеленая листва;
у них не было той ослепительной белизны, как в  прошлую  весну,  кизил  тоже
сперва покрылся листвой, а потом зацвел. Но  сирень,  глициния  и  багряник,
даже убогие магнолии никогда не бывали прекраснее, они сияли, источая острый
аромат, разносящийся  апрельскими  и  майскими  ветерками  на  сотни  ярдов.
Бугенвиллия на верандах расцвела огромными цветами, они  висели  в  воздухе,
словно воздушные шары, и Темпл, рассеянно и тупо глядящая на несущуюся  мимо
обочину, начала вопить.
     Вопль ее начался рыданием, он все усиливался  и  внезапно  был  прерван
рукой Лупоглазого. Выпрямись и положив ладони на бедра, она  вопила,  ощущая
едкий привкус его пальцев и чувствуя, как  кровоточит  ее  лоно,  а  машина,
скрежеща тормозами, виляла по гравию. Потом он схватил ее сзади  за  шею,  и
она замерла, открытый рот ее округлился, словно крохотная пустая пещера.  Он
затряс ее голову.
     - Закрой рот, - приказал Лупоглазый. - Закрой рот. - Стиснув ей шею, он
заставил ее замолчать. - Погляди на себя. Сюда.
     Свободной рукой он повернул  зеркальце  на  ветровом  стекле,  и  Темпл
взглянула на  свое  отражение,  на  сбившуюся  шляпку,  спутанные  волосы  и
округлившийся рот. Не отрываясь от зеркала, стала шарить в карманах  пальто.
Лупоглазый разжал пальцы, она достала пудреницу, открыла ее  и,  похныкивая,
уставилась в зеркальце. Под взглядом Лупоглазого припудрила лицо, подкрасила
губы, поправила шляпку, не переставая хныкать в крохотное зеркальце, лежащее
на коленях. Лупоглазый закурил.
     - Не стыдно тебе? - спросил он.
     - Кровь все течет, - заныла Темпл. - Я чувствую. Держа  в  руке  губную
помаду, она взглянула на него и снова
     открыла рот. Лупоглазый схватил ее сзади за шею.
     - Перестань, ну. Замолчишь?
     - Да, - прохныкала она.
     - Ну так смотри. Сиди тихо.
     Она убрала пудреницу. Он снова тронул машину.
     Дорога  начала  заполняться  спортивными  автомобилями   -   маленькими
запыленными "фордами" и "шевроле"; пронесся большой  лимузин  с  закутанными
женщинами и продуктовыми корзинками; проезжали грузовики, набитые  сельскими
жителями, лицом и одеждой напоминавшими тщательно вырезанных и  раскрашенных
деревянных кукол; время от времени встречались фургон  или  коляска.  Рощица
перед старой церквушкой на холме была полна привязанных упряжек, подержанных
легковых машин и грузовиков.
     Леса уступили место полям; дома стали встречаться все чаще.  Низко  над
горизонтом, над крышами  и  вершинами  редких  деревьев  висел  дым.  Гравий
сменился асфальтом, и они въехали в Дамфриз.
     Темпл стала озираться по сторонам, будто только проснулась.
     - Не надо сюда! - сказала она. - Я не могу...
     - А ну, замолчи, - приказал Лупоглазый.
     - Не могу... Может статься... - захныкала Темпл. - Я  голодна.  Не  ела
уже...
     - А, ничего ты не голодна. Потерпи, пока доедем до города.
     Она посмотрела вокруг бессмысленным, тусклым взглядом.
     - Тут могут оказаться люди...
     Лупоглазый свернул к заправочной станции.
     - Я не могу выйти, - хныкала Темпл. - Кровь еще течет, говорю же!
     - Кто велит тебе выходить? - Он сошел с подножки и посмотрел на нее.  -
Сиди на месте.
     Пройдя под взглядом  Темпл  по  улице,  Лупоглазый  зашел  в  захудалую
кондитерскую. Купил пачку сигарет и сунул одну в рот. Сказал продавцу:
     - Дай-ка мне пару плиток леденцов.
     - Какой марки?
     - Леденцов, - повторил Лупоглазый.
     На прилавке под стеклянным колпаком стояло  блюдо  с  бутербродами.  Он
взял один, бросил на прилавок доллар и направился к двери.
     - Возьмите сдачу, - сказал продавец.
     - Оставь себе, - бросил Лупоглазый. - Быстрей разбогатеешь.
     Возвращаясь, Лупоглазый увидел, что машина пуста. Остановился в  десяти
футах от нее и переложил бутерброд в левую руку, незажженная  сигарета  косо
нависала над его подбородком. Механик, вешавший шланг, увидел его  и  указал
большим пальцем на угол здания.
     За углом стена образовывала уступ. В  нише  стояла  замасленная  бочка,
наполовину заваленная обрезками металла и  резины.  Между  стеной  и  бочкой
сидела на корточках Темпл.
     - Он чуть не увидел меня! - прошептала  она.  -  Смотрел  прямо  в  мою
сторону!
     - Кто? - спросил Лупоглазый. Выглянул из-за угла. - Кто видел тебя?
     - Он шел прямо ко мне! Один парень. Из университета. Смотрел прямо...
     - Пошли. Вылезай...
     - Он смот...
     Лупоглазый схватил ее за руку. Темпл вжалась в угол и стала вырываться,
ее бледное лицо выглядывало из-за выступа стены.
     - Пошли, ну.
     Его рука легла ей сзади на шею и стиснула.
     - Ох, - сдавленно простонала Темпл. Казалось, он одной  рукой  медленно
поднимал ее на ноги. Других движений не было. Стоя бок о бок,  почти  одного
роста, они походили на знакомых, остановившихся скоротать время до того, как
идти в церковь.
     - Идешь? - спросил Лупоглазый. - Ну?
     - Не могу. Уже потекло по чулкам. Смотри.
     Темпл робким движением приподняла юбку, потом отпустила и  выпрямилась,
он опять  сдавил  ей  шею,  грудь  ее  вогнулась,  рот  беззвучно  открылся.
Лупоглазый разжал пальцы.
     - Пойдешь?
     Темпл вышла из-за бочки. Лупоглазый схватил ее за руку.
     - У меня все пальто измазано сзади, - заныла Темпл. - Посмотри.
     - Ничего. Завтра куплю тебе другое. Идем.
     Они пошли к машине. На углу Темпл вновь остановилась.
     - Хочешь еще, что ли? - прошипел он, не трогая ее. - Хочешь?
     Она молча пошла и села в машину. Лупоглазый взялся за руль.
     - Я принес тебе бутерброд. - Он вынул его из кармана и сунул ей в руку.
- Ну-ка бери. Ешь.
     Темпл покорно взяла и надкусила. Лупоглазый завел  мотор  и  выехал  на
мемфисское шоссе. Держа в руке надкушенный бутерброд, Темпл перестала жевать
и опять с безутешной детской гримасой собралась  завопить;  вновь  его  рука
выпустила руль и ухватила ее сзади за шею, она неподвижно сидела,  глядя  на
него, рот ее был открыт, на языке лежала полупрожеванная  масса  из  мяса  и
хлеба.
     Часам к трем пополудни они приехали в Мемфис. у крутого  подъема  перед
Мейн-стрит Лупоглазый  свернул  в  узкую  улочку  из  закопченных  каркасных
домиков с ярусами деревянных  веранд,  расположенных  на  голых  участках  в
некотором отдалении от дороги; здесь то и дело встречались одиноко растущие,
неизменно чахлые деревья - хилые магнолии со свисающими ветвями, низкорослые
вязы, рожковые деревья в сероватом, трупном цвету  -  между  ними  виднелись
торцы  гаражей;  на  пустыре  валялись  груды  мусора;  промелькнул  кабачок
сомнительного вида, за низкой дверью виднелась покрытая клеенкой стойка, ряд
табуретов, блестящий электрический кофейник и полный мужчина  с  зубочисткой
во рту, на миг возникший из темноты, будто скверная, зловещая, бессмысленная
фотография. Сверху, из-за ряда административных зданий, резко обозначавшихся
на фоне солнечного неба, легкий ветерок с реки доносил шум уличного движения
- автомобильные гудки, скрежет трамваев; в конце улицы словно по  волшебству
появился трамвай и с оглушительным  грохотом  скрылся.  На  веранде  второго
этажа негритянка в одном белье  угрюмо  курила  сигарету,  положив  руки  на
перила.
     Лупоглазый  остановился  перед  одним  из  грязных  трехэтажных  домов,
входная дверь его была скрыта чуть покосившимся  решетчатым  вестибюлем.  На
замусоренной  лужайке  носились  с  ленивым  и  каким-то  пошлым  видом  две
маленькие, пушистые, белые, похожие на гусениц  собачонки,  одна  с  розовой
лентой на шее, другая с  голубой.  Шерсть  их  блестела  на  солнце,  словно
вычищенная бензином.
     Позднее Темпл слышала, как они скулят и скребутся за  ее  дверью,  едва
негритянка-горничная отворяла дверь, они стремительно врывались  в  комнату,
тут же с тяжелым сопеньем взбирались на кровать и усаживались на колени мисс
Ребы,  вздымаясь  при  глубоких  вздохах  ее  Могучей  груди   и   облизывая
металлическую кружку, которую по ходу разговора она покачивала  в  унизанной
кольцами руке.
     - В Мемфисе любой скажет тебе, кто такая Реба  Ривертс.  Спроси  Любого
мужчину на улице, даже хоть фараона. У меня в этом  доме  бывали  крупнейшие
люди Мемфиса - банкиры, адвокаты, врачи - кто угодно. Два  капитана  полиции
пили у меня в столовой пиво, а сам комиссар проводил время наверху  с  одной
из девочек. Они напились допьяна, вломились к нему, а он там совсем  нагишом
танцует шотландский танец.  Пятидесятилетний  мужчина,  семи  футов  ростом,
с головой как земляной орех. Прекрасный был человек. Он меня  знал.  Все они
знают Ребу Риверс. Деньги здесь текли у них как вода. Они меня знают.  Я  ни
разу никого не подвела, милочка.
     Мисс Реба отхлебнула пива, тяжело дыша в  кружку,  другая  ее  рука,  в
кольцах с крупными желтыми бриллиантами, покоилась в пышных складках груди.
     Малейшее  ее  движение  сопровождалось  одышкой,   явно   несоразмерной
удовлетворению, которое оно могло доставить. Едва они вошли в дом, мисс Реба
принялась рассказывать Темпл о своей астме, с трудом поднимаясь впереди  них
по лестнице, тяжело ставя ноги в шерстяных шлепанцах, в  одной  руке  у  нее
были деревянные четки, в другой  -  кружка.  Она  только  что  вернулась  из
церкви, на ней была черная шелковая мантия и шляпка с яркими цветами; кружка
внизу запотела от холодного пива. Большие  бедра  ее  грузно  раскачивались,
собачки путались под ногами, а она неторопливо говорила через плечо хриплым,
пыхтящим, материнским голосом:
     - Лупоглазый правильно сделал, что привез тебя в этот дом, а не куда-то
еще, Я ему вот уже - сколько уж лет, голубчик,  я  стараюсь  подыскать  тебе
девушку? Считаю, что молодому человеку нельзя обходиться без девушки, как  и
без... - Тяжело дыша,  принялась  бранить  вертящихся  под  ногами  собачек,
остановилась и отпихнула их в сторону. - Пошли вниз, - приказала,  грозя  им
четками. Собачки, оскалив зубы, зарычали на нее пронзительным  фальцетом,  а
она, распространяя легкий запах пива, прислонилась к стене и приложила  руку
к груди, рот ее был распахнут, в глазах, когда ей не хватало дыхания, мерцал
скорбный ужас всего живого, массивная кружка поблескивала в полутьме, словно
матовое серебро.
     Узкая лестница поднималась чередой тусклых маршей, нависающих один  над
другим. На всех площадках свет, проникающий спереди из-за плотно  завешенных
дверей,  а  сзади  сквозь  прикрытые  ставнями  окна,  был  каким-то  вялым,
иссякшим, обессиленным, гаснущим - эта бесконечная вялость напоминала гнилое
болото, куда не доходят солнечный свет и оживленный  дневной  шум.  Ощущался
тяжелый  запах  беспорядочного  питания,  алкоголя,  и  Темпл,  даже  в   ее
неведении,  казалось,  что  ее  окружают  призрачная  смесь  нижнего  белья,
потаенные шорохи тел, несвежих  из-за  частых  соитий  и  извержений  по  ту
сторону глухих дверей, мимо которых они шли. Сзади возле  их  ног  пушистыми
бликами суетились  собачки,  постукивая  коготками  о  металлические  ленты,
крепящие к лестнице ковровую дорожку.
     Потом, лежа в постели с полотенцем, обернутым вокруг обнаженных  бедер,
Темпл слышала, как обе скулят и фыркают за дверью. Ее шляпка и пальто висели
на вбитых в дверь гвоздях. Платье и чулки валялись на стуле, ей  показалось,
что откуда-то доносится  мерное  хлюпанье  стиральной  доски,  и  она  вновь
заметалась, мучительно ища, куда бы спрятаться, как и  тогда,  когда  с  нее
снимали панталоны.
     - Ну-ну, - сказала мисс Реба. - У меня самой четыре дня шла кровь.  Это
ерунда. Доктор Куин остановит ее за  две  минуты,  а  Минни  все  выстирает,
выгладит, ты даже  ничего  не  заметишь.  Эта  кровь  принесет  тебе  тысячу
долларов, милочка.
     И подняла кружку, жесткие увядающие  цветы  на  ее  шляпке  закивали  в
мрачной здравице.
     - Несчастные мы девочки, - сказала она.  Опущенные  шторы,  испещренные
множеством трещин,
     будто старая кожа, чуть раскачивались от ветерка, несущего в комнату на
замирающих  волнах  шум   субботнего   движения,   праздничный,   негромкий,
мимолетный. Темпл неподвижно лежала в постели, вытянув ноги и закрывшись  до
подбородка  одеялом,  лицо  ее,  маленькое  и  бледное,   обрамляли   густые
разметавшиеся волосы. Мисс Реба, тяжело дыша,  опустила  кружку  и  хриплым,
негромким голосом стала объяснять Темпл, как той повезло.
     - Все девочки в округе вешались на Лупоглазого, милочка. Есть тут  одна
маленькая замужняя женщина, она частенько тайком  приходит  сюда,  так  даже
совала Минни двадцать пять долларов,  чтобы  только  привела  его  к  ней  в
комнату. Но думаешь, он хоть смотрит на кого-нибудь? На девочек,  что  имели
по сто долларов за ночь? Нет. Деньги у него текут  как  вода,  но,  думаешь,
хоть взглянет на кого? Разве что иной раз потанцует.  Я  всегда  знала,  что
Лупоглазый не свяжется с простой потаскушкой. Говорила им: та, что  сойдется
с Лупоглазым, будет ходить в  бриллиантах,  но,  говорила  я,  вам,  простым
потаскушкам, это не удастся, а Минни сейчас все выстирает, выгладит; ты даже
не узнаешь своих панталон.
     - Я не смогу снова надеть их, - прошептала Темпл. - Не смогу.
     - И не надо, раз не хочешь. Отдай Минни, хотя не знаю, что  ей  с  ними
делать, разве что...
     Собачки за дверью заскулили громче.  Послышались  приближающиеся  шаги.
Дверь отворилась. Вошла горничная-негритянка, неся поднос с бутылкой пива  и
стаканом джина, собачки вертелись у нее под ногами.
     - А завтра откроются магазины, и мы, как он велел нам, пойдем  с  тобой
за  покупками.  Я  всегда  говорила,  что  его  подружка  будет   ходить   в
бриллиантах; вот увидишь, если я не... - Она грузно  повернулась  и  подняла
кружку, когда собачки вспрыгнули на кровать, а потом к ней на колени, злобно
фыркая друг на друга. Их похожие  на  бусинки  глаза  сверкали  с  неистовой
свирепостью, приоткрытые пасти обнажали острые, как иглы, зубы.
     - Реба, - сказала мисс Реба, сгоняя их, -  пошла  вниз!  И  ты,  мистер
Бинфорд. - Их зубки защелкали возле ее рук. - Вот только укуси меня,  вот...
Поняла, мисс... Как тебя зовут, милочка? Я что-то не расслышала.
     - Темпл, - прошептала та.
     - Я спрашиваю имя, а не фамилию, милочка. У нас тут попростому.
     - Это имя. Темпл. Темпл Дрейк.
     - У тебя мальчишеское имя, да? Минни, выстирала ты вещи мисс Темпл?
     - Да, мэм, - ответила горничная. - Сейчас они сушатся за печкой.
     Она подошла с подносом, робко отпихивая собачек, а те хватали ее зубами
за ноги.
     - Хорошо отстирала?
     - Пришлось повозиться, - ответила Минни. - Эта кровь,  похоже,  труднее
всего...
     Темпл конвульсивным движением отвернулась и спрятала голову под одеяло.
Ощутила руку мисс Ребы.
     - Ну-ну. Будет. Вот, выпей-ка. За мое  здоровье.  Я  не  допущу,  чтобы
подружка Лупоглазого...
     - Не хоч