у, - ответила Темпл.
     - Ну-ну, - сказала мисс Реба. - Выпей, станет полегче.
     Она приподняла голову Темпл. Та вцепилась в одеяло у самого горла. Мисс
Реба поднесла стакан  к  ее  губам,  Темпл  выпила  и  снова  легла,  плотно
завернувшись в одеяло, над ним  были  видны  лишь  черные,  широко  открытые
глаза.
     - Держу пари, полотенце у тебя съехало, - сказала мисс Реба, кладя руку
на одеяло.
     - Нет, - прошептала Темпл. - Все в порядке. Оно на месте.
     И сжалась, съежилась; видно было, как ее ноги согнулись под одеялом.
     - Минни, ты звонила доктору Куину? - спросила мисс Реба.
     - Да, мэм. - Минни наполняла из бутылки кружку, по мере наполнения  там
поднималась  вялая  пена.  -  Он  говорит,  что  не  ходит  на   вызовы   по
воскресеньям.
     - А ты сказала, кто его вызывает? Сказала, что он нужен мисс Ребе?
     - Да, мэм. Он говорит, что не...
     - Иди, скажи этому су... Передай, что я... Нет,  постой.  -  Мисс  Реба
тяжело поднялась, - Ответить такое мне, хотя я могу трижды  посадить  его  в
тюрьму.
     Она заковыляла к двери, собачки суетились возле ее войлочных шлепанцев.
Горничная последовала за ней и прикрыла дверь. Темпл было слышно,  как  мисс
Реба бранит собачек, с  ужасающей  медлительностью  спускаясь  по  лестнице.
Потом все стихло.
     Шторы, тихо шелестя, легко трепетали на окнах. Темпл  услышала  тиканье
часов: Они  стояли  на  каминной  решетке,  покрытой  зеленой  гофрированной
бумагой.  Часы  были  из  раскрашенного  фарфора,  их  поддерживали   четыре
фарфоровые  нимфы.  Там  была  всего  одна  стрелка,  витая,   позолоченная,
находилась она  между  десятью  и  одиннадцатью,  придавая  остальной  части
циферблата недвусмысленное притязание, что он не имеет никакого отношения ко
времени.
     Темпл  поднялась  с  кровати.  Придерживая   обернутое   вокруг   бедер
полотенце, крадучись, направилась к двери, так напрягая слух, что  глаза  ее
почти ничего не видели. Наступили  сумерки;  в  тусклом  зеркале  -  светлом
прямоугольнике в темном конце комнаты - она мельком увидела свое  отражение,
похожее  на  тусклый  призрак,  бледную  тень,  движущуюся  с   запредельной
таинственностью тени.  Подошла  к  двери.  Сразу  же  послышалось  множество
противоречивых звуков, сливающихся в одну  угрозу,  она  принялась  неистово
шарить рукой по двери, нащупала  засов  и,  выпустив  полотенце,  задвинула.
Потом, отвернув лицо в сторону, подняла  полотенце,  побежала,  бросилась  в
постель, натянула одеяло до подбородка и замерла,  прислушиваясь  к  тайному
шепоту своей крови.
     В дверь долго стучали, но она не отвечала.
     - Это доктор, милочка, - хрипло пропыхтела мисс  Реба.  -  Иди  открой.
Будь умницей.
     - Не могу, - ответила Темпл,  голос  ее  звучал  слабо,  тихо.  -  Я  в
постели.
     - Иди открой. Доктор хочет  привести  тебя  в  порядок,  -  она  тяжело
дышала. - Господи, хоть бы еще раз вздохнуть полной грудью. Я вот  уже...  -
Темпл услышала, как под дверью возятся собачки. - Милочка.
     Темпл поднялась с кровати, придерживая полотенце.  Бесшумно  подошла  к
двери.
     - Милочка, - сказала мисс Реба.
     - Постойте там, - сказала Темпл. - Дайте мне вернуться в постель.
     - Вот молодчина, - похвалила мисс  Реба.  -  Я  знала,  что  она  будет
умницей.
     - Считайте до десяти, - сказала Темпл. -  Ну  что,  будете  считать?  -
спросила она сквозь дверь. Беззвучно отвела засов, повернулась и побежала  к
кровати, торопливо шлепая босыми ногами.
     Доктор был полноватым человеком с редкими вьющимися волосами. Его  очки
в роговой оправе нисколько не искажали глаз, словно в них не было линз  и он
косил их просто для вида. Темпл глядела на него, натянув одеяло до горла.
     - Прогоните их, - прошептала она. - Пусть они уйдут.
     - Ну-ну, - сказала мисс Реба. - Он приведет тебя в порядок.
     Темпл вцепилась в одеяло.
     - Если только маленькая леди позволит... - сказал доктор.  На  лбу  его
красовались залысины. В уголках рта  залегли  складки,  губы  были  полными,
красными, влажными. Карие, с металлическим блеском глаза за стеклами  очков,
напоминали крошечные велосипедные колеса на головокружительной скорости.  Он
протянул пухлую белую  руку  с  масонским  перстнем,  поросшую  до  середины
пальцев рыжеватым пушком. Прохладный воздух овеял нижнюю часть  тела  Темпл;
глаза ее были закрыты. Лежа на спине и стискивая ноги, она  начала  плакать,
безнадежно, смиренно, как ребенок в приемной дантиста.
     - Ну-ну, - сказала мисс Реба. - Еще глоток джина, милочка. Тебе  станет
легче.

     Потрескавшаяся штора, колеблясь, с легким шорохом о  раму,  впускала  в
комнату тусклые волны сумерек. Из-под шторы тягучими, словно дымовой сигнал,
струйками, вплывал  сизый  сумрак,  постепенно  сгущающийся  в  комнате.  На
фарфоровых нимфах часов  приглушенно  мерцали  гладкие  округлости:  колени,
локти, бока, руки и груди в положениях  чувственной  лености.  Уподобившееся
зеркалу стекло  однорукого,  словно  ветеран  войны,  циферблата,  казалось,
удерживало весь неподатливый свет, храня в своих  тихих  глубинах  застывший
жест уходящего времени. Половину  одиннадцатого.  Темпл  лежала  в  постели,
глядя на часы и думая о половине одиннадцатого.
     На ней была просторная ночная рубашка из  светло-вишневого  крепдешина,
черневшая на фоне постельного белья. Волосы, теперь уже расчесанные,  лежали
беспорядочной массой; лицо, шея и выпростанные из-под одеяла  руки  казались
серыми. После того как все ушли, она  какое-то  время  лежала,  укрывшись  с
головой. Ей было слышно, как  затворилась  дверь,.  как  они  спускались  по
лестнице, в тусклом коридоре мягкий несмолкающий  голос  доктора  и  тяжелое
дыхание мисс Ребы стали невнятными, потом затихли.  Тогда  она  соскочила  с
кровати, подбежала к двери, задвинула  засов,  побежала  назад,  укрылась  с
головой и лежала, пока не стало нечем дышать.
     Последний желтоватый свет лежал на потолке и верхней  части  стен,  уже
сливаясь с красным из-за частокола высотных зданий Мейн-стрит, чернеющих  на
фоне  закатного  неба.  Темпл  смотрела,   как   он   блекнет,   поглощаемый
непрерывными   колебаниями   шторы.   Она   видела,   как   остатки    света
сконденсировались  в  циферблате  и  его  круг  из  отверстия   в   потемках
превратился в диск, висящий в пустоте, в первобытном  хаосе,  а  потом  -  в
кристальный  шар,  вмещающий  в   своих   недвижных,   загадочных   глубинах
упорядоченный хаос непостижимого темного мира, старые раны, бешено  кружась,
уносились с его изрубцованных боков во мрак, где таились новые бедствия.
     Темпл  думала  о  половине  одиннадцатого.  В это  время  все   девушки
одевались к танцам, кроме пользующихся  наибольшим  успехом  и  не  боящихся
опоздать. Воздух бывал насыщен паром после недавнего купания, в лучах света,
словно мякина на чердаке амбара,  кружилась  пудра,  они  разглядывали  друг
друга, сравнивали, болтали, было бы хуже или нет, если выйти  на  публику  в
таком виде. Многие помалкивали, главным образом коротконогие.  Некоторые  из
них были недурны собой, но все же  отмалчивались.  Почему  -  не  объясняли.
Самая  неприглядная  из  всех  заявила,  что  парни  находят  всех   девушек
уродливыми, если они не одеты. Сказала, что Змий несколько дней видел Еву  и
не обращал на нее внимания, пока Адам не заставил ее надеть фиговый  листок.
"Откуда ты знаешь?" - спросили ее, и она сказала, что Змий  был  там  раньше
Адама, потому что его первого изгнали из рая;  он  все  время  был  там.  Но
девушки имели в виду не это и  спрашивали:  "Откуда  ты  знаешь?",  и  Темпл
вспомнила,  как  та  попятилась  к  туалетному  столику,  а  все  остальные,
причесанные, с пахнущими ароматным мылом плечами,  окружили  ее  кольцом,  в
воздухе плавала пудра, взгляды их были словно ножи, и казалось, на  ее  теле
видны места, которых взгляды касались, глаза девушки на некрасивом лице были
решительны, испуганны и дерзки, все приставали к ней:  "Откуда  ты  знаешь",
пока она не сказала, а потом подняла руку и поклялась, что с ней  это  было.
Тут самая юная повернулась и выбежала. Заперлась в уборной, и  было  слышно,
как ее там рвет.
     Темпл  подумала  о  половине  одиннадцатого  утра.  Воскресенье,   пары
неторопливо идут к церкви. Глядя на еле видный  застывший  жест  часов,  она
вспомнила, что еще воскресенье, то самое воскресенье. Может быть,  на  часах
половина одиннадцатого утра, та самая половина  одиннадцатого.  Тогда  я  не
здесь, подумала она. Это не я. Я в университете.  У  меня  свидание  с...  и
стала припоминать,  с  кем  же  из  студентов  она  должна  встретиться.  Но
вспомнить не смогла. Все свидания она записывала в шпаргалке по латыни, и не
приходилось вспоминать, с кем они назначены. Едва она успевала  одеться,  за
ней кто-нибудь заходил. Значит, надо встать и одеться, сказала она, глядя на
часы.
     Темпл встала и неторопливо прошлась по комнате. Взглянула на циферблат,
но,  хотя  там   ей   были   видны   беспорядочно   трепещущие,   искаженные
геометрические миниатюры света и тени, себя  она  не  видела.  Из-за  ночной
рубашки, подумала она, глядя на свои руки, на грудь,  проглядывающую  из-под
слившегося  с  темнотой  одеяния,  на  белые  пальцы  ног,  попеременно   то
появляющиеся, то исчезающие на ходу.
     В комнате еще сохранялось немного света.  Темпл  заметила,  что  слышит
тиканье своих часиков; слышит вот уже  долгое  время.  Обнаружила,  что  дом
полон приглушенных звуков, проникающих в комнату невнятно, словно бы издали.
Где-то негромко и пронзительно зазвенел звонок;  кто-то  в  шуршащем  платье
поднимался по лестнице. Ноги прошаркали  мимо  двери,  поднялись  на  другую
лестницу и  затихли.  Темпл  прислушалась  к  тиканью  часиков.  Под  окном,
заскрежетав   шестернями,   тронулась   машина.   Снова   зазвенел   звонок,
пронзительный и долгий. Она заметила, что в комнату проникает слабый свет от
уличного фонаря. Потом поняла, что уже ночь и тьма снаружи  полна  городских
шумов.
     Темпл услышала, как собачки карабкаются по лестнице.  Они  подбежали  к
двери и замерли, стало удивительно тихо; так тихо, что она почти видела, как
они сидят в темноте, прижавшись к стене, и смотрят на лестницу. Одну из  них
зовут Мистер какой-то, думала Темпл, ожидая услышать на лестнице  шаги  мисс
Ребы. Но то оказалась  не  мисс  Реба;  они  приближались  слишком  легко  и
размеренно. Дверь отворилась; собачки ворвались двумя бесформенными пятнами,
бросились под кровать и, поскуливая, спрятались там,
     - Эй, кудлатые! - послышался голос Минни. - Из-за вас я все расплескаю.
     Зажегся свет. Минни держала в руках поднос.
     - Принесла вам ужин, - сказала она. - А куда делись собачки?
     - Под кровать, - ответила Темпл. - Я не хочу. Минни подошла и поставила
поднос на кровать, ее милое лицо было понимающим и безмятежным.
     -  Хотите,  я...  -  сказала  она,  протягивая   руку.   Темпл   быстро
отвернулась. Она слышала,  как  Минни  опустилась  на  колени  и  выманивает
собачек, а те огрызаются с воющим астматическим рычаньем и щелкают зубами.
     - Вылезайте же, ну, - сказала Минни. - Они знают, что  выделывает  мисс
Реба, когда напьется. Эй, мистер Бинфорд!
     Темпл приподняла голову.
     - Мистер Бинфорд?
     - Он с голубой лентой, - ответила Минни. Наклонясь, она замахнулась  на
собачек. Рыча и щелкая зубами, они в безумном  ужасе  прижались  к  стене  у
изголовья кровати.
     - Мистер Бинфорд был мужчиной мисс Ребы, Был хозяином здесь одиннадцать
лет, два года назад он помер. На другой день мисс Реба купила этих  собачек,
назвала одну Мистер Бинфорд, другую - Мисс Реба. Как только она побывает  на
кладбище, то начинает пить, как сегодня вечером, и тогда им обеим приходится
удирать. Мистер Бинфорд уже это понял. Прошлый раз она выбросила его из окна
верхнего этажа,  потом  спустилась,  вытащила  из  шкафа  все  вещи  мистера
Бинфорда и пошвыряла на улицу все, кроме того, в чем его похоронили.
     - А, - сказала Темпл. -  Неудивительно,  что  они  перепугались.  Пусть
остаются здесь. Они мне не мешают.
     - Придется оставить. Мистер Бинфорд теперь ни за что не вылезет оттуда.
- Минни поднялась и глянула на Темпл. - Ешьте ужин, - сказала она. -  Я  вам
потихоньку прихватила и джина.
     - Не хочу, - сказала Темпл, отворачиваясь. Она слышала, как Минни вышла
из комнаты. Дверь тихо закрылась. Собачки под  кроватью  жались  к  стене  в
цепенящем, неистовом ужасе.
     Посреди потолка висела лампа, абажур из гофрированной  бумаги  потемнел
там, где его касалось горячее стекло. Пол был покрыт узорным бордового цвета
ковром, прикрепленным металлическими лентами, на оливковых стенах висели две
литографии в рамках. С обоих окон  свисали  занавеси  из  машинного  кружева
пыльного цвета, похожие на подвешенные за край полосы пыли. Вся комната была
пропитана атмосферой старой дешевой благопристойности; в  волнистом  зеркале
дешевого  лакированного  шкафа,  словно  в  застоявшемся  пруду,   казалось,
сохранялись иссякшие тени чувственных жестов и мертвых страстей. В  углу  на
прибитой поверх ковра выцветшей  исцарапанной  клеенке  стоял  умывальник  с
разрисованным цветами бачком, кувшином и  вешалкой  для  полотенец;  за  ним
стояло помойное ведро, тоже обернутое гофрированной бумагой.
     Собачки под кроватью не издавали ни звука. Темпл легонько пошевелилась;
сухой скрип пружин матраца замер в ужасающей  тишине,  которую  они  боялись
нарушить.  Темпл  задумалась  о  них,   бесформенных,   лохматых;   злобных,
раздражительных, испорченных, пустое  однообразие  беспечного  существования
которых внезапно сменялось непостижимыми мгновеньями ужаса и  страха  смерти
от тех самых рук, что символизировали гарантированное спокойствие их жизни.
     Дом был полон звуков. Далекие, едва слышные, они доходили  до  Темпл  с
оттенком пробуждения, воскресения, словно дом спал и с наступлением  темноты
пробудился. Она услышала что-то похожее  на  взрыв  пронзительного  женского
смеха.  С  подноса  поднимались  ароматные  пары.  Она  повернула  голову  и
взглянула на него, на прикрытые и неприкрытые тарелки из  толстого  фарфора.
Посередине стоял стакан прозрачного джина, лежали пачка  сигарет  и  коробок
спичек. Темпл приподнялась, опираясь  на  локоть  и  придерживая  сползающую
рубашку. Сняла с тарелок салфетки: большой кусок мяса с картофелем и зеленым
горошком; булочки; розоватая масса, которую она каким-то образом  -  видимо,
методом исключения - определила  как  сладкое.  Снова  подтянула  сползающую
рубашку, вспоминая обеды в университете под веселый шум голосов  и  звяканье
вилок; отца и братьев за ужином  дома;  вспомнила  о  том,  что  эта  ночная
рубашка не ее, и о словах мисс Ребы, что завтра они пойдут за покупками, А у
меня всего два доллара, подумала она.
     Поглядев на еду, Темпл почувствовала, что ей совсем  не  хочется  есть,
даже неприятно смотреть на нее. Подняла стакан и выпила все до дна, лицо  ее
скривилось, она поставила стакан и торопливо отвернулась от подноса,  ощупью
ища сигареты. Зажигая спичку, снова взглянула  на  поднос,  осторожно  взяла
пальцами ломтик картофеля и съела. Держа в руке незажженную сигарету,  съела
еще один. Потом отложила сигарету, взяла нож, вилку и принялась есть,  то  и
дело поправляя сползающую с плеча рубашку.
     Поев, Темпл закурила. Вновь послышался звонок, потом другой,  несколько
иной  тональности.  Сквозь  пронзительную  трескотню  женского  голоса   она
услышала, как хлопнула дверь. Двое поднялись  по  лестнице  и  прошли  мимо;
откуда-то донесся рокочущий голос мисс Ребы. Темпл стала прислушиваться к ее
медленному, трудному подъему по ступеням. И не сводила глаз с двери, наконец
дверь распахнулась, и на пороге появилась мисс Реба с кружкой в руке, теперь
уже одетая в пышное домашнее платье и вдовью шляпку  с  вуалью.  Она  вошла,
неслышно ступая в пестрых войлочных шлепанцах. Собачки под  кроватью  дружно
издали сдавленный вой беспредельного отчаяния.
     Платье, расстегнутое на спине, мешковато свисало с плеч мисс Ребы. Одна
ее рука в кольцах лежала на груди, другая высоко поднимала кружку.  Усеянный
золотыми коронками рот жадно ловил воздух.
     - О Господи, Господи, - вздохнула она. Собачки выскочили из-под кровати
и, неистово скрежеща коготками, бросились к двери. Когда они пробегали мимо,
мисс Реба повернулась и швырнула в  них  кружкой.  Ударясь  о  косяк  двери,
кружка с жалобным стуком запрыгала к стене. Мисс Реба со свистом  вздохнула,
держась за грудь. Подошла к кровати и поглядела на Темпл сквозь вуаль.
     - Мы были счастливы, как два голубка, - всхлипнула она,  задыхаясь,  на
груди неторопливыми яркими вспышками мерцали кольца. - А  потом  он  умер  у
меня на руках.
     Мисс Реба со свистом вздохнула, рот ее был широко  открыт,  подчеркивая
скрытое мучение ее закупоренных легких,  глаза  были  светлыми,  круглыми  и
выпуклыми от натуги.
     - Как два голубка, - прорычала она хриплым, сдавленным голосом.

     Время нагнало застывший жест за кристаллом часов: часики Темпл, лежащие
на столике возле кровати, показывали половину  одиннадцатого.  Вот  уже  два
часа она безмятежно лежала, ловя  доносящиеся  звуки.  Голоса  снизу  теперь
долетали до нее отчетливо. Одиноко лежа в затхлой  комнате,  Темпл  какое-то
время прислушивалась к ним. Потом заиграло механическое пианино.  Под  окном
то и дело раздавался визг тормозов; однажды снизу и сверху  послышались  два
ожесточенно спорящих голоса.
     Темпл услышала, как двое - мужчина и женщина - поднялись по лестнице  и
вошли в соседнюю комнату. Вслед за ними с трудом вскарабкалась мисс  Реба  и
прошла мимо ее двери.  Лежа  с  застывшим  взглядом  расширенных  глаз,  она
слышала,  как  мисс  Реба  кричит  в  соседнюю  дверь  и  барабанит  по  ней
металлической кружкой. Мужчина и женщина  за  дверью  вели  себя  совершенно
тихо, так тихо, что Темпл снова вспомнила о собачках, о том, как они  жались
к стене в оцепенелом неистовстве ужаса и  отчаяния.  Прислушалась  к  голосу
мисс Ребы, хрипло кричащей в глухую дверь. Он замер было в  тяжелой  одышке,
потом снова  разразился  грубой  непристойной  мужской  руганью.  Женщина  и
мужчина за стеной не издали ни звука.  Темпл  лежала,  глядя  на  стену,  за
которой опять раздался голос мисс Ребы,  сопровождаемый  стуком  кружкой  по
двери.
     Как отворилась дверь ее  комнаты,  Темпл  не  заметила.  Лишь  случайно
глянув в ту сторону,  она  увидела,  что  там  неизвестно  как  долго  стоит
Лупоглазый в заломленной набок шляпе. По-прежнему  совершенно  беззвучно  он
вошел, прикрыл дверь, задвинул засов и медленно  направился  к  кровати.  По
мере того, как он приближался, Темпл, натянув  одеяло  до  подбородка  и  не
сводя с него испуганных глаз, все глубже  вжималась  в  постель.  Лупоглазый
подошел и встал, глядя  на  нее.  Темпл  медленно  скорчилась  в  раболепном
страхе, униженно сознавая себя до того обособленной, будто  ее  привязали  к
церковному  шпилю.  Усмехнулась  Лупоглазому,  рот  ее  застыл   в   кривой,
заискивающей, белозубой гримасе.
     Когда Лупоглазый коснулся ее, Темпл начала всхлипывать.
     - Нет-нет, - прошептала  она,  -  он  сказал,  мне  сейчас  нельзя,  он
сказал...
     Лупоглазый  сдернул  одеяло  и  отшвырнул  в  сторону.   Темпл   лежала
неподвижно, выставив руки  ладонями  вверх,  плоть  ее  бедер  под  рубашкой
панически втягивалась  внутрь,  подобно  испуганным  людям  в  толпе.  Когда
Лупоглазый протянул руку, ей показалось, что он  хочет  ударить.  Не  отводя
глаз от его лица, она увидела, что  оно  подергивается  и  кривится,  как  у
собирающегося заплакать ребенка, услышала, что  он  издает  какой-то  ноющий
звук. Лупоглазый ухватил ее за вырез рубашки. Темпл перехватила его запястья
и заметалась из стороны в сторону, открывая рот, чтобы закричать. Его ладонь
зажала ей рот, и, держа его  руку,