сверкающими бриллиантами; почтенные особы напоминали домохозяек
на воскресной прогулке.
     Комната загудела резкими, приглушенными  голосами.  Официанты  носились
туда-сюда, высоко поднимая ненадежные подносы, белые куртки и черные рубашки
придавали им сходство с  фотографическими  негативами.  Владелец,  лысый,  с
огромным  бриллиантом  в  черном  галстуке,  ходил  от  стола  к   столу   в
сопровождении вышибалы - грузного, мускулистого человека с круглой  головой,
казалось, готового вырваться из смокинга, будто из кокона.
     В отдельном кабинете на покрытом черным  крепом  столе  стояла  большая
чаша пунша, там плавали лед и нарезанные фрукты.  Возле  нее  сидел  толстый
человек в измятом зеленом костюме, на руки  с  черными  ногтями  свисали  из
рукавов грязные манжеты.  Затертый  воротничок  морщился  на  шее,  стянутой
засаленным черным галстуком, закрепленным булавкой с фальшивым  бриллиантом.
Лицо его блестело от пота, он  хриплым  голосом  уговаривал  толпу,  стоящую
возле чаши:
     - Давайте, давайте. Юджин угощает. Платить ничего не надо. Подходите  и
пейте. Лучшего парня, чем он, на свете не было.
     Люди пили, отходили, их место занимали другие  с  протянутыми  чашками.
Время от времени появлялся официант с фруктами и льдом и опускал их в  чашу;
Юджин доставал из чемодана под столом  новые  бутылки  и  выливал  туда  же;
затем, отирая рукавом пот, возобновлял хозяйским тоном свой хриплый монолог.
     - Давайте, давайте. Юджин угощает всех. Я просто-напросто бутлегер,  но
лучшего друга, чем я, у него не было.  Подходите,  пейте.  Этого  добра  еще
хватит.
     Из танцевального зала  послышались  звуки  настраиваемых  инструментов.
Люди потянулись туда и стали рассаживаться. На эстраде находился оркестр  из
отеля в центре города, музыканты были  в  смокингах.  Владелец  и  еще  один
человек совещались с руководителем.
     - Пусть исполнят что-нибудь  джазовое,  -  предложил  тот,  что  был  с
владельцем. - Никто так не любил танцевать, как Рыжий.
     - Нет-нет, - возразил владелец. - Юджин накачал всех дармовой выпивкой,
они бросятся танцевать. Это будет неприлично.
     - А что, если "Голубой Дунай"? - спросил руководитель.
     - Нет-нет, никаких блюзов, - сказал владелец.  -  В  этом  гробу  лежат
останки.
     - Это не блюз, - сказал руководитель.
     - А что же? - спросил другой.
     - Вальс. Штрауса.
     - Иностранца? - сказал второй. - Черта с два.  Рыжий  был  американцем.
Насчет вас не знаю, но он  был.  Неужели  не  знаете  ничего  американского?
Играйте "Я не могу дать тебе ничего, кроме любви". Ему нравилась эта вещь.
     - А они все кинутся танцевать? - сказал владелец.  Взглянул  в  сторону
столов, где уже раздавались пронзительные женские голоса. - Начните лучше  с
"Ближе, мой Бог, к Тебе", - сказал он, - и отрезвите их чуть-чуть. Я говорил
Юджину, что рискованно так рано  подавать  пунш.  У  меня  было  предложение
повременить, пока не тронемся в путь. Но можно было догадаться, что  кому-то
потребуется  превратить  похороны  в  карнавал.   Начните   торжественно   и
продолжайте в том же духе, пока я не подам знак.
     - Рыжему это не понравилось бы, - сказал второй. - И ты это знаешь.
     - Тогда пусть отправлялся бы в другое место, -  сказал  владелец.  -  Я
просто оказываю услугу. У меня не похоронная контора.
     Оркестр заиграл "Ближе, мой Бог,  к  Тебе".  Публика  утихла.  В  дверь
вошла, пошатываясь, женщина в красном платье.
     - Ого, - сказала она. - Прощание с Рыжим. Он будет в аду раньше, чем  я
доберусь до Литтл-Рока.
     - Ш-шш, - пронеслось по залу.  Женщина  плюхнулась  на  стул.  К  двери
подошел Юджин и стоял, пока музыка не стихла.
     Давайте, люди, - завопил он, раскинув руки широким,  щедрым  жестом,  -
идите, пейте! Юджин угощает. Чтобы через десять минут не осталось  здесь  ни
единой сухой глотки, ни единого сухого глаза!
     Сидящие сзади потянулись к двери. Владелец подскочил и  замахал  руками
оркестрантам. Корнетист поднялся и заиграл "В Твоем раю", но толпа из задней
части зала продолжала утекать  в  дверь,  возле  которой  размахивал  руками
Юджин. Две пожилые женщины в шляпках с цветами тихо плакали.
     Все толпились и шумели вокруг иссякающей чаши.  Из  танцевального  зала
доносилась звучная игра кларнета. Двое грязных молодых людей  с  монотонными
выкриками "Дорогу. Дорогу" протолкались к столу. Открыв чемоданы, они  стали
выставлять на стол бутылки, а Юджин, уже откровенно плачущий, откупоривал их
и выливал в чашу.
     - Подходите, пейте. Будь Рыжий мне даже сыном, я не мог бы  любить  его
больше, - хрипло кричал он, возя рукавом по лицу.
     К столу протиснулся официант с миской льда и фруктов и стал высыпать их
в чашу.
     - Что ты делаешь, черт возьми? - напустился на него  Юджин.  -  На  кой
здесь эта дрянь! А ну, пошел отсюда.
     - Ры-ы-ыжий! - орали  все,  сжимая  стаканы,  а  Юджин,  выбив  из  рук
официанта миску с фруктами, снова принялся лить виски в  чашу,  расплескивая
его на руки и в  протянутые  стаканы.  Оба  парня  лихорадочно  откупоривали
бутылки.
     В  дверях,  словно  бы  занесенный  медными  звуками  музыки,  появился
обеспокоенный владелец и замахал руками.
     - Послушайте, - крикнул он, - давайте  кончать  музыкальную  программу.
Она стоит нам денег.
     - Ну и черт с ним, - закричали в ответ.
     - Чьих денег?
     - Кому какое дело?
     - Чьих денег?
     - Кто там жадничает? Я  заплачу.  Клянусь  Богом,  я  оплачу  ему  двое
похорон.
     - Люди! Люди! - кричал владелец. - Понимаете, что в этом зале останки?
     - Чьих денег?
     - Остатки? - возмутился Юджин. - Остатки? - повторил  он  прерывающимся
голосом. - Кто-то хочет оскорбить меня...
     - Ему жаль денег Рыжего.
     - Кому?
     - Джо, дешевому сукину сыну.
     - Раз так, давайте перенесем похороны. Это не единственное заведение  в
городе.
     - Перенесем Джо.
     - Уложим этого сукина сына в гроб. Пусть будет двое похорон.
     - Остатки? Остатки? Кто-то хочет...
     - Уложим сукина сына в гроб! - пронзительно завопила женщина в красном.
Все бросились к двери, где стоял, размахивая руками,  владелец,  сквозь  рев
толпы раздался его пронзительный вопль, он повернулся и побежал.
     В главном зале пел  приглашенный  из  варьете  мужской  квартет.  Певцы
слаженно выводили колыбельную  песню  "Мой  сыночек".  Все  сидящие  пожилые
женщины плакали. Официанты принесли им пунша, и они, плача, держали  стаканы
в пухлых, с кольцами, руках.
     Оркестр заиграл снова. Женщина в красном, пошатываясь, вошла в зал.
     - А ну, Джо, - заорала она,  -  открывай  игру!  Убери  к  черту  этого
жмурика и открывай игру!
     Какой-то мужчина попытался ее урезонить; она  обрушила  на  него  взрыв
непристойной брани, потом подошла к покрытому черным крепом столу и швырнула
на пол венок. Владелец, сопровождаемый вышибалой, бросился к  ней.  Схватил,
когда она поднимала другой. Тот, кто пытался урезонить ее, вмешался, женщина
пронзительно выругалась и, не разбирая,  стала  колотить  их  обоих  венком.
Вышибала схватил мужчину за руку; тот  вырвался,  бросился  на  вышибалу  и,
опрокинутый ударом кулака, отлетел на  середину  зала.  Вмешались  еще  трое
мужчин. Упавший поднялся, и все они вчетвером бросились на вышибалу.
     Вышибала сбил первого с ног,  увернулся  и  с  невероятным  проворством
выскочил в главный зал. Там играл оркестр. Его тут  же  заглушило  внезапное
столпотворение, треск стульев и крики. Вышибала обернулся и встретил  натиск
четверых мужчин. Они сцепились; еще один отлетел и проехал на спине по полу;
вышибала отскочил. Затем  повернулся  и  бросился  на  них;  завертясь,  они
отлетели к гробу и ударились о него. Оркестр перестал  играть,  музыканты  с
инструментами взобрались на стулья. Венки разлетелись; гроб зашатался.
     - Держите! - раздался чей-то голос.
     Люди бросились вперед, но гроб тяжело рухнул на пол и распахнулся. Труп
медленно, спокойно вывалился и замер, лицо его оказалось внутри венка.
     - Играйте что-нибудь! - закричал владелец, потрясая руками. -  Играйте!
Играйте!
     Когда труп подняли, на нем  повис  венок,  вонзившийся  скрытым  концом
проволоки  в  щеку.  С  головы  свалилась  кепка,  обнажив  маленькое  синее
отверстие посреди лба. Оно было аккуратно залеплено воском и  закрашено,  но
воск вылетел и потерялся. Найти его  не  смогли,  но,  отстегнув  кнопку  на
козырьке, удалось натянуть кепку до самых глаз.

     Когда похоронный кортеж достиг центра города, к нему присоединилось еще
несколько машин. За катафалком  следовало  шесть  туристских  "паккардов"  с
открытым верхом, наполненных цветами, за рулем сидели  водители  в  ливреях.
Выглядели машины совершенно одинаково, они принадлежали  к  тому  типу,  что
сдается напрокат лучшими агентствами. За  "паккардами"  следовал  целый  ряд
такси,  родстеров,  седанов,  увеличивающийся,   пока   процессия   медленно
двигалась по тесным улицам, где из-под опущенных штор  выглядывали  лица,  к
главной магистрали, ведущей из города к кладбищу.
     На  авеню  катафалк   увеличил   скорость,   процессия   стала   быстро
растягиваться. Вскоре такси и частные машины начали разъезжаться. На  каждом
перекрестке они сворачивали в  стороны,  и  наконец  с  катафалком  остались
только "паккарды", в которых не было никого,  кроме  водителей.  Улица  была
широкой, уже пустынной, с белой чертой посередине,  уходящей  в  асфальтовую
пустоту. Вскоре катафалк развил сорок миль в час, потом  сорок  пять,  потом
пятьдесят.
     Одно из такси подъехало к воротам мисс Ребы. Вышла она,  за  ней  тощая
женщина в  скромной,  строгой  одежде,  с  золотым  пенсне  на  носу,  потом
невысокая пухлая женщина в шляпке с плюмажем, уткнувшаяся носом в платок,  и
маленький круглоголовый мальчик лет пяти или шести. По  пути  к  решетчатому
вестибюлю женщина с платком устало всхлипывала. Собачки  за  дверью  подняли
визг. Когда Минни открыла  дверь,  они  бросились  к  ногам  мисс  Ребы.  Та
отшвырнула их пинками. Оживленно лая, они снова бросились к ней,  она  снова
отшвырнула их с такой силой, что они глухо ударились о стену.
     - Входите, входите, - пригласила мисс Реба, приложив руку  к  груди.  В
доме женщина с платком громко зарыдала.
     - Как мило он выглядел! - всхлипывала она. - Как мило выглядел!
     - Ну-ну, - сказала мисс Реба, ведя женщин к себе в комнату. -  Пойдемте
выпьем пива, вам станет легче. Минни!
     Женщины вошли в комнату, где стояли шкаф с украшениями, сейф,  ширма  и
задрапированный черным портрет.
     - Садитесь, садитесь, - выдохнула мисс  Реба,  придвигая  кресла.  Села
сама и с трудом нагнулась к ногам.
     - Дядя Бад, голубчик, - сказала плачущая женщина, утирая слезы,  -  иди
расшнуруй ботинки мисс Ребе.
     Мальчик на ощупь развязал шнурки и снял ботинки.
     - Еще б ты, голубчик, вынул мне из-под кровати  шлепанцы,  -  попросила
мисс Реба.
     Мальчик достал шлепанцы. Вошла Минни, за ней вбежали собачки. Они сразу
же бросились к мисс Ребе и принялись теребить только что снятые ботинки.
     - Пошли вон! - сказал мальчик, ударив одну из них. Собачка,  огрызаясь,
защелкала зубами, глаза ее злобно вспыхнули. Мальчик отпрянул.
     - Цапнешь еще, сучье отродье.
     - Дядя Бад! - возмутилась пухлая женщина,  ее  круглое  лицо,  покрытое
жировыми складками и залитое слезами, с негодующим изумлением  обернулось  к
мальчику, над головой заколыхался плюмаж. Голова дяди Бада  была  совершенно
круглой, нос усеивали крупные веснушки, напоминающие пятна на тротуаре после
сильного дождя. Другая женщина сидела, чопорно выпрямясь, с  золотым  пенсне
на  цепочке  и  аккуратно  причесанными,  тронутыми  сединой  волосами.  Она
походила на учительницу.
     - Подумать только! - сказала пухлая. -  Просто  не  знаю,  как  он  мог
набраться таких словечек на арканзасской ферме.
     - Гадостей они набираются где угодно, - заметила мисс Реба.
     Минни поставила перед ними поднос с тремя  запотевшими  кружками.  Дядя
Бад глядел своими васильковыми глазами, как женщины берут их.  Пухлая  снова
заплакала.
     - Он так мило выглядел! - всхлипнула она.
     - Все там будем, - сказала мисс Реба. - Ну, пусть это случится нескоро.
- И  подняла  кружку.  Пухлая  перестала  плакать;  обе  гостьи  с  чопорной
благопристойностью отерли губы. Тощая  манерно  отвернулась  и,  прикрывшись
ладошкой, кашлянула.
     - Какое хорошее пиво, - похвалила она.
     - Правда ведь? - подхватила  пухлая.  -  Я  всегда  говорю,  это  самое
большое удовольствие, какое я получаю, заходя к мисс Ребе.
     Они заговорили жеманно, с благопристойными недомолвками, слегка вздыхая
в знак согласия. Мальчик лениво подошел к  окну  и  заглянул  под  опущенную
штору.
     - Долго он пробудет у вас, мисс Миртл? - спросила мисс Реба.
     - Только до  субботы,  -  ответила  пухлая.  -  Потом  вернется  домой.
Неделька-другая у меня для него хорошая смена обстановки. Да  и  мне  с  ним
веселее.
     - Дети - это такое утешение, - изрекла тощая.
     - Да, - согласилась мисс Миртл. - Мисс Реба, живут еще у  вас  те  двое
славных молодых людей?
     - Живут, - ответила та. - Но,  пожалуй,  придется  им  отказать.  Я  не
особенно благодушна, только незачем помогать молодым людям  узнавать  раньше
времени гадости этого мира. Мне уже пришлось запретить  девочкам  бегать  по
дому нагишом, а им это не нравится.
     Женщины снова стали пить, гостьи держали кружки  чинно,  с  изяществом,
мисс Реба сжимала свою словно оружие, другая  ее  рука  утонула  в  складках
груди.
     - Кажется, внутри у меня все пересохло, -  указала  она,  ставя  пустую
кружку на стол. - Леди, может, еще по одной?
     Те церемонно забормотали.
     - Минни! - крикнула мисс Реба. Негритянка  подошла  и  вновь  наполнила
кружки.
     - Право же, мне очень неловко, - сказала мисс Миртл. - Но у  мисс  Ребы
такое хорошее пиво. И притом сегодня у нас не очень-то приятный день.
     - Просто удивляюсь, что он не оказался еще неприятнее, -  сказала  мисс
Реба. - Надо ж было Юджину раздать столько дармовой выпивки.
     - Должно быть, это стоило немалых денег, - заметила тощая.
     - Согласна с вами, - сказала мисс Реба. - А кто получил от  этого  хоть
что-нибудь? Скажите-ка мне. Если не  считать  привилегии  принимать  у  себя
толпу гуляк, не платящих ни цента?
     Она  поставила  кружку  на  столик  возле  кресла.  Потом  вдруг  резко
обернулась и взглянула на нее. Дядя Бад уже стоял за  креслом,  наклонясь  к
столику.
     - Ты не заглядывал ко мне в кружку, а, мальчик? - спросила мисс Реба.
     - Ну, дядя Бад, - сказала мисс Миртл. - И не стыдно  тебе?  Доходит  до
того, скажу я вам, что мне страшно брать его с  собой.  В  жизни  не  видела
мальчишки, чтобы так тянулся к пиву. Выйди на улицу, поиграй. Иди, иди.
     - Да, мэм, - сказал дядя Бад. Он пошел,  направляясь  неизвестно  куда.
Мисс Реба допила пиво, поставила кружку на место и поднялась.
     - Поскольку мы все сегодня  расстроены,  -  сказала  она,  -  может,  я
уговорю вас выпить по глоточку джина?
     - Нет, право же, - сказала мисс Миртл.
     - Мисс Реба на редкость гостеприимна, - заявила тощая.  -  Мисс  Миртл,
сколько раз вы слышали это от меня?
     - Не могу сказать, милочка, - ответила та.
     Мисс Реба скрылась за ширмой.
     - Мисс Лоррейн, видели вы когда-нибудь такой жаркий  июнь?  -  спросила
мисс Миртл.
     - Ни разу, - ответила тощая. Лицо мисс Миртл сморщилось снова. Поставив
кружку, она принялась искать платок.
     - Опять на меня нашло, - сказала она, - и как пели "Мой сыночек", и все
такое прочее. Он так мило выглядел, - всхлипнула она.
     - Ну-ну, - сказала мисс Лоррейн. - Выпейте  чуточку  пива.  Вам  станет
легче. На мисс Миртл опять нашло, - сказала она, повысив голос.
     - У меня слишком мягкое сердце, - пожаловалась мисс  Миртл.  Закрывшись
платком и шумно сопя, она потянулась к своей кружке. Пошарила впустую, потом
кружка коснулась ее руки. Мисс Миртл торопливо вскинула глаза.
     - Дядя Бад! - возмутилась она.  -  Я  же  велела  тебе  идти  поиграть!
Поверите ли? В прошлый раз, когда мы уходили отсюда, я была  так  потрясена,
что даже не знала, как быть. Мне было стыдно идти по улице с  таким,  пьяным
мальчишкой, как ты.
     Из-за ширмы появилась мисс Реба с тремя стаканами джина.
     - Это немного взбодрит нас, - сказала она. - А то сидим тут, как старые
больные кошки.
     Гостьи церемонно раскланялись и стали пить, причмокивая  губами.  Потом
начался разговор. Все говорили одновременно, по-прежнему с недомолвками,  но
без пауз на согласие или одобрение.
     - Так-то вот с нами, девочками, - сказала мисс Миртл. - Мужчины, видно,
просто не могут принять нас такими, как мы есть. Сами же делают из  нас  то,
что мы есть, а потом хотят, чтобы мы были другими. Хотят, чтобы мы  даже  не
глядели на других мужчин, а сами ведут себя, как им вздумается.
     - Женщина, которая водится с несколькими мужчинами  зараз,  -  дура,  -
сказала мисс Реба. -  От  мужчин  одни  только  беспокойства,  зачем  же  их
удваивать? А та женщина, что не может быть верна хорошему человеку, доброму,
щедрому, который не заставляет тревожиться, слова грубого не скажет... -
     Она глядела на собеседниц, в глазах ее  появилось  неописуемо  скорбное
выражение недоуменного и терпеливого отчаяния.
     - Ну-ну, - сказала мисс Миртл. Наклонилась и  погладила  огромную  руку
мисс Ребы. Мисс Лоррейн сочувственно поцокала языком. -  Успокойтесь,  прошу
вас.
     - Он был таким хорошим, - сказала мисс Реба. - Мы жили как два голубка.
Одиннадцать лет как два голубка,
     - Будет, милочка, будет, - сказала мисс Миртл.
     - Иногда на меня такое находит, - сказала мисс Реба. - Увидела, как тот
парень лежит под цветами.
     - У мистера Бинфорда цветов было не меньше, -  сказала  мисс  Миртл.  -
Ну-ну. Выпейте пива.
     Мисс Реба провела рукавом по глазам и приложилась к кружке.
     - Надо было думать, когда связывался с подружкой Лупоглазого, - сказала
мисс Лоррейн.
     - Их никогда не образумишь, - заметила мисс  Миртл.  -  Как  по-вашему,
мисс Реба, куда они подались?
     - Не знаю и знать не хочу, - ответила мисс Реба. - И когда его  поймают
и казнят за убийство - тоже не хочу знать. Ничего не хочу знать.
     - Все же он каждое лето навещает  мать  в  Пенсаколе,  -  сказала  мисс
Миртл. - Такой человек не может быть совсем уж плохим.
     - Но нельзя же быть до такой степени испорченным, - сказала мисс  Реба.
- Я стараюсь, чтобы мой дом был приличным, двадцать лет из кожи вон лезу,  а
он устраивает здесь подглядывание.
     - Все мы, бедные девочки,  -  сказала  мисс  Миртл,  -  из-за  нас  все
беспокойства, и нам же все страдания.
     - Я слышала года два назад, что в этом  смысле  он  никуда  негоден,  -
сказала мисс Лоррейн.
     - Я всегда это знала, - сказала мисс Реба. - Молодой человек,  тратится
на девочек, деньги текут рекой - и не  ложится  ни  с  кем  в  постель.  Это
противно природе. Все девочки думали, это потому, что где-то в городе у него
есть подружка, но я сказала -  попомните  мои  слова,  тут  что-то  не  так.
Какая-то странность.
     - А тратил он много, что правда, то правда, - сказала мисс Лоррейн.
     - Одежда, драгоценности, что покупала  эта  девка,  -  даже  обидно,  -
сказала мисс Реба. - Китайский халат за сто долларов из-за границы, духи  по
десять долларов за унцию; на другое утро я поднялась  туда  -  там  все  это
свалено в угол,  духи,  румяна  разбиты,  будто  ураган  пронесся.  Вот  что
устроила со зла, когда он поприжал ее. Запер и не выпускал из  дома.  Следил
за дверью, как...
     Она взяла кружку и стала подносить ко рту. Потом  недоуменно  захлопала
глазами.
     - Где же...
     - Дядя Бад! - возмутилась мисс Миртл. Схватив мальчишку  за  руку,  она
вытащила его из-за кресла мисс Ребы и затрясла, его кру