в  дружественным  щелчком  в
пуговицы сюртука своего недавнего врага.  Кончив  наставление,  он  кивнул
головой, спустился с лестницы и вышел на  улицу  в  приподнятом  и  бодром
настроении.
   Лидия стояла у окна своей  библиотеки  и  провожала  его  глазами.  Она
задумчиво следила за его легкой,  стройной  походкой,  выделявшей  его  из
пестрой толпы снующих по улице людей. Переплет  оконной  рамы,  отделявшей
Кэшеля, заставил вспомнить о вольных детях лесов и  пустынь,  томящихся  в
клетках в парке, расстилавшемся перед окнами. Она с  тайным  удивлением  и
радостью убедилась, что, как ни опасен этот, ставший ей дорогим,  человек,
она не боится его и может покорить его  суровую  дикость  одним  взглядом,
одним властным или ласковым словом. Когда Кэшель отыскал своего  извозчика
и уехал, она отошла от окна, подошла к своему письменному  столу,  открыла
ящик, в котором хранила дорогие  для  нее  реликвии,  и  вынула  последнее
письмо отца к ней. С письмом в руках она опустилась в глубокое  кресло  и,
не читая, долго, задумчиво глядела на него.
   - Странно будет, не правда ли, отец, - вслух произнесла она, как  будто
думая, что покойник услышит ее, - если твоя дочь станет женой борца.  Мной
овладело настоящее отчаяние,  когда  он  таким  непередаваемым  "прощайте"
ответил на известие о моем богатстве. Но теперь ведь он почти жених мой.
   Она спрятала письмо обратно в ящик и позвонила. С  несколько  смущенным
видом появился Башвиль.
   - Пожалуйста, Башвиль, никогда не мешайте мистеру Байрону  видеться  со
мной, если он придет, когда я дома.
   - Слушаюсь, сударыня.
   - Можете идти.
   - Осмелюсь спросить, не было ли на меня каких-нибудь жалоб?
   - Нет. - Башвиль, однако, вздрогнул,  когда  она  прибавила:  -  мистер
Байрон говорил мне, что вы силой хотели не  впустить  его.  Вы  подвергали
себя этим ненужной опасности. Вообще, Башвиль, в будущем всегда  впускайте
ко мне людей, которые не хотят добровольно уйти, когда их просят. Это  все
же лучше, чем затевать драку в моем  доме.  Впрочем,  я  не  обвиняю  вас,
наоборот, я ценю вашу преданность.
   - Он силой ворвался в  дверь,  сударыня,  и  я,  может  быть,  поступил
необдуманно, но я был очень возмущен. Прошу извинить меня, что я  позволил
себе без разрешения зайти к вам в будуар. Я был очень тогда взволнован. Он
сильнее и выше меня, к тому же он профессионал. Иначе я не уступил бы ему.
   - Я вполне довольна вами, - суше обыкновенного сказала Лидия и вышла из
комнаты.
   - Как долго вы пропадали! - почти истерично закричала Алиса входившей к
ней Лидии. - Он уже ушел? Как он ужасно кричал! Расскажите же, в чем дело.
   - Боюсь, дорогая моя, что все  дело  в  вашем  утомлении  от  танцев  и
бессонных ночей на балах. Смотрите, на вас лица нет.
   - Это вовсе не  от  танцев,  а  от  этого  ужасного  человека,  -  едва
сдерживая истерическое рыдание, ответила Алиса.
   - Не думаю. Я говорила с глазу на глаз с этим "ужасным" человеком целые
полчаса, а Башвиль даже вступил с ним в драку, и тем  не  менее  мы  не  в
истерике.
   - И я  не  в  истерике,  -  негодующе  воскликнула  Алиса,  но  тут  же
разрыдалась.
   Лидия ласково положила руку на голову подруги и стала ее успокаивать.



        "10"

   Имя миссис Байрон - по сцене Аделаиды Джисборн - теперь, во второй  раз
за время ее сценической карьеры, было на устах у  всего  Лондона,  который
уже успел, было, совсем забыть ее. Столичные  театральные  антрепренеры  в
свое время убедились, что ее успех  у  публики  все  падал.  Она  изводила
режиссеров своими  капризами,  на  малейшее  замечание  отвечая,  что  она
ненавидит театр и сейчас же уйдет со сцены.  Поэтому  антрепренеры  решили
обходиться без нее. Ей пришлось надолго покинуть Лондон, так  что  молодое
поколение столичных театров знало о ней только понаслышке, как о  вышедшей
из моды актрисе, гастролирующей в провинции и выдающей себя невежественным
провинциалам за  великую  артистку,  удивляя  их  все  одними  и  теми  же
заигранными ролями из  шекспировского  репертуара.  Действительно,  миссис
Байрон стала разъезжать со своей небольшой  труппой  из  города  в  город,
останавливаясь в каждом на неделю или на две и повторяя везде  все  ту  же
полудюжину эффектных ролей, которые стали ей так знакомы и  привычны,  что
она уже давно перестала возвращаться мыслью к их внутреннему  смыслу  и  к
содержанию  изображаемых  ею  характеров.  Однако  провинциальная  публика
принимала ее восторженно. И она сама больше полюбила  провинцию,  так  как
здесь ей больше аплодировали, здесь она чувствовала себя  более  заметной,
здесь расходы ее были меньше, а заработок больше, чем в Лондоне, о котором
она сохранила столь же мало добрых  воспоминаний,  как  Лондон  о  ней.  С
годами она больше зарабатывала  и  меньше  тратила.  Когда  она  попрекала
Кэшеля расходами на его воспитание, она была уже достаточно богата. С того
времени, как он избавил ее от этих  расходов,  она  совершила  гастрольные
поездки по Америке, Египту, Индии и английским колониям,  и  всякое  турне
обогащало ее. После долгого отсутствия она вернулась в Англию  как  раз  в
тот самый день, когда Кэшель присоединил к своим лаврам победу над датским
чемпионом. Ближайшие воскресные номера  газет  посвятили  свои  спортивные
столбцы восхвалению мужества и силы Кэшеля Байрона, а театральный отдел  -
превознесению талантов Аделаиды Джисборн. Кэшель еще следил  кое-когда  за
театральными известиями, мать же его никогда не заглядывала  в  спортивный
отдел газет.
   Все антрепренеры, у которых когда-то служила  миссис  Байрон,  к  этому
времени  либо  умерли,  либо  разорились,  либо  занялись  другим,   более
спокойным и менее рискованным делом. Но один из новых сценических деятелей
задался целью поднять  в  публике  упавший  интерес  к  Шекспиру.  Задумав
поставить  хронику  "Король  Джон",  он  пригласил  на   роль   Констанции
вернувшуюся из далеких краев и прогремевшую в Колониях Аделаиду  Джисборн,
подговорив в то же время своих приятелей  журналистов  поднять  в  газетах
вопль об упадке великих преданий по сцене и о необходимости учиться  им  у
артистов старой школы.
   В последние годы миссис Байрон уже не жаловалась, что ненавидит  сцену.
Она действительно ненавидела ее когда-то. Но именно к тому времени,  когда
она стала достаточно богатой, чтобы бросить театр,  она  полюбила  его,  и
сценические  подмостки  стали  для  нее  уже   привычной   и   необходимой
потребностью. Кроме того, ей нравилось  этим  легким  для  нее  заработком
увеличивать свое состояние. Она успела скопить довольно серьезную сумму  и
начинала по временам уже мечтать о том, чтобы уйти на покой или поехать на
гастроли в Париж, открыть свой театр в Лондоне и о прочих приятных  вещах.
Высшим моментом ее славы в молодости был неожиданный и очень шумный  успех
в Лондоне, когда она впервые выступила в одной удавшейся роли.  Теперь  ей
очень улыбалась мысль воскресить эти дни молодости  и  завершить  триумфом
свою карьеру там, где она начинала. Поэтому она охотно  приняла  сделанное
ей предложение и даже, преодолев лень и скуку,  принялась  читать  "Короля
Джона" без пропусков от начала и до конца.
   Режиссер,  которому  было  поручено   руководство   новой   постановкой
Шекспира, узнал, что у одного из частных  коллекционеров  Лондона  имеется
очень  ценный  для  характеристики  эпохи,  к  которой  относится   первая
шекспировская хроника, документ - пергаментный свиток, заключающий отрывок
летописи о короле Артуре, украшенный миниатюрным портретом его матери.  Он
стал деятельно разыскивать собственника этой драгоценности и  открыл,  что
эта редкостная рукопись была когда-то по случаю куплена покойным  мистером
Кэру, перешла к его дочери и находится теперь у нее.  Энергичный  режиссер
посетил Лидию в ее доме в Риджент Парке, про который он потом рассказывал,
что это  настоящая  сокровищница  редких  и  ценных  вещей.  Он  пришел  в
восхищение от портрета матери короля Артура и выразил Лидии сожаление, что
не может показать его миссис Джисборн,  которой  бы  он  сослужил  большую
службу для внешней отделки  ее  роли.  Лидия  ответила,  что  если  миссис
Джисборн захочет взглянуть на этот портрет, то она будет желанной  гостьей
в доме. Дня через два в полдень приехала миссис  Байрон  и  застала  Лидию
одну, Алиса ушла на это время из дому, объявив, что не хочет знакомиться с
актрисой, - никогда нельзя знать, чем они были прежде.
   Годы, протекшие  со  времени,  когда  миссис  Байрон  в  последний  раз
посетила школу доктора Монкрифа, не оставили заметных следов на ее лице  и
фигуре; пожалуй, она выглядела теперь  даже  моложавее,  так  как  она  не
жалела забот и  искусственных  средств  для  поддержания  своей  стареющей
внешности. Непринужденное изящество и мягкость ее манер так мало  походили
на актерскую напыщенность и  деланную  галантность,  что  Лидии  с  трудом
верилось, что эти люди одного круга и одной профессии. Голос  ее  придавал
тонкую грацию самым банальным ее  замечаниям  и  так  резко  отличался  от
грубых нот, на которых говорил  всегда  Кэшель.  Однако  Лидия  с  первого
взгляда поняла, что перед  нею  -  его  мать.  Между  ними  было  какое-то
неуловимое, но разительное сходство.
   Миссис Байрон с первых же слов попросила  показать  ей  портрет.  Лидия
повела ее в библиотеку, где уже были вынуты  из  шкафов  редкие  старинные
фолианты. Драгоценный пергаментный свиток лежал в особом футляре.
   - Да, это  необыкновенно  интересно,  -  сказала  миссис  Байрон,  едва
скользнув по нему взором и принимаясь за рассмотрение книг более  позднего
происхождения. Лидия молча с любопытством следила за ней. -  Ах,  -  вдруг
воскликнула актриса, разглядывая какой-то рисунок, - вот это как  раз  то,
что мне нужно.
   - Как? Для роли Констанции из "Короля Джона"?
   - Да.
   - Но ведь шелк стал известен в Западной Европе только три  века  спустя
после смерти Констанции. Это  гравюра  с  портрета  Марии  Медичи,  работы
Рубенса.
   - Что же из того? - беззаботно ответила миссис Байрон. - Разве уж такая
беда, что фасон платья будет на триста лет моложе,  чем  та,  которую  оно
будет украшать, если сама женщина  эта  умерла  семьсот  лет  назад?  Я  -
артистка, и мое дело вдохнуть жизнь в характер, созданный вымыслом, а не с
рабской  верностью  иллюстрировать  какую-нибудь  страницу   из   учебника
английской истории. Я держусь такого мнения.  Притом  я  не  могу  играть,
когда чувствую себя в нелепом костюме.
   - Но что скажет ваш режиссер?
   - Что он мне скажет? Ничего, уверяю вас! -  ответила  миссис  Байрон  с
таким видом, что Лидия  внутренне  согласилась,  что  режиссеру,  пожалуй,
действительно лучше не противоречить ей. - Уж не думаете  ли  вы,  что  он
такой ученый человек? Если он накупил  для  шекспировской  хроники  оружия
последней бирмингемской выделки, то... - И миссис Байрон  пожала  плечами,
давая понять Лидии, что она не настолько считается  с  мнением  режиссера,
чтобы докончить свою фразу.
   - Вы любите роль Констанции?
   - Не особенно, - рассеянно ответила миссис Байрон. - Она старит актрису
и дает мало благодатных мест.
   - В этом вы правы, - сказала Лидия, пытливо изучая свою собеседницу.  -
Но я спрашивала о вашем личном отношении к характеру, вернее,  к  душевным
свойствам  Констанции.  Любите  ли  вы,  например,  изображать  на   сцене
материнское чувство?
   - Материнское чувство,  -  торжественно  произнесла  миссис  Байрон,  -
слишком святая вещь, чтобы его можно было разыгрывать на сцене. Есть ли  у
вас дети, моя дорогая?
   - Нет, - улыбнулась Лидия. - Я не замужем.
   - Постарайтесь непременно как можно скорее иметь ребенка. Это  возродит
вас физически и нравственно. Только материнство  дает  женщине  счастье  и
воспитывает в ней лучшие стороны ее души.
   - Вы думаете, что оно так благотворно для каждой женщины?
   - Вне всякого сомнения и без всяких исключений. Подумайте только, милая
мисс Кэру, о бесконечном терпении, какое требует от матери  ребенок,  -  о
необходимости уметь видеть мир его  маленькими  глазами  и  вместе  с  тем
глазами мудрости собственного, глубокого жизненного опыта, - о способности
безропотно выносить все огорчения, которые он не по своей вине  доставляет
матери, и прощать все проявления его детского эгоизма, наконец о всей этой
жизни, полной непрестанных волнений и  забот,  полной  боязни  как  бы  не
задеть  чем-нибудь  нежной  чувствительности  и   восприимчивости   вашего
ребенка, как бы не возбудить в  нем  горького  сознания  несправедливости,
царящей в жизни, не дать очерстветь его  нежному  сердцу.  Подумайте,  как
должна мать следить за собой, сдерживать себя,  упражнять  и  развивать  в
себе все, что только может  привлечь  к  ней  и  удержать  за  ней  любовь
ребенка, - самую хрупкую любовь в мире и возбуждающую  самую  мучительную,
самую сильную ревность! Поверьте мне: быть матерью -  трудно  достающееся,
но зато неоценимое блаженство. К тому же это  лучшая  школа  нравственного
христианского воспитания. Это царственная награда за то, что  мы  родились
женщинами.
   - Все же я предпочла бы родиться мужчиной, - ответила Лидия. - Я  вижу,
что вы много размышляли об этом,  поэтому  мне  хочется  задать  вам  один
вопрос. Скажите, не думаете  ли  вы,  что  занятие  искусством,  требующее
многих лет работы  и  волевого  напряжения,  -  хотя  бы  взять  вот  ваше
сценическое искусство, имеет также большое  воспитательное  значение?  Мне
кажется, что искусство требует почти такой же  нравственной  дисциплины  и
самоотверженности как и материнство. Согласны ли вы со мной?
   - Нисколько, - решительно ответила миссис Байрон. -  Люди  являются  на
свет с готовыми талантами. Я вступила на сцену восемнадцати  лет  и  сразу
имела успех. Если бы тогда я понимала  что-нибудь  в  укладе  человеческой
жизни или была бы постарше,  я  была  бы  слаба,  робка,  боязлива,  одним
словом, была бы никуда негодной актрисой; мне пришлось  бы  биться  десять
лет, чтобы приспособиться к сцене. Но я была молода, страстна, красива и с
трагедией в душе, так как за два года до этого я убежала из  дома  и  была
жестоко обманута людьми. Поэтому я с такой же легкостью  научилась  своему
искусству, с какой ребенок выучивает первую молитву; остальное пришло само
собой. Мне довелось видеть, как другие  актрисы  целыми  годами  стараются
отделаться от некрасивого голоса, неграциозной фигуры,  неловких  движений
или от дюжины  недостатков,  существующих  только  в  их  воображении.  Их
старательные усилия, может быть, и имеют для них воспитательное  значение,
но, если бы у них был природный талант, им не нужно было бы ни усилий,  ни
воспитания. Может быть, оттого-то талантливые  люди  так  легкомысленны  и
непостоянны, а посредственности - трудолюбивы и  солидны.  Признаюсь  вам,
что вначале  мои  способности  были  очень  ограничены:  я  совершенно  не
годилась  для  комедии.  Но  я  не  особенно  горевала  об  этом,  и  вот,
мало-помалу, когда я стала немного постарше, способность играть комические
роли сама незаметно пришла ко мне, как прежде независимо от меня  дан  был
мне трагический талант. Я думаю, что  все  произошло  бы  точно  таким  же
образом, если бы я и работала над тем, чтобы приобрести комический талант,
только тогда я приписала бы  этот  успех  своему  трудолюбию.  Большинство
трудолюбивых людей думают, что они сами сделали из себя то, чем они стали.
Но это все равно, как если бы ребенок думал, что он  сам  производит  рост
своего организма.
   -  Меня  очень  занимает  ваше  мнение,  миссис  Джисборн.  Знаете,  вы
единственная из великих людей, занимающихся  искусством,  с  которыми  мне
когда-либо приходилось говорить, не  клянете  искусство  за  то,  что  оно
требует  более  напряженного  труда,  чем  все  остальные   занятия.   Все
обыкновенно отрицают  значение  таланта  и  все  приписывают  сознательной
работе.
   - Само собой разумеется, что немало пользы приносит  накопленный  опыт.
На сцене приходится, конечно, много работать. Но только  талант  побуждает
меня делать эту работу, вместо того чтобы  сидеть  на  кухне  или  штопать
чулки.
   - Вы, вероятно, очень любите свое искусство.
   - Теперь, пожалуй. Но не природная склонность  толкнула  меня  на  этот
путь. Я вступила на него тогда, потому что другого выбора у меня не  было.
А теперь я продолжаю идти по нему: иначе что же мне, старой  женщине,  еще
делать? Боже, как я ненавидела театр в первые месяцы! А теперь вскоре  мне
придется покинуть его. Старость дает себя чувствовать, моя милая.
   - Позвольте мне усомниться  в  этом.  Я  принуждена  поверить,  что  вы
немолоды, если вы так говорите. Но без всякой лести  должна  уверить  вас,
что вы производите впечатление женщины, еще не вышедшей  из  своей  первой
молодости.
   - Однако я могла бы быть вашей матерью, дорогая мисс Кэру. Я  могла  бы
по летам быть теперь бабушкой. Может быть, даже это так и есть.
   В ее голосе прозвучали жалобные нотки, и Лидия  решила  воспользоваться
случаем.
   - Скажите, миссис Джисборн,  вы  так  горячо  говорили  о  материнстве.
Испытали ли вы его в своей жизни?
   - Да. У  меня  есть  сын.  Он  родился,  когда  мне  шел  всего  только
восемнадцатый год.
   - Верно, он унаследовал от своей матери талант и привлекательность.
   - Не знаю, - задумчиво и с искренней  печалью  ответила  актриса.  -  В
детстве это был настоящий дьяволенок. Боюсь, мисс Кэру, что слова мои  вам
покажутся бахвальством, но с чистой совестью говорю,  что  я  сделала  для
него все, что могла сделать самая преданная  мать.  Но  он,  когда  вырос,
убежал от меня, не попрощавшись, не  дав  о  себе  с  тех  пор  ни  единой
весточки. Негодный мальчишка!
   - Мальчики, из любви к приключениям, иногда  совершают,  сами  не  зная
того, жестокие поступки, - сказала Лидия, внимательно вглядываясь  в  лицо
своей гостьи.
   - Нет, у него было не это. У него  с  раннего  детства  был  несносный,
необузданный характер. Он был упрям и мстителен. Если  бы  вы  знали,  как
трудно любить упрямое дитя! Пока он был совсем маленьким, он жил со  мной.
Когда он вырос, я отдала его в школу и потратила на  его  воспитание  уйму
денег. Все было напрасно. Он не проявил ни разу даже тени доброго  чувства
ко мне. Я ничего не видела от него, ничего, кроме злобы, которую не  могла
победить  никакая  доброта,  никакая  ласка.  Поверьте  мне,  что   нельзя
представить себе худшего сына.
   Лидия  молча  и  серьезно  слушала  ее.  Вдруг  миссис  Байрон,  совсем
неожиданно, закончила:
   - Бедный мой Кэшель (Лидия едва удержалась от восклицания), дорогой мой
мальчик! Как горько, что я принуждена так худо говорить о тебе...  Видите,
я еще люблю его, несмотря на горе, которое он принес мне.
   Миссис Байрон вынула из элегантной  сумочки  носовой  платок,  и  Лидия
поморщилась в  ожидании  слез.  Но  гостья  только  с  большим  изяществом
поднесла платок к губам и  встала,  собираясь  проститься.  Однако  Лидии,
которой, кроме понятного интереса, какой возбуждала в ней мать Кэшеля, эта
женщина  показалась  интересной  сама  по  себе,  и   она   уговорила   ее
позавтракать. Из двухчасовой беседы с  ней  она  заключила,  что  Аделаида
Джисборн начиталась в молодости сентиментальных романов в духе  Вертера  и
продолжает отдавать свой досуг чтению любой книжки, какая попадется ей под
руку. Ее суждения были так  необычны,  характер  так  странен,  мысли  так
по-женски непоследовательны, что  Лидии,  по  мужскому  складу  ее  ума  и
характера, бесконечно чуждой всего этого, но  склонной  увлекаться  всякой
экстравагантностью других, показалось, что она имеет дело с замечательной,
почти гениальной женщиной. Лидия сознавала ограниченность своих  даровании
и  скромно  считала  себя  только  трудолюбивой,   терпеливой   и   хорошо
образованной кропательницей ученых книг; она невольно сравнивала  себя  со
своей гостьей,