но
сильно полюбить мисс Кэру.
   Алиса провела с матерью тяжелый  день.  Госпожа  Гофф  вышла  замуж  за
человека, которого она боялась и перед которым трепетала с первого дня  их
совместной жизни. Он сделал свой дом невыносимым для близких и относился к
жене и к детям, как к неодушевленным предметам, не замечая  их  жизни,  их
потребностей, их прав. Госпожа  Гофф,  возведя  необходимость  терпеливого
страдания в добродетель, прослыла в Уилстокене примерной женой и  матерью.
Когда в один прекрасный день мистер Гофф попал под телегу и был  расшиблен
насмерть, супруга его  осталась  без  всяких  средств  к  жизни,  с  двумя
дочерьми на руках. В этих трудных  обстоятельствах  госпожа  Гофф  сделала
себе оплот из своего  горя  и  ничего  не  предпринимала,  чтобы  побороть
надвигавшуюся нужду. Тогда  обе  девушки  сами,  без  посторонней  помощи,
взялись за эту тяжелую обязанность. Сначала  они,  как  могли,  привели  в
порядок дела покойного отца; затем перебрались с матерью в  дешевый  домик
на окраине города, а свои старый дом, в котором они жили  так  много  лет,
ухитрились сдать за хорошую плату. Дженет, старшая из сестер, образованная
девушка, питавшая склонность к наукам, стала  учительствовать  и  добилась
приличных заработков, так как повела свое преподавание по последнему слову
женского воспитания, отголоски которого уже донеслись до Уилстокена. Алиса
недостаточно знала математику и гуманитарные науки, чтобы преподавать  эти
предметы. Поэтому она открыла школу танцев, давая  в  то  же  время  уроки
пения и иностранного языка, на котором,  по  общему  мнению  уилстокенцев,
объяснялись во Франции, но который вряд  ли  был  бы  понят  жителем  этой
страны, если бы судьба занесла его в наш город. Обе  сестры  нежно  любили
мать и друг друга. Алиса, по отношению к  которой  суровый  и  распущенный
отец бывал иногда внимателен и ласков, сохранила уважение  к  его  памяти,
хотя и не могла простить ему разорения семьи и позора, которым он покрывал
ее, напиваясь в  кабаках  и  на  общественных  празднествах,  -  слабость,
которая и была причиной его трагической смерти.
   Алиса  возвращалась  домой,  ожидая  застать  свою  семью  в  смешанном
настроении радости по поводу найденного ею хорошего места и горести  из-за
предстоящей разлуки. Ее понимание человеческой души и семейных чувств было
еще очень наивно и романтично. Совершенно неожиданно для Алисы  в  госпоже
Гофф обнаружилась зависть к роскоши и богатству, в которых будет  жить  ее
дочь, и она осыпала бедную девушку горькими упреками  в  бесчувственности,
желании покинуть мать и стремлении к пустым удовольствиям. Алису  горестно
поразили эти обвинения. Она до сих пор не позволяла проникнуть в свое, еще
детское, сердце сомнению в  святой  добродетельности  матери  и  закрывала
глаза   на   частые   проявления   ее   деспотического   эгоизма.   Горечь
несправедливой обиды сильно потрясла ее, и сквозь  рыдания  она  объявила,
что больше не вернется в замок и что ни за что не согласилась бы  провести
у мисс Кэру даже эту ночь, если бы не знала, что на ней лежит  обязанность
поддерживать семью. Госпожа Гофф,  по  опыту  хорошо  знавшая,  что  легче
довести Алису до безрассудного решения, чем потом заставить ее  отказаться
от него, испугалась слов своей дочери. Сильнее всего она боялась,  как  бы
не заговорили в Уилстокене о том,  что  она  по  зависти  помешала  дочери
хорошо устроиться. Поэтому  она  подавила  свое  неприязненное  чувство  и
прочла  Алисе  суровое  наставление  за   невоздержанность   характера   и
опрометчивость решений. Она объявила дочери, что ее долг  по  отношению  к
матери, а еще больше по отношению к Всевышнему - принять с  благодарностью
предложение мисс Кэру и потребовать  хорошую  плату,  как  только  хорошим
поведением она сделает свое присутствие необходимым для мисс  Кэру.  Алиса
долго не сдавалась и вынудила мать напомнить Алисе о дочерних обязанностях
к памяти покойного отца и даже изобразить неутешное  вдовье  горе.  Только
последнее сломило упрямство Алисы. Она обещала  вернуться  в  замок  после
того, как повидается с сестрой, которая ушла на уроки, и  попросит  у  нее
прощение за тревогу, причиненную ей тем, что она не вернулась прошлую ночь
домой. (Госпожа Гофф, чтобы  больнее  задеть  Алису,  выдумала,  будто  бы
Дженет всю ночь проплакала,  поджидая  сестру.)  Но  госпожа  Гофф  хотела
отправить Алису из дома  до  возвращения  старшей  сестры,  опасаясь,  что
обнаружится ее ложь. Поэтому она уверила Алису, будто бы  Дженет  вернется
очень поздно, и что нехорошо оставлять мисс Кэру  так  долго  одну.  Алиса
послушалась и, осушив последние слезы, вернулась в  замок,  чувствуя  себя
очень несчастной и стараясь утешиться хотя бы тем, что ее  любимая  сестра
была избавлена от только что разыгравшейся тяжелой сцены.
   Люциана Уэббера еще не было, когда она вошла в замок. Лидия заметила ее
расстроенное лицо, но ничего не спросила  об  этом.  Она  только  отложила
книгу, лежавшую перед ней, еще раз внимательно посмотрела  на  свою  новую
компаньонку и сказала:
   - Вот уже почти три года, как я не шила себе новых платьев.
   Алиса удивленно взглянула на нее.
   - Так как теперь вы можете помочь мне в выборе,  мне  хочется  обновить
весь мой гардероб.  Я  хотела  бы,  чтобы  и  вы  при  этом  случае  сшили
что-нибудь для себя. Вы увидите,  что  моя  портниха,  мадам  Смите,  шьет
недурно, хотя дорога и не совсем честна. Когда Уилстокен нам  надоест,  мы
поедем в Париж и не упустим,  конечно,  случая  найти  там  что-нибудь  по
нашему вкусу. Но пока можно удовлетвориться мадам Смите.
   - Я не могу заказывать дорогих платьев, - простодушно заметила Алиса.
   - Да я и не хочу, чтобы вы себе заказывали. Но я уже предупреждала вас,
что вам придется разделять со мной мои привычки к роскоши.
   Алиса поняла, но колебалась. Ее соблазняло предложение мисс  Кэру;  она
слишком долго страдала от бедности, чтобы не быть благодарной Лидии за  ее
доброту.  Но  мысль  о  красивой  одежде,  дорогой  шляпе,  о  возможности
встретить, прогуливаясь в одном из Лидиных экипажей по Уилстокену, Дженет,
идущую с урока на урок, в  бедном  старом  платье  и  потертых  перчатках,
смущала ее, заставляла вспомнить упреки  матери  и  невольно  признать  их
справедливыми. В конце концов она решила, что ее отказ не принесет никакой
пользы Дженет.
   - Было  бы  нехорошо  с  моей  стороны  отказаться  от  вашей  любезной
заботливости, - ответила она, - но вы слишком добры ко мне.
   - В  таком  случае,  я  сегодня  же  напишу  мадам  Смите,  -  радостно
проговорила Лидия.
   Алиса собиралась еще более утонченным способом  возобновить  проявления
своей благодарности, когда доложили о  прибытии  мистера  Уэббера.  Она  с
волнением приготовилась встретить посетителя, тогда как Лидия не тронулась
с места. Люциан, которого со всей торжественностью светского обихода  ввел
в комнату камердинер, был несколько смущен и по манерам больше  походил  в
эту минуту на бедную компаньонку, чем на  свою  аристократическую  кузину.
Его приняли с некоторым оттенком насмешливости: это  был  обычный  тон,  с
которым Лидия встречала  своего  двоюродного  брата,  и  Алиса  была  рада
поддаться  ему,  чтобы  скрыть  свое  смущение  перед   светским   молодым
человеком.
   Отвечая на приветствие Алисы, мистер  Уэббер  глубокомысленно  отметил,
что сегодняшний день холоднее  вчерашнего,  а  в  ответ  на  поклон  Лидии
сообщил успокоительным тоном, что  резолюция,  внесенная  в  палату  общин
лидером оппозиции, не опасна министерству, так как за последним обеспечено
большинство. Важных новостей не имеется. Он провел день  вместе  с  лордом
Вортингтоном, который приехал в Уилстокен навестить своего больного друга,
и они вместе вернутся в Лондон с восьмичасовым поездом.
   За обедом Алиса уже не боялась смотреть в  глаза  слугам  и,  наученная
опытом вчерашнего дня,  не  совершила  никаких  промахов.  Разговор  между
Лидией и гостем шел все время о политике,  и,  так  как  Алиса  ничего  не
понимала в ней, она принуждена была промолчать весь обед. Это укрепило  ее
в обычном ее мнении, что смешно и недостойно женщины говорить о  том,  что
пишется в газетах. Тем не менее, на нее произвел  впечатление  деликатный,
но вместе с тем авторитетный тон Люциана, и она решила, что он все  знает.
Она заметила также, что Лидию  интересовали  его  сообщения,  но  что  она
оставалась совершенно равнодушной к его мнениям.
   Когда приблизился час отъезда Люциана, Лидия предложила  проводить  его
пешком до станции. Люциан отнесся к этому с неодобрением, и  Алиса,  чтобы
показать, что у нее имеются  собственные  понятия  о  светских  приличиях,
выказала даже открытое возмущение против этого плана. Но  их  протесты  не
смутили Лидию. Она быстро надела свою соломенную шляпу, накинула на  плечи
шарф и, без перчаток, решительно вышла из дому в сумерки весеннего вечера.
Алиса едва успела сбегать в свою комнату и, впопыхах  одеваясь,  не  имела
даже времени оглянуться в зеркало, чтобы проверить впечатление, какое  она
произведет, первый раз появляясь в настоящем светском обществе. Когда  она
спустилась вниз и присоединилась на  лужайке  к  поджидавшим  ее  Лидии  и
Люциану, последний говорил:
   - Вортингтон боится вас, Лидия, - и не напрасно, мне кажется.
   - Почему?
   - Потому что вы знаете гораздо больше  его,  -  поспешил  ответить  он,
довольный,  что  Лидия,  против  своего   обыкновения,   просит   у   него
разъяснений. - Но вы, кажется, сочувствуете  его  вкусам  больше,  чем  он
предполагает.
   - Я должна объяснить вам, Алиса, что лорд  Вортингтон,  -  это  молодой
человек, который признает только  спортивный  календарь  и  который  занят
лошадьми  и  атлетами  больше,  чем  Люциан  министрами   и   независимыми
радикалами. Он никогда ничего не читает и не общается с людьми,  читающими
что-нибудь. Поэтому с ним не скучно разговаривать. Хотели бы вы поехать на
аскортские скачки, Алиса?
   Алиса ответила так, как, она чувствовала, ждет того Люциан, -  что  она
никогда не была на скачках и не имеет вовсе желания быть на них.
   - Вы измените свое мнение, когда на будущий год мы  поедем  с  вами  на
Дерби, Алиса. Скачки интересуют всякого, чего нельзя сказать об опере  или
драматических спектаклях в Академии.
   - Я была в Академии, - сказала Алиса, ездившая один раз со своим  отцом
в Лондон.
   - А были ли вы в Национальной Галерее?
   - Кажется, нет. Не помню.
   - Любите ли вы вообще живопись?
   - О, конечно.
   - Вы убедитесь, Алиса, что скачки гораздо интереснее.
   - Позвольте предостеречь вас, - обратился Люциан к Алисе,  -  что  моей
кузиной овладел странный каприз  -  разочаровывать  всякого  в  искусстве,
которому сама она страстно предана. И в литературе, без которой  она  жить
не может.
   - Милый Люциан, - возразила Лидия, - если когда-нибудь  оборвется  ваша
политическая карьера и ваше честолюбие потерпит поражение, то  попытайтесь
жить всецело искусством и литературой. Если они дадут вам  удовлетворение,
то я соглашусь с вашим мнением, будто они могут служить опорой  жизни.  До
этого же времени позвольте мне продолжать считать их простой приправой.
   - Вы, по обыкновению, сердитесь, Лидия? - заметил Люциан.
   - А вы,  по  обыкновению,  делаете  мне  поучительные  замечания,  -  с
нескрываемой досадой ответила Лидия.
   Они подошли к станции. Поезд уже был  у  платформы,  на  которой  перед
вагоном первого класса стояли двое молодых людей. Станционные  служащие  с
любопытством рассматривали их. Один,  лет  двадцати  пяти,  большеголовый,
низенького роста и  элегантно  одетый,  был  лорд  Вортингтон.  В  другом,
несмотря на  его  соломенную  шляпу,  желтый  шарф  вокруг  шеи  и  модный
темно-серый костюм, Лидия тотчас же узнала  вчерашнего  Гермеса.  В  новой
одежде он был по-прежнему строен и, разговаривая с лордом, покачивался так
легко на каблуках, будто сильное тело его не имело  веса.  Выражение  лица
говорило о  спокойном  довольствии  собой  и  о  добродушии.  Но!..  Лидия
почувствовала, что в этом дышащем здоровьем и силой  молодом  светлоглазом
человеке скрыто для нее какое-то "но".
   - Вот лорд Вортингтон, - указала она Алисе.
   - Но его собеседник  вряд  ли  может  быть  его  больным  приятелем,  -
заметила Алиса.
   - Нет, это именно тот молодой человек, что живет на  вилле,  -  сказала
Лидия. - Я знаю его в лицо.
   -  Однако  он  не  производит  впечатления  человека   с   расстроенным
здоровьем, - заметил Люциан, присматриваясь к незнакомцу.
   В это время лорд Вортингтон вошел  в  вагон,  и  через  открытую  дверь
донеслись до них его слова:
   - Будьте осторожны и берегите себя, мой друг. Помните,  что,  если  это
продолжится  секундой  больше  установленных  пятнадцати  минут,  я  теряю
пятьсот фунтов.
   Гермес обнял молодого  лорда  и,  покровительственно  потрепав  его  по
плечу, произнес вполне чистым выговором, но голосом несколько более грубым
и громким, чем говорят светские люди:
   - Ваши деньги будут целы, как в банке, мой милый.
   Алиса заключила, что молодой человек был  близким  приятелем  лорда,  и
решила быть любезной с ним, если он будет ей представлен.
   - Здравствуйте, лорд Вортингтон, - произнесла Лидия.
   Молодой человек удивленно обернулся,  поспешно  вышел  из  вагона  и  в
некотором замешательстве заговорил:
   - Как поживаете, мисс Кэру? Прекрасная местность и  прекрасная  погода,
не правда ли? Судя по вашему цветущему виду, это так.
   - Благодарю за комплимент. Скажите, ваш друг, если я не  ошибаюсь,  мой
арендатор?
   Лорд с неудовольствием посмотрел на нее и ничего не ответил.
   - Представьте его мне, пожалуйста. Мне хочется с ним познакомиться.
   - Если вам угодно, - нерешительно пробормотал лорд.
   - Разве вы что-нибудь имеете против этого? - удивилась Лидия.
   - О, нет,  -  совсем  растерявшись,  возразил  тот.  -  Если  вы  этого
хотите...
   Он бросил многозначительный и хитрый взгляд своему товарищу,  стоявшему
рядом и восхищенно смотревшему на Лидию.
   - Мистер Кэшель Байрон - мисс Кэру.
   Мистер Кэшель немного покраснел, снимая для учтивого поклона шляпу,  но
в общем держался как не слишком гордая, но высокопоставленная  особа.  Так
как  новый  знакомец  не  обнаружил  намерения  начать   разговор,   Лидия
предоставила лорду  рассказывать  о  предстоящих  скачках,  а  сама  молча
разглядывала мистера Байрона. Сдержанность  и  скрытность,  необходимые  в
обществе людей, согнали с его лица выражение добродушия, и  теперь  в  нем
появилось что-то необычайное и почти  страшное,  от  чего  Лидию  охватила
нервная дрожь радостного  и  грустного  предчувствия.  То  же  впечатление
скрытой и непонятной опасности  охватило  Люциана,  но  не  доставило  ему
никакого удовольствия. Он был  смущен  этим  знакомством  более,  чем  мог
смутиться близостью  крупного  дога  с  подозрительным  характером.  Лидия
почувствовала,  что  мистер  Байрон  с  первого   взгляда   невзлюбил   ее
двоюродного брата; он смотрел на него пристально и искоса, как бы смеривая
его взглядом.
   Волна  нахлынувших  на  молодое   общество   чувств   разбилась   вдруг
напоминанием кондуктора, что пора входить в вагоны. Отъезжающие обменялись
рукопожатиями с  остающимися,  и  лорд  Вортингтон  из  окна  своего  купе
прокричал Кэшелю Байрону:
   - Помните, берегите себя.
   Кэшель с неудовольствием, указывая глазами на мисс Кэру, ответил:
   - Да, да. Будьте покойны, сэр.
   Поезд отошел, и Кэшель остался на платформе  один  в  обществе  молодых
девушек.
   - Мы возвращаемся в парк, мистер Кэшель Байрон, - сказала ему Лидия.
   - Мне туда же. Если позволите... - От смущения Кэшель не мог  прибавить
больше ни слова и перевел глаза на Алису, чтобы не встретиться взглядом  с
Лидией.
   Часть пути они прошли молча. Алиса с подозрительностью вспоминала,  что
их спутник обратился к лорду Вортингтону с  малоджентльменским  выражением
"сэр", а Лидия с удовольствием наблюдала его легкий шаг и стройную фигуру,
стараясь разгадать причину  смущения  на  его  лице.  Наконец  он  решился
заговорить.
   - Я видел вас вчера в парке и принял вас за привидение. Старый  Меллиш,
мой слуга, тоже заметил вас. Только отсюда я  заключил,  что  вы  были  не
бесплотным духом.
   - Как странно, - удивленно сказала Лидия, - у меня  было  то  же  самое
впечатление от вас.
   - Что вы? - воскликнул Кэшель. - Действительно странно!
   И опять взглянув на Лидию, он так смутился, что не заметил лежащего  на
его пути камня, споткнулся и от неожиданности присвистнул.  Краска  залила
его лицо. Чтобы замять эту неловкость, он  со  светской  непринужденностью
высказал мнение, обращаясь исключительно к  Алисе,  что  вечера  стоят  за
последнее время необыкновенно теплые. Она согласилась и добавила:
   - Надеюсь, что вам теперь лучше?
   Он с недоумением посмотрел на нее. Решив,  наконец,  что  ее  замечание
относилось к тому, что он только что едва не упал, он ответил:
   - Благодарю вас, я совсем не ушибся.
   - Лорд Вортингтон рассказывал нам о вас, - начала Лидия.
   Мистер Байрон, неожиданно остановившись, резко повернулся к ней,  и  ее
поразило его огорченное лицо. Она поспешила добавить:
   - Он говорил, что вы приехали сюда поправить ваше  здоровье.  Вот  все,
что мы знаем о вас.
   Нахмуренные черты Кэшеля разгладились в хитрую улыбку. Он  с  довольным
видом пошел дальше. Но вскоре новое  подозрение  мелькнуло  в  нем,  и  он
тревожно спросил:
   - Лорд больше ничего не говорил обо мне?
   - Нет, больше ни одного слова.
   - А вам никогда не встречалось мое имя? - настаивал Кэшель.
   -  Может  быть.  Но  не  могу  вспомнить,  при  каких  обстоятельствах.
Вероятно, у нас есть общие знакомые?
   - Нет, кроме лорда Вортингтона, ни одного.
   - В таком случае, мне приходится  заключить,  что  ваше  имя  приобрело
известность и что я имею несчастье не знать этого, мистер Кэшель Байрон. Я
не ошибаюсь?
   - Конечно, ошибаетесь, мисс Кэру; у меня  нет  оснований  предположить,
что вы могли когда-нибудь слышать мое  имя,  -  поспешно  ответил  он.  И,
обращаясь к Алисе, поспешно прибавил:
   - Я очень благодарен вам за ваше участие. Я уже вполне  здоров  теперь.
Эта местность очень хорошо подействовала на мое самочувствие.
   Алиса, у  которой  уже  явились  определенные  подозрения  относительно
мистера Байрона, притворно улыбнулась и поспешила  отстраниться  от  него.
Это поразило и горестно задело его; он повернулся к Лидии, и та, все время
зорко наблюдавшая за ним, с радостью  поняла,  что  он  обернулся  к  ней,
бессознательно ища утешения. И когда взгляд Кэшеля тревожно остановился на
ней, у нее был такой вид, точно ее мысли унеслись к заходящему солнцу  или
в другие таинственно-прекрасные страны. Он успокоился, заметив, что она не
придала значения выходке мисс Гофф.
   - Значит, вы действительно приняли меня за привидение? - спросил он.
   - Да. Сначала мне показалось, будто я вижу статую.
   - Статую?
   - Кажется, это очень мало льстит вам.
   - Что может быть лестного, когда вас принимают за  каменное  чучело?  -
почти обиженно произнес он.
   Лидия недоумевала. Вот человек, которого она приняла за  совершеннейшее
воплощение  мужской  силы  и  красоты,  а  он  оказался  настолько  чуждым
пониманию  художественно  прекрасного,   что   видит   в   статуе   только
бесчувственное каменное чучело.
   - Я боюсь, что помешала вам тогда. Но я не очень  виновата  в  этом.  Я
заблудилась в своем парке. Знаете, ведь я еще почти чужая здесь  и  совсем
не знаю своего поместья.
   - Что вы, чем могли вы мне помешать? - возмущенно воскликнул Кэшель.  -
Приходите, когда только вам будет угодно.  Это  Меллиш  выдумывает,  будто
взглядом можно принести вред  человеку.  Меллиш  глуп  и  недогадлив...  -
Кэшель устыдился своей горячности и виновато заметил: - Меллиш не в  своем
уме. Не стоит говорить о нем.
   Алиса торжес