бы оказаться замужем. Не исключено,  что  любовнику
Уитни это только на руку. Теперь никто ничего не заподозрит, даже  если  она
забеременеет.
   И тут Клейтон припомнил, сколько раз за прошедшие  недели  она  ездила  в
Лондон "за покупками" или "навестить  друзей".  Желчь  подступила  к  горлу.
Отцом ребенка, которого она носит, может  оказаться  как  он,  так  и  любой
другой!
   Сука! Лживая, вероломная, маленькая...  Нет,  он  не  мог  даже  в  своем
воспаленном,  измученном  воображении  назвать  ее  именем,   которого   она
заслуживает! Он слишком любил ее, чтобы проклинать. Но оказалось, что  любил
фиглярку, законченную актрису, пустую куклу. Тело.  Ничего  больше.  И,  как
теперь выяснилось, даже тело принадлежало не ему одному.
   Нужно отдать ей должное, какой безошибочный инстинкт выживания!  Вынудить
его привести ее в этот кабинет,  пока  Ванесса  ждала  в  соседней  комнате,
вынести его ярость, прижаться всем телом и  целовать,  словно  отдавая  свое
сердце! И все из-за того, что имела несчастье  забеременеть!  Клейтон  очень
хотел верить, что ребенок мог быть от него. Он даже попытался убедить себя в
этом. Но он прекрасно помнил, что, овладев ею, сразу же  отстранился.  Шансы
на то, что она могла забеременеть от него, были так невелики, что о  них  не
стоило и говорить.
   Боже, каким гнусным спектаклем была их жизнь! Каждый взгляд жены,  каждое
слово, каждая ласка - все притворство, мерзкое, отвратительное притворство!
   Пальцы медленно сжались в кулак, сминая листок бумаги в тугой комок. Боль
в душе начала притупляться,  и  ее  место  заняла  холодная  черная  ярость.
Клейтон машинально  швырнул  измятую  записку  на  пачку  бумаги,  попытался
задвинуть ящик, но он застрял. Что-то не  давало  ему  закрыться  до  конца:
крохотная белая распашонка с буквой "У", вышитой на воротничке!
   Клейтон долго разъяренно смотрел на нее и, резко рванув, поднес к глазам.
Так вот что он должен был найти! Как трогательно с  ее  стороны!  Неизменная
склонность к мелодраматическим эффектам!
   Клейтон,  брезгливо  поморщившись,  швырнул  на  пол  белый  лоскуток  и,
растерев его каблуком, повернулся, чтобы выйти.
   - Вижу, ты нашел его, - прошептала Уитни с порога, не отводя потрясенного
взгляда от трогательной распашонки под ногами мужа.
   - Когда? - ледяным тоном осведомился он.
   - Думаю... через... через... семь месяцев. Клейтон пристально смотрел  на
Уитни, и она почти чувствовала исходившую от него безумную злобу.
   - Мне этот ребенок не  нужен!  -  с  намеренной  жесткостью,  подчеркивая
каждое слово, процедил он сквозь зубы.
   Кларисса и Мэри, маячившие  на  балконе,  чтобы  полюбоваться  счастливым
лицом хозяина, в ужасе сжались, когда он почти пробежал мимо  них  и  быстро
спустился по ступенькам, двигаясь с бешеной  решимостью,  угрожавшей  смести
всякого, кто окажется  на  пути.  Входная  дверь  с  оглушительным  грохотом
захлопнулась; Кларисса медленно повернулась и направилась в  комнату  Уитни,
но, потрясенная, замерла на пороге при виде зрелища, представшего  перед  ее
глазами.
   Уитни стояла на  коленях  около  бюро,  плечи  судорожно  вздрагивали  от
безмолвных рыданий. Голова была откинута, и слезы струились  ручьями  из-под
закрытых век.
   С пальцев свисала маленькая белая распашонка с синей буквой "У",  любовно
вышитой на воротничке. - Не плачь, дорогая, не плачь, - беспомощно повторяла
Кларисса, наклоняясь, чтобы помочь Уитни встать. - Ты повредишь ребенку.
   Но Уитни не в силах была перестать  плакать.  Она  всхлипывала,  пока  не
заболело горло.
   "Мне этот ребенок не нужен!" - Бесчеловечные слова ядовитой змеей  обвили
ее сердце, сжимая и сдавливая его так, что воздух не проходил в  истерзанные
легкие.

***

   Когда небо чуть посветлело, Уитни повернулась на бок и посмотрела в окно.
Она лежала одна в постели, одна впервые со дня свадьбы. Клейтон не хочет  ее
ребенка, их ребенка! Неужели  не  собирается  признавать  его?  Нет,  он  не
может... не имеет права... Почему? Из-за чего?
   Уитни зажмурилась и отвернула голову. Он, очевидно,  хочет  заставить  ее
отдать ребенка, сразу же нанять кормилицу и отослать малыша с глаз  долой  в
одно из своих поместий. Неужели его любовь к ней настолько эгоистична, что в
ней нет места для их ребенка?
   Всего несколько часов назад она и сама не понимала, как отнестись к своей
беременности. Зато знала теперь: непонятная ярость Клейтона пробудила в  ней
стремление защитить беспомощное создание -  чувство  настолько  неукротимое,
что потрясло все существо Уитни. Она никогда не позволит ему  отнять  у  нее
малыша. Никогда!
   Уитни проснулась очень поздно. Голова болела и  кружилась,  тошнило  так,
что казалось, вот-вот вывернет наизнанку, но она  заставила  себя  встать  и
спуститься к завтраку. Прибор Клейтона все еще стоял на столе.
   - Его светлость сказали, что сегодня  у  него  нет  аппетита,  миледи,  -
сообщил слуга.
   Уитни что-то пожевала исключительно ради ребенка и отправилась на  долгую
прогулку через парк, мимо переливающихся всеми красками цветочных  клумб,  к
берегу озера, по спокойной глади которого плыли лебеди, и наконец набрела на
белую беседку с видом на озеро. Войдя внутрь, она  села  на  одну  из  ярких
подушек, разбросанных по скамьям, и провела здесь два часа, пытаясь привести
в порядок хаотически метавшиеся мысли, осознать, что она  все  та  же  Уитни
Уэстморленд, которой была вчера, и не перенеслась в другую  эпоху  и  другое
время.
   Вернувшись в дом, она медленно поднялась по лестнице  и  обнаружила,  что
камердинер Клейтона и трое лакеев  выносят  чемоданы  и  тюки  с  вещами  из
спальни Клейтона.
   - Что происходит? - задыхаясь, спросила она у Мэри. -  Объясните,  почему
они уносят вещи моего мужа?
   Уитни чувствовала, что медленно сходит с ума. Спаситель,  что  же  теперь
делать?!
   - Его светлость перебирается в западное крыло, - пояснила Мэри,  стараясь
говорить спокойно и равнодушно. - Мы перенесем ваши вещи в его спальню, а из
вашей комнаты выйдет превосходная детская, когда придет время.
   - Вот как, - прошептала Уитни, сознавая, что не сможет жить в этих покоях
одна, без Клейтона. - Вы не покажете мне,  где  его  новые  комнаты?  Мне...
нужно кое о чем спросить его светлость... мы собирались поехать...
   Мэри подвела хозяйку к высокой двери в западном крыле и тактично оставила
одну.
   Уитни вошла в комнату. Клейтон был здесь сегодня,  был  и  ушел.  Сорочка
брошена на стул, перчатки - на постель. Она медленно побрела в  гардеробную,
провела пальцем по ручкам щеток из черного оникса и  усилием  воли  подавила
слезы, угрожающие, снова хлынуть  из  глаз.  Открыв  гардероб,  Уитни  долго
терзала себя, разглядывая одежду мужа. Какие широкие  плечи  должны  быть  у
мужчины, который носит эти  куртки...  Такие  широкие  плечи...  Она  всегда
любила его плечи. И глаза.
   Уитни направилась было к двери, но тут появился  Клейтон.  Не  говоря  ни
слова, он прошел  мимо,  шагнул  к  гардеробной  и  начал  раздеваться.  Она
последовала за ним и, не сумев скрыть слезы, прошептала:
   - Почему ты делаешь это, Клейтон?
   Он рывком стащил сорочку, но не спешил ответить.
   - Из-за... из-за нашего ребенка? - не отставала Уитни.
   - Из-за ребенка, - коротко поправил он, окинув ее презрительным взглядом.
   - Ты... ты не любишь детей?
   - Детей от другого мужчины, - ледяным тоном выпалил  Клейтон  и,  швырнув
сорочку на пол, обернулся и, больно сжав ее локоть, потащил к выходу.
   - Но ты же не можешь не хотеть собственных детей, - прерывающимся голосом
пробормотала Уитни,  не  обращая  внимания  на  то,  что  муж  на  глазах  у
проходящего слуги бесцеремонно выталкивает ее в коридор.
   - Собственных, - подтвердил Клейтон зловещим тоном. Он навис  над  женой,
положив руку на ручку двери, словно  собираясь  захлопнуть  ее  перед  носом
Уитни.
   - Мы поедем сегодня к Уилсонам?  Я...  я  приняла  приглашение  несколько
недель назад.
   - Я уезжаю. А ты можешь делать все, что угодно, черт возьми!
   - Но, - умоляюще выдохнула Уитни, - ты едешь к Уилсонам? Если да, то...
   - Нет! - рявкнул Клейтон. - И если  я  когда-нибудь  увижу  тебя  в  этой
комнате, даже в этом крыле дома, лично позабочусь о том, чтобы удалить  тебя
отсюда. Даю слово, Уитни, тебе не понравится способ, каким я это  сделаю,  -
безжалостно-холодно добавил он.
   Дверь с грохотом захлопнулась.
   Клейтон долго неподвижно стоял посреди комнаты, сжимая и разжимая кулаки,
пытаясь взять себя в руки и  усмирить  вновь  накатившую  ярость.  Вчера  он
умудрился допиться до бесчувствия  в  своем  кабинете,  но  не  раньше,  чем
тщательно продумал все способы мести за  поруганные  любовь  и  доверие.  Он
заведет любовницу и будет всюду показываться с ней, пока Уитни не  узнает  о
ее существовании. Общество  сквозь  пальцы  смотрит  на  женатого  человека,
имеющего содержанку, так было всегда. Но Уитни попадет  в  ловушку.  Она  не
сможет слишком часто выезжать одна, не  возбудив  излишних  толков,  а  если
появится с другим мужчиной, станет настоящим изгоем - ее  просто  перестанут
принимать в порядочных домах.
   Но даже этого недостаточно. Если она родит ребенка  и  Клейтону  придется
дать ему свое имя, видит Бог, он даже не взглянет  на  него  и  отошлет  это
отродье с глаз долой. Но не сразу.  Пусть  поживет  здесь  год-другой,  пока
Уитни не привяжется к нему. Ребенок  -  вот  самое  страшное  орудие  мести.
Клейтону все равно, чей это младенец, -  результат  ли  грязной  измены  или
живое доказательство страсти, которой он воспылал к этой женщине.
   Уитни тоже продолжала стоять на месте, уставясь в дубовую  панель.  Горло
болело, глаза щипало, но она не  заплачет!  Чем  жалобнее  она  молила,  тем
большее удовольствие доставляло ему оскорблять ее!
   Наконец она медленно  побрела  прочь,  желая  обрести  если  не  душевное
равновесие,  об  этом  не  могло  быть  и  речи,  то  хотя  бы  очутиться  в
безопасности своей комнаты.
   Мэри и Кларисса хлопотали в хозяйских покоях,  перенося  одежду  Уитни  в
бывшую спальню Клейтона, и вокруг царил ужасный беспорядок.
   - Извините, - с трудом выговорила Уитни. - Я... я хотела бы побыть  одна.
Вы можете закончить все это позже.
   Обе выглядели такими грустными и растерянными, что Уитни просто не  могла
вынести этого. Она пыталась  осознать,  что  происходит.  Итак,  Клейтон  не
желает видеть ее, выбросил, как ненужную ветошь,  и  лишь  потому,  что  она
забеременела.
   Впервые за все эти ужасные часы Уитни  охватил  гнев.  С  каких  это  пор
беременность считается исключительно виной женщины? И чем,  по  его  мнению,
должны были кончиться все эти исполненные страсти ночи?  Пусть  она  наивна,
однако прекрасно понимает, откуда берутся дети! На какое-то мгновение  Уитни
захотелось снова ворваться к Клейтону и высказать ему все это.
   Но чем больше она  думала  о  случившемся,  тем  больше  злилась.  Подняв
подбородок, Уитни дернула за шнур сонетки.
   - Пожалуйста, вели погладить мое синее шелковое платье, - приказала  она.
- И подать экипаж сразу после ужина. Я уезжаю.
   Четыре часа спустя Уитни вплыла в столовую.  Ее  волосы  были  уложены  в
сложную элегантную прическу и перевиты нитями сапфиров  и  бриллиантов;  два
локона спадали на уши. Глубокий вырез синего  платья  открывал  плечи.  Губы
решительно сжаты. Если они собираются отныне быть чужими людьми, по  крайней
мере можно сохранять подобие дружеских отношений, Но если Клейтон хотя бы на
мгновение воображает, что после родов он как  ни  в  чем  не  бывало  сможет
вернуться в ее постель, значит, знает ее далеко не так хорошо, как думает.
   Но Уитни не ожидала, что, когда при ее приближении он всего лишь вежливо,
почти автоматически поднимется, в ее груди загорится боль  и  желание  такой
силы, что она едва  не  потеряет  сознание!  Муж  казался  ей  необыкновенно
красивым, и, улыбнись он хотя бы слегка, она  бросилась  бы  ему  на  шею  и
молила... молила... о чем? О прощении  за  любовь?  За  то,  что  носит  его
ребенка?
   Несколько раз за время их молчаливой трапезы Уитни ловила на себе  взгляд
Клейтона, мимолетно останавливавшийся на ее грудях, открытых декольте синего
платья. Он поспешно отводил глаза, и Уитни чувствовала, как разгорается  его
ярость. Она даже осмелилась посчитать, что он немного ревнует, ведь  они  до
этого ни разу не  выезжали  порознь.  И  как  только  глаза  Клейтона  снова
скользнули по ее груди, Уитни с невинным видом спросила:
   - Тебе нравится мое новое платье?
   - Если собираешься выставлять свои прелести напоказ всему свету,  то  оно
великолепно подходит для этих целей, - цинично бросил он.
   - Ты уже устроился в своих новых комнатах? - упорствовала Уитни.
   Клейтон  отодвинул  тарелку,  словно  окончательно  лишился  аппетита,  и
поднялся.
   - Я нахожу их  гораздо  более  предпочтительными,  чем  те,  что  занимал
раньше, - процедил он и, повернувшись, направился к выходу. Через  несколько
минут входная дверь громко хлопнула, и Уитни услышала стук колес удаляющейся
кареты. Она устало опустила плечи,  понимая,  что  потерпела  поражение.  Ее
снова затошнило, разболелась голова, но Уитни все же отправилась  на  бал  к
Уилсонам и постаралась остаться за полночь в слабой надежде, что Клейтону не
понравится ее столь долгое отсутствие  и  в  следующий  раз  он  захочет  ее
сопровождать.
   Она смертельно устала, но сразу проснулась, как только экипаж остановился
у подъезда Клеймора как раз в тот момент, когда  Клейтон  выходил  из  своей
кареты.
   Они поднялись по ступенькам крыльца, и Уитни успела заметить  сверкнувший
гневом взгляд и плотно сжатые челюсти.
   - Продолжай приезжать домой под утро, и через неделю весь  Лондон  начнет
про тебя сплетничать, - сухо выдавил он.
   Уитни остановилась у двери своей комнаты.
   - Я не смогу выезжать, как только мое  состояние  окажется  очевидным,  -
сообщила она, -  кроме  того,  я  прекрасно  провела  время!  -  из  чистого
упрямства добавила она, гордо вскинув голову.
   И хотя не могла сказать определенно, но Клейтон, кажется, выругался  себе
под нос.
   На следующее утро Уитни  отправилась  в  конюшню,  где  конюх  решительно
отказался оседлать Хана. Она была обижена, смущена  и  рассержена,  а  также
настолько  сконфужена,  что  грум  был  вынужден  сослаться  на  приказ  его
светлости.  Уитни  слишком  расстроилась,  чтобы  хорошенько  обдумать  свои
дальнейшие действия. Не говоря ни слова,  она  величественно  повернулась  и
направилась к дому, прошла прямо в кабинет Клейтона, даже не подумав сначала
постучать.
   Клейтон  совещался  с  большой  компанией  людей,  сидевших  вокруг   его
письменного стола. Все мгновенно вскочили, кроме Клейтона, который  поднялся
с видимой неохотой.
   - Прошу прощения, джентльмены, я не знала, что у моего мужа посетители, -
ангельски улыбнувшись удивленным мужчинам, сказала Уитни. И,  обратившись  к
Клейтону, застывшему на месте, объявила:
   -  Произошло  некоторое  недоразумение.  Никто  в  конюшне,  кажется,  не
понимает,  что  Хан  -  мой  конь.  Предпочитаешь  сам  все  объяснить   или
предоставишь мне?
   - Даже не пытайся сесть в седло! - зловеще предупредил  муж  -  Простите,
что прервала ваше совещание, - пробормотала Уитни, покраснев от  стыда.  Как
он может говорить с ней в таком уничижительном тоне в присутствии незнакомых
людей!
   Она поспешно вылетела  из  комнаты.  Это  просто  безумие,  сумасшествие,
извращенная жестокость! Теперь Клейтон намеренно не позволяет ей хоть как-то
занять время! Хочет лишить ее всех радостей жизни!
   Уитни сорвала крохотный цилиндр. Она ненавидела эту  глупую  моду!  Самое
прекрасное во время езды - чувствовать, как ветер треплет волосы.
   Она уже шагнула к  гардеробной,  намереваясь  переодеться,  но  почему-то
передумала.  Направившись  к  конюшне,  она  окинула  первого   же   конюха,
осмелившегося преградить ей дорогу,  таким  взглядом,  что  тот  почтительно
отступил. Потом Уитни подошла к стойлу Хана,  накинула  на  него  узду  и  с
трудом сняла  седло  с  колышка.  С  каждой  секундой  мужества  у  нее  все
прибавлялось. В конце концов, никто из них  не  посмеет  ее  остановить.  Ей
удалось надеть на Хана тяжелое дамское седло лишь с третьей попытки, но  она
все-таки добилась своего. Подтянув подпругу, как могла туже, и молясь, чтобы
этого оказалось достаточно, она вывела коня и вскочила в седло.
   Уитни каталась почти три часа. Уже через час она  сильно  устала,  но  не
желала возвращаться. Клейтону, конечно, уже успели доложить обо всем, и гнев
его будет ужасен.
   Она ожидала очередной стычки, но не думала, что Клейтон будет  дожидаться
ее у конюшни. Он стоял, непринужденно опершись о выбеленный  забор,  и  о  .
чем-то беседовал со старшим конюхом. При виде мужа Уитни невольно сжалась от
страха, зная, что спокойный, почти равнодушный вид - всего лишь  маска,  под
которой бушует убийственная ярость, готовая обрушиться на нее.
   Когда она проезжала мимо,  Клейтон  обманчиво-небрежным  жестом  выбросил
руку и ухватил поводья  Хана,  резким  рывком  остановив  лошадь.  В  глазах
блеснула уничтожающая злость, а голос был таким тихим и ледяным, что  сердце
Уитни сжалось.
   - Слезай!
   Уитни уже почти решилась вырвать поводья, развернуть Хана и умчаться куда
глаза глядят.
   - Попробуй только! Я предупреждаю... - прошипел он.
   К собственному стыду и унижению, Уитни почувствовала, как загорелись щеки
и затряслись руки. Она судорожно  сглотнула  и  виновато  протянула  к  нему
ладони:
   - Ты поможешь мне спешиться? Клейтон грубо сдернул ее с седла.
   - Как ты посмела ослушаться  меня?  -  прорычал  он  и,  больно  впившись
пальцами в ее плечо, потащил за собой под  удивленными  взглядами  грумов  и
конюхов.
   Уитни подождала, пока они отошли подальше и приблизились к черному  ходу,
прежде чем вырвать руку и стремительно развернуться.
   - Ослушаться тебя? - повторила она. - Собираешься напомнить  мне  о  моих
обетах? Неужели... Хотите, чтобы я напомнила вам о ваших, милорд?
   - Я хочу предостеречь тебя, причем только один раз, - угрожающе  прорычал
Клейтон. - Если хочешь, назови это советом.
   - Будь мне нужен совет, - парировала Уитни, обдавая мужа зеленым пламенем
глаз, - ты оказался бы последним человеком на земле, у  которого  я  бы  его
попросила!
   Она уже открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но тут же  передумала  при
виде его искаженного яростью лица.
   - Попробуй еще раз не подчиниться моим приказам, и я велю запереть тебя в
комнате, пока твое отродье не появится на свет!
   - Уверена, что тебе именно этого и хотелось бы!  -  фыркнула  Уитни,  вне
себя от вспыхнувшей ненависти к мужу за то, что посмел  назвать  ее  ребенка
отродьем. - Ты самый подлый, самый жестокий... негодяй и лгун! Как ты посмел
уверять, что любишь меня, и потом так поступать! И еще одно, милорд  герцог,
- добавила она, задыхаясь от гнева, - хотя это должно было оказаться для вас
невероятным сюрпризом, так уж вышло, что от плотской любви появляются дети!
   Клейтон был так поражен этим смехотворным  "откровением",  что  не  успел
заметить мелькнувшую в воздухе руку. Прозвучала  оглушительная  пощечина,  и
Уитни подняла голову с видом разгневанной богини.
   - Ну же, не стесняйся, ударь меня! - вскричала она.  -  Хочешь  причинить
мне как можно больше боли, я не помешаю! Что это с тобой -  потерял  желание
терзать меня? - продолжала издевательским тоном Уитни, не  обращая  внимания
на бешено бьющийся в висках пульс. - Прекрасно, потому что я достаточно зла,
чтобы не отказать себе в удовольствии еще раз дать тебе по физиономии!
   Она широко размахнулась, но тут же охнула от боли в  запястье,  стиснутом
его пальцами, словно клещами.
   Заведя жене руку за спину, Клейтон дернул ее на себя.
   - Ты прекрасная, лживая, хитрая самка, - взорвался он, - хотя бы  раз  за
нашу позорную жизнь вместе  ска