короткие  пальцы  его   за   спиной   сжимались   и
разжимались...
   - Ваше высокопревосходительство, я своими ушами слышал в Стокгольме,  в
ресторане: большевистский  курьер  Леви  Левицкий  в  нетрезвом  состоянии
публично похвалялся другому большевику, Ардашеву, что будто бы примерял на
себя шапку  Мономаха  и  садился  на  кресло  с  державой  и  скипетром...
Российская реликвия на еврейской голове!..
   Юденич поднял, опустил плечи.
   - Прекрасно-с... Они заплатят... (Пальцы заработали за спиной.) Жестоко
заплатят...
   -  Чтобы  спасти  эти  священные  ценности,  нам  нужно,  по  скромному
подсчету, - на  слежку,  наем  помещений,  автомобили,  покупку  оружия  -
двадцать пять тысяч крон... Лига ходатайствует, чтобы вы  вместе  с  этими
суммами прикомандировали к нам доверенное лицо для наблюдения.
   Генерал вернулся в кресло, жирный лоб его прорезывала морщина.
   - Я должен подумать... Дело весьма щекотливое... В европейской  столице
расправляться своими средствами!.. Гм... Мы-то знаем, у кого берем  и  что
берем, но щепетильные европейцы!.. Люди вы  горячие,  батенька,  ухлопаете
там парочку еврейчиков... Да еще двадцать пять тысяч... Гм...
   Генерал с той минуты, когда было  упомянуто  о  двадцати  пяти  тысячах
крон, начал поглядывать на  ширмы,  где  шипело  и  пахло  сальцем.  Лаше,
проведя ладонью по лбу, сказал с мягкой задушевностью:
   - До взятия Петрограда остается - три, ну - два месяца... Но пока я  не
вижу   других   путей    поддержать    ваши    бумажные    деньги,    ваше
высокопревосходительство...
   Генерал отвлекся от ширмы, насторожился:
   - Не улавливаю связи.
   - Вы помните провокационную заметку  об  английском  обеспечении  ваших
денег, печатающихся в Гельсингфорсе?  Она  исходила  от  компании  -  Леви
Левицкий,  Ардашев,  Бистрем.  Одного  из  них  Лига  ликвидировала...  За
последние дни нам стало известно, - и это одна из причин моего  приезда  в
Ревель, - что английский государственный банк не сегодня-завтра опубликует
опровержение... Ваше высокопревосходительство, сам господь бог  не  спасет
вас от инфляции, от катастрофы с кредитами и так далее...
   - Мои деньги,  господин  полковник  Лаше,  обеспечены  всем  достоянием
государства Российского...
   Но тут  полковник  Магомет  бек  Хаджет  Лаше  не  то  чтобы  подмигнул
как-нибудь неприлично, - жирноносое  лицо  его  осталось  невозмутимым,  -
изменился лишь цвет глаз, они будто просветились веселой иронией.
   -  Перед  отъездом  я  беседовал  с  небезызвестным  биржевым  деятелем
Дмитрием Рубинштейном. Он откровенно высказался, что готовится  к  большой
игре, но не решил еще - валить ли ему  финскую  марку  и  поднимать  рубль
вашего превосходительства, или поднимать  финскую  марку  и  валить  рубль
вашего высокопревосходительства...
   - Ах, вот как! (Генерал беспокойно потерся спиной о спинку кресла.)  На
чем же Рубинштейн основывает недоверие к моему рублю?
   - Не к вашему  рублю,  но  к  российскому  рублю...  Европейская  биржа
рассматривает Россию как банкрота на  долгий  период  времени...  Проблема
русского банкротства - мировая проблема. Русские долги,  задолженность  по
внешним займам,  разрушение  промышленности,  транспорта,  шахт,  нефтяных
вышек,  сельского  хозяйства  -  это  колоссальнейший  пассив.  Рубинштейн
исчисляет его миллиардов в сто золотых рублей. (Генерал крякнул.) В активе
только - будущая твердая власть. Под нее  союзники  могут  дать  денег  на
возрождение русской промышленности и сельского хозяйства.  А  могут  и  не
дать... Но покуда русский рубль - пусть  на  острие  победоносного  белого
штыка - стоит не дороже бутылочной этикетки...
   - Так, так, - сказал Юденич. - Ага, вот  как!  А  если  я  как  следует
умиротворю Петроград?
   - Это уже много...  Но,  ваше  высокопревосходительство,  деньги  нужны
сейчас... Я просил Рубинштейна обождать несколько  дней...  Если  я  скажу
ему,  что  в  ваших  руках  будет  на  полмиллиарда  валютных   ценностей,
разумеется, он не станет  колебаться  в  выборе  между  рублем  и  финской
маркой...
   Генерал все еще не решался. Больше всего его напугал Митька Рубинштейн.
Но двадцать пять тысяч крон тоже было не легко оторвать.  Он  сказал,  что
хочет посоветоваться с начальником снабжения генералом Яновым, и  попросил
Лаше оттянуть вопрос о деньгах до завтра.
   Хаджет  Лаше   решил   не   утруждать   главнокомандующего   остальными
чрезвычайными вопросами и с полным составом миссии (в Ревель он приехал  с
Левантом, Вольдемаром Ларсеном - датским коммерсантом и одним  из  четырех
шведских офицеров - членов Лиги) явился к правой руке генерала  Юденича  -
генералу Янову.
   Генерал Янов был "с мухой" после обеда  и  повышенно  встретил  гостей.
Денщик "соорудил" кофе с коньячком. Сели вокруг  преддиванного  стола.  От
генерала веяло здоровьем и  оптимизмом,  -  закрученные  усы,  раздвоенная
бородка, подвижные брови на  низеньком  лбу,  расстегнутая  гимнастерка  с
мягкими генерал-майорскими погонами и короткие крепкие ляжки ерника...  Он
сразу "овладел настроением". Предложил чудные папиросы:
   - Табак настоящий - довоенный Месаксуди... Один тип  ухитрился  вывезти
из Петрограда  полвагона  этого  табаку  и  загнал  его  к  нам  во  время
наступления... Гений, честное слово!.. Вот это (хлопнул по  валяющейся  на
плюшевом диване папке с бумагами) одни его проекты... Тут  и  колбаса  для
Петрограда, дрова, и картошка, и полсотни американских аэропланов. Как  он
умудряется  ставить  такие  цены  -   на   тридцать   процентов   дешевле,
поражаюсь... Уверяет, что из чистого патриотизма, честное слово...
   Хаджет Лаше высказал, что действительно патриотов гораздо  больше,  чем
это кажется, по той причине, что истинный патриот не шумит и не кричит, но
делает свое скромное и незаметное дело.
   - Пусть при этом что-то положит в карман, малую  крупицу,  -  нужен  же
какой-то материальный "стимул", кроме голой идеи. Правда?
   - Стимул! Совершенно верно, полковник...
   - Мы тоже люди, ваше превосходительство...
   - Совершенно верно, полковник...
   Чисто  одетый  денщик,  работая  под   придурковатого,   принес   кофе,
раскупорил коньяк. Генерал Янов пробасил, указывая  на  его  припомаженный
чуб, вздернутый нос, часто мигающие русые ресницы:
   - Вот - рожа расейская, решетом не покроешь, а поговорите с ним. Ну-ка,
Вдовченко... При покойном государе-императоре хорошо жилось тебе?
   Вдовченко - руки по швам, нос кверху - рявкнул:
   - Так точно, ваше превосходительство.
   - А почему? Объясни толково.
   - Так что - страх имел, ваше превосходительство.
   - Молодец... Ну, а скажи ты, милостью  революции  освобожденный  народ,
что ты сделаешь в первую  голову,  когда  с  оружием  в  руках  пойдешь  в
Петроград?
   - Не могу знать, ваше превосходительство...
   - Отвечай, болван...
   - Так что - стану колоть и рубить большевиков, жидов,  кадетов  и  всех
антилихентов...
   Генерал руками развел:
   -  Пасую,  господа...  Что  я  буду  делать  с  этим  народом!  Слушай,
Вдовченко, троглодит, ну, а что бы тут сидели наши  министры  -  Маргулиес
или Горн, - и ты бы им так вот брякнул... Заели бы меня,  болван!  (Открыл
крепкие, как собачья кость, зубы, загрохотал.) Живьем бы  съели...  Сгинь,
харя деревенская!.. (Денщик повернулся вполоборота,  по-лошадиному  топая,
вышел.) Да, господа, беда с  нашими  либералами...  Мечтатели,  российские
интеллигенты...  Реальной  жизни  знать  не  хотят...  Кофейку,   господа,
коньячку...
   Хаджет Лаше заговорил за коньячком:
   - Либерализм, как оппозиция - залог кредита... У нас в России часто  не
понимают, что политическое приличие дороже искренности.  Мы  еще  варвары,
простите за словечко, генерал...
   - Пожалуйста, пожалуйста, дорогой.
   - Наших друзей-союзников не нужно заставлять морщиться  от  неловкости.
Господа, тот же Клемансо,  Ллойд-Джордж,  Черчилль  покидают  же  когда-то
деловой кабинет и садятся за обеденный стол с изящными женщинами. Не будем
пачкать этим людям их вечерних сорочек... Либеральные министры, Маргулиесы
и Горны - это тот маленький комфорт, которого у  нас  вежливо  просят,  и,
поверьте, дорогой генерал, эти мелочи приносят иногда  больше  выгод,  чем
военные успехи...
   Генерал Янов, неподвижно выкатив бутылочные глаза, с удивлением  слушал
полковника Лаше. Черт его возьми - европеец! Потянулся за  рюмкой,  выпив,
покрутил головой:
   -  Да...  Политика...  Извольте  видеть,  нам   из   Парижа   Савинкова
навязывают. Социалист,  бомбометатель.  Нет  уж,  пардон!  Может  быть,  я
чего-то не понимаю, но,  ей-богу,  повешу...  Да  и  вообще...  (Чтобы  не
брякнуть лишнего, хлопнул еще рюмку.) Так что же вас привело,  господа,  в
нашу чухонскую дыру?
   Шведский офицер Иоганн  Гензен,  похожий  на  гигантского  младенца,  и
датский  коммерсант  Вольдемар  Ларсен,  с  дряблым  животом  и  маленькой
востроносой головой,  не  понимали  по-русски,  с  достоинством  терпеливо
улыбались, воспитанно  попивая  коньячок.  Хаджет  Лаше  перешел  к  делу,
широким жестом указал на скандинавов:
   - Дорогой генерал,  перед  вами  потомки  тех  самых  древних  варягов,
которым русские когда-то сказали: "Земля наша велика и обильна, но порядка
не имам"... (Он перевел эти слова по-датски. Все рассмеялись,  чокнулись.)
Ходатайствую за них в интересах Лиги, дорогой генерал. Гензен и  Ларсен  -
наши  активные  сотрудники,  горячо  любят  Россию  и  в   данном   случае
руководятся более идейными соображениями,  чем  личной  выгодой...  Но,  -
несовершенство человеческой природы,  -  одними  светлыми  идеями  сыт  не
будешь...  Конкретно   предложения   таковы:   лейтенант   Иоганн   Гензен
интересуется псковским и гдовским льном.
   - Ага, - басом сказал генерал Янов, - представляю.
   - Лейтенант Гензен хотел бы оформить концессию на вывоз льна  и  кудели
не из вторых рук - от эстонских скупщиков, а непосредственно  от  русского
интендантства. Условия чрезвычайно выгодные, - с  валовой  выручки  десять
процентов  интендантству.  И  обязательство:   при   заключении   договора
поставить в  северо-западную  армию  четыре  тысячи  добровольцев,  лучших
стрелков Швеции, коим по окончании войны российское  правительство  должно
предоставить свободные земли для поселения.
   Генерал Янов настороженно стучал ногтями по столу.
   - Счастливая идея, есть о чем подумать...
   - Второе касается моего друга,  фанатика  России,  Вольдемара  Ларсена.
(Маленькое остроносое личико Ларсена закивало  дружественно.)  Предложение
его таково: концессионный договор на двадцать пять лет на сдачу  господину
Ларсену  петроградского  городского  хозяйства  -  водопровода,   трамвая,
электричества и телефона. В день взятия Петрограда  Ларсен  вносит  первый
денежный аванс. Но,  идя  навстречу  нуждам  армии,  он  готов  теперь  же
поставить интендантству тысячу тонн колбасы лучшего  качества,  с  уплатой
половины в русских и половины в финских деньгах... Вот в общих чертах... И
тот и другой считают, что, минуя министерство снабжения,  то  есть  говоря
непосредственно с вами, они короче идут к цели. Господа  Ларсен  и  Гензен
были бы в восторге скрепить дружбу вещественными узами...
   Отвыкший от европейских форм разговора генерал Янов испытывал  душевное
"напряжение, глаза его налились кровью.
   -  Я  доложу  главнокомандующему...  Он  озабочен,  надо  вам  сказать,
вопросом пополнения особого безотчетного секретного фонда...
   - Ну да, да, суммы на контрразведку и так далее...
   - Именно... Скажите этим господам откровенно, так сказать, -  в  данном
случае  желательно,  чтобы  они  пополнили  секретный  фонд  исключительно
американской или английской валютой... Мы, так  сказать,  договоримся,  я,
так сказать, приму без расписки, и договоры оформим... Генерал Юденич  так
именно и выскажется, я уверен... - Генерал Янов отдулся, вытащил  шелковый
платок, провел по усам и уже облегченно гаркнул: - Эй, Вдовченко! Слетай в
буфет, - две бутылки шампанского и миндального печенья...



40

   Вернувшись в составе всей миссии к себе в номер, Хаджет Лаше потребовал
минеральной воды и некоторое время сосредоточенно ходил, стиснув за спиной
руки. Остальные члены миссии сидели.
   - Ваше  дело  со  льном,  петроградской  концессией  и  колбасой  -  на
колесах... Мошеннику Янову  сунуть  пятьсот  долларов,  Юденичу  -  тысячи
полторы... (Вольдемар Ларсен тяжело вздохнул.) Но с кредитами для  Лиги  -
хуже, да  -  хуже...  Мне  не  понравился  главнокомандующий,  -  мелочной
человек, глупый, ленивый хохол...  На  Кавказе  этот  орел  зажал  большую
валюту на продаже курдских земель и врет - большевики у него ни крошки  не
конфисковали, все перевел за  границу.  Информация  о  царских  сокровищах
произвела на него некоторое впечатление, но, едва я  упомянул  о  двадцати
пяти тысячах крон, упал духом... Широты - нуль...
   Иоганн Гензен произнес презрительно:
   - Пест!.. (Вложил в рот сигару, дым - к потолку, и снова, вынув сигару,
уже удивленнее.) Пест!
   Вольдемар Ларсен, обладавший умом более острым, заметил осторожно:
   - Быть может, у господина главнокомандующего более достоверные сведения
о местонахождении сокровищ царской короны?
   Лаше круто остановился, бешено взглянул на Ларсена:
   - Прикажете понимать как недоверие к оперативному отделу Лиги?
   -  Сохрани  меня  бог  -  недоверие,  нет...  (Острый  нос  Ларсена   с
добродушием андерсеновских сказок поднялся навстречу прожигающему  взгляду
Лаше.) Колбаса для армии и право на петроградскую концессию -  это  пахнет
деньгами, господин полковник... Но царские  сокровища  еще  не  пахнут,  -
позвольте себе именно так понять мою мысль...
   Как от  доброй  шутки,  нос  Вольдемара  Ларсена  свернулся  слегка  на
сторону,  собрались  добродушные  морщинки  на  висках.  Александр  Левант
(обычно молчавший в присутствии Лаше) сказал жестко:
   - Мы не настаиваем, чтобы именно вы получили концессию на петроградское
хозяйство. Нам известно состояние ваших счетов, - вам едва  хватило  денег
на закупку тухлой колбасы. Права на концессию беру я.
   Хаджет Лаше, раздвинув ноги, руки - в карманах черкески,  вывороченными
губами проговорил в лицо Вольдемару Ларсену:
   - Лига сквозь пальцы смотрела на ваши спекуляции... Вы не  желаете  нам
доверять, по-видимому слишком спешите отделаться от нас... Мы  тоже  будем
осторожны, господин Вольдемар  Ларсен...  Мы  не  позволим  вам  подписать
запродажную на колбасу, покуда не выполните первого параграфа  устава:  не
внесете в кассу Лиги двадцать процентов со всей суммы  -  то  есть  двести
сорок тысяч... Или финны вышвырнут вашу тухлятину в море...
   Вольдемар Ларсен ушел в кресло, выставил дряблый живот,  прикрыл  веки.
Он никак не думал, что этим бандитам Леванту и Лаше известно  его  тяжелое
дело с колбасой. Два месяца  тому  назад  он  выгодно  закупил  колбасу  у
американской комиссии Гувера (распихивающей по  Европе  свиные  изделия  -
заготовки мировой войны). Но колбаса так воняла, что санитарный  осмотр  в
Бергене приказал товар сжечь. Пришлось истратиться на погрузку и фрахт,  и
сейчас парусник с колбасой болтался на якоре в Гельсингфорском порту.
   - Я плачу десять процентов при подписании запродажной с северо-западным
правительством и десять  процентов  при  сдаче  колбасы,  -  слабо  сказал
Ларсен. - Это все, что я могу... Но концессия за мной, господа, на этом  я
буду настаивать...
   Левант  и  Лаше  переглянулись.  Согласились.  Разговор  снова   принял
дружественный оборот. В семь часов Левант и Лаше пошли - этажом выше  -  в
номер министра просвещения Кедрина для свидания (по третьему чрезвычайному
делу) с премьером Лианозовым.



41

   Принадлежность к левому крылу правительства обязывала  много  и  хорошо
говорить. Министры северо-западного правительства собирались в чьем-нибудь
номере, пили чай, выкуривали болезненное количество папирос и  говорили  о
метафизических проблемах,  поставленных  историей  перед  многострадальной
Россией  и  перед  цветом  и  мозгом  страны  -  русской   интеллигенцией.
Практическая сторона  деятельности  интересовала  их  меньше,  потому  что
территория для приложения великих идеи конституционной свободы была  мала,
и народ на этой территории (псковские и гдовские мужики) - невежественный,
звероподобный и даже неграмотный,  и  потому  еще,  что  главнокомандующий
Юденич и вся военщина не  допускали  штатских  либералов  до  практической
деятельности: "Было ваше сволочное времечко, книжники  слюнявые,  был  ваш
царь - Сашка Керенский, дюжины большевиков не могли повесить..."
   Англичане, американцы и французы  относились  к  министрам  симпатично,
оказывали  знаки  внимания  (консервы,  табак,  одежда,  напитки),  но   в
практических вопросах предпочитали иметь дело с  Юденичем  и  его  штабом.
Министры надеялись на одно, - что окончится же когда-нибудь власть  грубой
силы и солнце гуманности и  свободы  взойдет  над  куполом  Учредительного
собрания... О,  лакированные  темно-коричневые  трибуны  в  колонном  чале
Таврического дворца, - блеск речей и  водопады  оваций!..  О,  кулуары,  -
веселая и  остроумная  политическая  болтовня,  -  журналисты,  фотографы,
элегантные женщины! О, собственные автомобили, уносящие избранников народа
по широким петроградским улицам!
   В чрезвычайно удушливом воздухе пять министров, сидя в красных плюшевых
креслах вокруг овального стола, слушали министра просвещения  Кедрина.  Он
был невелик ростом и, находясь на  низеньком  диванчике,  подвертывал  под
себя ногу. На нем были теплые светлые брюки  и  по-стариковски  просторный
старомодный сюртук, - бледное, как жеваная бумага, заросшее сединой  лицо,
растрепанные белые волосы, глаза, воспаленные от  бессонницы  и  никотина.
Несмотря  на  грудную  жабу  и  бронхитное  покашливание,  душа  его  была
порывиста и неугомонна. Министры устало, через силу  внимали  ему.  Кедрин
говорил:
   - Мережковский дает только две составные силлогизма, две линии великого
треугольника, две  линии,  разлетающиеся  в  бесконечность,  -  Христос  и
Антихрист... Он только вопрошает. Мережковский - это все безумие  вопроса,
он - это мы - русская интеллигенция.  Славянофильство  и  западничество...
Деревня и фабричный город... Европа и Азия... До девятьсот семнадцатого мы
чувствовали присутствие исторической обреченности, мессианства...  Да,  мы
называли Россию мессией... И недаром Рудольф Штейнер весной четырнадцатого
года   в   Гельсингфорсе   говорил   о   роковой   обреченности    России,
предназначенной спасти мир, спасти своим телом и кровью... Господа, теперь
мы знаем эту  третью  составную  силлогизма,  мы  замыкаем  равнобедренный
треугольник.  Это  третье:  мировой  большевизм,  в  демонических  безднах
которого рождается спасение мира - священное белое движение. Его символ  -
солнечные латы Георгия-победоносца, под копытами его белого  коня  змий  -
Антихрист - большевизм и за плечами - пурпуровый, то есть победный,  плащ,
взвитый над бурей революции... (Передышка. Бронхитное  покашливание.  Звон
чайных ложечек и клубы табачного дыма.)
   Я цитирую это по замечательной книге Николая Александровича Бердяева. Я
положил бы эту книгу в ранец каждого белого  солдата.  Большевики  идут  в
бой,  распевая  "Интернационал"  и   веря   в   социализм...   Мы   должны
противопоставить свою идею, - понятную массам,  идею  Георгия-победоносца,
идею белого посланца, поражающего в мире Антихриста... Я  слышу,  господа,
иронические голоса: мы владеем пока только двумя уездами  России,  мы  еще
собираемся идти на Петроград, у нас, представителей русской культуры,  нет
реальной силы, мы машем кулаками по  воздуху,  нас  едва  терпят,  в  день
взятия Петрограда генерал Юденич попытается вздернуть  нас  на  трамвайных
столбах... Все это так... Но тем не менее  или,  если  хотите,  тем  более
положение обязывает нас ставить вопросы мирового порядка.