ялым голосом) моя жена была  завербована  в  дом
терпимости... Вот в сущности и все...
   На третий день процесса выступил Бистрем. Как Робеспьер, сжимая в  руке
скрученную рукопись, он начал:
   -  Господа  судьи,  я  выступаю  как   гражданский   истец   подсудимой
Чувашевой... Ее обвиняют в укрывательстве преступления, в том, что она  не
донесла полиции... Почему она молчала? Кто такая подсудимая Чувашева?  Это
- лист, оторванный  бурей  от  дерева  и  растоптанный  подошвами,  это  -
эмигрантка, господа судьи... (Сердитый  ропот  среди  части  публики.)  Ее
привязывало к жизни только одно - женское чувство, столь  же  болезненное,
исступленное и безнадежное, как вся ее  эмигрантская  судьба.  Ради  этого
чувства она, обезумевшая от ужаса, запертая в пустой комнате,  без  еды  и
питья, - молчала, потому что Хаджет Лаше сказал ей: если донесешь полиции,
с Налымовым будет то же, что с Кальве, Леви  Левицким,  Ардашевым,  или  с
греком в публичном доме, или с недавним компаньоном Хаджет Лаше, одним  из
агентов Детердинга, грязным спекулянтом Левантом, зарезанным по приказанию
Хаджет Лаше. Но, господа судьи, нас здесь  гораздо  больше  интересует  не
причина молчания подсудимой, а причина  появления  на  политической  арене
таких персонажей, как Хаджет  Лаше,  и  его  бандитской  шайки,  именуемой
Лигой, аккредитованной такими высокими политическими  лицами.  Причин  для
появления Хаджет Лаше много. Я укажу только на  главную,  -  причину  всех
причин, - это страх перед пролетарской революцией. (Резкий свист в  зале.)
Здесь уже действуют единодушно, - и я  бы  сказал  -  опрометчиво,  -  все
могущественные силы, которые  посылают  Деникина  на  Москву,  Юденича  на
Петроград и всовывают каминные щипцы в руку Хаджет Лаше, чтобы он  опустил
их  на  головы   тех   лиц,   чьи   фамилии   обнаружены   следствием   на
неиспользованных мешках в Баль Станэсе. Хаджет Лаше - наемный  убийца,  но
он достоин своих хозяев. Идеология у них одна и  та  же.  Разница  лишь  в
масштабах. Хаджет Лаше при помощи раскаленных щипцов пытает  свои  жертвы,
вымогая у  них  чеки  в  тридцать  тысяч  крон.  Его  хозяева  при  помощи
Версальского  мира  обрекают  на  муки  голода,  физического  истощения  и
отчаяния сотни миллионов тружеников и готовят для еще более страшных пыток
уже не каминные щипцы, готовят новую мировую войну, чтобы раз  и  навсегда
утопить в крови самую надежду на освобождение у трудящихся, чтобы оставить
лишь самое необходимое число обезличенных рабов,  прикованных  к  стальным
жерновам капитализма. Война за рынки, за нефть, уголь,  руду!  О,  в  этой
части хозяева договорятся о разделе между собой. Но  глубочайшая  сущность
Версальского мира направлена всем жалом на истребление революции...
   Председательствующий,  под  возмущенные  возгласы  публики,   остановил
Бистрема, предложив ему говорить по существу. Бистрем вытер платком лоб  и
продолжал о Вере Юрьевне. Конец его речи  был  скомкан,  он  не  сказал  и
половины того, что хотел. Его  проводили  молчанием,  насмешливыми,  злыми
взглядами. При  выходе  из  зала  суда  к  нему  подошли  двое  -  рослые,
широкоплечие, тяжелоногие, в синих тяжелых пиджаках. Морщась улыбками, они
сказали ему:
   - Хорошо было сказано, дружок.
   - Не горюй, что тебя не слишком  ласково  приняли,  кому  нужно  -  тот
понял...
   И  эта  мимолетная  встреча  вознаградила  взъерошенного  Бистрема   за
неудачу.
   Приговор суда был таков: Хаджет Лаше - к десяти годам тюрьмы, остальных
- от восьми до трех лет. Мари была признана невиновной. Вере Юрьевне  дали
полтора года тюремного заключения.
   Налымов остался в Стокгольме. Раз в неделю он  посещал  в  тюрьме  Веру
Юрьевну. Из гостиницы переехал в недорогой пансион. Стал весьма сдержан  в
денежных тратах, даже скуповат. Через день ходил в кинематограф.  Умеренно
пил. Пристрастился обкуривать пенковые мундштуки, словом, жил тихо, - черт
его знает, - иногда сам себя спрашивал, - зачем он живет на свете?..
   Бистрем... Если житейские  события  некоторых  из  персонажей  хотя  бы
отчасти пришли к какому-то  завершению,  -  жизнь  Бистрема  только-только
начала организовываться... Он написал несколько статей и уехал в Германию,
сжимаемую смертельными  объятиями  Версальского  мира.  Там  след  его  на
некоторое время затерялся.
   В Советской России революция  продолжала  победоносно  разворачиваться,
опрокидывая  все  планы  версальских  мудрецов  и   надежды   эмигрантских
комитетов. В Лондоне и Париже с  золотых  перьев  слетали  новые  ядовитые
капли, вызывая новые волны исторических событий. Так, на гребне  одной  из
волн поднялся  было  над  рубежом  Советской  России  всадник  в  польской
конфедератке и занес  уже  саблю  для  удара,  но  ответная  волна  гневно
опрокинула это жалкое подобие воина.