учая. Да, да.
   - Ну, вот видите ли... По всей вероятности, она
тогда же решила отравиться, но так как ей,
вероятно, вместе с собой не хотелось убивать и
ребенка, то она отложила самоубийство до родов.
   - Едва ли, едва ли... Это невозможно. Она тогда же
простила.
   - Скоро простила, значит, думала что-нибудь
недоброе. Молодые жены прощают не скоро.
Следователь насильно улыбнулся и, чтобы скрыть
свое слишком заметное волнение, стал закуривать
папиросу.
   - Едва ли, едва ли...- продолжал он.- Мне и в
голову не приходила мысль о такой возможности...
Да и к тому же... он не так уж виноват, как
кажется... Изменил как-то странно, сам того не желая:
пришел домой ночью навеселе, хочется приласкать
кого-нибудь, а жена в интересном положении... а
тут, черт ее побери, навстречу попадается дама,
приехавшая погостить на три дня, бабенка пустая,
глупая, некрасивая. Это даже и изменой считать
нельзя. Жена и сама так взглянула на это и
скоро... простила; потом об этом и разговора не
было...
   - Люди без причины не умирают,- сказал доктор.
   - Это так, конечно, но все-таки... не могу
допустить, чтобы она отравилась. Но странно, как
это до сих пор мне в голову не приходило о
возможности такой смерти!.. И никто не думал об
этом! Все были удивлены, что ее предсказание
сбылось, и мысль о возможности... такой смерти
была далекой... Да и не может быть, чтоб она
отравилась! Нет! Следователь задумался. Мысль о
странно умершей женщине не оставляла его и во
время вскрытия. Записывая то, что диктовал доктор,
он мрачно двигал бровями и тер себе лоб.
   - А разве есть такие яды, которые убивают в
четверть часа, мало-помалу и без всякой боли?-
спросил он доктора, когда тот вскрывал череп.
   - Да, есть. Морфий, например.
   - Гм... Странно... Помню, она держала у себя
что-то подобное... Но едва ли! На обратном пути
следователь имел утомленный вид, нервно покусывал
усы и говорил неохотно.
   - Давайте немного пешком пройдемся,- попросил он
доктора.- Надоело сидеть.
Пройдя шагов сто, следователь, как показалось
доктору, совсем ослабел, как будто взбирался на
высокую гору. Он остановился и, глядя на доктора
странными, точно пьяными глазами, сказал:
   - Боже мой, если ваше предположение справедливо,
то ведь это... это жестоко, бесчеловечно! Отравила
себя, чтобы казнить другого! Да разве грех так
велик! Ах, боже мой! И к чему вы мне подарили эту
проклятую мысль, доктор!
   Следователь в отчаянии схватил себя за голову и
продолжал:
   - Это я рассказывал вам про свою жену, про себя.
О, боже мой! Ну, я виноват, я оскорбил, но неужели
умереть легче, чем простить! Вот уж именно бабья
логика, жестокая, немилосердная логика. О, она и
тогда, при жизни, была жестокой! Теперь я
припоминаю! Теперь для меня все ясно!
   Следователь говорил и - то пожимал плечами, то
хватал себя за голову. Он то садился в экипаж, то
шел пешком. Новая мысль, сообщенная ему доктором,
казалось, ошеломила его, отравила; он растерялся,
ослабел душой и телом, и когда вернулись в город,
простился с доктором, отказавшись от обеда, хотя
накануне дал слово доктору пообедать с ним вместе.









СНОСКИ:

1. навязчивой идеей (франц.).

СЛОВА, СЛОВА И СЛОВА
   На большом номерном диване лежал телеграфист
Груздев. Подперев кулаками свою белокурую голову,
он рассматривал маленькую рыжеволосую девушку и
вздыхал.
   - Катя, что заставило тебя так пасть? Скажи мне! -
вздохнул между прочим Груздев. - Как ты озябла,
однако!
   На дворе был один из самых скверных мартовских
вечеров. Тусклые фонарные огни едва освещали
грязный, разжиженный снег. Все было мокро, грязно,
серо... Ветер напевал тихо, робко, точно боялся,
чтобы ему не запретили петь. Слышалось шлепанье по
грязи... Тошнило природу!
   - Катя, что заставило тебя так пасть? - спросил
еще раз Груздев.
   Катя робко поглядела в глаза Груздеву. Глаза
честные, теплые, искренние - так показалось ей. А
эти падшие создания так и лезут на честные глаза,
лезут и налетают, как мотыльки на огонь. Кашей их
не покорми, а только взгляни на них потеплей.
Катя, теребя бахрому от скатерти, конфузливо
рассказала Груздеву свою жалкую повесть. Повесть
самая обыкновенная, подлая: он, обещание,
надувательство и проч.
   - Какой же он подлец! - проворчал Груздев,
негодуя. - Есть же такие мерзавцы, черт бы их взял
совсем! Богат он, что ли?
   - Да, богат...
   - Так и знал... И вы-то хороши, нечего сказать.
Зачем вы, бабы, деньги так любите! На что они вам?
   - Он побожился, что на всю жизнь обеспечит, -
прошептала Катя. - А разве это плохо? Я и
польстилась... У меня мать старуха.
   - Гм... Несчастные вы, несчастные! А все по
глупости, по пустоте... Малодушны все вы,
бабы!..Несчастные, жалкие... Послушай, Катя! Не
мое это дело, не люблю вмешиваться в чужие дела,
но лицо у тебя такое несчастное, что нет сил не
вмешаться! Катя, отчего ты не исправишься? Как
тебе не стыдно? По всему ведь видно, что ты еще не
совсем погибла, что возврат еще возможен... Отчего
же ты не постараешься стать на путь истинный?
Могла бы, Катя! Лицо у тебя такое хорошее, глаза
добрые, грустные... И улыбаешься ты как-то
особенно симпатично...
   Груздев взял Катю за обе руки и, заглядывая ей
сквозь глаза в самую душу, сказал много хороших
слов. Говорил он тихо, дрожащим тенором, со
слезами на глазах... Его горячее дыхание обдавало
все ее лицо, шею...
   - Можно исправиться, Катя! Ты так молода еще...
Попробуй!
   - Я уже пробовала, но... ничего не вышло. Все
было... Раз пошла даже в горничные, хоть... и
дворянка я! Думалось исправиться. Лучше самый
грязный труд, чем наше дело. Я к купцу
поступила... Жила месяц, и ничего, можно жить...
Но хозяйка приревновала к хозяину, хотя я и
внимания на него не обращала, приревновала,
прогнала, места нет и... опять пошло сначала...
Опять!
   Катя сделала большие глаза, побледнела и вдруг
взвизгнула. В соседнем номере кто-то уронил
что-то: испугался, должно быть. Мелкий,
истерический плач понесся сквозь все тонкие
номерные перегородки. Груздев бросился за водой.
Через десять минут Катя лежала на диване и рыдала:
   - Подлая я, дакая! Хуже всех на свете! Никогда я
не исправлюсь, никогда не исправлюсь, никогда не
сделаюсь порядочной! Разве я могу? Пошлая! Стыдно
тебе, больно? Так тебе и следует, мерзкая!
   Катя сказала немного, меньше Груздева, но понять
можно было многое. Она хотела прочесть целую
исповедь, так хорошо знакомую каждому "честному
развратнику", но не получилось из ее речи ничего,
кроме нравственных самопощечин. Всю душу себе
исцарапала!
   - Пробовала уже, но ничего не выходит! Ничего! Все
одно погибать! - кончила она со вздохом и
поправила свои волосы.
   Молодой человек взглянул на часы.
   - Не быть из меня толку! А вам спасибо... Я первый
раз в жизни слышу такие ласковые слова. Вы один
только обошлись со мной по-человечески, хоть я и
беспорядочная, гадкая...
   И Катя вдруг остановилась говорить. Сквозь ее мозг
молнией пробежал один маленький роман, который она
читала когда-то, где-то... Герой этого романа
ведет к себе падшую и, наговорив ей с три короба,
обращает ее на путь истины, обратив же, делает ее
своей подругой... Катя задумалась. Не герой ли
подобного романа этот белокурый Груздев? Что-то
похоже... Даже очень похоже. Она с стучащим
сердцем стала смотреть на его лицо. Слезы ни к
селу ни к городу опять полились из ее глаз.
   - Ну, полно, Катя, утешься! - вздохнул Груздев,
взглянув на часы.- Исправишься, бог даст, коли
захочешь.
   Плачущая Катя медленно расстегнула три верхние
пуговки шубки. Роман с красноречивым героем
стушевался из ее головы...
   В вентиляцию отчаянно взвизгнул ветер, точно он
первый раз в жизни видел насилие, которое может
совершать иногда насущный кусок хлеба. Наверху,
где-то далеко за потолком, забренчали на плохой
гитаре. Пошлая музыка!

КАШТАНКА
Г
ЛАВА ПЕРВАЯ
Дурное поведение
   Молодая рыжая собака - помесь такса с дворняжкой
- очень похожая мордой на лисицу, бегала взад и
вперед по тротуару  и  беспокойно  оглядывалась  по  сторонам.
Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая
то одну озябшую  лапу, то другую, старалась
дать  себе отчет: как это могло случиться, что она заблудилась?
   Она отлично помнила, как она провела день  и  как  в
конце концов попала на этот незнакомый тротуар,
   День начался с того,  что  ее  хозяин,  столяр  Лука
Александрыч,  надел  шапку,  взял  под  мышку  какую-то
деревянную  штуку,  завернутую  в  красный  платок,   и
крикнул:
   - Каштанка, пойдем!
   Услыхав свое имя, помесь такса  с  дворняжкой  вышла
из-под верстака, где  она  спала  на  стружках,  сладко
потянулась  и  побежала  за  хозяином.  Заказчики
Луки Александрыча жили ужасно далеко, так  что,
прежде  чем дойти до каждого из них, столяр должен
был по нескольку раз  заходить  в  трактир  и  подкрепляться.
Каштанка помнила, что по дороге она вела
себя крайне неприлично. От радости, что ее взяли гулять,
она прыгала, бросалась с лаем на вагоны  конножелезки,
забегала  во  дворы  и гонялась за собаками.
Столяр то  и  дело  терял  ее  из виду, останавливался
и сердито кричал на нее. Раз  даже он с
выражением алчности на лице забрал  в  кулак ее
лисье ухо, потрепал и проговорил с расстановкой:
   - Чтоб... ты... из... дох... ла, холера!
   Побывав у заказчиков, Лука Александрыч зашел на
минутку к сестре, у которой пил и закусывал; от сестры
пошел он к знакомому переплетчику, от переплетчика в
трактир, из трактира к куму и т.д. Одним словом,
когда Каштанка попала на незнакомый тротуар,
то уже вечерело и столяр был пьян, как сапожник.
Он размахивал руками и, глубоко вздыхая, бормотал:
   - Во гресех роди мя мати во утробе моей! Ох,
грехи, грехи! Теперь вот мы по улице идем и на фонарики
глядим, а как помрем - в гиене огненной гореть
будем...
   Или же он впадал в добродушный тон, подзывал
к себе Каштанку и говорил ей:
   - Ты, Каштанка, насекомое существо и больше
ничего. Супротив человека ты все равно, что плотник
супротив столяра...
   Когда он разговаривал с нею таким образом, вдруг
загремела музыка. Каштанка оглянулась и увидела,
что по улице прямо на нее шел полк солдат. Не вынося
музыки, которая расстраивала ей нервы, она заметалась
и завыла. К великому ее удивлению, столяр, вместо
того чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко
улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней
сделал под козырек. Видя, что хозяин не протестует,
Каштанка еще громче завыла и, не помня себя, бросилась
через дорогу на другой тротуар.
   Когда она опомнилась, музыка уже не играла и
полка не было. Она перебежала дорогу к тому месту,
где оставила хозяина, но, увы! столяра уже там не
было. Она бросилась вперед, потом назад, еще раз
перебежала дорогу, но столяр точно сквозь землю провалился...
Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь
найти хозяина по запаху его следов, но раньше
какой-то негодяй прошел в новых резиновых калошах,
и теперь все тонкие запахи мешались с острою каучуковою
вонью, так что ничего нельзя было разобрать.
   Каштанка бегала взад и вперед и не находила хозяина,
а между тем становилось темно. По обе стороны
улицы зажглись фонари, и в окнах домов показались
огни. Шел крупный пушистый снег и красил в белое
мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем
больше темнел воздух, тем белее становились предметы.
Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая
ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили
незнакомые заказчики. (Все человечество Каштанка
делила на две очень неравные части: на хозяев и на
заказчиков; между теми и другими была существенная
разница: первые имели право бить ее, а вторых она
сама имела право хватать за икры.) Заказчики куда-то
спешили и не обращали на нее никакого внимания.
   Когда стало совсем темно, Каштанкою овладели
отчаяние и ужас. Она прижалась к какому-то подъезду
и стала горько плакать. Целодневное путешествие
с Лукой Александрычем утомило ее, уши и лапы ее
озябли, и к тому же еще она была ужасно голодна.
За весь день ей приходилось жевать только два раза:
покушала у переплетчика немножко клейстеру да в
одном из трактиров около прилавка нашла колбасную
кожицу - вот и все. Если бы она была человеком, то,
наверное, подумала бы:
   "Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!"

ГЛАВА ВТОРАЯ
Таинственный незнакомец
   Но она ни о чем не думала и только плакала. Когда
мягкий пушистый снег совсем облепил ее спину и голову
и она от изнеможения погрузилась в тяжелую дремоту,
вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала
и ударила ее по боку. Она вскочила. Из отворенной
двери вышел какой-то человек, принадлежащий к разряду
заказчиков. Так как Каштанка взвизгнула и попала
ему под ноги, то он не мог не обратить на нее
внимания. Он нагнулся к ней и спросил:
   - Псина, ты откуда? Я тебя ушиб? О бедная, бедная...
Ну, не сердись, не сердись... Виноват.
   Каштанка поглядела на незнакомца сквозь снежинки,
нависшие на ресницы, и увидела перед собой
коротенького и толстенького человечка с бритым пухлым
лицом, в цилиндре и в шубе нараспашку.
   - Что же ты скулишь?- продолжал он, сбивая
пальцем с ее спины снег.- Где твой хозяин? Должно
быть, ты потерялась? Ах, бедный песик! Что же мы
теперь будем делать?
   Уловив в голосе незнакомца теплую, душевную
нотку, Каштанка лизнула ему руку и заскулила еще
жалостнее.
   - А ты хорошая, смешная!- сказал незнакомец.
- Совсем лисица! Ну, что ж, делать нечего,
пойдем со мной! Может быть, ты и сгодишься на что-нибудь...
Ну, фюйть!
   Он чмокнул губами и сделал Каштанке знак рукой,
который мог означать только одно: "Пойдем!"
Каштанка пошла.
   Не больше как через полчаса она уже сидела на
полу в большой светлой комнате и, склонив голову
набок, с умилением и с любопытством глядела на незнакомца,
который сидел за столом и обедал. Он ел и
бросал ей кусочки... Сначала он дал ей хлеба и зеленую
корочку сыра, потом кусочек мяса, полпирожка,
куриных костей, и она с голодухи все это съела так
быстро, что не успела разобрать вкуса. И чем больше
она ела, тем сильнее чувствовался голод.
   - Однако плохо же кормят тебя твои хозяева!-
говорил незнакомец, глядя, с какою свирепою жадностью
она глотала неразжеванные куски.- И какая ты
тощая! Кожа да кости...
   Каштанка съела много, но не наелась, а только
опьянела от еды. После обеда она разлеглась среди
комнаты, протянула ноги и, чувствуя во всем теле приятную
истому, завиляла хвостом. Пока ее новый хозяин,
развалившись в кресле, курил сигару, она виляла
хвостом и решала вопрос: где лучше - у незнакомца
или у столяра? У незнакомца обстановка бедная и некрасивая;
кроме кресел, дивана, лампы и ковров, у
него нет ничего, и комната кажется пустою; у столяра
же вся квартира битком набита вещами; у него есть
стол, верстак, куча стружек, рубанки, стамески, пилы,
клетка с чижиком, лохань... У незнакомца не пахнет
ничем, у столяра же в квартире всегда стоит туман и
великолепно пахнет клеем, лаком и стружками. Зато
у незнакомца есть одно очень важное преимущество
- он дает много есть, и, надо отдать ему полную справедливость,
когда Каштанка сидела перед столом и
умильно глядела на него, он ни разу не ударил ее,
не затопал ногами и ни разу не крикнул: "По-ошла
вон, треклятая!"
   Выкурив сигару, новый хозяин вышел и через минуту
вернулся, держа в руках маленький матрасик.
   - Эй ты, пес, поди сюда!- сказал он, кладя матрасик
в углу около дивана.- Ложись здесь. Спи!
   Затем он потушил лампу и вышел. Каштанка разлеглась
на матрасике и закрыла глаза; с улицы послышался
лай, и она хотела ответить на него, но вдруг
неожиданно ею овладела грусть. Она вспомнила Луку
Александрыча, его сына Федюшку, уютное местечко
под верстаком... Вспомнила она, что в длинные зимние
вечера, когда столяр строгал или читал вслух газету,
Федюшка обыкновенно играл с нею... Он вытаскивал
ее за задние лапы из-под верстака и выделывал
с нею такие фокусы, что у нее зеленело в глазах и болело
во всех суставах. Он заставлял ее ходить на задних
лапах, изображал из нее колокол, то есть сильно
дергал ее за хвост, отчего она визжала и лаяла, давал
ей нюхать табаку... Особенно мучителен был следующий
фокус: Федюшка привязывал на ниточку кусочек мяса и
давал его Каштанке, потом же, когда она проглатывала,
он с громким смехом вытаскивал его обратно
из ее желудка. И чем ярче были воспоминания, тем
громче и тоскливее скулила Каштанка.
   Но скоро утомление и теплота взяли верх над грустью...
Она стала засыпать. В ее воображении забегали
собаки; пробежал, между прочим, и мохнатый старый
пудель, которого она видела сегодня на улице, с бельмом
на глазах и с клочьями шерсти около носа. Федюшка,
с долотом в руке, погнался за пуделем, потом
вдруг сам покрылся мохнатой шерстью, весело залаял
и очутился около Каштанки. Каштанка и он добродушно
понюхали друг другу носы и побежали на
улицу...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Новое, очень приятное знакомство
   Когда Каштанка проснулась, было уже светло и с
улицы доносился шум, какой бывает только днем.
В комнате не было ни души. Каштанка потянулась,
зевнула и, сердитая, угрюмая, прошлась по комнате.
Она обнюхала углы и мебель, заглянула в переднюю и не
нашла ничего интересного. Кроме двери, которая
вела в переднюю, была еще одна дверь. Подумав,
Каштанка поцарапала ее обеими лапами, отворила и
вошла в следующую комнату. Тут на кровати, укрывшись
байковым одеялом, спал заказчик, в котором она
узнала вчерашнего незнакомца.
   - Рррр...- заворчала она, но, вспомнив про вчерашний
обед, завиляла хвостом и стала нюхать.
   Она понюхала одежду и сапоги незнакомца и нашла,
что они очень пахнут лошадью. Из спальни вела
куда-то еще одна дверь, тоже затворенная. Каштанка
поцарапала эту дверь, налегла на нее грудью, отворила
и тотчас же почувствовала странный, очень подозрительный
запах. предчувствуя неприятную встречу,
ворча и оглядываясь, Каштанка вошла в маленькую
комнатку с грязными обоями и в страхе
попятилась назад. Она увидела нечто неожиданное и страшное.
Пригнув к земле шею и голову, растопырив крылья и
шипя, прямо на нее шел серый гусь. Несколько в стороне
от него, на матрасике, лежал белый кот; увидев
Каштанку, он вскочил, выгнул спину в дугу, задрал
хвост, взъерошил шерсть и тоже зашипел. Собака испугалась
не на шутку, но, не желая выдавать своего
страха, громко залаяла и бросилась к коту... Кот еще
сильнее выгнул спину, зашипел и ударил Каштанку лапой
по голове. Каштанка отскочила, присела на все
четыре лапы и, протягивая к коту морду, залилась
громким, визгливым лаем; в это время гусь подошел
сзади и больно долбанул ее клювом в спину. Каштанка
вскочила и бросилась на гуся...
   - Это что такое?- послышался громкий сердитый
голос, и в комнату вошел незнакомец в халате и с
сигарой в зубах.- Что это значит? На место!
   Он подошел к коту, щелкнул его по выгнутой спине
и сказал:
   - Федор Тимофеич, это что значит? Драку подняли?
Ах ты, старая каналья! Ложись!
   И, обратившись к гусю, он крикнул:
   - Иван Иваныч, на место!
   Кот покорно лег на свой матрасик и закрыл глаза.
Судя по выражению его морды и усов, он сам был недоволен,
что погорячился и вступил в драку. Каштанка
обиженно заскулила, а гусь вытянул шею и заговорил
о чем-то быстро, горячо и отчетливо, но крайне
непонятно.
   - Ладно, ладно!- сказал хозяин, зевая.- Надо
жить мирно и дружно.- Он погладил Каштанку и
продолжал:- А ты, рыжик, не бойся... Это хорошая
публика, не обидит. Постой, как же мы тебя
звать будем? Без имени нельзя, брат.
   Незнакомец подумал и сказал:
   - Вот что... Ты будешь - Тетка... Понимаешь?
Тетка!
   И, повторив несколько раз слово "Тетка", он вышел.
Каштанка села и стала наблюдать. Кот неподвижно
сидел на матрасике и делал вид, что спит. Гусь,
вытягивая шею и топчась на одном месте, продолжал
говорить о чем-то быстро и горячо. По-видимому, это
был очень умный гусь; после каждой длинной тирады
он всякий раз удивленно