м. Садись,
Илья, не бойся! Привыкай! Закусок-то сколько,
закусок! А? Закусок-то! Мне окорок напоминает один
анекдот...
   И Прекрасновкусов, пожирая мои закуски, рассказал
нам похабный анекдот. Прошло четверть часа. Чтобы
выжить гостей, я послал своего Андрюшку на улицу
прокричать "караул". Андрюшка вышел и кричал минут
пять, но гости мои ни гугу... И внимания не
обратили, как будто бы "караул" не их дело...
   - А долго еще ждать разговенья! - сказал
Прекрасновкусов. - Теперь еще грешно, в то бы мы,
Илюша, того... по единой... А что, господа, не
пропустить ли нам по одной? Ведь водка постная! А?
Давайте-ка!
   Идея пришлась моим приятелям по вкусу. Подошли к
столу, налили и выпили. Закусили селедочкой, а на
скоромное только взглянули. Прекрасновкусов
похвалил водку и, желая узнать, какого она завода,
выпил другую. Илюша сконфузился и тоже пожелал
узнать... Выпили, но не узнали.
   - Славная водка! - сказал Прекрасновкусов. - У
моего дяди свой винокуренный завод был. Так вот, у
дяди-то, была, так сказать...
   И гость рассказал, как с дядиной "обже" на каланче
свидание имел. Мои приятели окружили его и
попросили рассказать еще что-нибудь... Еще раз
выпили. Дробискулов очень ловко захватил рукавом
кусочек колбасы, взял его в носовой платок и,
сморкаясь, незаметно положил в рот.
Прекрасновкусов съел кусок пасхи из творога.
   - А я и забыл, что она скоромная! - сказал он,
глотая. - Надо ее запить...
   Говорят, что в полночь звонили к заутрене, но мы
не слышали этого звона. В полночь мы ходили вокруг
стола и спрашивали себя: что бы еще выпить...
этакое? Дробискулов сидел в углу и, конфузясь,
глодал заливного поросенка. Прекрасновкусов бил
кулаком по своему портфелю и говорил:
   - Вы меня не любите, а я вот вас... ллюблю!
Честное и блаагородное слово, ллюблю! Я куроцап,
волк, коршун, птица хищная, но во мне все-таки
есть настолько чувств и ума, чтоб понимать, что
меня не следует любить. Я, например, вот взял
праздничные... Ведь взял? А завтра я приду и
скажу, что не брал... Разве можно любить меня
после этого?
   Дробискулов, покончив с поросенком, победил свою
робость и сказал:
   - А я? Меня еще можно любить... Я образованный
человек... Я ведь не своим делом занялся. Не мое
это дело! Я к нему и призвания никакого не имею...
Так только, пур манже! Я... стихотворец... Н-да...
В пьяном виде протоколы в стихах составлю. Я и
гласность люблю. Не нравятся мне газеты только за
то, что в них пристрастия много. Я не разбирал бы
там, кто консерватор, кто либерал. Беспристрастие
- первое дело! Консерватор нагадал - бей в морду;
либерал напакостил - лупи в харю! Всех лупи! Моя
мечта - газету издавать. Хе-хе... Сидел бы я себе
в редакции, морду бы надувал да конвертики
распечатывал. А в конвертиках всякое бывает...
всякое... Хе-хе-хе... Я распечатал бы, прочел бы
да и... цап его, сотрудника-то! Нешто не любопытно?
   В три часа гости взяли свои портфели и ушли в
трактир, беспорядков искать. От закуски моей
остались одни только ножи, вилки да две ложки.
Остальные шесть ложек исчезли...

ЗНАКОМЫЙ МУЖЧИНА
   Прелестнейшая Ванда, или, как она называлась в
паспорте, почетная гражданка Настасья Канавкина, выписавшись
из больницы, очутилась в положении, в каком
она раньше никогда  не бывала: без приюта и без
копейки денег. Как быть?
   Она первым делом отправилась в ссудную кассу и
заложила там кольцо с бирюзой - единственную свою
драгоценность. Ей дали за кольцо рубль, но... что
купишь за рубль? За эти деньги не купишь ни модной,
короткой кофточки, ни высокой шляпы, ни туфель бронзового
цвета, а без этих вещей она чувствовала себя
точно голой. Ей казалось, что не только люди, но даже
лошади и собаки глядят на нее и смеются над простотой
ее платья. И думала она только о платье, вопрос же
о том, что она будет есть и где будет ночевать, не тревожил
ее нисколько.
   "Хоть бы мужчину знакомого встретить...- думала
она.- Я взяла бы денег... Мне ни один не откажет, потому
что..."
   Но знакомые мужчины не встречались. Их нетрудно
встретить вечером в "Ренесансе", но в "Ренесанс" не пустят
в этом простом платье и без шляпы. Как быть? После
долгого томления, когда уже надоело и ходить, и сидеть,
и думать, Ванда решила пуститься на последнее
средство: сходить к какому-нибудь знакомому мужчине
прямо на квартиру и попросить денег.
   "К кому бы сходить?- размышляла она.- К Мише
нельзя - семейный... Рыжий старик теперь на службе..."
   Ванда вспомнила о зубном враче Финкеле, выкресте,
который месяца три назад подарил ей браслет и
которому она однажды за ужином в Немецком клубе
вылила на голову стакан пива. Вспомнив про этого
Финкеля, она ужасно обрадовалась.
   "Он наверное даст, лишь бы только мне дома его застать...
- думала она, идя к нему.- А не даст, так я
у него там все лампы перебью".
   Когда она подходила к двери зубного врача, у нее
уже был готов план: она со смехом взбежит по
лестнице, влетит к врачу в кабинет и потребует двадцать
пять рублей... Но когда она взялась за звонок, этот
план как-то сам собою вышел из головы. Ванда вдруг
начала трусить и волноваться, чего с ней раньше никогда
не бывало. Она бывала смела и нахальна только в
пьяных компаниях, теперь же, одетая в обыкновенное
платье, очутившись в роли обыкновенной просительницы,
которую могут не принять, она почувствовала себя
робкой и приниженной. Ей стало стыдно и
страшно.
   "Может быть, он уже забыл про меня...- думала
она, не решаясь дернуть за звонок.- И как я пойду к
нему в таком платье? Точно нищая или мещанка какая-нибудь..."
   И нерешительно позвонила.
   За дверью послышались шаги; это был швейцар.
   - Доктор дома?- спросила она.
   Теперь ей приятнее было бы, если бы швейцар сказал
"нет", но тот вместо ответа впустил ее в переднюю
и снял с нее пальто. Лестница показалась ей роскошной,
великолепной, но из всей роскоши ей прежде всего
бросилось в глаза большое зеркало, в котором она
увидела оборвашку без высокой шляпы, без модной кофточки
и без туфель бронзового цвета. И Ванде казалось
странным, что теперь, когда она была бедно одета
и походила на швейку или прачку, в ней появился стыд
и уж не было ни наглости, ни смелости, и в мыслях
она называла себя уже не Вандой, а, как раньше, Настей
Канавкиной...
   - Пожалуйте!- сказала горничная, провожая ее в
кабинет.- Доктор сейчас... Садитесь.
   Ванда опустилась в мягкое кресло.
   "Так и скажу: дайте взаймы!- думала она.- Это
прилично, потому что ведь он знаком со мной. Только
вот если б горничная вышла отсюда. При горничной
неловко... И зачем она тут стоит?"
   Минут через пять отворилась дверь, и вошел Финкель,
высокий черномазый выкрест с жирными щеками
и с глазами навыкате. Щеки, глаза, живот, толстые
бедра - все это у него было так сыто, противно, сурово.
В "Ренесансе" и в Немецком клубе он обыкновенно бывал
навеселе,  много тратил там на женщин и терпеливо
сносил их шутки (например, когда Ванда вылила ему на
голову пиво, то он только улыбнулся и погрозил пальцем);
теперь же он имел хмурый, сонный вид и глядел
важно, холодно, как начальник, и что-то жевал.
   - Что прикажете?- спросил он, не глядя на Ванду.
   Ванда поглядела на серьезное лицо горничной, на
сытую фигуру Финкеля, который, по-видимому, не узнавал
ее, и покраснела...
   - Что прикажете?- повторил зубной врач уже с
раздражением.
   - Зу... зубы болят...- прошептала Ванда.
   - Ага... Какие зубы? Где?
   Ванда вспомнила, что у нее есть один зуб с дуплом.
   - Внизу направо...- сказала она.
   - Гм!.. Раскрывайте рот.
   Финкель нахмурился, задержал дыхание и стал рассматривать
больной зуб.
   - Больно?- спросил он, ковыряя в зубе какой-то
железкой.
   - Больно...- солгала Ванда. "Напомнить ему,-
думала она,- так он наверное бы узнал... Но... горничная!
Зачем она тут стоит?"
   Финкель вдруг засопел, как паровоз, прямо ей в рот
и сказал:
   - Я не советую вам плюмбуровать его... Из етова
зуба вам никакого пользы, все равно.
   Поковыряв еще немножко в зубе и опачкав губы и
десны Ванды табачными пальцами, он опять задержал
дыхание и полез ей в рот с чем-то холодным... Ванда
вдруг почувствовала страшную боль, вскрикнула и схватила
за руку Финкеля.
   - Ничего, ничего...- бормотал он.- Вы не пугайтесь...
Из этим зубом все равно мало толку. Надо
быть храброй.
   И табачные окровавленные пальцы поднесли к ее глазам
вырванный зуб, а горничная подошла и подставила
к ее рту чашку.
   - Дома вы холодной водой рот полоскайте...- сказал Финкель,-
и тогда кровь остановится...
   Он стоял перед ней в позе человека, который ждет,
когда же наконец уйдут, оставят в покое...
   - Прощайте...- сказала она, поворачиваясь к двери.
   - Гм!.. А кто же мне заплатит за работу?- спросил
смеющимся голосом Финкель.
   - Ах, да...- вспомнила Ванда, покраснела и подала
выкресту рубль, вырученный ею за кольцо с бирюзой.
   Выйдя на улицу, она чувствовала еще больший
стыд, чем прежде, но теперь уж ей было стыдно не бедности.
Она уже не замечала, что на ней нет высокой
шляпы и модной кофточки. Шла она по улице, плевала
кровью, и каждый красный плевок говорил ей об ее
жизни, нехорошей, тяжелой жизни, о тех оскорблениях,
какие она переносила и еще будет переносить завтра,
через неделю, через год - всю жизнь, до самой смерти...
   - О, как это страшно!- шептала она.-
Как ужасно, боже мой!
   Впрочем, на другой день она уже была в "Ренесансе"
и танцевала там. На ней была новая громадная красная
шляпа, новая модная кофточка и туфли бронзового ц
вета. И ужином угощал ее молодой купец, приезжий
из Казани.

ЗНАМЕНИЕ ВРЕМЕНИ
  В гостиной со светло-голубыми обоями объяснялись
в любви.
  Молодой человек приятной наружности стоял, преклонив
одно колено, перед молодой девушкой  и клялся.
  - Жить я не могу без вас, моя дорогая! Клянусь
вам! - задыхался он.- С тех пор, как я увидел вас,
я потерял покой! Дорогая моя, скажите мне... скажите...
Да или нет?
  Девушка открыла ротик, чтобы ответить, но в это
время в дверях показалась голова ее брата.
   - Лили, на минутку! - сказал брат.
   - Чего тебе? - спросила Лили, выйдя к брату.
   - Извини, моя дорогая, что я помешал вам, но...
я брат, и моя священная обязанность предостеречь тебя...
Будь поосторожнее с этим господином. Держи язык за
зубами... Поберегись сказать что-нибудь лишнее.
   - Но он делает мне предложение!
   - Это твое дело... Объясняйся с ним, выходи за него
замуж, но ради бога будь осторожна... Я знаю этого
субъекта... Большой руки подлец! Сейчас же донесет,
ежели что...
   - Merci, Макс... А я и не знала!
   Девушка воротилась в гостиную. Она ответила молодому
человеку "да", целовалась с ним, обнималась,
клялась, но была осторожна: говорила с ним только о любви.