такое место.
   Служба Утты  в  течение  нескольких  поколений  приносила  его  клану
"Удачу", как они говорили, значительно  большую,  чем  имели  другие  их
соплеменники.
   Спустя десять дней после моего появления клан отправился к востоку. Я
не могу сказать, сколько лиг мы оставили между собой и  горами,  которые
все еще виднелись позади. Я много раз просила Утту посмотреть в ее шар и
узнать что-нибудь о моих братьях, но она постоянно отвечала, что  у  нее
уже нет сил для такого поиска. До тех пор пока я не  научилась  помогать
ей, это было бы бесполезной  тратой  ее  сил  и  могло  привести  старую
женщину к смерти. Так что, если я сама хотела пользоваться шаром, в моих
же интересах было оберегать Утту от лишнего напряжения и вбирать в  себя
то, что она могла мне дать. Но я с неудовлетворением заметила, что когда
она следовала собственным желаниям, она была  гораздо  сильнее  и  могла
сделать много больше, чем то, о чем я ее просила.
   Я знала, что должна всячески ублажать ее, если  хочу  получить  назад
утраченное, и иметь ее в качестве буфера между мною и  мужчинами  клана,
особенно  Сокфором,  который  преследовал  меня  взглядами,   что   было
действительно опасно. Если бы я вернула  себе  хоть  какую-нибудь  часть
своей власти, я освободилась бы от этой  опасности:  настоящую  колдунью
нелегко взять против ее воли. Моя мать однажды доказала это  в  крепости
Верлейн, когда один из надменных дворян Карстена хотел сделать ее  своей
наложницей.
   Так что я склонила свою волю перед волей Утты.  Она  была  не  просто
довольна, она торжествовала и почти лихорадочно работала со мной  долгие
часы, стараясь сделать меня равной себе, насколько могла. Я  думаю,  это
было потому, что она уже много лет  искала  ученицу  и  не  находила,  и
теперь все ее надежды сосредоточились на мне.
   У нее было мало техники Мудрых женщин, и ее таланты в  основном  были
сродни колдовскому искусству, а не волшебному, так  что  мне,  возможно,
было легче приспособиться к ее обучению. Скоро меня  начало  раздражать,
что ее мозг скачет от одной части знаний к другой, вовсе не связанной  с
предыдущей,  и  то,  что  я  впитывала,  стараясь  изо  всех  сил,  было
множеством концов и начал,  которые,  казалось,  невозможно  привести  в
порядок.
   Я  уже  начала  бояться,  что  так  и  останусь  ее  помощницей,  без
достаточно прочных знаний в каком-либо направлении, чтобы они  послужили
мне самой. Вполне вероятно, что именно этого она сама и хотела.
   После первых дней путешествия мы дважды устраивали долгую  стоянку  -
один раз на десять дней -  во  время  которых  охотники  пополняли  наши
запасы. Перед каждой охотой Утта работала  со  своей  магией,  заставляя
меня добавлять туда и мою силу.
   Результатом ее колдовства были детальные описания, вложенные  в  мозг
охотников, не только мест, где находилась дичь, но и  мест,  находящихся
под влиянием Тени, которых следовало тщательно избегать.
   Такие занятия сильно истощали ее, и мы потом не работали  по  крайней
мере день. Но теперь я поняла ценность ее дарования для этого  народа  и
какие опасности и промахи подстерегали кланы, не имевшие такого стража.
   На тридцатый день наши сани  свернули  в  узкую  долину  между  двумя
грядами утесов, изборожденную замерзшими ручьями.
   Мы спустились дальше в узкий конец воронкообразного пространства, где
вода уже стояла. Снег здесь стал рыхлым, так что те, кто ехал на  санях,
не считая Утты, пошли пешком, чтобы облегчить собакам работу.
   Наконец снег  вообще  исчез.  Двое  молодых  людей  подбежали,  чтобы
толкать сани Утты.
   На темной земле кое-где появились признаки зелени -  сначала  мох,  а
затем трава и кустики. Мы как бы перешагнули из одного сезона  в  другой
всего за несколько шагов.
   Было тепло так, что мы сначала откинули капюшоны и распахнули  плащи,
а затем сняли их. Мужчины и женщины племени  оголились  до  пояса,  и  я
заметила, что моя нижняя туника прилипла к телу от пота.
   Мы пришли к потоку. Над нами клубился пар. Я хотела напиться, так как
мое горло пересохло, но вода оказалась горячей.
   Дыхание этого источника принесло в эту долину почти лето.
   Наш ход сильно замедлился - не из-за  недостатка  снега  для  прохода
саней, а потому  что  мы  время  от  времени  останавливались  и  Айфинг
консультировался с Уттой. Было место, куда клан желал бы войти,  но  там
могли быть опасности. Наконец Утта  дала  сигнал,  что  можно  идти  без
страха, и мы вошли в явно излюбленное для  лагеря  место  -  излюбленное
если не этим  кланом,  то  каким-то  другим.  Везде  были  следы  старых
костров, длинные белые палки, служившие  шестами  для  палаток.  Гладкие
скалы тоже могли  обеспечить  добавочную  безопасность.  Вупсалы  быстро
устроили более постоянный, чем обычно, лагерь.
   Кожаные стены палаток укрепили снаружи новыми каменными стенами,  так
что в конце концов шкуры остались на виду  только  на  крыше.  Благодаря
горячему пару в центре этого места требовалось меньше защиты от  холода,
чем в тех снегах, откуда мы пришли.
   Горячий источник снабжал нас водой, не требовавшей подогрева, и мы  в
нашей палатке тщательно вымылись, что доставило  мне  истинную  радость.
Висма достала чистую одежду из разрисованных сундуков и сказала чтобы  я
надела, как все женщины племени, расписанные символами  брюки,  широкий,
украшенный камнями пояс и множество ожерелий. Она хотела раскрасить  мне
груди, когда возобновляла рисунки  на  своих,  но  я  покачала  головой.
Позднее я узнала от Утты, что мой инстинкт  сработал  правильно,  потому
что девственница украшает себя  подобным  образом  только  тогда,  когда
выберет себе воина, а я невольно могла бы вызвать  предложение  "руки  и
сердца" какого-нибудь  гордого  члена  племени,  принимать  которого  не
собиралась.
   Но у меня не было времени  углубляться  в  формальности  повседневной
жизни, потому что Утта сразу загрузила меня занятиями, давая  мне  время
лишь на еду и сон, я похудела и  устала;  не  знай  я  раньше  муштровки
Мудрых женщин, могла бы сломаться, но мне казалось,  что  сама  Утта  не
страдает, как я.
   Она учила меня тому, чем пользовалась для блага клана.  Не  один  раз
заставляла меня отвечать на кое-какие просьбы тех, кто приходил  к  ней.
Она сидела и смотрела, а я должна была заменять ее. К  моему  удивлению,
люди клана не обижались на это.
   Может быть, присутствие Утты внушало им большее доверие ко мне.
   Я научилась излечивающим чарам, чарам  для  охотников,  но  в  прямое
предвидение, которым она пользовалась, она меня пока не  включала,  и  я
начала подозревать, что она поступает так намеренно, не желая давать мне
возможности контакта с кем-то вне лагеря, что я обязательно бы  сделала,
поскольку методы такого предвидения и дальновидения, в сущности,  те  же
самые, что и для прямого мысленного поиска.
   Мои старания в области личных интересов, похоже, все время  встречали
препятствия.
   Туман, покрывший мои последние дни с Дензилом, рассеялся, и я  знала,
что значит злоупотреблять этой частью Силы, и что вероятно я никогда  не
верну ее. Я вспомнила дрожь и жаркое чувство вины, когда  Кемок  сказал,
что я, полностью находясь во  власти  Тени,  пользовалась  Зовом,  чтобы
принудить Киллана выдать Долину. Не удивительно, что теперь  эта  власть
мне запрещена. Такова природа Власти. Если пользоваться  ею  неправильно
или только в личных целях, она может уйти.
   Все мои просьбы к Утте позволить узнать  мне,  живы  ли  мои  братья,
оставались без ответа, кроме несколько загадочных  утверждений,  которые
можно было толковать по-разному. Я могла уповать только на нашу  крепкую
природную связь: я бы знала, если их нет в живых.
   Мой счет дней, приколотый булавкой к внутренней стороне куртки,  рос,
и я подсчитывала, что сделала  за  это  время.  Исключая  предвидения  и
мысленный поиск, я уже умела столько же, сколько на втором году обучения
у Мудрых  женщин,  хотя  в  том,  что  я  теперь  изучала,  было  больше
колдовского искусства, чем  волшебства.  Но  и  тут  еще  были  пробелы,
которые Утта то ли не могла, то ли не хотела заполнить.
   Несмотря на то, что нашему лагерю жить здесь было гораздо легче,  чем
во время путешествий, люди не  сидели  без  дела.  Теперь  они  занялись
ремеслами. Меха были выдублены, и из них  сшиты  одежды,  кузнецы  стали
набирать учеников.
   Охотничьи отряды часто уходили из долины горячих источников,  и  Утта
всегда уверяла, что им нечего  опасаться.  Я  сделала  вывод,  что  хотя
осенью бывает много рейдеров, зимние месяцы хороши для охоты.
   Свободные от этой опасности и от  вторжения  других  кланов,  которые
были либо истреблены, либо так же подались на запад, вупсалы были в этой
местности одни.
   Здесь ничего не напоминало Эскор. Мы  не  видели  развалин,  не  было
поблизости мест с дурной репутацией - Тень не успела запятнать их.  Люди
племени тоже ничем не напоминали Древнюю расу  или  мутантов,  союзников
Долины, о которых я часто задумывалась - были ли  они  уроженцами  этого
мира или пришли через Врата, открытые магами для прохода из одного  мира
в другой.
   Мы занимались лечением мальчика, которого принесла мать: он  упал  со
скалы и получил множество повреждений. Пользуясь внутренним  зрением,  я
исправила все, погрузив сначала мальчика  в  глубокий  целительный  сон,
чтобы его движения не мешали моим действиям. Утта ничем не помогала мне,
переложив все на меня.
   Когда мать унесла ребенка, ясновидящая откинулась на мягкую  подушку,
служившую ей для поддержки ее скелетообразного тела.
   - Хорошо. Ты не зря была названа "дочерью".
   Эта похвала означала для меня многое, потому  что  я  уважала  знания
Утты. Мы не были друзьями, но плыли вместе, как две щепки, срубленные  с
одного дерева и брошенные в воду. Ее преклонный возраст, опыт  и  знания
разделяли нас и внушали мне почтение, а договор связывал.
   - Я стара, - продолжала она. - Если я посмотрю в это...
   Она указала на шар, стоявший рядом с ней.
   - Я не увижу ничего, кроме финального занавеса.
   Она замолчала, но меня удерживало возле нее ощущение, что  она  хочет
сказать что-то очень важное для меня. Она приподняла руку и  указала  на
вход нашей палатки. Даже слабое движение, видимо, утомило ее.
   - Посмотри... под циновкой...
   У входа лежала темная циновка, сплетенная не из полосок кожи и  меха,
как другие, а из какого-то растительного материала. Циновка  была  очень
старая. Когда я по приказу Утты  подняла  эту  циновку,  то  увидела  на
обратной ее стороне нечто, чего раньше не видела.
   - Руку... над... этим...
   Мысленные слова Утты  звучали  как  ужасающий  шепот.  Я  перевернула
циновку и протянула руку над ее поверхностью, и сразу линии  на  циновке
загорелись, и руны на ней ожили.
   Тогда я поняла, что оковы, которые Утта наложила на меня, не зависели
от моей воли, а были под властью ее желаний. Это связывало меня с ней  и
с ее образом жизни.
   Во мне вспыхнуло возмущение.
   Она приподнялась. Руки ее упали.
   - Мой народ нуждается...
   Было ли это оправданием, началом просьбы? Но ведь это не мой народ, и
он не принимал меня. Я  не  пыталась  бежать  раньше,  потому  что  Утта
предложила вернуть мне утраченные знания. Но если она  и  в  самом  деле
уйдет за финальный занавес, то уйду и я!
   Она легко читала мои мысли. При наших отношениях я не могла закрыться
от нее.
   Она медленно покачала головой.
   - Нет, - ответила она на мой план. - Ты нужна им.
   - Я не их ясновидящая, - быстро возразила я.
   - Будешь...
   Я не могла с ней спорить. Она как-то сразу осунулась, усохла,  словно
это слабое столкновение ее и моей воли истощило ее чуть ли не до смерти.
Я встревожилась и позвала Аторфи. Мы дали Утте укрепляющего, но  видимо,
настало время, когда оно не могло больше удерживать боровшийся  разум  в
изношенной одежде плоти. Она  еще  жила,  но  держалась  одним  разумом,
который нетерпеливо рвал эти ненужные связи с миром, желая вырваться  на
свободу и исчезнуть.
   Она лежала так, и этот, и  следующий  день.  Тщетно  Аторфи  и  Висма
делали все, что могли, чтобы поднять ее. Но она  все  еще  имела  слабую
связь с землей и с нами. Когда я выглянула из палатки, то  увидела,  что
весь клан молча сидит, глядя на дверь.
   К полуночи на Утту внезапно нахлынула волна жизни. Я почувствовала ее
приказ, когда глаза ее открылись и она  взглянула  на  нас  осознанно  и
требовательно.
   - Айфинга!
   Я подошла к  двери  и  сделала  знак  вождю,  сидевшему  между  двумя
кострами, которые люди развели как защиту от того, что могло наползти из
темноты. Айфинг пошел неохотно, но и без промедления.
   Висма и Аторфи приподняли Утту повыше на подпорке, так что она  почти
сидела.
   Она сделала правой рукой жест, подзывая меня.
   Висма посторонилась, давая мне дорогу. Я встала  на  колени  и  взяла
холодную руку Утты. Ее пальцы крепко, до боли, сцепились с моими, но  ее
мозг больше не касался меня. Она держала меня, но смотрела  на  Айфинга.
Он  опустился  на  колени  на  почтительном  расстояния  от  Утты.   Она
заговорила вслух, и голос ее был крепким, вероятно таким, как в  дни  ее
молодости.
   - Айфинг, сын Трина, сын Кейна, сын Джепа, сын Эверета,  сын  Столла,
сын Кжола, чей отец Опсон был моим первым супругом, настало время, когда
я шагну за финальной занавес и уйду от вас.
   Он тихо вскрикнул, но она  подняла  руку,  держа  меня  другой  своей
рукой, а затем протянула к нему обе руки, подтягивая мою.
   Он тоже протянул к ней обе руки, и я увидела в  его  лице  не  личную
печаль, а страх, который испытывает ребенок, оставленный  взрослым,  чье
присутствие означало защиту от ужасов тьмы и неизвестности.
   Утта вложила мою руку в его ладони, и он сжал ее так  крепко,  что  я
вскрикнула, поскольку не ожидала ничего подобного.
   - Я сделала для вас все, что могла, -  сказала  она.  Этот  гортанный
язык, которому я выучилась, был  так  же  груб  для  моих  ушей,  как  и
жестокий захват моей руки Айфингом.
   - Я воспитала другую, чтобы она служила вам, как служила  я.  -  Утта
сделала усилие, чтобы выпрямиться и покачнулась.
   - Я сделала все!
   Последнее слово  она  выкрикнула  с  торжеством,  как  военный  клич,
брошенный в лицо смерти. Затем она упала  назад,  и  последняя  ниточка,
связывавшая ее с нами, порвалась навсегда.

Глава 5

   Похороны Утты были великой церемонией для вупсалов. Я никогда  такого
не видела и была ошеломлена их приготовлениями. Такой ритуал не  вязался
с варварством, он больше напоминал веками установленный образец  похорон
в  очень  древней  цивилизации.  Возможно,  это  был  последний  осколок
древнего акта принесенного ими из начала, теперь  настолько  скрытого  в
туманном прошлом, что они его уже не помнили.
   Аторфи и Висма одели ее  во  все  самое  лучшее,  что  нашлось  в  ее
дорожных сундуках, а затем несколько  раз  обернули  полосами  смоченной
кожи, которые стянули и упаковали ее усохшую плоть  и  тонкие  кости  на
вечные времена. Тем временем мужчины племени ушли на юг  почти  на  день
пути и там вырыли яму такой же  ширины,  как  палатка,  в  которой  Утта
провела свои  последние  дни,  перевезли  палатку  и  сани,  нагруженные
камнями, и установили в яме.
   Я искала возможности убежать во время  всего  этого,  но  магия  Утты
держала меня, и мне недоставало сил, чтобы разбить руны, на которые я по
незнанию наступала, когда шла по ее палатке. Когда  я  попыталась  выйти
одна за пределы лагеря, то почувствовала приказ вернуться, с которым  не
могла  бороться.  При  всей  моей  воле  и   стремлении   бегство   было
невозможным.
   В течение четырехдневных приготовлений  я  оставалась  одна  в  своей
новой палатке, поставленной чуть в стороне. Видимо,  племя  рассчитывало
получить  от  меня  какую-нибудь  магию,  благоприятствующую  их   делу,
поскольку от меня не требовали помощи  в  работе  для  Утты,  и  я  была
благодарна им за это.
   На второй день женщины принесли два дорожных сундука и оставили их  в
моей палатке. Я открыла их. В одном  были  узлы  и  мешочки  с  травами,
большую часть которых я узнала. Они употреблялись для  лечения  или  для
наведения сонных галлюцинаций. В другом был  хрустальный  шар  Утты,  ее
жаровня,  жезл  из  полированной  кости  и  два  свитка,   вложенные   в
металлические трубочки, попорченные временем.
   Я жадно схватила трубки, но не сразу смогла их открыть. На  них  были
выгравированы символы, некоторые из которых я  знала,  хотя  они  слегка
отличались от тех, которые я видела раньше. На концах трубки был глубоко
вырезан один знак.
   Гравировка, казалось, была менее затронута временем, чем сами трубки.
Здесь была тонкая вязь буквенной руны - только я не могла ее прочесть  -
обвивавшейся вокруг маленького, но четкого рисунка меча,  перекрещенного
жезлом власти. Я  еще  ни  разу  не  видела  эти  два  символа  в  такой
комбинации, потому что у Мудрых женщин жезл был знаком волшебницы, а меч
- знаком воина, а такой контакт знаков женского и мужского  считался  бы
неприемлемым и неприличным.
   При более внимательном изучении я наконец нашла чуть заметную щелку и
с большим трудом раздвинула тугие захваты. К своему великому  удивлению,
я увидела, что хоть свитки и целы, но я не могу их прочесть.
   Эти руны были, видимо, личной записью какого-нибудь мага, который сам
придумал код, чтобы лучше сберечь свои секреты.
   В начале и в конце каждого свитка перекрещенные  мечи  и  жезлы  были
отчетливо выделены цветом: меч  -  красный,  жезл  -  зеленый,  тронутый
золотом. Это убедило меня, что свитки не от Тени, потому что  зеленый  и
золотой от Света, а не от Мрака.
   Рисунок удивил меня, потому что здесь в противоположность изображению
на трубке меч лежал поверх жезла, как намек, что главным для рисовавшего
было действие, а Власть не вела, а следовала позади. Под  символом  были
выведены широким пером буквы, которые были понятны -  по  крайней  мере,
они складывались в читаемое имя, только я не знала, чье - народа,  места
или человека. Я несколько раз повторила его вслух - может, его  звучание
пробудит что-нибудь в моей памяти:
   - Хиларион.
   Нет, это ничего не означало, и я не разу не слышала  этого  слова  от
Утты. Но она  ведь  очень  мало  говорила  о  своем  прошлом,  она  была
сосредоточена на том, чему учила меня. Расстроенная,  я  снова  свернула
свитки и уложила их в трубки.
   Не вставая с места, я прижала руки к кристаллу в слабой надежде,  что
почувствую под ладонями тепло и зеркало  покажет  мне  то,  что  я  хочу
знать. Но этого не произошло, и я убрала шар в сундук вместе  с  жезлом,
который чужим лучше не трогать, потому что такой  жезл  Власти  отвечает
только тому, кто приспособил его для своей службы.
   На пятый день в мою палатку пришли две женщины. Они смело  вошли,  не
ожидая моего разрешения. Они несли тяжелый кувшин с горячей водой и  таз
для купанья. За ними вошла  третья  женщина  с  перекинутой  через  руку
одеждой. Она же несла поднос с несколькими горшочками и коробочками.
   Первые женщины были  простыми  членами  клана,  а  третья,  принесшая
поднос с косметикой - молодая жена Айфинга, Айлия.
   Она была еще очень молода, совсем  девочка,  но  держалась  надменно,
выставляя вперед маленькие груди, покрытые толстым слоем краски. Рисунок
на них изображал ярко-красные цветы, а соски в центре  цветка  блестели,
как будто в краску были добавлены крошечные чешуйки драгоценного  камня.
Это была вызывающая картина, еще более варварская, чем у других.
   Ее взгляд был резким, еще более недружелюбным, чем я встречала до сих
пор, как Утта взяла меня в ученицы и компаньонки.
   Губы Айлии вытянулись вперед,  когда  она  глядела  на  меня  долгим,
оценивающим и явно враждебным взглядом.
   - Пора.
   Она первая прервала молчание, и я подумала, что ей очень  не  хочется
делать то, что она должна  была  сделать,  хотя  я  не  спраш