рри, в России
мало кто может себе позволить поездку на поезде. И потому, объясняет он,  он
с Пэт это покупал, потому что больше никому не удавалось это продать.  Ларри
хотел это заснять, он заядлый фотолюбитель, но ему "было как-то  стыдно  это
снимать". Из еды он запомнил вареники, раков, яблоки и молоко.
   В областном городе Н. они сделали остановку. Таня поселила их в гостиницу
и уехала по своим делам. Они часто оставались там, в России, одни, без  нее,
они были как дети без взрослых, когда кругом ночь и страшно. А  в  гостинице
города Н. они увидели такое, чего никогда в жизни  не  видели,  хотя  немало
поездили и по Америке, и даже по Италии и Японии. А именно: в номере не было
телефона, то есть буквально невозможно снять трубку и просто позвонить! И во
всей гостинице не было телефона! Какая уж  тут  экзотика,  им  просто  стало
жутко. И они пошли на почту звонить. А звонят в городе Н. странно,  слушайте
как. Там сначала надо  дать  денег,  заранее,  потом  сказать,  куда  хочешь
позвонить, и они потом звонят куда-то - как бы на  некий  пейджер.  И  потом
тот, кому они звонят, им звонит в город Н. Понятно? Я, разумеется, кивал.
   И вот они за  32  доллара  позвонили  родственникам  в  солнечную  родную
Америку, которую не знали, увидят ли еще когда, и сказали им, что пока  живы
и не теряют надежды, взяли квитанцию и пошли в гостиницу. А ночью  вдруг  им
стучат в дверь. Но Пэт не испугалась и открыла. Там были незнакомые  люди  -
мужчина и женщина. Сначала Пэт подумала, что они хотят продать еду,  которую
сами приготовили дома, но в руках у гостей ничего  не  было.  Женщина  стала
рассказывать Пэт о чем-то долго и взволнованно.
   И ничего не было понятно. Тогда Пэт сказала решительно:
   - Stop! Just stop!
   Женщина поняла, что стоп, и замолчала.
   Потом она подумала и поднесла к своей щеке кулак, как будто  она  в  роте
почетного караула салютует саблей высокому иностранному гостю, и  стала  как
будто молча молиться.
   - Тэлыфоун! - огласила свою догадку Пэт.
   Ночная гостья закивала радостно, ей  было  приятно,  что  она  так  ловко
понимает по-английски. Пэт подумала и достала бумажку с  почты.  Гостья  еще
больше  обрадовалась  и  закивала.  Бумажку  ей  Пэт,  конечно,  отдала,  но
удивилась: зачем же по ночам из-за такой чепухи бегать?
   Гостья  удивление  поняла  и  ответила:  подняла  руку   с   воображаемой
веревочной петлей, а голову с  высунутым  языком  свесила  набок  и  страшно
выпучила глаза.
   А при ней еще был странный мужчина, с виду - палач, которого попросили ее
вот так повесить. И  Пэт  его  спросила:  кто  такой?  Тот  ответил:  поднял
растопыренную ладонь, а там на одном пальце - кольцо; муж то есть...
   Биларди рады и гордятся, что пробыли в  России  целый  месяц,  причем  не
какими-нибудь туристами, а жили с русскими, и такого повидали! Вы просто  не
поверите. Например, такая странность, что в России нигде  нет  американского
меню, а из еды - одна свинина. И они ее ели все время!
   Вообще русских трудно понять, это им сказала  одна  случайно  встреченная
англичанка.  Она,  как  человек  бывалый  (все-таки  замужем  за   русским),
объяснила, что тут все дело в  культурной  границе.  Например,  ее  родители
возненавидели русского мужа, потому что тот  за  столом  неправильно  просил
соль. Теща настаивала,  чтоб  он  при  этом  говорил  "волшебное  слово",  а
русского мужа  смешило,  что  из-за  щепотки  соли  можно  устраивать  целую
дипломатию. Семья, короче, в опасности.
   Ну в Москве ладно, а вот в сельской местности, так там культурная граница
еще хуже -  ну  совершенно  1850-й  год  (оценки  Биларди.  -  Прим.  авт.)!
Например, водопровода нет, они качают воду помпой, на улице.  Люди  работают
много, как в Америке, а потом идут стирать белье на речку...
   - У  нас  в  Америке  тоже,  конечно,  есть  такие  места,  без  удобств,
где-нибудь  в  Аппалачских  горах,  но  эти  люди  специально   убежали   от
цивилизации. А в России, мне кажется, они от цивилизации не бежали, а? Когда
я рассказывала об этом моим друзьям, они меня все  время  перебивали  своими
вопросами: "Почему? Почему?" "Почему у них нет водопровода?" -  "Потому  что
нет денег". - "А почему денег нет? Они безработные?" - "Нет,  просто  им  не
платят..." - "Как так не платят?" - "Ну, потому что при  коммунизме  русские
все деньги тратили на ракеты, такая у них была привычка".
   Да что там говорить про ракеты! Я вообще однажды встретила  на  дороге  -
лошадь! Лошадь тащила настоящий воз, полный  сена!  Первая  реакция  была  -
восторг: надо же, какая красота и экзотика! Но ведь это не кино, просто люди
так живут... Крестьяне... Они что-то выращивают на огороде, собирают урожай,
едят его... Может, я неправильно сужу о них, с  моей  точки  зрения?  Я  это
рассказываю, прислонясь к посудомоечной машине...
   Прислонясь к посудомоечной машине,  она  рассказывает  и  отхлебывает:  я
пришел, конечно, с бутылкой. А выпиваем  мы,  кстати,  на  кухне,  чего  Пэт
раньше в голову не приходило: эту странную привычку она вывезла из России.
   - Может, я не права и это у них образ жизни как раз очень правильный?  Но
в любом случае - все будет хорошо. Такое бывает. Мне  бабушка  рассказывала.
Она когда уезжала из Ирландии (в Америку), так там мужики спивались и  жрать
было нечего. А сейчас вроде страну обустроили.
   Пэт задумалась о внезапно открывшейся странности. В глубине России -  все
как-то уж совсем дико и не обустроено, одна голая борьба за существование. А
в Америке - наоборот,  уж  слишком  вылизанно  и  причесанно,  и  ничего  не
происходит, и от человека ничего, считай, не зависит. Две крайности! Вот  бы
посередине где-то устроиться! А когда я ей объяснил, что  посередине  -  это
как раз и есть Москва, она начала нам завидовать.
   Там, в России, Биларди познакомились  с  друзьями  Татьяны,  и  это  были
замечательные люди.  Они  оказывали  американцам  такие  услуги,  которых  в
Америке не дождешься от самых близких друзей. Например, один Танин друг,  он
бизнесмен, бросил работу и возил их целыми днями на  машине  по  делам.  Тем
более что там в Н-ской области нет метро.  Наверно,  он  свою  работу  потом
делал по ночам. Вообще некоторые русские обращались с ними  так,  как  будто
Биларди с ними близкие родственники и не виделись двадцать  лет,  и  страшно
друг по другу соскучились.
   И вот наконец Биларди добрались до детского дома...
   Вот они в кабинете директрисы, чистом, скупом,  нищем.  За  стеной  полно
детей. Счастье было настолько близко, что его можно  даже  было  расслышать.
Сейчас или никогда!
   Директриса свое дело знала. Она бросила легкий, но наметанный  взгляд  на
Биларди и ушла туда, за волшебную дверь. И вернулась через одну минуту, а  в
руках у нее была девочка девяти месяцев, с прекрасным до боли знакомым лицом
- ну вылитый Ларри! При том что в России он,  это  абсолютно  точно,  первый
раз.
   Они, конечно, вцепились в девочку, и тут у них слезы, и вообще у всех кто
был в комнате - слезы. У директрисы с Таней, разумеется,  и  у  того  парня,
который их возил на машине. У всех. Потому что это был ответственный момент,
очень редкий в жизни, когда крайне неправдоподобная сказка становится былью.
Такой былью, чтоб несчастную, ну  абсолютно  ничем  не  примечательную,  без
каких бы то ни было заслуг сироту вдруг находили, забирали себе, и клялись в
вечной, до гроба, любви, и увозили за тридевять земель, и там  посвящали  ей
жизнь, и покупали целый воз яркого добра, и учили, что  у  нее  теперь  есть
родной дом, и над домом вьется флаг родной страны,  которая  никогда-никогда
не бросит ее и не забудет, и если что, пошлет свою морскую пехоту, и морская
пехота умрет, но вызволит и защитит ее, бывшую  русскую  сироту  Олгу  Джойс
Биларди.
   (Там только будет абсолютно незаметная невинному ребенку  формальность  в
виде замены цвета паспорта - с бледно-свекольного до глубокого синего.)
   Пэт решила навсегда, что девочку никому не отдаст, и все, хотя  еще  надо
было собрать сто страниц справок. В Америке они собрали сто четыре страницы,
ну и в России сто с лишним, все  честно.  (Пэт  теперь  иногда  представляет
себе, как эти бумаги лежат в шкафу русского офиса и покрываются  пылью,  как
они желтеют и делаются трухой, и никто никогда в жизни не будет их читать.)

   Я, разумеется, не знаю, как получается любовь; откуда ж такое знать,  это
не нашего ума дело. Я могу только придумывать  отдельные  версии.  Например,
человек пять лет хотел кого-то полюбить  бескорыстной  любовью  и  посвятить
этому  "кому-то"  остаток  жизни.  Сильно  и  честно  хотел.  Но  никто   не
соглашался! Всем  вокруг  и  так  хватало  любви  и  заботы,  и  глупо  было
приставать к ним со своими благодеяниями. Думаю,  что  это  очень  обидно  и
мучительно. И  вдруг!  Встречается  готовый  к  бескорыстной  любви,  причем
неимоверной красоты, беззащитный человек, которого можно лично спасти  одним
росчерком пера и потом всю жизнь его в полную силу лелеять. И  что,  вы  уже
знаете более подходящий для образования любви момент? Ну, поздравляю.
   Точно неизвестно, но мне кажется, что именно в этот момент  Пэт  и  Ларри
страшно полюбили свою дочку, которая, собственно, им еще была никто и  знать
про них ничего не знала, - но это неважно. Момент же я точно фиксирую.
   Но дальше я,  конечно,  категорически  отказываюсь  описывать  весь  ужас
ожидания, когда человек не знает, что будет с его ребенком. Вообще - отдадут
ли ему его ребенка. Разрешат ли увезти его домой и там любить  и  холить.  А
вдруг заберут, навеки заточат в казенном нищем заведении и  не  оставят  ему
никакого счастливого будущего? И дадут ему, да и другим детям, то,  что  они
называют лучшим? Не дай Бог! Да мало ли что! А  бумага  какая  неправильная?
Или суд (неизбежный при усыновлении/удочерении) сойдет с ума и постановит не
отдавать русскую гражданку в чужую антисоветскую  страну,  "империю  зла"  и
желтого дьявола, которая, бряцая оружием,  и  так  далее?  Не  зря,  не  зря
народная мудрость гласит: дураков на Руси на сто лет припаси (хорошо еще, от
Пэт скрыли эту мудрость в мучительные недели ожидания).
   Часть этого времени ожидания Пэт провела в областном городе Н. у  Таниной
подруги, пока сама Таня занималась трудными бумагами. Пэт  скучала,  курила,
читала, ходила туда-сюда по комнате, смотрела в окно.  И  там  был  блошиный
рынок -  ужасно  интересно.  Но  на  нем  нельзя  было  говорить  -  хозяйка
запретила. Потому что если б узнали, что у нее иностранная американка, то бы
непременно обворовали, - и Пэт к этой позиции отнеслась уважительно.
   Недели эти были, конечно, страшные.
   Пэт все время думала про русские  сиротские  приюты.  Она  заметила,  что
маленькие дети там вполне счастливы, им всегда есть с кем бегать, смеяться и
играть. Они, показалось ей, как  щенки:  бегают  друг  за  другом  и  вообще
чудесно проводят время. Это - пока они маленькие. А лет в  семь  они  теряют
беспечность и начинают ко всем встречным обращать мучительные,  убийственные
вопросы: "Ты хочешь быть моей мамой? Ты  -  мой  папа?"  Пэт  мне  высказала
предположение,  что  эта  ситуация  не   очень   подходит   для   воспитания
сознательного гражданина.
   Но все равно Пэт была восхищена людьми, которые заботятся  о  детях.  Без
выходных. И еще сами в воскресенье  идут  в  грязное  поле  в  негигиеничных
резиновых сапогах и выкапывают из земли, лопатой, картошку, чтобы сварить из
нее детям обед. Фактически без платы, потому что некоторым дают 30  долларов
- не в день, что тоже чудовищно мало, объясняет Пэт своим американцам,  а  в
месяц. Американцы, конечно, переглядываются, они убеждены,  что  она  просто
все перепутала, от счастья "крыша поехала", ну и забыла к зарплате приписать
нули.
   Пэт решила сиротам помогать. Это у нее не минутный порыв,  не  такой  она
человек. Не то что она вернулась домой с ребенком  и  про  все  забыла.  Она
намерена собирать деньги,  всякую  помощь  и  посылать  в  Россию.  Она  уже
говорила с разными людьми тут об этом.
   - И первая реакция у всех была - что мы можем сделать? Что им нужно?  Уже
двадцать человек нашлось, которые сами  дадут  одежду  и  будут  собирать  у
других. Нам только надо, чтоб потом прислали фото детей в наших вещах,  чтоб
мы точно знали, что все дошло, - и тогда еще пошлем.
   А сестра, рассказывает Пэт, вот что придумала. Вот, например,  Рождество,
так это просто фиаско (она именно  так  выразилась).  Каждый  получает  кучу
подарков! Мы давно поняли, что это слишком. И  сестра  сказала:  хватит.  На
этот раз каждый получит один подарок. А на сэкономленные  деньги  она  купит
подарки и отправит в русские детдома.
   Но  все,  конечно,  кончилось  хорошо.  Суд  решил  дело  правильно,   по
справедливости. И судья  -  замечательная  женщина,  она  нас  поздравила  и
сказала "спасибо", что мы заботимся о русском ребенке. Только судье грустно,
что Россия сама не может позаботиться о своих детях.  И  директриса  детдома
была страшно рада, что Оля будет жить дома.
   Пэт и Олга Джойс долго летели домой на американском самолете. Олга  Джойс
целый час стояла у Пэт на коленях и ощупывала ее лицо, как слепая.  Она  как
бы его запоминала. Может, она как-то догадалась, что теперь,  когда  самолет
взлетел, старая жизнь кончилась без возврата и они с  Пэт  принадлежат  друг
другу.
   А  в  самолете  было  еще  двенадцать  бывших  русских  детей.  И   новые
американские родители хвастались ими друг перед другом.
   - Вот, пожалуйста, - говорил один счастливчик, который  сразу  опознал  в
Пэт товарища по счастью, - у меня полный комплект, мальчик и девочка, четыре
с половиной и три!
   - А у нас, - это пара откуда-то из Новой Англии, - две  девочки,  семь  и
одиннадцать!
   Из Сан-Франциско были семьи, из Техаса, Мичигана и  еще  откуда-то.  Одна
женщина, она сама из Канзас-Сити, так что ей еще из Нью-Йорка лететь  дальше
с пересадкой в Цинциннати, - так  она  взяла  годовалого  мальчика.  У  него
что-то с головой. Но она этого не боится, потому  что  как  раз  работает  в
госпитале для детей с замедленным развитием. Она, Пэт осторожно рассказывает
мне  об  этом  даже  для  американцев  сложном,  малопонятном  случае,   так
рассудила: в ее доме у больного ребенка  все  равно  будет  заведомо  больше
шансов, чем в русском сиротском приюте.
   Ларри, конечно, встречал своих в Нью-Йорке, в  аэропорту  имени  Кеннеди.
Волновался ужасно и от волнения захлопнул дверь  машины,  а  ключ  внутри  и
мотор включен. Открыть никак не  удавалось,  он  старался  часа  два,  ну  и
пришлось стекло разбить. Сам-то Ларри раньше улетел (и в его  самолете  было
всего-то семь бывших русских детей), потому что без него в школе была просто
беда. Один мальчик, ему тринадцать лет, белый, принес в школу автоматический
пистолет, папин, потому что его  черный  дружок  после  драки  грозился  его
застрелить. Ну и этот решил перехватить инициативу,  со  стволом  пришел.  А
другой мальчик, маленький еще, восемь лет всего, до пистолета не дорос,  так
он пришел с ножом и уже почти совсем было воткнул его своему главному  врагу
в спину, но тут учителя влезли и  помешали.  А  еще  одна  девочка  рисовала
какашками  на  зеркале.  Ларри  срочно  пришлось   приступить   к   изучению
психологической подоплеки этих странных поступков,  но  ему  это  совершенно
нетрудно - он ведь любит детей и на работе, и дома. И дома  -  он  гордится,
что Олга Джойс таки заснула однажды у него на руках. У нее в детдоме не было
такой привычки (только сама могла заснуть), и вот она ее начала приобретать.

   "Надо же, как повезло!" - говорят  американцы.  При  этом  они  по  своей
странной логике антиподов (с этой их привычкой ходить вверх ногами и  вообще
спать, когда у нормальных людей день)  имеют  в  виду  не  бывшую  приютскую
сироту, но ее новых родителей. "Вот ведь удалось семье Биларди, -  объясняют
пенсильванские москвичи, - попасть в такое Эльдорадо, на  золотое  дно,  где
можно отыскать ничьего ребенка и взять его, усыновить и  воспитать,  и  дать
ему в жизни шанс, то есть сделать этот мир лучше. И всего-то за два  месяца,
и почти даром - 10 тыщ долларов!  В  Америке  масштабы  другие:  срок  может
перевалить за десять лет, а сумма - за 30 тыщ, и то если повезет".
   Да там еще полно таких!
   Но американцы не верят,  зачем,  говорят,  вы  над  нами  смеетесь.  Зря,
обижаются, вы нас за дураков держите. Да если б там были  ничьи  сироты,  да
еще по дешевке, разве б русские сами их в пять минут не размели?

   ГЛАВА 27
   В прошлой жизни мисс Мэрфи была татарской сиротой
   "В жизни все должно делаться медленно и неправильно".
   Это сказал кто-то из русских классиков, кажется  покойный  Веня  Ерофеев.
Дальше в афоризме объяснялось, какой смысл терпеть такой  дискомфорт:  "Чтоб
человек не успел загордиться". А  в  России,  где  периодически  совершаются
великие открытия, случаются большие изобретения, возникают "стройки века"  и
настают великие эпохи, эта тема, конечно, нелишняя... Вот помню, на днях мне
встретились знакомые американисты, карьерные и успешные,  и  рассказали  про
наше   превосходство   над   бездуховными   американцами:   те-де   холодны,
корыстолюбивы и нешироки и к широким поступкам  неспособны.  В  ответ  я  им
рассказал  про  знакомую  американскую  семью  Мэрфи,  которые  привезли  из
Астрахани сироту-инвалида, взяли к себе жить и вовсе удочерили.
   Американисты почесали в затылках и признали:
   - Ну что, умыл ты нас. Нечего возразить. Это да.
   Я теперь часто вспоминаю про  Мэрфи,  когда  кто-то  хвастается,  ну  или
другим способом дает понять, что он - хороший, получше многих других. И  это
бывает часто - чтоб хвастали: ведь  сейчас  у  нас  все  делается  настолько
быстро (правильно или нет, не нам и  не  тут  обсуждать),  что  многие  люди
вполне успевают загордиться.

   В доме Мэрфи я  впервые  в  жизни  увидел  бывшего  несчастного  русского
ребенка. У него на родине не было ни  дома,  ни  родителей,  ни  счастливого
будущего, ни даже - в три-то года - привычки ходить на горшок. А был скудный
словарь на уровне годовалого младенца, хлеб с  маслом  в  качестве  любимого
блюда, страсть к танцам и негнущаяся нога. Случай этот очень простой. И  тут
не надо большой фантазии, чтоб представить себе  чувства  девочки,  а  после
девушки, далее женщины (слова "мать семейства" были уже почти написаны, но я
сдержался, во избежание излишнего садизма). Она очень любит танцевать, и  по
младенческой  простодушности  поначалу  даже  и  танцует  на  хромой   своей
несчастной ноге. Никто же не исключает, что ей могло в жизни  повезти  и  ей
могло выпасть счастье -  например,  ее  бы  отговорили  вешаться  и  она  бы
закончила балетную школу при Большом,  и  специально  для  нее  сочинили  бы
партию хромой королевской фаворитки мадемуазель Лавальер, так ведь?
   Так вот, посмотрел я на эту - не знаю, как  ее  теперь  называть,  то  ли
по-старому Леной, то ли вслед за приемными родителями  Helena,  -  маленькую
мисс Мэрфи, которая плавает в бассейне возле дома (и по совету доктора,  для
ноги полезно, и  просто  для  развлечения),  играет  со  своими  мягкотелыми
медведями, поет песенки из американских мультфильмов  и  каждые  пять  минут
подбегает в миссис Мэрфи, тормошит  ее,  называет  mummy,  требует  candy  и
получает их... Посмотрел - и испытал очень сильное и очень тяжелое  чувство.
Мы - я имею в виду граждан России - готовили ей унизительную  и  мучительную
жизнь. И делали это со спокойной совестью, с чувством выполненного долга. Но
в жизни ей выпало так - она просто еще не догадывается, - что она отказалась
от нашей заботы и сообщила нам, что  ничего  от  нас  не  возьмет,  что  тот
приютский пустой суп, который мы ей дарили, теперь можем хлебать сами. И она
нам прощает все, что мы ей должны. Это все, конечно, условная и воображаемая
беседа. Например, потому, что она за год успела