забыть  почти  все  русские
слова, которые выучила в Астрахани, а новые уже вряд ли выучит. Ну  и  кроме
того, она будет расти в приличной активно христианской семье  и,  подождите,
будет еще нас любить....
   Ну а теперь по порядку. Кто такие эти Мэрфи и зачем им все это?
   Это Майк и Роуз-Энн Мерфи, им обоим за сорок.  Живут  в  городке  Москва,
штат Пенсильвания. Оба весьма серьезные католики, причем  потомственные:  он
по линии ирландских предков, она - польских. У обоих кроткие глаза  и  тихие
улыбки, безобидное выражение лиц. Оба спокойные и ровные люди, даже,  может,
медлительные. Они могут, пожалуй, показаться  чуть  нудноватыми  только  что
приехавшим из России, ну или даже из большого  американского  города,  -  то
есть тем наблюдателям,  которые  не  остыли  от  суеты  и  не  снисходят  до
организации своей  жизни  по  принципам  порядка,  ясности  и  безжалостного
выбрасывания всего лишнего, ненужного, не полезного для души.
   Про Майка надо сказать, что  человек  он  настолько  строгий,  суровый  и
прямой, и  до  такой  степени  к  себе  безжалостный,  настолько  готовый  и
способный подчинить жизнь абстрактной идее  и  железной  дисциплине,  что  в
юности всерьез собирался  в  семинарию.  При  всей  строгости  католического
канона,  который  ему,  как  падре,  объявил  бы,  например,  женское   тело
неприкосновенным.
   Перед запланированной семинарией  он  еще  послужил  в  армии  -  военным
полицейским на базе ВВС в Германии. Это  было  даже  опасно.  В  1974  году,
вспоминает Майк, террористы-палестинцы были в Европе очень активны.
   После армии Майк юношеского идеализма не оставил и приступил к накоплению
денег  на  учебу.  И  семинарию  себе  конкретную  присмотрел  в  Мэриленде.
Намерения его были настолько серьезны, что сумму он накопил весьма и  весьма
приличную, с какой стороны ни глянь, - 60 тысяч долларов. А это тем более не
просто, если служишь всего лишь почтальоном.
   И тут у него появились сомнения - а точно ли он хочет всю жизнь посвятить
церкви? Сомнения усилились после того, как одним прекрасным воскресным утром
он вдруг встретил очень симпатичную девицу.
   - На дискотеке?
   - Ты что! В церкви. Я ж тебе рассказываю - "прекрасным воскресным утром",
а утром в воскресенье где ж порядочному человеку и быть, как не в храме?..
   Девице он тоже приглянулся: "Красавец и милый парень". После он  позвонил
в госпиталь, где она работала няней-медсестрой.
   - А как он узнал номер?
   - Не знаю... Майк, как ты узнал мой номер? А, ну да, прихожане же  многие
друг с другом знакомы... Мы начали встречаться и через два года  поженились,
- рассказывает Роуз-Энн.
   - То есть, выходит, церковь - удачное место для знакомства?
   - Это точно...
   Я помню про их суровое католическое воспитание;  а  Роуз-Энн  и  в  школе
соответствующей училась...
   - Вы себя, наверное, страшно блюли до свадьбы?
   Ей нечего скрывать от народа, тем более что дело было в  Америке  в  1983
году, то есть спустя лет пятнадцать после начала сексуальной революции:
   - Ну, мы целовались, и вообще все... у нас были свидания...  Ну,  обычные
свидания - сели в машину, отъехали  куда-нибудь,  припарковались...  Ну  там
держаться за руки и так далее. Да и прочее, все что  положено...  Что  ж  вы
расспрашиваете - обычное свидание, как у всех, да и у вас тоже, так?
   Через два года, в 1985  году,  поженились;  ему  было  тридцать  два,  ей
тридцать пять...
   Майк еще какое-то время  размышлял,  что  можно  в  дьяконы  пойти,  туда
женатых берут, но  его  вот  какое  соображение  смутило:  священнослужители
слишком много проводят времени в церкви, так что уж на семью и не  остается.
Вроде не препятствие, чепуха, но у американцев так  устроено,  что  семейные
ценности главнее производственных. И главнее,  чем  пойти  даже  с  ребятами
попить пива.
   Ну так вот они, значит, поженились.
   К моменту венчания они уже знали, что сильно  друг  от  друг  отличаются.
Например, Майк - основательный, серьезный и бережливый, а Роуз-Энн - веселая
и легкомысленная, и любящая приключения. Легкомысленная  -  насколько  может
быть легкомысленной строгая католичка: например, она, в  отличие  от  Майка,
никаких денег не копила, а тратила их на такие развлечения,  как,  допустим,
путешествия. Гавайи там и прочее, это вы все знаете и пробовали.
   Короче, к свадьбе Майк подошел с известными нам уже  60  тыщами  и  новым
авто, а у Роуз-Энн не было за  душой  ничего,  кроме  подержанной  машины  и
жалких пяти тысяч. Она созналась, что и сейчас такая же - все норовит деньги
потратить на что-нибудь необязательное, а  счета  же  можно  и  в  следующем
месяце оплатить.
   Так вот благодаря  похвальной  бережливости  Майка  недолго  они  снимали
квартиру. Как родилась дочка, - а Мэри-Энн сейчас  уж  девятый  год,  -  так
сразу и въехали  в  собственный  дом,  который  предусмотрительно  загодя  и
построили. Все вместе - полгектара земли и большой дом с  двумя  просторными
этажами - обошлось в 130  тысяч.  Если  б  не  сбережения,  то  пришлось  бы
довольствоваться чем-то поскромнее, только и всего.
   А бассейн уж после построили. Да он  раньше  и  не  очень-то  нужен  был:
Мэри-Энн хватало и лягушатника.
   Ну, стали жить-поживать. Жизнь их не сильно изменилась. Майк - все так же
на почте, правда уже не простым почтальоном, а менеджером. А Роуз-Энн -  все
в том же госпитале, правда не каждый день, а три дня  в  неделю.  Все  равно
устает! Там у них операции делают на сердце,  и  после  Роуз-Энн  выхаживает
тяжелых пациентов.
   В воскресенье они все так же едут в церковь. Сначала служба, а после  еще
с чужими детьми занимаются.
   А их дочка так вот подрастала, подрастала -  и  все  в  одиночестве,  для
Америки совершенно ненормальном.
   - Были выкидыши и все такое прочее, - обыкновенно американцы  беззаботно,
как дети, обсуждают  проблемы  интима;  вот  и  со  мной  Роуз-Энн  запросто
поделилась, как с подружкой.
   - А выкидыши говорят, они из-за пилюль противозачаточных?
   - Ты что, какие пилюли! Мы ж католики.
   И  вот  когда  старшей  стукнуло  четыре  года,  Мэрфи   решили:   хватит
экспериментировать! Пора кого-нибудь усыновить.
   - У нас с Майком полно братьев и сестер! Что ж наша-то дочка  как  сирота
растет, - расстраивались родители.
   Требования у них были давно сформулированы. Младенца им  не  хотелось,  а
нужен был ребенок постарше, чтоб Мэри-Энн  сразу  смогла  бы  начать  с  ним
играть. И заботиться о нем! Это непременно  бы  в  ней  развило  привычку  к
ответственности, рассудили Мэрфи. Еще они подумали, что нужно брать девочку:
сестры ближе друг другу, чем братья (личный опыт Роуз-Энн, которая  сама  из
семьи многодетной).
   - Но главное - это христианские побуждения?
   - Христианские - тоже! - соглашаются они.  -  Мы  думали,  что  могли  бы
помочь кому-то обрести дом. Мы могли себе позволить второго ребенка. Значит,
и надо было его завести.
   Ну, справки принялись собирать, комиссии проходить, обследования,  тесты,
отпечатки пальцев, характеристики с места работы, от соседей, от друзей,  из
полиции и прочее, и прочее. В общем, стандартная рутина, выходят обычные сто
пять страниц.
   Ну а как насобирали  документы,  можно  и  в  агентство  обращаться.  Все
законно. Одно агентство, куда они обратились, долго изучало их,  а  потом  -
после сложных тестов  и  собеседований  -  дало  ответ.  Такой,  что  им  не
рекомендуется детей усыновлять - слишком для них  большой  стресс,  в  их-то
возрасте, да при их жизненном  опыт  и  характере.  А  две  тысячи,  которые
агентство взяло авансом, оно так и не вернуло: ему показалось,  что  оно  их
честно отработало.
   Потом еще в одном агентстве  они  долго  стояли  на  учете:  два  года  с
половиной. Им оттуда честно и часто звонили и денег авансом не брали.  Но  и
детей не давали. Сирот в Америке на всех, увы (или к счастью? если да, то  к
чьему?), не хватает. А те, кого удавалось найти и через  адвокатов  легально
подготовить к усыновлению, доставались другим. Тем, у  кого  детей  не  было
вообще. А у Мэрфи, рассуждало второе агентство, одна дочка  и  так  есть,  и
нечестно им вторую давать без очереди. Когда начинают  делить  дефицит,  все
тянут одеяло на себя.
   В общем, решились они на интернациональное удочерение. Это быстрее, но  и
дороже. Это значит, что вместо 10 тысяч надо заплатить 15. Или 20.  Им  было
очень важно, чтоб быстрее - Мэри-Энн подрастала одна, что  нехорошо,  и  еще
они замечали, что стареют... А вот дороже - это  что  для  них  значит?  Они
богаты? Ну, тут вы сами решайте. Он - 40 тыщ грязными, то есть чистыми 25, а
она - 25 грязными, то есть 15  чистыми.  Ну,  грубо  три  тыщи  в  месяц.  В
Нью-Йорке не разбежишься, а в горной деревушке  среди  лесов  очень  неплохо
можно жить... Прикидывайте сами,  во  что  стал  бы  в  Москве  такой  набор
удовольствий: земли полгектара, с лесом, собственный дом в  два  этажа,  две
иномарки, две газонокосилки, свой бассейн во дворе,  соседи  один  приличней
другого и смирней, и богобоязненней, и в ресторан при  желании  каждый  день
ходить вполне по силам. Плюс, чуть не забыл, наилучшие врачи по первому зову
-  бесплатно:  Майк  же  госслужащий,  и  медицинская   страховка   у   него
замечательная.
   - Ну а какие у вас развлечения? - спрашиваю. - Ну например, отпуск вы где
проводите?
   - Да тут и проводим...
   И то сказать - собственный дом в горах, в лесу. Кругом страшные  красоты,
и лыжные курорты, и роскошные озера, и еще бассейн свой.
   Хобби у них тоже дешевые: Майк, в отличие от почти всех своих соседей, не
охотник. Он любит косить траву, читать книги, слушать музыку -  поп,  рок  и
кантри. Выпивает только по праздникам - даром что ирландец. Курить бросил  в
четырнадцать лет. Роуз-Энн тоже читает, вышивает, занимается цветоводством и
самодеятельной икебаной. Еще ей интересно ходить по блошиным рынкам.  Машины
у  них,  если  кому  интересно,  такие:   "шевроле-люмина"   новая   и   еще
"Вольво-240", с пробегом 93 тыщи миль...
   - Мы не бедные. Но уж и не богатые, - заключает Роуз-Энн. После того  как
рассказывает мне, что дважды в неделю нанимает бэби-ситтера, когда на работу
ходит, - а это 20 долларов зараз, 40 в неделю,  160  в  месяц;  заметный  ей
расход.
   И тут, когда уж они три года проискали себе подходящую  сироту,  а  толку
никакого, вдруг попалась им на глаза заметка про некую Мэри Драм, которая  в
кратчайшие сроки поставляет детей на заказ  из  России.  Национальность  им,
разумеется, была безразлична, ибо было  же  сказано:  несть  ни  эллина,  ни
иудея; а раз так, то, значит, и ни русского, ни американца... И тут же  шлет
им Мэри Драм видеокассету,  а  там  кадры,  на  них  роскошная  голубоглазая
блондинка Дарья четырех лет. От нее невозможно  было  глаз  оторвать,  ну  и
конечно, как говаривают на видеолентах, ответ был yes. Вечером они дали этот
ответ. И долго не могли заснуть после. Хорошо, что не заснули,  не  пришлось
их будить: Мэри в полночь позвонила  с  извинениями,  потому  что  у  Дарьи,
оказалось, есть родная сестра.
   - Ну и?.. - хочу получить подробный ответ я.
   - Разлучать сестер, разумеется, нельзя. А если бы мы взяли обеих, то  они
бы держались вместе, а Мэри-Энн была бы "третьим колесом", -  имея  в  виду,
наверное, велосипед, растолковывает мне Роуз-Энн.
   После Мэри дала им видеокассету, а там было заснято  восемнадцать  детей.
Майк с Роуз-Энн долго сидели перед видаком...
   - Как вы выбрали? По каким принципам, признакам?
   - Helena, она была маленькая танцовщица. Она  очень  мило  смотрелась  на
видео! Пританцовывает, улыбается, такая счастливая. Мы сразу поняли - она!
   - А вот правда, что иностранцам разрешают в России брать  только  больных
детей?
   - Нет, просто здоровые дети - дороже. Мы знали, что у Елены есть проблема
с ногой, но мы также знали от докторов, что есть надежда это исправить.
   - А родители есть у нее?
   - Мать есть, но она никогда не показывалась в приюте. Мы про  нее  только
узнали, что  ей  было  восемнадцать  лет,  когда  она  родила.  Не  замужем,
безработная и о ребенке заботиться не могла. Она татарка.  А  отец  ребенка,
сказали, русский.
   Быстро сказка сказывается, но тут,  как  ни  странно,  и  дело  сделалось
невероятно для усыновления быстро. Летом девяносто  шестого  нашли  они  эту
Мэри, а в феврале девяносто седьмого девчонка Лена была уже в Америке.
   Майк полетел за новой дочкой - как будто он был аист.
   Летел он на самолетах через Москву в Астрахань. Про Москву, про Россию он
не  понял  ничего,  потому  что  все  было  очень   быстро,   проездом,   из
автомобильных и квартирных окон - так, например, мелькнул перед ним downtown
Москвы. А ночевал в Москве в  доме  у  ксендза  из  иезуитской  миссии...  В
Астрахани он не успел увидеть никаких приютских, сиротских, жалобных картин,
потому что дальше офиса его не водили. Да и отвлекаться  зачем  же,  у  него
дело было. Но для потомков он этот приют запечатлел, эти карточки в семейном
альбоме,  это  уже  часть  семейного  архива.  Такая  деталь:  Майк  там,  в
Астрахани, для знакомства, дал дочке леденец. Эта щедрость ее потрясла.
   - Взятки вы там платили?
   - Не знаю, это не я с ними там договаривался,  а  Мэри  Драм,  -  говорит
Майк.
   И вот они уже летят из "Шереметьева-2" в Кеннеди...
   Некоторым кажется, что для маленьких детей это слишком большой  стресс  -
лететь через Атлантику. Но после русского приюта десять часов в  самолете  -
не испытание. Правда, в пути Лена показывала  характер,  например  кидала  и
кидала  свои  новые  детские  книжки  на  пол.  Майк  каждый  раз   поднимал
безропотно, он же все-таки на ксендза тренировался. И  еще  Лена  бесконечно
нажимала кнопку вызова стюардессы. Та все время приходила, и Майк ее  каждый
раз вежливо отправлял обратно.
   Газетную вырезку с заметкой про Мэри Драм  передали  по  цепи:  прочти  и
передай товарищу. Много же желающих взять в дом сироту!
   А что, например, соседи? А они так были  рады,  что  к  приезду  Майка  с
девочкой из России установили перед домом  плакат:  Welcome,  Helena!  И  на
следующий  день  приходили  поздравлять  лично  и  надарили  штук   двадцать
игрушечных медведей - все ж знают, что в России медведи эти на каждом шагу.
   И на работе у Роуз-Энн сделали  party,  "выставляли"  ей  в  честь  новой
дочки. И Майку на работе тоже,  разумеется,  подарков  надарили  для  Елены.
Мэрфи ездили уже в Северную Каролину к матери  Майка  -  показывали  младшую
внучку.
   Легко догадаться, что сначала девочка не знала по-английски:  детдом  был
простой, обыкновенный, без преподавания ряда предметов на английском  языке.
Роуз-Энн помнит, что собаку  Лена  назвала  -  "сабука".  Ну  теперь  все  в
порядке, это уже как у всех  нормальных  детей  -  doggy.  Еще  быстрей  она
выучила mummy, daddy и Maryma - последнее для Мэри-Энн.
   Еще ее учат, полностью не научили еще, улыбаться  американской  белозубой
улыбкой. Белозубость после многих походов  к  стоматологу  уже  проявляется,
просматривается, но вместо улыбки получаются пока что только  зубы,  которые
Helena старательно и любезно оголяет. Когда она почувствует  себя  в  полной
безопасности, когда осознает кожей мощь и грозность государства  как  машины
подавления всего, что может ей угрожать, и поверит,  что  доброжелательность
окружающих таки  точно  сильна  и  активна,  -  тогда,  видимо,  она  сумеет
расслабиться и сделать улыбку безмятежной, автоматической и  легкой,  как  у
всех там.
   Ну что еще? Она любит бегать, а раньше бегать не умела,  нога  совсем  не
гнулась.  Но  приходящий  врач  ее  готовит  к  операции,  растягивает   эту
укороченную мышцу разными массажами. Еще он придумал  привязать  ей  ногу  к
педали - и вот она уже катается на трехколесном.
   Скоро операция. Во что станет?
   - Нам-то какая разница? Страховка же у нас...
   (Я  смутно  припоминаю  давнишнюю  "Пионерскую  правду"  с  трогательными
историями про то, как несчастные капиталистические дети прилетали в СССР  на
бесплатное лечение, от которого дома они разорялись...)
   Роуз-Энн рассказывает мне обычные семейные истории про маленьких детей:
   - Когда Helena впервые пустили в бассейн, она страшно боялась, - а  через
пару дней плавала как ни в чем ни бывало. И теперь даже нырять не боится.
   Она любит пиццу, курятину, ветчину. Ну и хлеб с маслом по  старой  памяти
тоже.
   - Она легко привыкла к новой жизни?
   - Как сказать... У нее были истерики, она разбрасывала  вещи,  плевалась,
лезла драться...
   Что это было с ней? Может, инстинктивный  женский  консерватизм?  Детская
привычка к астраханскому быту, отрыв  от  которого  казался  ей  опасностью?
Может,  дай  ей  тогда  возможность  вернуться  в  Россию  -  и  она  б  без
колебаний?.. Боюсь, этого уже не узнать никогда.
   - А потом прошло все. Кончились истерики. Сейчас она хорошая девочка.
   - Am I a good girl, mom? - переспрашивает Helena, прерывая  наш  разговор
каждые пять минут, придумывая дела и  вопросы:  похоже,  ей  просто  хочется
потрогать Роуз-Энн, во всех книжках про воспитание ведь объясняется, что без
частых доброжелательных прикосновений дети тупеют.
   Роуз-Энн, когда привыкла ко мне,  стала  рассказывать  и  про  деликатные
подробности:
   - Ей поначалу нужны были  памперсы.  Она  не  умела  пользоваться  зубной
щеткой... Она брала игрушки, которых ей тут надарили, и без конца  ходила  и
спрашивала: "Helena's? Helena's? Это правда мое?" Похоже, у  нее  в  прошлой
жизни не было ничего своего... И про ботинки она тоже так спрашивала.
   Я не знаю,  какое  у  меня  сделалось  лицо,  но  Роуз-Энн,  увидев  его,
принялась меня утешать:
   -  Если  в  приюте  двести  детей,  то  действительно  ничего   тебе   не
принадлежит... Может, они там просто донашивали  друг  за  другом  туфли,  и
получалось, что своего ничего нет?
   Я между тем с особенным чувством думал  о  наших  русских  депутатах:  ну
пусть бы тихо катались на  казенных  автомобилях  и  бесконечно,  призыв  за
призывом, приватизировали казенные квартиры, от этого их, видимо, невозможно
отучить. Но для чего ж, думал я в том приличном американском доме, для  чего
ж лезут народные избранники грязными  лапами  мучить  сирот?  И  придумывать
законы,  чтоб  не  отдавать  несчастных  детей   безобидным   богобоязненным
американцам в родные дети? Это им даром не пройдет. Черти в аду будут за это
рвать членов Думы и Совета Федерации на части крючьями и топить в  котлах  с
кипящей смолой...
   Я  говорю  с  бывшей  землячкой.  На  русские  вопросы  девочка  уже   не
реагирует...
   - Helena, do you like books? - спрашиваю ее.
   - Yeah, - отвечает она с нерусским уже, с нетатарским акцентом.
   - А принеси-ка ты мне, - обратился я к  бывшей  сироте,  -  принеси  свою
любимую книжку!
   Она на хромой своей ноге заковыляла на второй этаж в  свою  спальню...  И
скоро вернулась оттуда, принесла - вы не поверите такой пошлой литературщине
- тонкую книжку, на обложке которой нарисована Золушка.

   ГЛАВА 28
   Русские сироты в Америке
   Русские депутаты очень не любят, когда  иностранцы  усыновляют  сирот  из
России. Это может объясняться - и извиняться - только тем, что  депутаты  не
видели бывших русских сирот в их новых заграничных семьях. А я - видел.
   Неловко в этом признаваться (сами потом поймете почему),  но  депутатские
чувства мне понятны и даже одно время были близки. Я  отчетливо  помню  свое
первое впечатление от беседы с русской эмигранткой, которая мне рассказала о
своем плане - зарабатывать деньги поставкой сирот в  бездетные  американские
семьи.
   "Та-а-к, - подумал я злобно. - На чужом горе наживаться..." И так  далее,
- вы сами легко продолжите фразу и поставите подходящие клейма.  "Бизнес  на
сиротах" - это очень сильно звучит. Это как бы измена родине, только хуже, с
особым цинизмом. В то время как детям же у нас - самое лучшее.
   В