олеры  типа
Милюкова, Зензинова или Врангеля,  а  это  означало бы неизбежную ликвидацию
достижений революции,  главное  содержание  которых  --  создание совершенно
нового человеческого материала. <...>
     <...> Поверьте, "сменовеховство", как  самостоятельная "фирма" умерло и
имейте (не теперь, а через некоторое время) мужество сказать: если бы Р.К.П.
раскололось  на левых  и  правых, я пошел бы  в  ряды  правых коммунистов, с
полной искренностью тактики и честностью убеждений.

     Из письма кн. Н.А.Ухтомского Н.В.Устрялову. Берлин, 15 июня 1923г.

     Но  особенно  всем  здесь  (в  редакции  газеты  "Накануне"  --  РЕД.),
повторяю, ненавистен Дюшен,  щеголяющий вновь заведенными  золотыми  часами,
ухитряющийся  совмещать   демагогические   выпады   по  одним  вопросам,   и
трогательное  смирение  по другим. Он  состоит на службе  и получает большие
деньги   в  американской  организации   "YMCA"  и   настаивал  на   изгнании
Василевского -- Не буквы (журналистский псевдоним -- РЕД.) из газеты  за его
полемическую  и вполне  уместную статью  (в связи с  сожжением  "Леона Дрея"
Юшкевича американцами, Василевский их обстрелял и чуть не поплатился).

     Из письма Н.В.Устрялова Ю.Н.Потехину. Харбин. 8 сентября 1923г.

     Все-таки  не  следует   забывать,  что  революция   есть  прежде  всего
великое  несчастье,  а  социалистическое правительство  в  России  --
правительство немножко (или даже  достаточно) помешанных. Подчас  приходится
faire bonne mine[193]...

     Из письма Н.Г.Смирнова[194] Н.В.Устрялову.  Москва, 5 января
1924г.

     Дорогой Устр,...
     <...>  Фридберг в Калуге,  женат, имеет  сына, был председателем
Школьного  Совета  Шалаевской  гимназии, но устранен и теперь выступает  как
юрист. Сер, революции не раскусил, хотя  и от религии отошел. Как  и Кугель,
ругает евреев.  Скажи  при  нем хорошее слово  о революции -- спрашивает  --
сколько заплачено. Ругает и тебя, и Ключникова, и всех  остальных. Ничего из
него не выйдет, очень умен.

     Из  письма И.Г.Лежнева[195]  Н.В.Устрялову.  Москва. 21  мая
1924г.

     Разве на Западе насаждал кто-нибудь цивилизацию дубиной, как это
делал  Петр? Какой-же  Петр "западное начало"? Это -- цивилизующийся варвар.
Или Горький,  клянущий  наш  звериный  быт  и воспевающий  Запад.  Ведь,  по
азиатски клянет и по азиатски неумеренно воспевает.

     Из письма Н.В.Устрялова И.Г.Лежневу. 10 июля 1924г.

     Весною я совершил поездку по Корее: очень много интересных впечатлений.
Повсюду сильнейшая ненависть к  Японии и стихийное руссофильство красного
оттенка. Приятно  было чувствовать себя советским  гражданином  (хотя  и
2-го сорта: ну, да это наши внутренние дела).

     Из дневника Н.В.Устрялова. Харбин. 24 августа 1925г.

     Ключников  рассказывал,  что  и первый,  пражский  сборник  готовился в
обстановке   достаточно  неприглядной.   Потехин,  которому   было  поручено
"препарировать"  для сборника мою статью, состряпал будто бы нечто настолько
неудачное,  что Ключникову самому пришлось всю эту работу проделывать снова.
Чахотина   нужно  было  долго  уговаривать,  убеждать  написать  статью.  Он
упирался, торговался  за фразы, написал коряво и жалел, что втравился в  это
предприятие. Бобрищев-Пушкин, если  угодно, милый человек,  но  неврастеник,
человек "с зайчиками в мозгах" и спутник вообще весьма ненадежный. Лукьянов,
прежде  в письмах ко мне столь восхвалявшийся,  теперь  аттестовывается, как
мелкий  человек, любитель пожить  и  выпить, очень скоро  после  "Смены Вех"
клюнувший на удочку заграничной большевистской агентуры.
     Словом, компания, наводящая на грустные размышления. <...>
     "Смена Вех"  -- парижский  журнал  -- издавалась,  оказывается, уже под
непосредственным   контролем  большевиков,  чувствовавших   себя   хозяевами
журнала.
     Большевики давили слева. Усиливаясь, становились  все более надменными.
Сменовеховский лимон выжимался довольно быстрым темпом.
     Сначала  к "движению"  присматривались,  считались с ним. Маклаков даже
писал Ключникову; интереснейшее письмо, без имени автора, с ответом адресата
было  напечатано  в  одном  из  первых  номеров  журнала.  Перспективы  были
благоприятны. И скоро все пошло прахом...
     Да, слабые люди. <...>

     Из письма Н.В.Устрялова Ю.В.Ключникову. Харбин. 2 января 1926г.

     Как  советский  спец  и  член  профсоюза,  я  сам  в   порядке  гос-  и
проф-дисциплины готов  прочесть доклад о собственной книжке под углом зрения
т.т. Зиновьева и Бухарина (и сделаю при этом вид, что т.Зиновьев и т.Бухарин
--  едино  суть),  сам  буду  яростно  обличать  Устрялова  в  маскированном
цезаризме, фашизме и прочих грехах. Не то, гос. и проф-дисциплина.

     Из письма проф. М.Я.Пергамента[196] Н.В.Устрялову. Пекин, 24
октября 1926г.

     Хуже будет? Ну, конечно; кто  же  станет  против этого спорить? Однако,
помнить должно, что мы "организм низший", а низшие организмы живут при любой
почти температуре.


     Из  письма  П.П.Сувчинского[197] Н.В.Устрялову.  14  декабря
1926г.

     Сектантская стихия, которая всегда была в русской истории  в духовном и
волевом смысле  наиболее выносливой,  определялась основным недостатком, что
она  концентрировалась на периферии жизни  и была  всегда направлена  против
государственности  и  центра.  Большевики сумели превратить  эту сектантскую
оппозицию в государственную силу, "бегунов" сплотили в новый правящий класс.
В   этом   историческая   заслуга   большевизма.   Но   ведь   "бегунами"  и
сектантами-оппозиционерами были не только духоборы, беспоповцы и террористы,
но также и старообрядцы. Мне кажется, что задание ближайших поколений -- это
огосударствление   другой   стороны   русской   стихии,   конструктивное   и
центростремительное  закрепление  иных таких  же  сектантских сил, для того,
чтобы на их  основе выстроить  такую же государственно-социальную постройку,
как удалось выстроить революции на формально  сходных, но внутренно полярных
тяготениях  и энергии марксистов. Не подумайте, что  мы (евразийцы  -- РЕД.)
стилизуемся  под Аввакума. Наше "старообрядчество" относится  лишь  к  тому,
чтобы найти реальный и  живой упор в Православии, что не  должно помешать (а
наоборот, должно содействовать) пониманию и формулировке современности.

     Из письма Н.В.Устрялова к П.П.Сувчинскому. Харбин. 4 февраля 1927г.

     Теперь  -- о Православии. Огромная тема, и я только намеком коснусь ее.
Расскажу, как я ее воспринимаю.
     Скажу Вам, что сам  я -- человек вполне православный, в смысле бытового
исповедничества  (прекрасный  термин!).  Всегда  верил  в  Бога, очень люблю
бывать в русской  церкви, чем вызываю  подозрительность  слева и  неизменную
сенсацию справа (правые очень  глупы, и на религию, --  прости меня Господи!
-- смотрят теперь лишь как на кукиш большевикам). Знаю, что русская культура
органически   взращена   на   почве   Православия.   Думается,   воспринимаю
непосредственно  стихию  Православия,  как  ее воспринимает  всякий подлинно
русский человек. Часть моих родных были старообрядцами. Это -- в быте.
     Как ученик Е.Н.Трубецкого,  внимательный читатель Хомякова и постоянный
посетитель заседаний  московского религиозно-философского общества, конечно,
знаком и  с догматикой Православия.  Но в своей,  так  сказать, полемической
части  и  в  своих  вселенских  притязаниях  она   меня  всегда   как-то  не
захватывала. Зосиму я чувствую  и понимаю, а вот анализ западных исповеданий
у Хомякова, при всей  его яркости, считаю натянутым и односторонним. И когда
теперь опять наталкиваюсь  на Ваши формулы --  "язычество есть потенциальное
Православие",  "Православие  --  высшее,  единственное по  своей  полноте  и
непорочности исповедание христианства", "романское католичество закоренело и
упорствует в своих заблуждениях" (19, 18, 21-22), когда вижу, как Вы бьетесь
в хитроумных,  но бесплодных усилиях совместить  признание истинности одного
лишь  Православия с каким-то признанием и других религиозных форм (ibid.) --
все это  меня, признаться, мало трогает. Очень реально  и живо чувствую, что
"в  доме  Отца  обителей много". Недавно  в  Японии  мне  пришлось  вплотную
коснуться   крепчайшего   уклада,  связанного   с   "язычеством",   бытового
исповедничества,  пронизанного буддизмом и особенно  шинтоизмом. А  Китай?..
Мне   представляются   элементарно    фантастичными   мечты   о   каком-либо
оправославлении Востока. И -- скажу прямо -- даже как-то неприятно слышать о
них...
     Знаю, можно сказать --  "Истина --  одна" и проч.  Тут мы погружаемся в
предельные вопросы религиозной  догматики и философии. Сейчас ставлю пока на
этом точку. Надеюсь, доведется побеседовать еще.

     Из письма Н.В.Устрялова П.П.Сувчинскому. 29 апреля 1928г.

     P.S.  Как  Вам  нравится  несносная  болонщина  Флоровского  в  кн.  34
Современных Записок? Скажите, однако, не удастся ли ему отвлечь от Вас часть
Вашей эмигрантской аудитории  молодежи? Это было  бы досадно, и следовало бы
этому как-то помешать.

     Из  письма  проф.  Г.К.Гинса[198]  Н.В.Устрялову.  Льеж,  16
декабря 1928г.

     Многоуважаемый Николай Васильевич!

     И в Италии  и  в  Париже  я  постоянно  встречаю возможность приобрести
ценные   книги.  В   частности,  в  Италии   много  таких  книг  о   фашизме
(современном,  Вам,  повидимому неизвестном),  которые  дали  бы  Вам
материал для второй части работы о фашизме. Первая очень отстала от жизни.
     В  Париже много  новых французских книг, много  старых русских, которые
разбросаны по разным магазинам в разных концах города.

     Из письма Н.Н.Былова[199] Н.В.Устрялову. Париж. 1928г.

     За  этот  год  мы  (пореволюционеры --  РЕД.) больше  всего  внутренней
работой  занимались, хотя немного и спорили  в  парижских аудиториях.  Очень
интересные были беседы (главным образом закрытого  характера) с Бердяевым, с
которым у нас много общих мест, хотя в общем он ведь не политик, а философ.

     Из письма П.П.Сувчинского Н.В.Устрялову. 9 января 1929г.

     Газета "Евразия" ближайшим образом определила давно намечавшийся раскол
между  "правым"  и  "левым"  евразийством. Сейчас этот раскол  стал  фактом.
Газета,  которая  ведется  парижским "левым"  евразийством,  вызвала  острое
недовольство  пражского  евразийства   П.Н.Савицкого.  К  этому  прибавилось
недовольство нашей марксистской и федоровской проблематикой. <...> Теперь --
разномыслия изжить больше невозможно.  В  частности  раскол  произошел из за
моей статьи "Революция и власть", которая будет помещена в No8.

     Из дневника Н.В.Устрялова. Харбин. 8-9 февраля 1929г.

     Какова закулисная сторона (внутриевразийского  раскола --  РЕД.)?..  По
эмигрантским газетам ползут поганые сплетни о  красных субсидиях, о  поездке
Сувчинского в Берлин, о  нитях от "Евразии" к торгпредству. Верить, конечно,
нельзя, но...

     Письмо Н.В.Устрялова П.П.Сувчинскому. Дальний. 16 августа 1929г.

     Многоуважаемый Петр Петрович.

     Меня  чрезвычайно заинтересовала и вместе с  тем  несколько обеспокоила
Ваша короткая  информация о "Евразии".  Конечно,  против изменения  названия
газеты можно не  возражать, хотя тем  самым Вы публично уступите евразийство
его правой  фракции. Но меня,  как  не евразийца, этот  вопрос  не  касается
непосредственно.   Если  газета  с  новым   названием   будет  вести  верный
политический курс, пусть она называется как угодно.
     Более  серьезен  и  тревожен  вопрос  об "интересе" к  Вам  со  стороны
правящих кругов  (СССР -- РЕД.). Здесь мое мнение совершенно определенно: ни
в  каком  случае  нельзя  себя  связывать  какими-либо  идеологическими  или
организационными обязательствами по их адресу. Контакт -- да, пожалуйста. Но
никаких  гарантий и никаких обязательств. Вы должны оставаться и  формально,
и  по существу независимыми (как печатный орган), --  иначе неизбежно
станете вторым  "Накануне". Это абсолютно бесспорно. Тут, в этих,  по Вашему
выражению, "ответственных шагах", надо проявить  максимальную  осторожность:
коготок увяз -- всей птичке пропасть. Это так  даже и  с чисто эгоистической
точки  зрения простого  расчета:  много было примеров  -- людей  используют,
скомпрометируют и выбросят, как выжатый лимон. Это делается почти незаметно,
и  сам человек  потом сокрушенно  вздыхает  о собственном  прошлом;  но  уже
поздно.
     Интересуются? --  Отлично. Хотят  оказать содействие  в  той  или  иной
форме?  -- Превосходно!  Мы тоже вами  очень  интересумся, желаем Вам  всего
лучшего,  хотим  чтобы вы  делали поменьше  ошибок и  побольше умных  вещей,
охотно отмечаем все, что у  вас есть положительного, не будем вам вредить за
границею, поскольку такой вред ущербляет Россию. Но оставляем за собой право
свободного   слова   и   собственного   целостного    миросозерцания,   свое
организационное  ядро  в  газете  (верные  люди --  никакого комиссара:  это
условие   sine  qua   non[200])   и   безусловную  идеологическую
независимость.  Мы не собираемся сейчас делать никакой политики внутри СССР,
не создаем  никакой партии, но свое положение  используем сполна. Мы  готовы
помогать  осуществлению ряда задач  СССР  за границею,  но  не  отказываемся
принципиально критиковать те шаги советского  правительства, которые считаем
с нашей точки зрения ошибочными. Мы  согласны разговаривать и договариваться
по  любому конкретному поводу, но никаких  обязательств  заранее на  себя не
берем  и право решения в сфере нашей газетной политики  всегда  оставляем за
собой.
     Редакционную Коллегию  должны  составлять  лишь лица, всецело  и вполне
солидарные друг с другом в основных идеологических и политических проблемах.
Газета  --  не  предприятие "смешанных"  паев,  где  51% может  принадлежать
правительству, а 49 частным лицам.
     Крепко соблюдайте свое лицо, храните идейный хребет  течения,  -- иначе
бесславная гибель обеспечена. Опытов было много.
     Простите, что  пишу это Вам так прямо и откровенно. Признаться, я очень
мало опасаюсь, что Вы  повторите ошибки  сменовеховства. Но  положение столь
сложно,  вопрос  столь  многогранен,  границы  столь  подчас  неуловимы, что
маленький  ложный  шаг никогда не  исключен,  и,  следовательно,  необходима
предельная, резкая четкость  в беседах. Тем более, что мы так далеко друг от
друга. Еще раз, простите за ненужный и преждевременный, быть может, но самый
искренний, от души и от опыта идущий совет.
     P.S. Обрамлением  моих статей в "Евразии" вполне удовлетворен.  "Левый"
фон им выгоден. Другой вопрос, выгоден ли он газете.[201] Об этом
следует подумать.

     С искренним приветом Ваш Н.Устрялов.

     Из  письма  Н.В.Устрялова  О.Д.Чичаговой[202].  Дальний,  18
сентября 1929г.

     Конечно, события, говоря языком Зощенко, обернулись с паршивой стороны.
Мне довелось оказаться под первыми же ударами озверевшей китайщины:
     Панмонголизм! Хоть имя дико...

     Из      письма      Н.В.Устрялова     Е.И.Титову[203]      и
А.Я.Авдощенкову[204]. Дальний, 18 октября 1929г.

     Да  и  quid   est  veritas[205]?  Правда  есть  становление,
процесс, а не сделанная вещь. Правда есть синтез неправд, полуправд и проч.,
т.е. в конце концов сумма лжи. Однако, я, кажется, начинаю завираться.

     Из письма Н.В.Устрялова Е.И.Титову и А.Я.Авдощенкову. Дальний, 1 ноября
1929г.

     Относительно истины  менее всего мне свойственна бескрылая ересь
эмпириокритицизма.  Формула  прошлого  моего письма в  шуточном  искривлении
отражала все  же позицию  философии положительного всеединства, пусть внешне
несколько гегелианизированную.

     Из  письма  Н.В.Устрялова   Е.Е.Яшнову[206].  Хошигаура,  12
ноября 1929г.

     Думаю  ехать  14 декабря из Шанхая. Нет-ли  у  Вас знакомых в  Париже и
Берлине?

     Из  письма Н.В.Устрялова  Е.И.Титову  и  А.Я.Авдощенкову.  Дальний,  22
ноября 1929г.

     Вторая половина вашего письма... подстрекает меня... к  положительному,
прямому    и   безцензурному   развертыванию    пореволюционного    русского
миросозерцания.
     Да, пореволюционного. Революция -- достойная вещь, но она не может быть
перманентной. В  основном,  -- старик Карамзин был все-таки,  повидимому, не
так уж  неправ. Еще до него жирондисты, умирая, назвали революцию  Сатурном,
поглощающим своих детей. А затем -- всякой революции надо же  и честь знать.
Задерживаясь  дольше, чем нужно, на подмостках истории, она рискует впасть в
ridicule[207].  Но  смешное  --  убивает:  не физически,  а,  что
гораздо хуже, морально.
     <...>  "Хорошо умереть  молодым" --  писал  Добролюбов о  людях.  Еще в
большей степени  это приложимо  к революциям: переживая себя, они  заглушают
трагедию анекдотом.
     Оды торжественное о
     --  звучало уместно  в  19, в 20 годах. Но  разве к лицу оно ныне нашей
родной,  но   двенадцатилетней  старушке?  Смотришь,  как   она   возится  в
просиженных креслах  и смурыгает носом от волнения --  и озираешься: вот-вот
одернет ее  суровый распорядитель,  дух истории. Лежать  бы  ей  в  могилке,
"утопающей в цветах", и млеть там от надгробных од...
     La Revolution est morte -- vive la Revolution[208]:
     И эту гробовую дрожь,
     Как ласку новую, приемлю...
     <...>
     Я был неправ в 19 году. Умри тогда революция, она не успела бы проявить
своего сатурнова аппетита.
     Вы еще  не видите, что  она,  по  жирондистам  и Карамзину,  закусывает
своими  детишками. Что за куриная  слепота?  А  Троцкий, Зиновьев,  Каменев,
Радек,  Раковский,  Шляпников, Бухарин,  Томский,  Смилга, Преображенский  и
прочая, и прочая? Протрите глаза. Вся железная когорта  -- в луженом желудке
Сатурна. А  на ее  местах новые люди,  новое  племя: по воспитанию кубяки  и
молотовы, а  по  убеждению...  беседовские (по  имени  Беседовского, бывшего
работника советского посольства в Японии, позднее перебежчика -- РЕД.)!...
     <...> Но не нужно даже быть  археологом, чтобы поставить прогноз: среда
бонапартистской "реакции" зреет, почти созрела.
     В чем сущность бонапартизма? Он -- подлинная кодификация революции.  Он
--  сгусток   подлинных  революционных  соков,  очищенных  от  романтических
примесей утопии с одной стороны, и от  старорежимной отрыжки -- с другой. Он
--  стабилизация новых  социальных интересов, созданных  революцией.  Он  --
равнодействующая революции, ее  осуществленная  реальность.  Это -- реакция,
спасающая и закрепляющая революцию, по  речению  писания: не оживет,  аще не
умрет.
     <...>
     Итак, нашей Анне  Петровне 12 лет, а год можно ныне  считать едва-ль не
за   десять.  Старушка  должна   помереть,   чтоб   воскреснуть:   Сетницкий
(пропагандист учения  Н.Федорова -- РЕД.), где ты? Конечно, смерть есть лишь
один  из  моментов жизни. Еще и  еще  -- да здравствует революция: она снова
станет -- уже преображенная -- гением чистой красоты:
     Анна встанет в смертный час!

     Из письма Е.И.Титова и А.Я.Авдощенкова Н.В.Устрялову. Харбин, 30 ноября
1929г.

     О рабах любви и ненависти.  Ненависть не обманывает; любовь вечно лжет.
В эпоху острейшей борьбы  классов проповедовать любовь к ближнему  -- на это
способен любой ханжа из любой поповской газетки.
     Бейте врага в грудь!
     Наше вдохновение -- в борьбе.
     Наша религия -- ненависть.
     Наша совесть -- в жестокости.
     Наш долг -- упорство.
     Вперед, по могилам!

     Из  письма  Н.В.Устрялова Е.И.Титову  и  А.Я.Авдощенкову.  Дальний,  22
декабря 1929г.

     Конечно же, у нас должны остаться и партия, и коминтерн,  и советы.  Но
партия -- секретаризируется, коминтерн -- руссифицируется (социализм в одной
стране),  советы   --  вместе  с   партией   --   декоммунизируются.  Такова
историческая  тенденция большого  масштаба;  я не говорю,  что она уже стала
завершенной реальностью. История революции  --  вещь кровавая и шероховатая,
колючая. Это -- общий прогноз, диктуемый пристал