осень 1920 г. -- Н.У.).

     Хочется мне ответить уважаемому Николаю Васильевичу  Устрялову  словами
его  статьи: "Бойтесь, бойтесь  романтизма  в политике. Его блуждающие  огни
заводят  лишь   в   болото"[1].  Смотрите  трезвыми   глазами  на
действительность.
     Неужели идея  "большевистского рая"  ослепила  Вас настолько, что Вы не
видите того, что есть? Вы  не можете не  признать, что где только есть живые
русские  души, во всех уголках  нашей родины  эти души бродят  и волнуются и
никогда не смогут молчать и  признать большевизм. Если это здоровые, сильные
и смелые  мужчины, они возьмут оружие, --  это  и  свойственно  им. Если  не
воины, мирные граждане и женщины, и повторяю, русские души, они другим путем
найдут возможность  бороться. Кто бы они ни были, и каким бы слоям и партиям
они  ни принадлежали, сколько бы их  не  уговаривали, что другой путь,  путь
соглашения,  путь эволюции вернее, они все  же  будут вести активную борьбу;
есть  минуты в  жизни народов,  когда этого  не  может  не быть, и  реальная
политика,  реальный взгляд на  жизнь  заставляет  нас признать, что вновь  и
вновь отдельные группы, целые губернии и  области будут  восставать. Никогда
Вы не убедите в том, что большевики способны заставить всех  замолчать. Пока
у  власти захватчики и насильники,  русский народ  им не покорится, и потому
продолжение гражданской войны неизбежно.
     Вы  отлично знаете,  как  философ  и  мыслитель соловьевской школы, что
каждый   русский  православный  человек   в   корне   своем   противоположен
интернациональному  коммунизму,  следовательно,  и   теперешним  властителям
России.    Что    нет    злейшего    врага    большевизма    как    русского
крестьянина[1], потому что в нем сохранились устои национализма и
собственности. Вы  тоже скажете,  что это романтизм, но я отвечу,  что  есть
бесконечные факты,  несмотря  на  беспомощность,  на  безоружие, несмотря на
нелюбовь к активности  в мужике, крестьянские волнения не прекращаются, а  в
данное  время усиливаются;  они  перекатываются  от  края и до края, и  сила
сознания растет.  Вы пишете, что красная армия страшна врагу.  Этого сказать
нельзя: не может  быть сильна  армия  нищенской  голодной страны,  состоящая
большею частью из тех же крестьян. Временный успех в Польше,  армия  которой
никогда не  была на  войне,  еще вовсе не  доказательство могущества красной
армии.    Тем    более,    что    временные    успехи    теперь    сменились
неудачами[1].   Где  та  большевистская   сила,  которая   сможет
построить правильную государственную  и хозяйственную жизнь,  --  на  зыбком
фундаменте народного негодования?
     Грустно и больно, что  Вы тратите свое  прекрасное  дарование на ложную
проповедь соглашательства, толкаете  уставших, слабых и  неустойчивых идти в
большевизм, этим удлиняя только период гражданской войны.  То, что не успели
Деникин[1] и Колчак[1], еще  не  доказывает того,  что
активной вооруженной борьбы не должно существовать. Но жертвы их не случайны
и не напрасны. Все имеет свое значение, и  все  подвиги,  совершенные во имя
правды, дадут  плоды.  В их  время  толпа народная  была не с ними. В Сибири
крестьянство мобилизовалось насильно, оно большевизма не познало.
     Кроме  того,  грехи  приспешников  власти  насаждали большевизм,  вновь
русский народ погрешил в лице своей власти, и власть эта рухнула. У Деникина
картина была  та  же.  Теперь,  во времена невероятно  трудных  политических
перспектив и настроений, нужно ценить и развивать  в людях  одно: честность,
политическую честность! В  этом спасение родины и избавление от большевизма.
Всякий борющийся  с оружием или  без оружия,  внутри или  вне страны  против
большевизма, -- только тот достоин имени сына своей родины. Побольше честных
борцов, как Врангель[1], и скорее бы кончился позор нашей родины.
     Хаос есть, хаос будет, Вы не остановите его, пока народ себя не выявит,
а   Вы  помогите  ему  оружием,  словом  и  организацией.   Не  толкайте  не
разобравшихся в себе на путь соглашательства. Не может быть государственного
строительства на фундаменте  лжи,  обмана и отвращения  народного. Повторяю,
что  пока  живы русские души, гражданская война не прекратится,  а потому не
реальна  и Ваша идеология. Вы только мечтатель и  философ.  Бойтесь, бойтесь
романтизма в политике, его блуждающие огни приводят лишь в болото.
     Николаю Васильевичу
     от несогласной с ним, но глубоко его
     уважающей Л. Голицыной

     Прошу ответить (когда буду у Вас в субботу).


     Письмо Н.В.Устрялова кн. Л.В.Голицыной.

     Харбин, без даты (осень 1920 г. -- Н.У.).

     Неужели Вы  хоть одну минуту можете  думать,  глубокоуважаемая княгиня,
что меня  "ослепляет идея  большевистского  рая"?  -- Ручаюсь,  что идея  не
только большевистского, но и всякого земного рая чужда и глубоко антипатична
мне уже  по  одному тому,  что  она осуждается христианскими  понятиями: как
известно, рай есть и может быть только на небе.
     Равным образом, я,  как и Вы, глубоко убежден,  что русский народ в его
целом коренным образом "противоположен" большевизму в его отвлеченной идее и
в его практике. Не сомневаюсь также, что большевизм кончится, и сравнительно
скоро.
     Но  ведь дело совсем не  в этом. Дело в том, что в  данный момент  сила
обстоятельств  заставила  значительную  часть  "живых  душ"  страны  идти  с
большевиками.  Все  свидетельства  из  центральной   России,  иностранные  и
русские,  единодушно гласят,  что польская война примирила с властью широкие
круги русской  интеллигенции, что страну,  измученную и ослабленную, охватил
патриотический  подъем.  Отрицать эти свидетельства может лишь "политический
романтизм".
     С другой стороны, нельзя, конечно, отрицать, что многие средние русские
люди идут под  знаменем большевизма  из страха. Но важно  то, что идут.  Это
приходится учитывать.
     Теперь  с  третьей  стороны. Вы утверждаете, что  все живое на  Руси --
против большевиков. К сожалению, не могу с этим согласиться. Три года борьбы
убедили  меня,  что истинно живых-то  элементов, начиная с  самого верха,  у
большевиков  больше, чем у нас. Эти  живые элементы духовно заблуждаются  --
согласен. Они -- "впали в соблазн".  Но это все же не мешает им быть живыми.
В то  же время, созерцая лагерь "контрреволюции", находишь наличность  в нем
огромного  количества душ,  ни  в  каком смысле не  могущих быть  названными
"живыми". Осмотритесь кругом в Харбине, -- и, надеюсь, Вы без  доказательств
признаете, что я прав. А Омск и Екатеринодар? Те "приспешники", о которых Вы
так несочувственно отзываетесь  и которые тем  не менее наложили свою печать
на все движение, -- ведь это же мертвые, мертвые души! Неужели Вы не видите,
не чувствуете,  что большевики нас победили[1] именно потому, что
живых душ у них больше, чем у нас, что они выдвинули "исторических" людей, а
мы -- нет...
     Красная армия  не  особенно сильна, -- Вы правы.  Но ведь белая  -- еще
слабее. А главное, Москва сильна не армией, а идеей. Эта  идея -- ложная, но
она  все-таки идея.  И наша  вооруженная борьба против нее лишь окружает  ее
ореолом.  Я совсем  не  против вооруженной борьбы  с идеями.  В  свое  время
церковь сокрушила ложное учение альбигойцев[1], уничтожив их всех
до единого мечом. Мы были не прочь то же самое сделать с большевиками. Но не
вышло. Вешали  офицеров, расстреливали солдат,  истребляли  большевиствующие
деревни. Все  мимо, мимо.  Надо же признать в конце  концов: -- что-то не то
получается... Метили  в большевиков,  попали  по России, в  себя самих... Не
остановиться ли?
     Если  народ жив, ложная идея существовать в нем долго не может.  Но она
прежде всего падет  извнутри, умрет в душах. Погибнет, всецело проявив себя.
Умрет, быть может, тем вернее, чем сильнее будет ее внешнее торжество.
     Большевистская  власть  перестанет  быть  большевистской  не  от  наших
пулеметов  и танков, а  вопреки  им,  несмотря на то,  что  они мешают этому
процессу и  тем  самым  лишь помогают ей.  Она  победила  путем  психической
заразы, она закончит через психическое выздоровление.
     "Побольше бы честных бойцов, как  Врангель" -- и все  было бы хорошо...
Вот  он, Ваш политический романтизм,  заводящий в  болото!  Если бы их  было
"побольше", право, мы бы с  Вами не томились сейчас в Харбине и не гадали бы
о  временах и сроках падения большевизма. Да в том-то и  беда,  что частичка
"бы" -- плохая опора для реальной политики...
     Вы  утверждаете, что  советская  власть  все  равно не сможет  наладить
государственную и хозяйственную  жизнь  страны, ибо  она покоится на "зыбком
фундаменте  народного  негодования".  --  Несомненно,  это   очень   сильный
аргумент. Но  из него можно  вывести лишь то  заключение, что  интеллигенция
должна найти в себе силу смягчать  это негодование, а не разжигать его. Опыт
показал,  что при  наилучших  условиях, оно (негодование  -- РЕД.) не смогло
сокрушить  большевизма, а лишь  укрепило худшие его  стороны.  Его смягчение
переродит и большевизм, в то время как его разжигание теперь, когда польская
война примирила с властью многих патриотов, -- лишь поведет к бессмысленному
взаимоистреблению отнюдь не большевистски настроенных русских  людей.  Я уже
не говорю о  той бесконечной  невыгоде  для международного престижа  России,
какая  произойдет  от  усиления,  по вине  интеллигенции, нашей  гражданской
войны.
     "Но все равно продолжение  гражданской войны неизбежно". -- К сожалению
это,  по-видимому,  верно, и  я отнюдь не тешу себя  романтическими мечтами,
хотя, с другой стороны, знаю, что Россия по-прежнему останется "краем родным
долготерпенья"[1].  Но  тем  более  должны  мы  стараться,  чтобы
масштабы  этой войны  были возможно меньшие.  Стихийные  и  неорганизованные
вспышки  среди  крестьян  непредотвратимы. Но зачем  же их осложнять  целыми
военными фронтами? Зачем десятки  жертв  превращать в  тысячи?  Политические
деятели, не  считающие  возможным умывать руки, могут проповедовать  одно из
двух:  --  либо гражданскую войну, либо  примирение.  Проповедь  гражданской
войны  усиливает слабейшего  и, не  гарантируя ему победы, лишь обеспечивает
пролитие  новой  крови.  Проповедь примирения,  усиливая сильнейшего, сводит
гражданскую  войну  к   минимуму  и  способствует   тем   самым  внутреннему
перерождению ненавистной власти. Не забывайте, что после поражения Колчака и
Деникина  смертная казнь  была отменена в России,  и лишь Польша а, главное,
Врангель явились  причиною ее восстановления. И так во  всем. Следовательно,
нужно проповедовать примирение, хотя заведомо известно, что  действительного
и полного мира еще долго не будет. Что же касается непримиримых,  обрекающих
себя на бесплодную борьбу,  то во имя милосердия, во  имя любви к  родине  и
соотечественникам  здесь необходимо следовать  заповеди Ницше[1]:
-- "кто  падает,  того  нужно еще и  толкнуть"...  Такова  печальная  логика
государства.
     Проповедуя гражданскую  войну,  мы теперь  не приблизим, а  отдалим  ее
окончание,  и вдобавок уже  в конец добьем страну на радость иностранцам. И,
что особенно эффектно,  дадим большевикам почву удерживаться и оправдываться
до бесконечности. "Соглашательство" же, напротив, есть лучшая форма борьбы с
большевизмом  и наиболее верный залог его  ликвидации. Это парадокс, похожий
на увертку, но я уверен, что Вы поймете меня, хотя и не соглашаясь со мной.
     "Нужно  развивать  теперь  в  людях  одно  --  честность,  политическую
честность". Конечно. Но,  высший  императив  политической честности  гласит:
"служи родине всеми средствами,  не жалея  ни жизни, ни даже своей души, ибо
потерявший душу свою в мире сем, найдет  ее"[1].  И думается мне,
что те русские офицеры и интеллигенты, которые во имя родины, подавив
брезгливость,  идут сейчас с отвратительным большевизмом, внешне загрязняясь
от  него,  претерпевая всевозможные унижения со всех сторон, навлекая гнев и
презрения многих  современников, -- думается мне, что эти люди и на Страшном
Божьем Суде, и на мирском суде истории будут оправданы. Нужно  только, чтобы
они  были внутренно  чисты от идейного соблазна  воинствующего  большевизма,
атеизма и  материализма, чтобы они помнили,  что "соглашение" с большевизмом
может быть  только политическое, узко  тактическое,  а  не в коем случае  не
идейное,  духовное.   Тактически  примирившись  с   большевистской  властью,
необходимо стремиться вложить в нее новое содержание.
     Не знаю, -- возможно,  что  я ошибаюсь, и, признаться, мне подчас очень
грустно бывает видеть, как многие люди, которых я уважаю и люблю, с которыми
до последнего  времени я  шел вместе душа в душу, теперь оказались в чуждом,
даже враждебном  мне лагере. Но не могу  же я,  вопреки своему  глубочайшему
убеждению,  пользоваться по-прежнему своим, как Вы  называете, "дарованием",
чтобы защищать  дело  гражданской  войны, в  которой  я  вижу теперь главную
помеху возрождения родины! Сохраняя своих политических друзей, я  потерял бы
самого себя...
     Время покажет, кто из нас прав.
     Глубоко уважающий и преданный Вам
     Н. Устрялов.


     Письмо кн. Л.В.Голицыной [Н.В.Устрялову].

     Харбин, 24 апреля 1922 г.

     Дорогой Николай Васильевич.

     Мне очень неприятно, что Вы обиделись на меня.
     Мне,  не   скрываю,  было  очень  тяжело  во  время  нашего  последнего
разговора,  но поверьте, я шла к Вам  и говорила с Вами,  потому  что хорошо
всегда к Вам относилась и отношусь, не смотря на всегда существовавшую между
нами разницу во взглядах на активную работу по отношению к советской власти.
Я всегда с Вами спорила об этом, а теперь, когда все меньше и меньше верных,
когда  политическое  "стадо" идет  за  Вами, отношение  это  обострилось,  и
особенно досадно за людей, имеющих идеалы и национальную идею, которую они и
выявляют,   ради  практической   политической  работы.   Простительно  узким
политическим дельцам,  коммерсантам,  поддерживать  настоящую  (советскую --
РЕД.)  власть,   быть  так   называемыми   "реальными   политиками",  но  не
простительно это людям, одаренным Богом, мыслящим и получившим в  наследство
от  своих  учителей общечеловеческие и национальные идеалы. Понимаю  Вас как
мыслителя, будучи очень близкой Вам по духу, как русский человек, ценя в Вас
Ваши способности, особенно  больно  и  обидно  видеть, что Вы  поддерживаете
морально тех,  которые в  корне противоположны тому, во  что Вы верите и что
для  Вас  свято.  В Вас  политик взял верх  над  философом и  идеологом. Это
ошибка, ошибка даже практическая, если взять максимум пользы для России. Как
верно говорит Струве: "Сейчас необходимо  именно собирание духовных сил и их
работа.  Крушение  большевизма приближается  неотвратимо. Но крушение должно
застать  в  русском народе ядро,  из  которого  сможет  духовно  возродиться
Россия".[1]
     Ради  Бога, Николай Васильевич, не понимайте моей резкости в каком-либо
другом  смысле. Я не хотела Вас оскорблять, никогда дурно о Вас не думаю, но
Вы делаете больно, больно русской душе, и я скорблю о потере Вас для русской
мысли  и  вновь  повторяю,  что  Вы  делаете ошибку  русского  интеллигента,
увлекшись своими построениями,  -- увлекаете за собой на ложный  путь
много   русской   молодежи,   не   выработавшей   в   себе   национальных  и
общечеловеческих  идеалов. Увлекаете  их служить  под  формой национальной и
патриотической --  целям  интернационала.  Меня  особенно  поразили в  нашем
последнем  разговоре  некоторые  Ваши фразы  об  всемирном значении  русской
революции, о христианском социализме и т. д. Неужели и Вы на этом пути?
     Пишу Вам, Николай Васильевич, так как не хотела бы, чтобы  Вы и Наталья
Сергеевна[1] превратно меня поняли бы. Я всегда очень ценила Ваше
общество и любила и люблю Вас  обоих. Вы  должны задуматься  над тем, почему
бывает больно  с Вами говорить и простить, если с Вами бывают неприятны даже
любящие Вас люди.
     Л. Голицына.


     Письмо кн. Л.В.Голицыной [Н.В.Устрялову].

     Харбин, 26 августа 1922 г.

     Дорогой Николай Васильевич.

     Пишу   Вам  в   большом  волнении.   Вчера  Н.А.Ухтомский[1]
передавал  мне,  что Вы готовитесь выступить  в газетах в защиту той  партии
духовенства,  которая именуя  себя "живой Церковью"[1], захватила
церковную власть и объявила войну той Церкви, к которой все мы принадлежали,
и все наши предки. Я не буду  разбирать и  объяснять, почему считаю  слугами
сатаны тех,  кто поднялся  на истинную Церковь. Вряд  ли Вам  интересно  мое
мнение, если же  захотите, то я рада буду  говорить  с Вами,  но  при  одном
условии.
     Умоляю  Вас не  выступать в печати по этим  вопросам, не  переговоривши
предварительно с совершенно аполитичными представителями Церкви здесь.
     Вы слишком мало  знаете Православную Церковь, Вы живете не православной
жизнью и не церковной, Вы слишком мало прониклись теми страданиями,  которые
несут Ее лучшие представители в современной России.
     Отец Николай Вознесенский, к  которому вы хорошо относились, отец Федор
Стрелков,  мудрый  духовный  наставник,  это  люди, которые помогли  бы  Вам
разобраться. Я  не  называю Вам  имен слишком  горячих,  как  Сторожев,  или
политических, как Еп[ископ]  Нестор. Если  хотите,  я Вам устрою  свидания с
ними, Вам не будет неприятно, это люди мудрые, выдержанные, и они,  конечно,
согласятся побеседовать с Вами. Не удивляйтесь, что я пишу Вам, мне кажется,
наши отношения  в прошлом заставляют меня высказаться перед Вами. Ради всего
святого не обращайте данного  Вам Богом  дара  --  против Него. Помните Ваши
собственные слова: "Самое страшное впереди,  это когда они захотят  устроить
красную  церковь,  угодную  красной  власти".  Были грехи служителей  Церкви
прежде, но что это в сравнении с тем, что творится теперь!
     Еще раз очень прошу Вас, не касайтесь этих вопросов, а если  уж хотите,
то  постарайтесь  прежде  узнать на деле,  что есть  Православная Церковь, и
тогда Вам многое будет  ясно. Нельзя писать об этом легкомысленно. Вспомните
Флоренского[1], Трубецкого[1]. Пока  прощайте, надеюсь
Вы  поймете  мотивы,  заставившие  Вам  написать. Это только  доброе  к  Вам
чувство.
     Привет Наталии Сергеевне. Всего доброго.
     Кн. Л. Голицына.


     Письмо Н.В.Устрялова кн. Л.В.Голицыной.

     Лаошаогоу, 1 сентября 1922 г.

     Глубокоуважаемая княгиня!

     Из  Вашего  письма я еще  раз убедился, что Н.А.[1]  слишком
пристрастен к "псевдо-сенсациям" любого рода. Ибо я как раз говорил ему, что
решил воздержаться от напечатания статьи о Новой Церкви до  приезда в Харбин
и тщательного ознакомления с вопросом.
     Я  прекрасно  сознаю всю  щекотливость этой  темы  и  невозможность  ее
трактовать  сплеча,  сразу приходя  в  восторг  от  нового движения, как это
делает "Накануне"[1], или, напротив, наобум предавая его анафеме,
как это  делают  наши  заграничные  иерархи, болтающие о православии по всем
космополитическим отелям и скандально компрометирующие Православную Церковь,
пристегивая  ее  ко  всяким авантюрам разных пройдох, вроде  Меркулова,  или
умалишенных вроде  Дитерихса[1].  Именно духовная  близость моя к
покойному кн. Е.Н.Трубецкому, о  коем Вы упоминаете, заставляет меня со всею
серьезностью отнестись к данному предмету. С  нашей Церковью  неблагополучно
вот  уже 200  лет,  а  в  оздоровлении Церкви --  залог духовного  исцеления
России.    Конечно,   это    оздоровление   пойдет    из    Москвы    и   от
Троицы[1],  а  не из  Карловиц[1]  и  не  из океанских
пароходов, на которых разъезжают беженские архиереи по беженским императорам
и генералам.
     Но, с другой стороны, и "Новая Церковь" Антонина[1] для меня
еще проблема, которая таит в себе много неясного и  даже мучительно-жуткого.
Я и  сейчас  считаю, что "красная  церковь"  есть  не только "противоречие в
себе", но и страшная фальшь с печатью Антихриста