вами?
   - Гуроны держат в плену гордость делаваров: последний отпрыск могикан
в их власти. Я пойду разведаю, что можно сделать для его спасения.  Если
бы они сняли ваш скальп, майор, за каждый его волосок пало бы по  плуту,
как я обещал вам, но если к столбу поведут молодого сагамора, то индейцы
увидят также, как может умирать белый друг могикан.
   Дункан, нисколько не обиженный тем, что житель лесов  оказывал  пред-
почтение Ункасу, стал  убеждать  его  отказаться  от  такого  отчаянного
предприятия.  Ему  помогала  Алиса:  она  присоединила  свою  просьбу  к
просьбам Хейворда, умоляя разведчика отказаться от намерения,  сулившего
столько опасностей и так мало надежды на успех. Все их красноречие  было
напрасно. Разведчик слушал их нетерпеливо и  закончил  разговор,  сказав
тоном, который сейчас же заставил замолчать Алису  и  доказал  Хейворду,
как бесполезны будут все дальнейшие возражения:
   - Я слыхал, что в молодости бывает чувство, привязывающее  мужчину  к
женщине больше, чем отца к сыну. Может быть. Вот вы рисковали  жизнью  и
всем, что дорого вам, чтоб освободить милую девушку, и я думаю, что  по-
добное же чувство лежит в основе вашего поступка. Что касается меня,  то
я учил юношу обращаться с ружьем, и он щедро заплатил мне за это. Я сра-
жался рядом с ним во многих кровавых схватках, и пока слышал  треск  его
ружья с одной стороны и треск ружья сагамора с другой, я знал, что сзади
меня нет врага. Зимой и летом, ночью и днем бродили мы вместе по  пусты-
не, ели из одной посуды. Один из нас спал, пока караулил другой. И чтобы
Ункаса повели на муки, когда я рядом!.. Да  раньше  чем  юноша  погибнет
из-за отсутствия друга, верность исчезнет на земле и  "оленебой"  станет
безвредным, как свисток певца...
   Дункан выпустил руку разведчика. Тот повернулся и пошел твердыми  ша-
гами назад, к хижинам гуронов. Хейворд и Алиса, печальные,  несмотря  на
счастье свидания, некоторое время смотрели ему вслед, потом пошли к  от-
даленному селению делаваров.


   Глава XXVI
   Основа. Дайте и мне сыграть Льва.
   Шекспир. "Сон в летнюю ночь"

   Несмотря на полную решимость выполнить свое намерение, Соколиный Глаз
отлично понимал предстоящие ему затруднения и опасности. По  возвращении
в лагерь он напряг все силы своего острого ума, чтобы придумать, как об-
мануть бдительность и подозрительность врагов. Магуа и колдун,  конечно,
стали бы первыми жертвами, которые Соколиный Глаз принес бы  ради  своей
личной безопасности, если бы он не считал подобного поступка  совершенно
недостойным белого человека. Поэтому он отправился прямо, к центру  ста-
на, надеясь на прочность веревок, которыми он связал индейца и колдуна.
   Шаги его становились все осторожнее, по мере того как он  подходил  к
жилищам, и от его бдительного взора не ускользал ни один  признак  враж-
дебных или дружеских намерений индейцев.
   Впереди других стояла маленькая хижина; казалось,  она  была  брошена
наполовину готовой, не приспособленной для жизни в ней.
   Однако сквозь щели проникал слабый свет, показывая, что хижина,  хотя
и не достроенная, обитаема. Разведчик направился  туда,  как  осторожный
генерал, который знакомится с авангардом  вражеской  армии,  прежде  чем
произвести атаку.
   Соколиный Глаз принял свойственное медведю положение - встал на  чет-
вереньки - и пошел к небольшому отверстию, сквозь которое можно было ви-
деть внутренность хижины. Она оказалась  жилищем  Давида  Гамута.  Здесь
учитель пения уединился со всеми печалями и страхами.
   Как ни слепа была вера Давида в чудеса, совершавшиеся в древности, он
отрицал возможность прямого вмешательства сверхъестественной силы в сов-
ременный мир. Он безусловно верил в то, что ослица Валаама могла загово-
рить, он относился несколько скептически к  возможности  услышать  пение
медведя, а между тем он убедился в этом, к  великому  своему  удивлению.
Бросив взгляд на певца, Соколиный Глаз сразу увидел, что в  уме  у  него
царит полное смятение. Давид сидел в печальном раздумье на куче  хворос-
та, из которой брал иногда несколько ветвей,  чтобы  поддержать  скудный
огонь. Одет был поклонник музыки все так же, только в дополнение к свое-
му наряду он прикрыл еще лысую голову  треугольной  шляпой,  оказавшейся
недостаточно привлекательной, чтобы возбудить алчность кого-либо из  по-
хитителей.
   Сметливый Соколиный Глаз вспомнил, как быстро покинул Давид свое мес-
то у ложа больной, и догадался, о чем размышляет теперь певец. Он обошел
вокруг хижины, убедился, что она стоит совершенно отдельно от других,  и
решился войти в нее. Войдя в низкую дверь, он очутился прямо перед Гаму-
том. Их разделял костер. Соколиный Глаз сел, и в продолжение целой мину-
ты оба молча смотрели друг на друга. Внезапное появление зверя  потрясло
Давида. Он поискал в кармане камертон и встал со смутным намерением пус-
тить в дело музыкальное заклинание.
   - Мрачное и таинственное чудовище! - воскликнул он, хватая  дрожащими
руками свой инструмент. - Я не знаю ни тебя, ни твоих намерений, но если
ты замышляешь что-либо против смиреннейшего из слуг храма,  то  выслушай
вдохновенную речь израильского юноши и покайся!
   Медведь затрясся всем своим косматым туловищем. Затем хорошо знакомый
Гамуту голос проговорил:
   - Отложи-ка в сторону свистульку и  поучи  свою  глотку  воздержанию.
Пять простых, понятных английских слов стоят целого часа крика.
   - Кто ты? - спросил Давид, задыхаясь.
   - Такой же человек, как ты, кровь которого имеет столько  же  примеси
крови медведя, как и твоя. Неужели ты так скоро забыл, от  кого  получил
тот глупый инструмент, что у тебя в руке?
   - Неужели это может быть? - воскликнул Давид. Он вздохнул свободнее с
тех пор, как истина начала открываться перед ним. - Мне пришлось  видеть
много чудес, с тех пор как я попал к язычникам, но такого еще ни разу не
случалось.
   - Ну-ну, - сказал Соколиный Глаз, откидывая медвежью голову и показы-
вая свое честное лицо, чтобы убедить этим нерешительного товарища, -  вы
можете увидеть кожу, хотя и не такую белую, как у милых девушек, но  все
же такую, красный оттенок которой происходит лишь от ветров и от солнца.
А теперь за дело!
   - Прежде всего расскажите мне о девушке и о юноше, который разыскивал
ее с такой смелостью.
   - Они счастливо избавились от томагавков... Но не можете ли  вы  ука-
зать мне, где Ункас?
   - Молодой человек в плену, и я сильно опасаюсь, что участь его  реше-
на. Я глубоко сожалею, что человек с такими хорошими наклонностями  дол-
жен умереть непросвещенным. Я отыскал прекрасный гимн...
   - Можете вы провести меня к нему?
   - Задача нетрудная, - нерешительно ответил Давид, - но я  боюсь,  что
ваше присутствие скорее ухудшит, чем улучшит его несчастное положение.
   - Не теряйте слов, а ведите меня, - возразил Соколиный Глаз, закрывая
снова лицо.
   Он показал пример Давиду, первым выйдя из хижины.
   Хижина, в которой был заключен Ункас, находилась в самом  центре  по-
селка и была расположена так, что к ней нельзя было ни подойти, ни выйти
из нее незамеченным. Но Соколиный Глаз и не думал скрываться.  Рассчиты-
вая на свой теперешний вид и умение сыграть взятую им на себя  роль,  он
пошел по открытой прямой дороге. Поздний час служил  ему  защитой.  Дети
уже погрузились в глубокий сон; все женщины и большинство воинов  удали-
лись на ночь в хижины. Только четверо-пятеро  воинов  оставались  еще  у
двери темницы Ункаса, пристально наблюдая за пленником.
   Когда воины увидели Гамута в сопровождении существа, одетого  в  мед-
вежью шкуру, которую обычно надевал всем известный  колдун,  они  охотно
пропустили их обоих, но не высказали  ни  малейшего  желания  удалиться.
Напротив, их, очевидно, интересовало, что будут делать тут странные при-
шельцы - колдун и безумец.
   Так как разведчик не мог разговаривать с гуронами на их языке, то ему
пришлось поручить Давиду вести разговор. Несмотря на всю свою наивность,
Гамут отлично выполнил данное ему поручение  и  превзошел  все  ожидания
своего учителя.
   - Делавары - трусливые женщины! - крикнул он,  обращаясь  к  индейцу,
немного понимавшему язык, на котором он говорил. -  Ингизы,  мои  глупые
соотечественники, велели им взяться за томагавк и убивать своих отцов  в
Канаде, и они забыли свой пол. Желал бы мой брат видеть, как Быстроногий
Олень будет плакать перед гуронами, стоя у столба?
   Восклицание "у-у-ух" выразило удовольствие, которое испытал бы  гурон
при виде такого унижения со стороны врага, которого так  давно  они  все
опасались и ненавидели.
   - Так пусть же мой брат встанет в стороне, и  колдун  напустит  злого
духа на эту собаку!
   Гурон объяснил слова Давида своим товарищам;  они,  в  свою  очередь,
выслушали это предложение с удовольствием.
   Дикари отошли немного от входа в хижину и дали знак колдуну войти ту-
да. Но медведь, вместо того чтобы послушаться, остался на месте и  зары-
чал.
   - Колдун боится, что дыхание его попадет также и на его братьев и от-
нимет у них мужество, - продолжал Давид. - Им надо стать подальше.
   Гуроны, для которых такое событие было бы величайшим несчастьем,  от-
шатнулись все сразу и заняли такое положение, что не могли  ничего  слы-
шать и в то же время могли наблюдать за входом в хижину. Разведчик, сде-
лав вид, что уверился в их безопасности, встал и медленно вошел в  хижи-
ну. В ней царило угрюмое безмолвие; кроме пленника, там никого не  было;
освещена была хижина только потухающими углями очага.
   Ункас, крепко связанный по рукам и ногам ивовыми  прутьями,  сидел  в
дальнем углу, прислонясь к стене. Молодой могиканин не удостоил взглядом
явившееся перед ним чудовище.
   Разведчик оставил Давида у дверей, чтобы удостовериться, не наблюдают
ли за ними, и благоразумно решил продолжать свою роль, пока не убедится,
что он наедине с Ункасом. Поэтому, вместо того чтобы говорить,  он  при-
нялся выкидывать все штуки, свойственные изображаемому им животному. Мо-
лодой могиканин подумал сначала, что враги подослали к  нему  настоящего
медведя, чтобы мучить его и испытывать  его  мужество;  но,  вглядевшись
пристальнее, он заметил в ужимках зверя, казавшихся Хейворду такими  со-
вершенными, некоторые промахи, которые сразу выдали обман. Знай  Соколи-
ный Глаз, как низко оценивал зоркий Ункас его медвежьи таланты, он,  ве-
роятно, обиделся бы на него.
   Как только Давид дал условный сигнал, в хижине вместо грозного  рыча-
ния медведя послышалось шипение змеи.
   Ункас все время сидел, прислонясь к стене хижины и закрыв глаза,  как
будто не желал видеть медведя. Но лишь только раздалось шипение змеи, он
встал и огляделся вокруг, то низко наклоняя голову, то поворачивая ее во
все стороны, пока его проницательные глаза ее остановились  на  косматом
чудовище, словно прикованные какими-то чарами. Снова послышались  те  же
звуки - очевидно, они вылетали из пасти медведя.  Юноша  еще  раз  обвел
взглядом всю внутренность хижины ненова повернулся к медведю.
   - Соколиный Глаз! - проговорил он глубоким, тихим голосом.
   - Разрежьте его путы, - сказал Соколиный Глаз только что  подошедшему
Давиду.
   Певец исполнил приказание, и Ункас почувствовал себя на свободе. В то
же мгновение сухая медвежья шкура затрещала, и Соколиный Глаз снял  свое
одеяние, для чего ему пришлось только распустить кожаные ремни. Потом он
вынул длинный блестящий нож и вложил его в руки Ункаса.
   - Красные гуроны стоят вблизи хижины, - сказал он, - будем наготове.
   В то же время он многозначительно показал другой такой  же  нож;  оба
ножа были удачно добыты им в этот вечер, проведенный среди врагов.
   - Пойдем, - сказал Ункас, - к Черепахам, они дети моих предков.
   - Эх, мальчик, - проворчал разведчик по-английски, - я полагаю, та же
кровь бежит в твоих жилах, только время изменило  несколько  ее  цвет!..
Что нам делать с мингами, что стоят у двери? Их шестеро, а у  нас  певец
не идет в счет.
   - Гуроны - хвастуны, - презрительно сказал Ункас. - Их тотем - олень,
а бегают они, как улитки. Делавары - дети  Черепахи,  а  бегают  быстрее
оленя.
   - Да, мальчик, ты говоришь правду: я не сомневаюсь,  что  в  беге  ты
опередил бы все их племя. А у белого человека руки способнее ног. Что же
касается меня, то в умении бегать я не смогу поспорить с негодяями.
   Ункас уже подошел к двери, чтобы выйти первым, но отшатнулся при этих
словах и снова занял прежнее место в углу хижины. Соколиный Глаз,  слиш-
ком занятый своими мыслями, чтобы заметить это движение, продолжал  раз-
говор:
   - Впрочем, Ункас, ты беги, а я снова надену шкуру  и  попробую  взять
хитростью там, где не могу взять быстротой ног.
   Молодой могиканин ничего не ответил, но спокойно сложил руки и  прис-
лонился к одному из столбов, поддерживавших стену хижины.
   - Ну, - сказал разведчик, посмотрев на него, - чего же ты медлишь?  У
меня останется достаточно времени, так как негодяи бросятся  сначала  за
тобой.
   - Ункас остается, - послышался спокойный ответ.
   - Для чего?
   - Чтобы сражаться вместе с братом моего отца и умереть с другом дела-
варов.
   - Да, мальчик, - сказал Соколиный Глаз, сжимая руку Ункаса своими же-
лезными пальцами, - если бы ты покинул меня, это был бы поступок,  более
достойный минга, чем могиканина.
   Но я считал нужным сделать тебе это предложение,  так  как  молодость
любит жизнь. Ну, там, где ничего не поделаешь боевой храбростью,  прихо-
дится пускать в дело уловки. Надевай шкуру медведя; я не сомневаюсь, что
ты можешь изобразить его так же хорошо, как и я.
   Ункас молча и быстро нарядился в шкуру животного и стал ожидать  рас-
поряжений своего старого товарища.
   - Ну, друг, - сказал Соколиный Глаз, обращаясь к Давиду,  -  перемена
одежды будет очень выгодна для вас, так как вы плохо снаряжены для жизни
в пустыне. Вот, возьмите мою охотничью рубашку и шапку и дайте мне  ваше
одеяло и шляпу.
   Вы должны доверить мне вашу книгу, очки и свистульку. Если встретимся
когда-нибудь в лучшее время, вы получите все это назад и большую  благо-
дарность в придачу.
   Давид расстался со всеми названными предметами с такой охотой,  кото-
рая могла бы сделать большую честь его щедрости, если бы не  то  обстоя-
тельство, что перемена эта была выгодна ему во многих отношениях.  Соко-
линый Глаз не замедлил надеть одежду Гамута; когда очки скрыли его  бес-
покойные глаза, а на голове появилась треуголка, он легко мог при  свете
звезд сойти за певца, так как по росту они не слишком отличались друг от
Друга.
   - Скажите, вы склонны поддаваться чувству трусости? - спросил он пев-
ца, желая хорошенько обсудить все, прежде чем делать какие-либо распоря-
жения.
   - Мои занятия мирные, а мой характер, смею надеяться, очень склонен к
милосердию и любви, - ответил Давид, несколько  обиженный  такой  прямой
атакой, но никто не может сказать, что я когда-нибудь, даже в  затрудни-
тельных обстоятельствах, забывал веру в господа.
   - Главная опасность для вас будет в тот момент, когда дикари  увидят,
что их обманули. Если вас не убьют сразу, значит, вас спасет то, что они
считают вас человеком не в своем уме; тогда у вас будут  все  основания,
чтобы, когда придет ваше время, умереть у себя в постели. Если же вы ос-
танетесь здесь, то должны сесть в тени и играть роль Ункаса до тех  пор,
пока хитрые индейцы не откроют обмана; тогда, как  я  уже  говорил  вам,
наступит для вас время испытания. Итак, выбирайте: бежать или оставаться
здесь.
   - Я останусь здесь вместо делавара, - твердо сказал Давид. - Он  сра-
жался за меня храбро и великодушно, и я готов сделать для него не только
это, но и гораздо большее.
   - Вы говорите как мужчина. Опустите голову и подберите ноги - их нео-
бычайная длина может слишком  рано  выдать  истину.  Молчите  как  можно
дольше, а затем, когда придется заговорить, хорошо было бы, если  бы  вы
сразу разразились одним из тех криков, которые свойственны вам: это  на-
помнило бы индейцам, что вы человек невменяемый. Но если они скальпируют
вас, чего, я уверен, они не сделают, то будьте спокойны: Ункас  и  я  не
забудем этого и отомстим за вас,  как  следует  истым  воинам  и  первым
друзьям.
   - Погодите, - сказал Давид, видя, что они собираются уходить. - Я не-
достойный, смиренный последователь того, кто учил не воздавать  злом  за
зло. Поэтому, если я паду, не приносите жертв моим смертным останкам, но
простите тех, кто лишит меня жизни; а если и  вспомните  их  иногда,  то
пусть это будет в молитвах о просвещении их умов и вечном блаженстве.
   Разведчик смутился и задумался.
   - Это совсем не похоже на закон лесов, - сказал он, - но, если пораз-
мыслить, это прекрасно и благородно. - Он тяжело вздохнул и прибавил:  -
Да благословит вас небо, друг мой! Я думаю, что  вы  идете  по  довольно
верному пути, если взглянуть на него как  следует,  имея  перед  глазами
вечность.
   Сказав это, разведчик подошел к Давиду и пожал ему от всей души руку;
после этого он сейчас же вышел из хижины в сопровождении одетого  медве-
дем Ункаса.
   Как только Соколиный Глаз увидел, что за ним наблюдают гуроны, он вы-
тянулся во весь свой высокий рост, стараясь изобразить  сухую,  жилистую
фигуру Давида, поднял руку как бы для отбивания такта и запел,  стараясь
подражать псалмопевцу. К счастью, для успеха этого рискованного предпри-
ятия ему приходилось иметь дело с ушами, мало знакомыми со сладкими зву-
ками. Необходимо было пройти вблизи группы дикарей, и  голос  разведчика
становился все громче и громче по мере приближения к ним. Когда они  по-
дошли совсем близко, гурон, говоривший по-английски, вытянул руку и  ос-
тановил разведчика.
   - Что же делаварский пес? - сказал он, наклоняясь и стараясь  разгля-
деть выражение глаз того, кого он принимал за певца. -  Он  испугался?..
Когда же мы услышим его стоны?
   В ответ на это раздалось яростное рычание, так походившее на рев нас-
тоящего медведя, что молодой индеец опустил руку и отскочил  в  сторону.
Соколиный Глаз, боявшийся, чтобы голос не выдал его  "хитрым  врагам,  с
радостью воспользовался этим мгновение" и разразился таким взрывом музы-
кальных звуков, который в более утонченном обществе назвали бы какофони-
ей. Но среди его слушателей эти звуки только дали ему еще более прав  на
уважение, оказываемое дикарями тем, кого они считают  сумасшедшими.  Ма-
ленькая кучка индейцев отступила, пропустив, как они думали,  колдуна  и
его вдохновенного помощника.
   Со стороны Ункаса и разведчика требовались необычайная смелость и си-
ла воли, чтобы продолжать свой путь так же величественно, как они шли  и
мимо хижин, в особенности когда беглецы заметили, что любопытство  взяло
верх над страхом и караульщики  подошли  к  хижине,  чтобы  убедиться  в
действии колдовства на пленника. Малейшее неловкое или нетерпеливое дви-
жение Давида могло выдать их, а выгадать время было необходимо.  Громкие
крики мнимого псалмопевца привлекли многих любопытных,  которые  следили
за уходившими, стоя у порога своих хижин; раза два-три им пересекали до-
рогу некоторые из воинов, подстрекаемые суеверием или осмотрительностью.
Но никто не останавливал их, темнота ночи и дерзость  попытки  благопри-
ятствовали их замыслу.
   Беглецы уже выбрались из селения и быстро приближались к густому  ле-
су, когда из хижины, где был заключен прежде Ункас,  раздался  протяжный
громкий крик. Могиканин вздрогнул.
   - Погоди! - сказал разведчик, хватая друга за плечо. -
   Пусть они крикнут еще раз. Это был только крик удивления!
   Медлить было нечего, так как в следующее  же  мгновение  новый  взрыв
криков наполнил воздух и разнесся по всему лагерю. Ункас сбросил с  себя
медвежью шкуру. Соколиный Глаз слегка ударил его по плечу и проскользнул
вперед.
   - Ну, пусть теперь дьяволы гонятся по нашим следам! - сказал  развед-
чик, вынимая из куста два заряженных ружья; размахивая над головой "оле-
небоем", он подал Ункасу его ружье. - По к