овали
попасть в засаду. Я стоял с ним рядом,  когда  его  ранило  в  плечо,  и  вы
услышите от него при встрече, каково нам  было  переправляться  через  реку,
унося от неприятеля наши скальпы.
   - Он все, все рассказал мне, - ответила Мэйбл с горячностью, быть  может,
даже излишней в их теперешнем положении. - У меня есть  письма,  где  он  об
этом пишет, и я  от  всего  сердца  вам  благодарна.  Господь  воздаст  вам.
Следопыт; и нет такой вещи, которой не сделала бы дочь,  чтобы  вознаградить
спасителя ее отца.
   - Да, таковы все вы, милые, чистые создания! Я знавал таких и  раньше,  о
других мне приходилось слышать. Сержант  немало  порассказал  мне  про  свою
юность, про вашу матушку, и как он ее добивался, и  сколько  выпало  на  его
долю огорчений и разочарований, пока он ее не добился.
   - Матушке так и не пришлось его вознаградить за все страдания,  она  рано
умерла, - сказала Мэйбл, и голос ее пресекся.
   - Я и это от него слышал. Честный сержант ничего от меня не скрывал, хоть
он намного старше. Наши походы так нас сроднили, что он смотрит на меня  как
на сына.
   - Что ж. Следопыт, может, сержант  и  в  самом  деле  не  прочь  с  тобой
породниться? - отозвался Джаспер словно бы в шутку, но легкая хрипота в  его
голосе выдавала, как натянута эта шутка.
   - А хоть бы и так. Пресная Вода, что тут худого? Сержант не однажды видел
меня и на тропе, и в разведке, и в рукопашном бою с  французами.  Мне  порой
приходит в голову, паренек, что каждому из нас  не  мешает  жениться:  когда
человек постоянно живет в лесу только в обществе недругов и зверей,  у  него
пропадает чувство близости с себе подобными.
   - Судя по тому, что мне довелось увидеть, - возразила Мэйбл, - я  сказала
бы, что, долго живя в лесу, человек не может научиться лицемерию  и  порокам
городских жителей.
   - Трудно, Мэйбл, жить в присутствии бога и не восчувствовать его доброты.
Случалось мне посещать богослужения в наших гарнизонах, и я старался, как  и
подобает доброму солдату, присоединить мой голос к общей молитве. Пусть я  и
не рядовой английского короля, мне  приходится  сражаться  в  его  битвах  и
служить ему. Старался я вместе с другими чтить бога на гарнизонный  лад,  но
так и не пробудил в душе ту светлую радость и сердечную  теплоту,  что  сами
приходят, когда я бываю в лесу наедине с моим богом. Там ты  стоишь,  словно
перед лицом творца: все вокруг так свежо  и  прекрасно,  словно  только  что
вышло  из  его  рук,  и  никто  не  донимает  тебя  премудростями  церковных
вероучений, которые только сушат душу. Нет, нет, истинный храм  -  это  лес,
здесь твои мысли свободны и воспаряют даже выше облаков.
   - Вашими устами говорит истина, мастер Следопыт, - сказал Кэп,  -  и  она
знакома всякому, кто много времени проводит в одиночестве. В чем, к  примеру
сказать, причина, что все плавающие в море так взыскательны к себе по  части
совести и религии, если не в том, что они меньше других якшаются с  грешными
жителями земли? И не сосчитать, сколько раз случалось мне  стоять  на  вахте
где-нибудь под экватором или в Южном океане, когда  ночь  озарена  небесными
огнями, - а в такие часы, сердечные вы мои,  человеку  особенно  свойственно
определяться по пеленгам - в рассуждении  своих  грехов.  Вот  и  вяжешь,  и
вяжешь выбленки, пока ванты и талрепы твоей  совести  форменным  образом  не
затрещат от напряжения. Я согласен с вами, мастер Следопыт: ежели где искать
верующего человека, так только в море или в лесу.
   -  Дядюшка,  а  как  мне  приходилось   слышать,   моряков   не   считают
благочестивыми людьми.
   - Вздор и клевета, девушка! Лучше спроси моряка, какого он в душе  мнения
о ваших земляках - священниках и прочих, и ты сразу поймешь, что к чему.  Ни
на кого столько не брешут, как на моряков. А все потому, что  они  не  сидят
дома, чтобы отбрехиваться, и не платят  священникам  положенной  дани.  Они,
может, меньше разбираются в тонкостях религии, чем некоторые на  берегу,  но
что касается сути  дела,  тут  вам,  сухопутным  жителям.,  не  угнаться  за
моряками.
   - Я плохой судья в этом вопросе, мастер Кэп, - ответил Следопыт, - но мне
думается, многое из того, что вы говорите, правда.  Мне  не  нужны  громы  и
молнии, чтобы напоминать о боге, и не столько в горе и опасности вспоминаю я
его доброту, сколько в ясные, тихие, погожие дни, когда голос его доходит до
меня и в треске мертвого сучка, и в пенни птицы, а не только в реве ветра  и
грохоте волн. Ну, а как ты, Пресная Вода? Бури трепали тебя не  меньше,  чем
мастера Кэпа, какое ты испытывал при этом чувство?
   - Боюсь, что я слишком молод и неопытен, чтобы судить о подобных вещах, -
уклончиво ответил Джаспер.
   - Но ведь что-то же вы чувствуете, - с живостью подхватила  Мэйбл.  -  Не
можете вы - да и никто не может - жить среди таких опасностей  и  не  искать
опоры в религии!
   - Бывает - не стану отпираться, - что  и  мне  приходят  в  голову  такие
мысли, но, пожалуй, не так часто, как следовало бы.
   - Не придирайся к молодому человеку, Мэйбл, - вступился Кэп. - Я, молодой
человек, не осуждаю вас за невежество, оно естественно  в  вашем  положении,
ничего не попишешь! Вот если вы поедете со мной и совершите два-три  морских
рейса, это сослужит вам службу до конца ваших дней; Мэйбл и все  девушки  на
берегу станут вас уважать, хотя бы вы сравнялись  годами  с  одним  из  этих
лесных кряжей.
   - Нет,  нет,  это  вы  бросьте,  -  возразил  великодушный,  справедливый
Следопыт, - У Джаспера нет недостатка в друзьях здесь,  в  нашей  местности,
смею вас уверить. Конечно, увидеть свет  ему  не  помешает,  как  и  всякому
другому, но мы не станем уважать его меньше,  хоть  бы  он  всю  свою  жизнь
безвыездно прожил в наших краях. Пресная Вода - славный, честный малый, и  я
всегда крепко сплю, когда он на вахте, точно бы дежурю и бодрствую я сам.  А
если хотите знать, пожалуй, и крепче. Сержантова дочка вряд ли считает,  что
нашему парню нужно отправляться в море, чтобы там из него сделали человека.
   Мэйбл ничего не ответила на этот окольный вопрос  и  даже  отвернулась  к
западному берегу, как будто  окружающая  темнота  недостаточно  скрывала  ее
лицо. Но Джаспер почувствовал, что ему надо как-то объясниться: его гордость
мужчины и юноши восставала против мысли, будто он  не  заслуживает  уважения
своих товарищей или улыбок своих сверстниц. И все же он  никоим  образом  не
хотел обидеть дядюшку Мэйбл; такое умение владеть  собой  рекомендовало  его
даже больше, нежели скромность и мужество.
   - Я не хвалюсь тем, чего у меня нет, - сказал он, - и не  выдаю  себя  за
знатока морского дела и судоходства. Мы на наших озерах правим  кораблем  по
звездам и по компасу, ведя его от мыса к мысу и, так как нам ни к чему цифры
и вычисления, не утруждаем себя ни тем, ни другим. Однако есть и у нас  свои
трудности,  как  я  часто  слышал  от  людей,  годами  плававших   в   море.
Перво-наперво берег у нас всегда на виду, и главным образом  с  подветренной
стороны, а это, как говорят, закаляет матроса. Штормы в наших водах налетают
внезапно и достигают такой силы, что приходится  заходить  в  порт  в  любое
время дня и ночи...
   - Но у вас есть лоты, - прервал его Кэп.
   - Мы от них не видим большого проку и почитай что не пользуемся ими.
   - Ну, так, значит, диплот <Диплот - лог  для  измерения  больших  глубин,
снабженный особо тяжелым грузом, в 20 - 30 килограммов.>.
   - Слышал я, что есть и такие, но на глаза они мне не попадались.
   - Черта с два! Торговое судно без диплота! Нет, друг мой,  никуда  вы  не
годитесь! Слыхано ли, чтобы у матроса не было диплота?
   - Так я же и не притязаю на особое умение, мастер Кэп,..
   - Исключая переправы через  пороги  и  водопады,  -  подхватил  Следопыт,
вступаясь за Джаспера. - В этом деле., даже вы должны признать, мастер  Кэп,
наш парень достиг немалой сноровки. По  моему  разумению,  каждого  человека
должны хвалить или ругать в зависимости от его призвания:  если  мастер  Кэп
только помеха при переправе через Осуижский водопад, то я говорю себе, что в
открытом море он на своем месте; а если от Джаспера мало  проку  в  открытом
море, я не забываю, что он с его крепкой рукой и верным глазом незаменим при
переправе через водопад.
   - Не поверю, ни за что не  поверю,  чтобы  Джаспер  мог  быть  помехой  в
открытом море! - воскликнула  Мэйбл  с  такой  горячностью,  что  ее  нежный
звонкий голос  прозвучал  неожиданно  громко  в  торжественной  тишине  этой
своеобразной сцены. - Я хочу сказать, что не может человек  быть  помехой  в
другом месте, если здесь на него можно положиться,  как  на  каменную  гору.
Хотя, конечно, в знании кораблей и  морского  дела  ему  трудно  тягаться  с
дядюшкой.
   - Вот-вот, потакайте друг другу в своем  невежестве!  Нас,  моряков,  так
мало на берегу, что вечно  вы  берете  перевес  и  никогда  не  отдаете  нам
должного. Зато, когда надо вас оборонять или вам требуются заморские товары,
подавай вам моряков!
   - Но, дядюшка, ведь не жители суши нападают на наши берега, - вы, моряки,
имеете дело с такими же моряками!
   - Глупости ты говоришь! А где неприятельские войска,  что  высадились  на
ваших берегах? Где французы и англичане, дозволь спросить тебя, племянница?
   - Вот то-то, где они? - подхватил Следопыт. - Это лучше всего скажет  вам
тот, кто живет в лесу, мастер Кэп. Я часто прослеживал их походы по  костям,
добела вымытым дождями, да по могильным холмам - годы и  годы  спустя  после
того, как эти люди вместе со своей гордыней стали  прахом  и  тленом.  Трупы
генералов и солдат, рассеянные по нашей земле, говорят о том, что  бывает  с
людьми, погнавшимися за славой и пожелавшими возвыситься над себе подобными.
   - Признаться, Следопыт, для  человека,  промышляющего  своим  ружьем,  вы
странные высказываете взгляды. Ведь запах пороха  для  вас  самый  привычный
запах и самое привычное занятие - выслеживать врага.
   - Если вы думаете, что я все свои дни провожу в войне с  себе  подобными,
значит, вы не знаете ни меня, ни моей жизни. Человеку, живущему в  лесу,  да
еще в пограничной местности, приходится считаться с обстоятельствами.  Я  за
них  не  в  ответе,  ведь  я  всего-навсего  простой  охотник,  разведчик  и
проводник. Мои настоящий промысел - охота за дичью для армии, как в  военное
время, когда я участвую в ее походах, так и в дни мира. Обычно я  сдаю  дичь
армейскому чиновнику - сейчас его здесь нет, он в поселении.  Нет,  нет,  не
война и кровопролитие - мое призвание в жизни, а милосердие и мир. И все  же
мне приходится грудь с грудью встречать врага, а что до мингов - я смотрю на
них, как человек смотрит на змей:  этих  гадин  надо  давить  каблуком,  где
только не попадутся.
   - Вот так-так! Для меня это новость! А я-то принимал вас  за  заправского
военного,  вроде  наших  корабельных  канониров.  Но  возьмите  моего  зятя.
Шестнадцати лет он пошел в солдаты и считает, что  это  такое  же  почтенное
занятие, как морское дело, а это такой  вздор,  что  мне  и  спорить  с  ним
неохота.
   - Батюшка смолоду научен уважать ремесло солдата, - отозвалась  Мэйбл.  -
Он унаследовал его от своего отца.
   - Верно, верно, - сказал Следопыт, - наш сержант - военная косточка и  по
натуре и по призванию, и на все он смотрит поверх  прицела.  Забрал  себе  в
голову, будто  армейский  мушкет  благороднее  охотничьего  карабина.  Такие
заблуждения вырабатываются у людей  как  следствие  укоренившейся  привычки.
Предрассудки у нас повальная болезнь.
   - Да, но только на берегу, - отпарировал Кэп. - Всегда, как  ворочусь  из
обратного рейса, прихожу к этому выводу. А уж в последний мой приезд в  Йорк
я не встретил ни одного человека, с которым мы  не  говорили  бы  на  разных
языках, чего ни коснись. Большинство идет по ветру, а кто не  хочет  идти  в
кильватерном строю, делает поворот оверштаг и  кренится  на  противоположный
борт.
   - Вы что-нибудь понимаете, Джаспер? -  с  улыбкой  шепнула  Мэйбл  юноше,
который по-прежнему плыл борт о борт с ними в своей пироге с тем, чтобы быть
поближе к девушке.
   - Между Пресной и Соленой Водой не такая уж разница, чтобы  мы  не  могли
сговориться. Не  бог  весть  какая  заслуга,  Мэйбл,  понимать  язык  нашего
ремесла, - тоже вполголоса ответил ей Джаспер.
   - Уж что-что, а даже религия, - продолжал Кэп, - нынче не стоит на месте,
как это было в моей молодости.  Ее  вытравливают  и  выбивают  с  берега,  и
кренят, и раскачивают - немудрено, что ее когда  и  заедает.  Все  меняется,
кроме одного только компаса, но и тут бывают разновидности.
   - А я-то думах, -  сказал  Следопыт,  -  что  христианство  и  компас  не
меняются.
   - Они и не меняются на корабле! -  не  считая,  конечно,  что  бывают  их
разновидности. Религия на борту ни на йоту не изменилась с тех  пор,  как  я
первый раз обмакнул кисть  в  смоляную  бочку.  На  борту  религия  в  одном
положении - что сейчас, что когда я был юнгой. Не то  на  берегу.  Поверьте,
мастер Следопыт, трудно нынче найти человека на суше, который смотрел бы  на
эти вещи, как сорок лет назад.
   - Но ведь бог не изменился, дело его не изменилось, его святое  слово  не
изменилось, и, стало быть, те, кому должно славить и чтить его имя, тоже  не
должны меняться!
   - То-то и есть, что на берегу все меняется. Нет ничего хуже  этих  вечных
перемен! У вас на земле все в движении, и только кажется, будто каждая  вещь
стоит на своем месте. Посадишь дерево, уедешь, а вернешься годика через  три
- его и не узнать, так оно выросло. Меняются города, появляются новые улицы,
перестраиваются пристани, меняется лицо всей земли. А ведь корабль  приходит
из Индии точь-в-точь такой же, каким уходил  в  дальнее  плавание,  если  не
считать, что он нуждается в покраске, да обычных износов и  повреждений,  да
поломок и крушений, перенесенных в пути.
   - Правда ваша, мастер Кэп, и это  крайне  огорчительно.  То,  что  у  нас
теперь зовется  прогрессом,  улучшением  и  новшествами,  только  уродует  и
корежит землю. Славные дела господни повсечасно уничтожаются и рушатся у нас
на глазах, рука человеческая повсюду занесена ввысь, словно  в  издевку  над
божьей волей. К западу и к югу от  Великих  Озер  уже  явлены  нам  страшные
знамения того, к чему все мы неминуемо идем. Сам-то я не бывал в тех  краях,
но от людей слышал.
   - О чем это ты толкуешь, Следопыт? - скромно спросил Джаспер.
   - Я говорю про края, уже отмеченные карающим перстом божьим в поучение  и
наставление  нашим  безрассудным  и  расточительным  землякам.  Зовутся  они
прериями. И я слышал от делаваров,  самых  правдивых  людей  на  свете,  что
десница божия тяжко легла на эти места: там будто бы и звания нет  деревьев.
Эта страшная божья кара, постигшая невинную землю, должна показать людям,  к
каким пагубным последствиям приводит безрассудное желание все уничтожать.
   - А я видел поселенцев, которые не нахвалятся своими прериями, -  им  там
не нужно тратить силы, чтобы расчищать землю. Ты охотно ешь хлеб.  Следопыт,
& ведь пшеница в тени не вызревает.
   - Зато вызревают честность, и простые желания, и любовь к богу,  Джаспер!
Даже мастер Кэп тебе скажет, что голая равнина похожа на необитаемый остров.
   - Вполне возможно, - откликнулся Кэп. - Необитаемые острова тоже приносят
пользу - они помогают нам уточнять наш курс. Если же меня спросить, так я не
вижу большой беды в том, что где-то на равнинах нет  деревьев.  Как  природа
дала человеку глаза и сотворила солнце, чтобы светить ему, так  из  деревьев
строят корабли; а кое-когда и дома; ну, а помимо этого,  я  не  вижу  в  них
большого проку, особенно когда на них нет ни плодов, ни обезьян.
   На это замечание проводник ничего не ответил и только еле внятным шепотом
призвал всех  к  молчанию.  Пока  эта  бессвязная  беседа  вполголоса  текла
прихотливой струйкой, лодки медленно  плыли  по  течению  под  темной  сенью
западного берега, и весла в руках гребцов лишь помогали им держаться верного
направления и правильного положения на речной зыби. Сила течения то  и  дело
менялась - местами вода казалась неподвижной, а встречались плесы, где  река
мчалась со скоростью двух и даже трех миль в час. Через пороги она неслась с
быстротой, казавшейся непривычному глазу бешеной. Джаспер  полагал,  что  им
потребуется два  часа,  чтобы  спуститься  к  устью,  и  они  со  Следопытом
договорились идти по течению, по крайней мере до тех  пор,  пока  не  минуют
первые опасности пути. Беседовали путники  вполголоса,  соблюдая  величайшую
осторожность;  хотя  в  обширном,  почти  бескрайнем  лесу   царило   полное
безмолвие, природа говорила сотнею голосов  на  красноречивом  языке  ночной
глуши. В воздухе трепетали вздохи десятков тысяч деревьев; журчала, а иногда
и ревела вода; время от времени потрескивала ветка или скрипел ствол,  когда
сухой сук терся о дерево. Все живые голоса умолкли.  На  мгновение,  правда.
Следопыту почудилось, будто до них донеслось завывание далекого волку -  они
еще попадались в этих лесах, - но то был звук до  такой  степени  неясный  и
мимолетный, что его могло родить и разыгравшееся воображение. Однако,  когда
Следопыт  призвал  товарищей  к  молчанию,  его  чуткое  ухо  уловило  треск
переломившейся сукой ветки - как  ему  показалось,  донесшийся  с  западного
берега. Всякий, кому знаком этот характерный звук, вспомнит, как  легко  его
улавливает ухо и как безошибочно отличает оно шаг человека, наступившего  на
сучок, от всякого другого лесного шума.
   - Кто-то ходит по берегу, - сказал Следопыт Джасперу,  понизив  голос.  -
Неужто окаянные ирокезы переправились через реку со своими ружьями да еще  и
без лодки?
   - Скорее, это делавар. Он, всего вернее, пойдет берегом за нами следом и,
конечно, сумеет нас найти. Хочешь, я подгребу поближе и разузнаю?
   - Валяй, мой мальчик, только греби осторожно и не выходи на  землю,  если
есть хоть малейшая опасность.
   - Благоразумно ли это? -  спросила  Мэйбл  порывисто,  не  соразмерив  от
волнения свой звонкий голос с окружающей тишиной.
   - Крайне неблагоразумно, красавица, если вы намерены говорить так громко.
Ваш милый, нежный голосок ласкает мне ухо  -  нам  здесь  привычнее  слышать
грубые  голоса  мужчин,  -  но  сейчас  мы  не  можем  позволить  себе   это
удовольствие. Ваш батюшка, честный сержант,  скажет  вам  при  встрече,  что
молчание вдвойне похвально, когда ты на тропе. Ступай же, Джаспер, и  докажи
нам лишний раз свою испытанную осторожность.
   Прошло десять томительных минут  после  того,  как  ночь  поглотила  челн
Джаспера; он так бесшумно оторвался от  пироги  Следопыта  и  растворился  в
темноте, что Мэйбл опомниться не успела и долго не могла взять в  толк,  что
юноша  в  самом  деле  отправился   выполнять   поручение,   казавшееся   ее
разгоряченной фантазии столь опасным. Все это время путники, продолжая плыть
по течению в своей пироге, сидели не дыша и напряженно ловили малейший звук,
доносившийся с берега. Но кругом царил все тот  же  торжественный  и,  можно
сказать, величественный покой, и  только  плеск  реки,  обтекавшей  какие-то
мельчайшие  препятствия,  да  музыкальный  шелест   листьев   нарушали   сон
притихшего  леса.  Но  вот  опять  вдалеке  затрещали  сучья,  и   Следопыту
почудились на берегу чьи-то приглушенные голоса.
   - Возможно, я ошибаюсь, - сказал он, - ведь часто  уши  доносят  то,  что
подсказывает сердце, но мне послышался на берегу голос делавара.
   - Вот еще новости! Разве  у  дикарей  мертвецы  бродят  после  смерти?  -
отозвался Кэп.
   - Еще бы! Они даже носятся взапуски в своих блаженных селениях, но только
там - и нигде больше. Краснокожий кончает счеты с землей, испустив последний
вздох. Когда приходит его час, ему не дано помедлить у своего вигвама.
   - Что-то плывет по воде,  -  прошептала  Мэйбл;  с  момента  исчезновения
второй пироги она глаз не сводила с темного берега.
   - Это п