н, - торопливо сказал я. - Ботулинус боится воды.
У него в сотню раз больше тяги к водороду, чем к азоту. Вы ведь слышали,
что говорил сегодня вечером Шеф.
   - Но ведь сидр не вода, - яростно сказал Харденджер.
   - Господи,  помоги нам!  - разозлившись,  крикнул я.  - Конечно,  это
сидр!  У  нас ведь другого ничего нет.  Не знаю,  каков будет результат.
Впервые в жизни вам, Харденджер, следует молить, чтобы в алкоголе содер-
жалось побольше воды.  - Я хотел поднять еще бочку,  поменьше, но задох-
нулся от боли в боку и уронил ее.  Мелькнула мысль,  что  это  результат
воздействия вируса, но потом сообразил, что сломанное ребро воткнулось в
легкое,  когда я бросал первую бочку, но сгоряча не почувствовал никакой
боли.  Сколько нам осталось жить? Если какая-то часть вируса оказалась в
воздухе,  то сколько ждать наступления агонии? Надо вспомнить, что гово-
рил Грегори о хомяке,  когда мы стояли вчера у внешней двери лаборатории
номер один.  Пятнадцать секунд для дьявольского микроба и столько же для
ботулинусного вируса.  Для хомяка пятнадцать секунд. А для человека? Бог
знает,  возможно, полминуты. Максимально. Я нагнулся и поднял с полу фо-
нарь.
   - Прекратите лить,  - приказал я. - Остановитесь. Следите, чтобы сидр
не промочил обувь или одежду.  Если это произойдет, умрете. - Я посветил
фонарем вокруг, а все вскарабкались повыше на настил, подальше от янтар-
ного потока сидра,  быстро заливающего каменный пол.  Тут я услышал звук
мотора полицейского "ягуара":  Грегори, вместе с Генрихом и Мэри, отпра-
вился осуществлять свой безумный план,  вполне уверенный,  что оставляет
после себя склеп с мертвецами.
   Прошло полминуты,  не меньше. Никто не корчился в конвульсиях. Я мед-
ленно водил фонарем,  вглядываясь в напряженные лица и освещая ноги. За-
держал луч на одном из двух полицейских, у которых отобрали одежду.
   - Снимите правый туфель!  - крикнул я.  - Он намок.  Да не рукой!  Вы
круглый идиот!  Снимите носком другого туфля.  Старший инспектор,  левый
рукав  вашего мундира мокрый.  - Харденджер стоял спокойно,  не глядя на
меня, пока я очень осторожно снял с него мундир и бросил на пол.
   - Мы... мы спасены, сэр? - нервно спросил сержант.
   - Спасены? Предпочел бы, чтобы в этом помещении находились живые коб-
ры и тарантулы!  Нет, мы еще не спасены. Некоторое количество этого чер-
това токсина проникнет в воздух,  едва мокрые пол и стены станут  просы-
хать. В воздухе тоже влажные пары, как вам известно. Когда брызги и пары
начнут испаряться, то через минуту окажутся внутри нас.
   - Поэтому надо отсюда выбраться,  - спокойно сказал Шеф.  - И побыст-
рее. Не так ли, мой мальчик?
   - Да, сэр. - Я быстро огляделся. - Надо поставить две бочки по сторо-
нам двери.  И еще две рядом с ними,  чуть-чуть сзади. Четверо встанут на
них и будут раскачивать давильный пресс.  Я не могу помочь, ребра разбо-
лелись.  В этом прессе не меньше трехсот фунтов.  Ни унции  меньше.  Как
считаете, старший инспектор, четверо смогут его раскачать?
   - А что тут считать? - проворчал Харденджер. - Я сделаю это одной ру-
кой,  если от этого зависит наше спасение.  Лишь бы выбраться  из  этого
места! Давайте, ради бога, поживее!
   Никто не  заставил  себя просить.  Поставить бочки оказалось нелегко.
Они были полны,  тяжелы,  но отчаяние и страх умножали наши силы.  Через
двадцать секунд все четыре бочки стояли как надо, а в следующие двадцать
секунд Харденджер, сержант и двое полицейских, по двое с каждой стороны,
уже раскачивали пресс.
   Дверь была  из крепкого дуба,  с тяжелыми прочными петлями и такой же
могучей задвижкой снаружи.  И все же против четырех отчаявшихся людей, у
которых  жизнь  была поставлена на карту,  она не смогла устоять.  После
первых ударов дверь сорвалась с петель,  и винный пресс вылетел вслед за
ней  через порог в темноту.  Через пять секунд и все мы последовали туда
же.
   - Вот фермы,  - сказал Харденджер. - Зайдите. Может, у них есть теле-
фон.
   - Подождите!  -  повелительно крикнул я.  - Мы не имеем права это де-
лать.  А вдруг мы занесем вирус? Вдруг принесем смерть всей семье? Пусть
нас немного промоет дождь, возможно, это поможет.
   - Черт возьми!  Ждать нам нельзя.  Это роскошь, - огрызнулся Харденд-
жер.  - Кроме того, если вирус не добрался до нас там, то здесь он и по-
давно ничего не сделает. Как вы думаете. Шеф?
   - Понятия не имею,  - нерешительно сказал тот. - Пожалуй, вы правы. У
нас нет времени...  - Он в ужасе умолк,  так как один из раздетых  поли-
цейских,  тот самый,  кто промочил туфли сидром, вдруг громко вскрикнул,
закашлялся,  подпрыгнул и молча рухнул в грязь.  Скрюченные  пальцы  его
вцепились в собственное горло. Его товарищ, другой раздетый полицейский,
всхлипнул, шагнул вперед и наклонился, желая помочь своему другу, но тут
же застонал, так как я схватил его за горло:
   - Не прикасайся к нему!  - обезумев, закричал я. - Дотронешься и тоже
умрешь!  Вероятно,  он получил порцию вируса,  когда рукой пытался снять
ботинок,  а потом дотронулся до губ.  Ничто на земле ему уже не поможет.
Отойди. Держись от него подальше.
   Он умер через двадцать секунд. Эти двадцать секунд навсегда останутся
в памяти кошмаром,  который будет преследовать до самого смертного часа.
Я много видел умирающих людей,  но даже умиравшие от  пули  или  осколка
снаряда  умирали мирно и спокойно по сравнению с этим полицейским.  Тело
его скрючилось в предсмертных  конвульсиях.  Дважды  в  последние  перед
смертью секунды его тело подбрасывало судорогами,  и вдруг так же неожи-
данно он затих навсегда.  От него остался бесформенный труп,  лежащий  в
грязи вниз лицом. Во рту сразу стало сухо, каждый почувствовал противный
вкус смерти.
   Не помню,  сколько мы там стояли под тяжелым проливным дождем,  уста-
вившись на мертвеца.  Наверное,  долго. Затем поглядели друг на друга. И
каждый думал об одном:  кто будет следующим? В белом свете фонаря, кото-
рый держал я,  глядели друг на друга,  силясь обнаружить первые признаки
смерти в себе и в других.
   Неожиданно для себя я грубо выругался.  Возможно, обругал собственную
трусость,  или Грегори, или ботулинусный вирус, не знаю. Затем резко по-
вернулся и направился в хлев, унося с собой фонарь и оставив всех в тем-
ноте возле мертвеца.  В дождливой кромешной темени они напоминали перво-
бытных людей, фигуры, застывшие в каком-то мистическом обряде.
   Я искал шланг и нашел почти сразу.  Вытащил его,  поволок к  колонке,
закрепил  и пустил струю.  Потом кое-как взобрался на стоящую неподалеку
тележку для перевозки сена и сказал Шефу:
   - Подходите,  сэр,  первым.  Он подошел прямо под бьющую с силой вниз
струю.  Она окатила его с головы до ног. От струи Шефа пошатывало, но он
старался прочно стоять. Все полминуты мужественно простоял, пока я обмы-
вал его. Когда отвел струю, он был мокрый насквозь, словно всю ночь про-
вел в реке,  и так дрожал от холода,  что я слышал мелкую дробь, которую
выбивали его зубы. После такой процедуры можно было не опасаться зараже-
ния.  Остальные четверо тоже прошли через это. Потом Харденджер проделал
то же самое со мной. Вода была не хуже тяжелых полицейских дубинок и бы-
ла ледяной,  но стоило мне представить только что  умершего  человека  и
несколько его предсмертных мгновений,  как возможность получить воспале-
ние легких сразу показалась мне просто подарком.  Харденджер кончил меня
обливать, остановил воду и тихо сказал:
   - Прошу прощения, Кэвел. У вас на это было право.
   - Моя вина, - равнодушно сказал я, вовсе не желая этого. - Мне следо-
вало его предупредить, чтобы не дотрагивался до рта и носа рукой.
   - Он мог бы и сам об этом подумать,  - не в меру деловито сказал Хар-
денджер.  - Он знал об опасности столько же, ведь об этом напечатано се-
годня во всех газетах.  Давайте пойдем и узнаем,  есть ли на ферме теле-
фон.  Теперь совсем другое дело. Грегори знает, что в полицейском "ягуа-
ре",  замешкайся он,  будет жарко. Он одержал полную победу, черт побери
его черную душу,  и теперь его ничто не остановит. Двенадцать часов, го-
ворил он. Двенадцать часов, и он добьется своего.
   - Через двенадцать часов Грегори будет мертв, - сказал я.
   - Что? - Ясно, почему он так уставился на меня. - Что вы сказали?
   - Он будет мертв, - подтвердил я. - Еще до рассвета.
   - Ну,  ладно, - сказал Харденджер. - Мозги Кэвела не выдержали потря-
сений.  Сделаем вид,  что не слышали,  никто ничего не слышал, - он взял
меня за руку и уставился на светящиеся прямоугольники  окон  фермерского
дома.  - Чем скорее это кончится,  тем скорее мы отдохнем, поедим и выс-
пимся.
   - Отдохну после того,  как убью Грегори,  - сказал я.  -  Рассчитываю
убить его сегодня ночью. Сначала верну Мэри. А потом убью его.
   - С Мэри ничего не случится,  Кэвел.  Мэри в руках этого безумца, вот
что доконало Кэвела и привело его на грань помешательства, - сказал Хар-
денджер.  - Он ее отпустит,  у него нет оснований не сделать этого. И вы
поступили так вынужденно.  Вы считали,  что если она останется с нами  в
сарае, то с нами и умрет. Не так ли, Кэвел?
   - Уверен,  что старший инспектор прав, мой мальчик. - Шеф шагал рядом
и говорил тихо, чтобы не волновать меня. - Ей ничего не сделают.
   - Если я свихнулся,  то вас это ни в коей мере не касается,  -  грубо
ответил я сразу обоим.
   Харденджер остановился, еще крепче сжал мою руку и участливо поглядел
мне в глаза. Он знал, что свихнувшиеся никогда не говорят об этом, пото-
му что неколебимо уверены в своем здравом рассудке. - Не совсем понимаю,
- мягко сказал он.
   - Не понимаете,  так поймете потом, - и обратился к Шефу: - Вы должны
убедить  правительство  продолжать  эвакуацию центральной части Лондона.
Продолжать радио- и телевизионные передачи. Будет нетрудно убедить людей
эвакуироваться,  можете поверить. Тут и хлопот немного: эта часть города
по ночам безлюдна.  - Я повернулся к Харденджеру: - Вооружите пару сотен
самых  лучших  людей.  Для меня также нужен пистолет и...  нож.  Я точно
знаю, что Грегори собирается в эту ночь делать. Я точно знаю, что он на-
деется получить.  Я точно знаю, как он собирается бежать из страны и от-
куда будет уезжать.
   - Когда ты все это узнал, мой мальчик? - очень тихо спросил Шеф, нас-
только тихо, что я его едва расслышал в шуме ливня.
   - Грегори слишком разговорился.  Рано или поздно они все проговарива-
ются.  Грегори был скрытен, даже когда был убежден, что все мы через ми-
нуту умрем.  Даже тогда он говорил мало.  Но и такой малости достаточно.
Полагаю,  что теперь я знаю все.  Догадался обо всем, когда еще мы нашли
труп Макдональда.
   - Наверное,  вы слышали то,  что я не слыхал, - кисло сказал Харденд-
жер.
   - Вы все слышали. Вы слышали, как он сказал, что собирается в Лондон,
чтобы добиться разрушения Мортона. Он остался бы в Мортоне, чтобы самому
убедиться в происходящем. А в Лондон послал бы кого-нибудь из своих под-
ручных.  Но ему неинтересно смотреть на разрушаемый Мортон,  это его ни-
когда не интересовало. Есть нечто иное, что ему предстоит сделать в Лон-
доне.  Его  трюк о происках коммунистов был чистейшей уткой,  он даже не
имел к нему никакого отношения.  Мы сами это придумали  от  страха.  Это
первое.  Второе. Он собирался в эту ночь утешить свое непомерное самолю-
бие.  Третье. Он дважды спасал Генриха от электрического стула. Это ука-
зывает нам,  что он за птица.  Я не имею в виду,  что он из адвокатов по
защите уголовных преступников или из Ассоциации адвокатов США. Ясно, ка-
кого рода у него амбиция:  могу поспорить,  что сведения о нем находятся
не только в досье Интерпола. Ясно, что он крупный американский гангстер,
выслан в Италию.  Отрасль дела, каким он занимается, составит интересный
предмет изучения, так как преступники, как и хищники в джунглях, никогда
не меняют своих пристрастий. Четвертое. Он надеется улизнуть из Англии в
ближайшие двенадцать часов.  И - пятое. Сегодня субботний вечер. Сложите
вместе все эти данные и увидите, какие можно сделать выводы.
   - Допустим, вы нам о них расскажете, - неторопливо сказал Харденджер.
И я рассказал им все.
   Ливень не прекращался,  был таким сильным, как и прежде, когда мы по-
кидали  ферму.  Несколько  часов назад проливной дождь и быстро принятые
меры по эвакуации зараженной ботулинусным токсином местности спасли всех
жителей. Только несчастный полицейский оказался жертвой вируса, умерев в
мучениях на наших глазах.
   И сейчас,  в 3.20 утра,  дождь был ледяным,  но я не чувствовал  его.
Только  безмерная усталость и сильная ноющая боль в правом боку при каж-
дом вздохе да неотступное беспокойство донимали меня.  Я мог  безнадежно
ошибиться,  несмотря  на  всю уверенность тона в изложении своих догадок
Шефу и Харденджеру.  И тогда Мэри будет потеряна для  меня  навсегда.  Я
старался думать о других вещах.
   Окруженный высоким забором двор, где я стоял уже три часа, был темным
и безлюдным, как и вся центральная часть Лондона. Эвакуация центра горо-
да началась сразу после шести часов,  после закрытия учреждений,  фирм и
магазинов. В девятичасовой передаче радио сообщили, что согласно послед-
нему  полученному предупреждению время выпуска ботулинусного токсина пе-
редвинуто с четырех часов на 2.30.  Однако спешки и паники не  было.  Не
было и отчаяния. Казалось, ничего необычного не происходит, только масса
людей с чемоданами - флегматичные лондонские жители,  которые видели го-
род  в огне и сотни раз переносили ночные массированные бомбардировки во
время войны, не собирались впадать в панику.
   Между 9.30 и 10.00 тысячи солдат  методично  прочесывали  центральную
часть города в поисках оставшихся жителей - мужчин, женщин, детей, чтобы
всех отправить в безопасное место и никого не проглядеть.  В 11.30 поли-
цейский  катер с потушенными огнями тихо пристал к берегу и высадил меня
на северном берегу Темзы,  ниже Хунгерфордского моста.  В полночь воору-
женные войска и полиция держали под контролем всю эту территорию,  вклю-
чая мосты через Темзу. В час ночи отключили освещение на доброй квадрат-
ной миле города - на миле, где находились войска и полиция.
   В 3.20,  через пятьдесят минут после предупреждения о выпуске ботули-
нусного токсина, настала пора идти. Я вытащил из плохо подогнанного чех-
ла одолженный мне пистолет "уэбли",  проверил нож, прикрепленный рукоят-
кой вниз к левой руке, и двинулся в темноту.
   Я никогда не был на новой вертолетной площадке Северного  берега,  но
инспектор  транспортной  полиции так все толково объяснил,  что теперь я
мог найти туда дорогу с завязанными глазами.  Так оно и было. С завязан-
ными глазами.  Слепой.  В темном городе,  в хмурой плачущей ночи. Темень
была, хоть глаз выколи. К аэродрому можно пройти тремя путями. Он распо-
ложен на крыше станции,  на сто футов выше лондонских улиц.  Там имелось
два лифта,  но сейчас они вряд ли работали, так как электричество отклю-
чили.  Между  лифтами шла винтовая лестница за стеклом,  просматриваемая
снизу доверху.  Воспользоваться ею было бы чистым самоубийством, так как
Грегори не из тех, кто оставляет незащищенными уязвимые места. Существо-
вала еще пожарная лестница по выходящей во двор стене станции. Этот путь
был наиболее приемлем для меня.
   Двести ярдов  от двора по узкому вымощенному булыжником переулку про-
шел быстро.  Едва каменная стена сменилась деревянным забором, ухватился
за его верх,  подтянулся,  спрыгнул на другую сторону и направился вдоль
железнодорожной колеи.
   Довольно скоро я вышел к забору  на  противоположной  стороне  путей,
просто наткнулся на него.  Очутившись в переулке, повернул налево и нап-
равился в маленький задний дворик станции.
   Пересек дворик и прижался к стене.  На тусклом  фоне  неба  разглядел
лестницу.  Длинная,  ненадежная,  идущая резкими изломами маршей вверх и
исчезающая в темноте.  Первые два-три пролета сливались с темной высокой
стеной.
   Около трех минут стоял я,  не шелохнувшись, как оловянный солдатик. И
вот услышал легкое шарканье на тротуаре, будто кто-то переминался с ноги
на  ногу.  Звук  не  повторился,  но  мне и одного раза было достаточно.
Кто-то стоял прямо под самой лестницей.  Вряд ли  это  был  обыкновенный
лондонец,  стоящий там для того,  чтобы подышать свежим воздухом. Не по-
везло бедняге, что он там стоял, но это его уже не будет волновать после
смерти.  Присутствие здесь человека не смутило и не встревожило меня. Он
не представлял ни угрозы,  ни препятствия.  Его  присутствие,  напротив,
вызвало  у  меня  вздох удовлетворения и облегчения.  Я рисковал в своих
предположениях,  но я выиграл. Доктор Грегори поступил именно так, как я
рассказывал  Шефу  и Харденджеру.  Я вынул нож,  потрогал лезвие большим
пальцем.  Узкое,  как ланцет, и острое, как скальпель. Небольшой нож, но
три с половиной дюйма стали могут лишить жизни так же, как и самый длин-
ный стилет или тяжелая широкая сабля.  Если знаете,  куда бить, конечно.
Я-то очень точно знал, где ударить и как. С десяти шагов был вдвойне то-
чен с ножом, так же как и с пистолетом.
   Шестнадцать из двадцати футов я преодолел секунд за десять  так  бес-
шумно,  словно летящая в свете луны снежинка. Теперь можно было довольно
хорошо его рассмотреть.  Он стоял,  прислонившись спиной к стене,  прямо
под первой площадкой лестницы,  прячась под ней от дождя.  Голова свеси-
лась на грудь.  Он спал стоя.  А ведь ему достаточно было скосить  глаз,
чтобы сразу увидеть меня.
   Ждать, когда  он  проснется,  резона не было.  Нож я направил лезвием
вперед,  но заколебался.  Жизнь была на весах,  а я колебался. Кто бы ни
был этот тип, он, без сомнения, заслужил быть убитым. Но убить ножом ни-
чего не подозревающего дремлющего человека?  Достойно ли? Ведь сейчас не
война.
   Я вытащил "уэбли",  прокрался, как мышь, мимо спящего кота, взял пис-
толет за ствол и ударил под левое ухо,  все еще  чувствуя  бессмысленную
досаду из-за того,  что не захотел проткнуть его ножом. В досаде стукнул
его очень сильно. Звук походил на удар топора по сосновому полену. Подх-
ватил обмякшее тело и осторожно опустил на землю. Он не очнется до расс-
вета,  если только вообще очнется. Но какое это сейчас имело значение? Я
стал взбираться по пожарной лестнице.  Не торопясь,  без спешки.  Спешка
могла все испортить.  Поднимался медленно,  ступая на каждую  ступень  и
поглядывая  вверх.  Я был теперь слишком близко к цели,  чтобы позволить
себе преступную поспешность.  После шестого или  седьмого  пролета  стал
взбираться еще медленнее,  опасаясь, чтобы меня не осветили сверху, хотя
там и не должно быть света,  так как электричество в центре Лондона отк-
лючили. Но сверху шел свет. Я двинулся ему навстречу, пока не разглядел,
что свет шел не из окна,  а из решетчатой двери в стене.  Осторожно при-
поднял голову на уровень двери и заглянул внутрь. Она находилась рядом с
массивными железными балками,  которые поддерживали крышу. Дюжина лампо-
чек горела внутри. Маленькие слабые огоньки еще больше подчеркивали глу-
бину мрака, нависшего над большим и пустым зданием. Шесть лампочек горе-
ло вверху,  прямо над гидравлическими амортизаторами в конце путей.  Мне
стало ясно - это аварийное освещение на специальных  батареях.  Довольно
прозаическое объяснение,  но верное.  Некоторое время я смотрел на ажур-
ные,  покрытые сажей перекрытия,  затем осторожно надавил на дверь. Она,
проклятая, так заскрипела, как скрипит виселица под ночным ветром. Висе-
лица с качающимся на ней трупом. Я постарался не думать о трупах и отнял
руку от двери, оставив ее полуоткрытой.
   Внутри увидел  две железные лестницы,  идущие снизу от стальной плат-
формы.  Одна вела наверх к трапу под широкой застекленной крышей, другая
- вниз к трапу на уровне лампочек, горящих внутри станции. Первая, долж-
но быть, служила для мойщиков окон, а вторая - для электриков. Очень мне
надо  было разбираться во всем этом!  Стоило подниматься шесть пролето