лся.
   - Ты прав, мой мальчик, цианистый калий, - сказал он Уилкинсону.
   Я вытащил пару матерчатых перчаток из  кармана.  Один  из  помощников
Харденджера приготовил было фотокамеру со вспышкой, но я остановил его:
   - Никаких фотографий. Нейл Кландон не будет украшать никакую выставку
морга. Да и слишком поздно. Если вам очень хочется фотографировать, нач-
ните хотя бы со стальной двери.  Отпечатки пальцев. Они наверняка имеют-
ся, но ни один нам ничего не скажет. Тот поколебался, затем пожал плеча-
ми и кивком подтвердил мою просьбу.  Я обшарил карманы Кландона.  Ничего
особенного в них не нашлось - бумажник,  пачка сигарет,  пара  пакетиков
спичек  и  - в левом кармане пиджака пригоршня леденцов в светлых оберт-
ках.
   - Вот так он и умер,  - произнес я. - Последний крик моды кондитеров:
леденцы с цианистым калием. Поглядите на валяющиеся возле его головы ле-
денцы. У вас есть химик, производящий анализы, полковник?
   - Конечно.
   - Он найдет яд на одной из этих оберток.  Надеюсь, ваш химик не будет
определять состав вещества на вкус. Подсунувший леденцы знал о пристрас-
тии Кландона.  А Кландон знал его.  И хорошо знал. Настолько близко, что
взял леденцы.  Отравивший Кландона не просто работает в Мортоне, а рабо-
тает именно в блоке "Е".  Иначе Кландон,  ставивший в этом мире все  под
сомнение,  не только не угостился бы леденцами, но вдобавок сразу же за-
подозрил неладное.  Эта истина ограничивает круг наших поисков. Первая и
очень крупная ошибка преступника.
   - Возможно...  возможно... - пробормотал Харденджер. - А возможно, вы
слишком легковерны. Предположения... С чего вы взяли, что Кландона отра-
вили именно здесь?  Кажется, вы сами говорили, что приходится иметь дело
с умным противником,  который тщательно заметает следы и путает нам  по-
иск,  подсовывая  ложные улики.  Скажем,  где-то убил,  а сюда перетащил
труп.  Как-то не верится, что у преступника к месту оказался яд в карма-
не, когда его застигли врасплох...
   - Относительно последнего не могу сказать ничего определенного.  Ско-
рее всего,  Кландона насторожил бы любой оказавшийся тут ночью. Но Клан-
дон умер именно здесь,  это очевидно, - добавил я и обратился к Кливдену
и Уйбриджу: - Как скоро действует цианистый калий?
   - Практически мгновенно, - ответил Кливден.
   - Ему дали яд здесь,  и здесь он умер.  Посмотрите, две едва заметные
царапины на стене,  а под ногтями - следы штукатурки. Он падал и царапал
стену.  Некий "друг" дал ему леденцы.  Нужно отдать на экспертизу бумаж-
ник, сигаретную коробку и спички. Правда, всего шанс из тысячи, что этот
"приятель" оставил отпечатки пальцев, роясь в бумажнике мертвого Кландо-
на.  Не  верю даже в этот единственный шанс.  А вот отпечатки пальцев на
двери могут быть интересными.  И нужными.  Сто к одному,  что они  будут
принадлежать только тем,  кому дозволено ею пользоваться.  Больше скажут
признаки уничтожения отпечатков платком или  перчатками  возле  часового
механизма, замка и цифровой комбинации.
   - Обнаружатся,  - уверил Харденджер,  - если ваше предположение соот-
ветствуют действительности. И если предположить, что сюда кто-то проник.
   - Однако Кландон лежит здесь,  - сказал я. Харденджер согласно кивнул
и,  повернувшись, стал разглядывать своих помощников, копошащихся у две-
ри.
   Тут появился солдат с  фибровым  чемоданчиком  и  маленькой  накрытой
клеткой, поставил то и другое на пол, отдал честь, ни к кому в частности
не обращаясь, и вышел. Кливден вопросительно поднял бровь.
   - В лабораторию войду один,  - пояснил я. - Для этого принесли проти-
вогазовый  костюм  с  маской.  Я закрою за собой стальную дверь,  открою
внутреннюю и прихвачу с собой клетку с хомяком. Если он не сдохнет через
несколько минут, значит, внутри все чисто.
   - Хомяк? - заинтересовался Харденджер, подошел к клетке и поднял пок-
рывало. - Бедный зверек. Где вы его достали?
   - Мортон - то самое место в Англии,  где это легче всего сделать.  На
расстоянии брошенного камня их обнаружится пара сотен.  Не учитывая нес-
колько тысяч морских свинок, кроликов, обезьян, попугаев, мышей и разной
домашней птицы.  Их разводят на ферме в Альфингеме, где находится и кот-
тедж доктора Бакстера.  Как вы сказали? "Бедный зверек"? У этих зверьков
короткая и незавидная жизнь.  Королевское общество охраны животных и На-
циональное общество борьбы с вивисекцией многое отдали бы, чтобы проник-
нуть сюда. Однако государственный закон о секретности исследований поза-
ботился,  чтоб их представители не появлялись здесь... Небось, Мортон им
снится в ночных кошмарах.  Но их нельзя упрекнуть за это.  Знаете ли вы,
что свыше сотни тысяч животных погибло здесь в  прошлом  году  во  время
опытов. Сдыхали в агонии. Они - лакомый кусок в Мортоне.
   - У каждого свое мнение, - холодно заметил генерал Кливден. - Не буду
утверждать, что полностью с вами не согласен. - Он через силу улыбнулся.
- Удобное место для сантиментов, Кэвел, но время не совсем подходящее.
   Я кивнул, то ли соглашаясь, то ли извиняясь - пусть думает как хочет.
Открыл чемоданчик и стал разворачивать газозащитный костюм,  но тут Гре-
гори взял меня за руку. Из-за толстых линз очков напряженно глядели тем-
ные глазки, смуглое лицо напряглось от волнения.
   - Не ходите туда,  Кэвел,  - сказал он тихо  и  настойчиво,  голосом,
близким к отчаянию. - Умоляю вас, не ходите туда.
   Я молча  посмотрел на него.  Грегори мне нравился.  Нравился он и без
исключения всем своим коллегам. Но Грегори был не из Мортона, его просто
пригласили сюда работать, ибо он считался одним из блестящих микробиоло-
гов Европы. Итальянский медик-профессор находился в Мортоне всего восемь
месяцев.  Такой крупный улов Мортон получил после многочисленных заседа-
ний кабинета на высшем уровне. Итальянское правительство согласилось от-
пустить профессора в Англию на неопределенное время.  И если такой чело-
век, как доктор Грегори, был взволнован, то обо мне и говорить не прихо-
дилось.
   - Почему туда нельзя входить? - спросил Харденджер. - Наверное, у вас
на то есть серьезные причины, доктор Грегори!
   - Причины действительно имеются,  - очень веско подтвердил Кливден. -
Никто  не знает о лаборатории номер один больше доктора Грегори.  Мы не-
давно с ним о ней беседовали.  Не буду лгать,  я тоже испуган.  Если  бы
доктору Грегори разрешили,  он бы отлил стены и потолок из бетона вокруг
блока "Е" и запечатал бы лабораторию номер один навсегда. Вот как опаса-
ется доктор Грегори. Ему хотелось бы хоть на месяц закрыть эту лаборато-
рию.
   Харденджер пронзил своим холодным взглядом  сначала  Кливдена,  потом
Грегори и своих помощников.
   - Пройдите по коридору,  пожалуйста. Для вашего же блага будет лучше,
если меньше будете знать об этом.  Вы также,  лейтенант.  Простите. - Он
подождал,  пока  Уилкинсон  и двое других уйдут,  взглянул насмешливо на
Грегори и произнес:  - Итак, доктор Грегори, вы не хотите, чтобы дверь в
лабораторию номер один была открыта? Это подозрительно. А вы нами подоз-
реваетесь в первую очередь, знаете об этом?
   - Как вам угодно. У меня нет настроения шутить именно здесь - Он бро-
сил взгляд на Кландона и сразу отвел глаза.  - Я не полицейский и не во-
енный. Если бы вы...
   - Конечно. - Харденджер указал на расположенную в нескольких футах от
нас дверь. - Что там находится?
   - Это кладовая, извините...
   - Пойдемте туда.  - Харденджер направился к кладовой, а мы за ним. Не
обращая внимания на табличку "Не курить",  Грегори зажег сигарету и стал
быстро и нервно затягиваться.
   - Не хочу отнимать у вас время,  - произнес он. - Буду по возможности
краток,  но необходимо вас убедить, - он умолк и затем тихо продолжал: -
Сейчас термоядерный век.  Это век, когда десятки миллионов людей идут на
работу и возвращаются домой, зная об угрозе термоядерной войны. Миллионы
людей не могут спокойно спать ночью,  задумываясь о судьбе нашей зеленой
и прекрасной планеты,  которой угрожают оружием, сделающим ее безжизнен-
ной пустыней.  - Он глубоко затянулся,  погасил сигарету и сразу закурил
новую,  продолжая говорить в облаке табачного дыма. - Я избавлен от этих
страхов  о термоядерном Армагеддоне и безмятежно сплю по ночам.  Слышу о
русских ракетах и улыбаюсь.  Слушаю американцев, хвалящихся своими раке-
тами,  и тоже улыбаюсь. Такой войны никогда не будет, потому что я знаю,
пока две сверхдержавы держат свои сабли в ножнах в  виде  разных  мощных
ракет,  несущих столько-то и столько-то мегатонн, они в действительности
не думают о них вообще.  Они думают, господа, о Мортоне, потому что анг-
личане,  осмелюсь сказать,  дали понять великим державам недвусмысленно,
что бактериологическое оружие, которое у них имеется, сильнее всех бомб.
И это оружие делается здесь,  в Мортоне. Это оружие, если его применить,
не оставит на всей планете ничего живого. Абсолютно ничего. Вот почему у
меня страх перед дверью лаборатории номер один.  Надеюсь, вы поймете ме-
ня.
   Мы выслушали доктора Грегори в полном молчании и были  согласны,  что
опасность за дверью велика.  Но нужно было убедиться, что преступники не
входили туда.  И мы открыли дверь.  И убедились в том, что из самой сек-
ретной лаборатории исчезло шесть ампул в контейнерах, специальных сталь-
ных контейнерах. В трех из них был сильный ботулинусный вирус, смертель-
ный  для всего живого.  Но самое страшное,  что неизвестные похитили три
ампулы дьявольского микроба,  против которого вообще не было никакой за-
щиты - ни сыворотки, ничего другого. Это был нокаут.
   Мэри Кэвел  в моей жизни значила все.  Уже два месяца я женат на ней,
но знаю,  это чувство останется до конца моих дней. На всю жизнь. Конеч-
но, это легко может сказать любой - легко, просто и не задумываясь. Зву-
чит такое,  возможно,  немного банально.  Но вам надо бы ее увидеть, мою
жену, и тогда вы поверите мне.
   Моя жена  -  маленькая  белокурая красавица с поразительными зелеными
глазами,  но замечательна она не только этим. Вечером вы можете, расста-
вив  руки,  ловить  на улицах Лондона в часы пик всех девушек подряд - и
половина из дюжины окажется маленькими белокурыми красавицами.  Она была
не просто сияющим счастьем,  которое никого не минует. Мэри олицетворяла
безудержную радость и влюбленность в жизнь.  Она жила с напряжением тро-
пической птицы колибри,  у которой сердце бьется в темпе шестисот ударов
в минуту.  Было в ней и еще нечто иное. Какое-то сияние - в лице, в гла-
зах,  в голосе,  во всем,  что она говорила и делала. Она - единственный
известный мне человек,  не имеющий врагов ни среди женщин, ни среди муж-
чин.  К этим чертам, пожалуй, можно применить только несколько старомод-
ное и затасканное слово "добродетель".  Она  терпеть  не  могла  святош,
всех,  кого называют ханжами,  но ее собственная добродетель окружала ее
ощутимым магнитным полем.  Магнитным полем, невольно притягивавшим к ней
стольких обездоленных,  надломленных душой и телом, что иному потребова-
лась бы еще дюжина жизней,  чтобы столько встретить.  Старик, доживающий
свои последние дни при слабом осеннем солнце на скамейке в парке,  птица
со сломанным крылом - все они тянулись к Мэри. Лечить изуродованные тела
и души было ее талантом,  и я только совсем недавно стал понимать,  что,
врачуя одного, она уже знала о другом страждущем, о ком никто еще не по-
дозревал.  Впрочем,  у  нее  был маленький недостаток,  который мешал ей
превратиться в ангелоподобное существо, - она была вспыльчива, и вспыль-
чивость  эта  могла проявиться самым невероятным образом в сопровождении
не менее невероятных выражений,  но только тогда, когда она видела птицу
со сломанным крылом и человека, сделавшего это.
   Она была моей женой,  чему я не переставал удивляться. Она могла выб-
рать любого по своему желанию,  но остановила выбор на мне. Я отношу это
к тому,  что в некотором роде у меня тоже были перебиты крылья. Гусеница
немецкого танка изувечила мне ногу в сражении близ Кайе, а осколок зажи-
гательного снаряда сжег половину лица так, что стать Адонисом мне не по-
могла бы теперь никакая пластическая операция.  Ко  всему  этому,  левый
глаз мой едва мог отличить день от ночи,
   Подошел поезд,  и я увидел ее, легко спрыгивающую с подножки вагона в
двадцати ярдах от меня.  Она была с толстым типом средних лет, несшим ее
чемодан.  Отмерший тип промышленного дельца большого города, в костюме и
с зонтиком.  Такие проводят время в сочувственном разглядывании лиц бед-
ных вдов и сирот. Я его никогда раньше не встречал, Мэри тоже. Она прос-
то умела сходиться с людьми: абсолютно разные люди соперничали между со-
бой, чтобы оказать ей услугу. Таким соперником был и этот делец.
   Она побежала ко мне,  и я раскрыл объятия навстречу. Она всегда бурно
выражала свою радость после разлуки, и я каждый раз замечал вокруг удив-
ленно поднятые брови окружающих,  но легко с этим примирился.  Последний
раз мы виделись с ней сегодня утром,  но я уже скучал по ней так, словно
был на австралийском безлюдье. Едва начал усаживать ее в машину, как по-
дошел делец,  опустил чемоданы,  поклонился Мэри, приподняв котелок, по-
вернулся,  кланяясь,  и упал,  зацепившись за тележку носильщика.  Затем
встал,  отряхнулся и опять начал кланяться.  И вот, наконец, в последний
раз приподнял свой котелок и исчез.
   - Постарайся поменьше улыбаться своим приятелям, если не хочешь, что-
бы я по гроб жизни работал на пособия по увечьям, полученным не без тво-
ей  помощи.  Этот угнетатель рабочего класса мог бы вынудить меня носить
эти чемоданы остаток жизни, хоть и исчез.
   - Он довольно милый и внимательный, не правда ли? - серьезно взглянув
на меня,  сказала она.  - Пьер Кэвел, вы устали, раздражены, и нога ваша
сильно ноет.
   - Лицо Кэвела - маска,  - возразил я,  - по нему невозможно узнать ни
мысли,  ни чувства. Его лицо, как утверждают, непроницаемо. Спроси любо-
го.
   - И вы уже пили виски?..
   - Только долгая разлука с тобой вынудила меня к этому позорному  пос-
тупку, - пробормотал я и завел машину. - Мы остановились в отеле "Вогон-
нер".
   - Изумительно. Тростниковые крыши, дубовые ветви, местечко у пылающе-
го камина. - Она поежилась. - В самом деле, холодно.
   До отеля  мы добрались ровно за три минуты.  Я остановил машину у мо-
дерновой кондитерской,  сияющей стеклом и никелем.  Мэри глянула на нее,
потом на меня и спросила:
   - Это и есть "Вогоннер"? Отель?
   - Можешь убедиться в этом по неоновой рекламе. Мусорные ведра у двери
и клопы в кроватях теперь не в моде. Кроме того, здесь центральное отоп-
ление.
   Хозяин, он же администратор, встречал нас - краснолицый, с закатанны-
ми рукавами рубашки,  сильно пропахший выпивкой. Отведя хмурый взгляд от
меня, он тотчас же улыбнулся Мэри и вызвал мальчика лет десяти, наверное
своего сына,  который и провел нас в комнату. Номер был довольно чистый,
просторный  и  выходил  окнами на задний двор с мощеными дорожками - до-
вольно слабое подражание европейскому городскому садику.  Для меня имело
значение, что одно из окон выходило на окружающую двор веранду. Дверь за
мальчиком закрылась, и Мэри подошла ко мне.
   - Как твоя нога, Пьер? Только честно.
   - Не совсем в порядке.  - Я давно оставил мысль обманывать Мэри: если
дело  касалось  выяснения  истины,  она  превращалась в чуткий детектор,
чувствующий малейшую ложь. - Ничего. Отпустит. Всегда так.
   - Вот кресло.  И вот стул. Вот так. Надеюсь, больше ты сегодня не бу-
дешь ходить?
   - Боюсь, придется. Нужно. Совсем немного. Весьма сожалею, но иначе не
получается.
   - Получится,  - заупрямилась она, - нет необходимости тебе всегда все
делать самому. Разве нет людей кроме тебя?
   - Только не на этот раз. Мне нужно сделать два визита. Первый - с то-
бой.  Вот почему я тебя вызвал. Больше вопросов она не задавала. Подняла
телефонную трубку,  заказала мне виски и себе шерри.  Принес сам хозяин,
слегка отдуваясь от подъема по лестнице. Мэри улыбнулась ему и сказала:
   - Можно пообедать в комнате, с вашего разрешения?
   - Пообедать? - Он стал еще багровее от возмущения. - В вашей комнате?
Обед! Неплохо, черт возьми, а? Как вы думаете, где вы приземлились? Не в
Кларидже?  - Он отвел взгляд от потолка, куда взывал к небесам, и погля-
дел вновь на Мэри. Открыл было рот, потом закрыл его, уставившись на Мэ-
ри.  Я уже знал, что песенка его спета. - Кларидж, - машинально повторил
он,  - я...  гм...  я посмотрю,  что можно сделать. Против заведенного в
этом доме порядка, заметьте... вы... но... мне доставит удовольствие это
сделать, мадам. Он ушел, а я заметил:
   - Против тебя нужно издать закон. Налей мне виски и передай телефон.
   Я сделал три звонка.  Первый в Лондон, второй инспектору Вилли и тре-
тий Харденджеру.  Тот все еще находился в Мортоне.  По голосу чувствова-
лось, что ол раздраженный и усталый. И неудивительно: у него был тягост-
ный и не очень приятный день.
   - Кэвел?  - почти прорычал он. - Как там у вас, с теми двумя, с кото-
рыми вы виделись? На ферме.
   - Брисон и Чиперфильд?.. Ничего. Есть около двухсот свидетелей, гото-
вых поклясться,  что никто из них не был замечен ближе пяти миль от Мор-
тона между одиннадцатью и двенадцатью вчера вечером.
   - Что вы несете?! Двести свидетелей...
   - Они были на танцах. А вы что-нибудь новое узнали из опроса подозре-
ваемых в лаборатории номер один?
   - А вы ожидали отсюда что-то новое? - уныло спросил он. - Уж не дума-
ете ли вы, что преступник настолько глуп, что не обеспечит себе алиби? И
черт возьми,  хорошее.  По-прежнему уверен,  что не обошлось без  помощи
извне.
   - Чессингем и доктор Хартнелл. Насколько правдивы их объяснения?
   - Почему вы спрашиваете именно о них? - насторожился он.
   - Так,  интересуюсь.  Собираюсь  сегодня  вечером с ними встретиться,
послушать, что скажут.
   - Без моего согласия вы не имеете права с кем-либо видеться, Кэвел, -
почти закричал он. - Я не хочу, чтобы совершались ошибки...
   - Я не ошибусь,  поеду,  Харденджер. Ведь сам Шеф говорил, чтобы дали
свободу действий, не так ли? Препятствуя мне... знаете, я несколько ина-
че понимаю свободу действий. Шефу это не понравится, Харденджер.
   Мой собеседник помолчал, успокоился и наконец произнес ровным тоном:
   - Вы утверждали, что не подозреваете Чессингема.
   - И все-таки хочу увидеться с ним.  Он внимателен и осторожен, он бо-
лее обычного дружен с доктором Хартнеллом.  Меня прежде всего интересует
Хартнелл.  Он довольно выдающийся исследователь, однако в денежных делах
весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет
и на бирже.  Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компа-
нию,  которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках.
Он почти все потерял.  Затем, за несколько недель до моего ухода из Мор-
тона,  заложил свой дом.  Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвра-
тить ранее утраченное.
   - Так  какого  черта вы не говорили мне об этом прежде?  - возмутился
Харденджер.
   - Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
   - Совершенно внезапно пришло... - Харденджер умолк, будто ему заткну-
ли рот,  затем сказал задумчиво: - Не слишком ли это легко? Броситься на
Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
   - Не знаю.  Но,  повторяю,  он не во всем поступает здраво. Мне нужно
выяснить. У обоих алиби, конечно?
   - Оба  были  дома.  Семьи могут поручиться за них.  Потом хочу с вами
встретиться, - сдался он. - Буду в Альфингеме.
   - Я остановился в "Вогоннере".  Сейчас ухожу.  Сможете прийти к  нам?
Скажем, в десять?
   - К нам?..
   - Сегодня в полдень приехала Мэри.
   - Мэри?  - удивился он с долей скрытого подозрения и все же обрадова-
но.
   Единственная причина,  почему Харденджер недолюбливал меня,  заключа-
лась  в том,  что я увел от него самую лучшую секретаршу,  какую он ког-
да-либо имел. Она работала с ним три года, и он берег ее как зе