<Они  же  не  поместятся!>  -
восклицает Евпраксия.  <Все в  воле божьей>,  -  отвечает Урбан,  а ее сын
останавливается рядом с  Урбаном и начинает помогать ему загонять детей на
корабль.  Она подбегает ближе и -  задыхается от ужаса:  у корабля нет дна
(но он не тонет!),  только борта -  и морская бездна внизу.  Дети падают в
бездну,  исчезают в ней, а на их месте появляются новые, и папа гонит их в
бездну, и они, в свою очередь, исчезают в пучине; когда же тонет последний
из  пришедших,  Урбан  сталкивает на  корабль ее  маленького сына  и  море
смыкает над  ним  свои  воды и  все  кончается,  и  на  целом свете навеки
поселяются ужас, темнота, и навсегда угасают золотые глаза чеберяйчиков...
     _______________
          * В  1212 году в самом деле был крестовый поход детей Германии и
     Франции.  Почти все они погибли по  дороге  или  в  неволе.  Хронисты
     цинично  называли  это  трагическое  событие  expeditio  derisoria  -
     смешной поход.

     Не явь,  но ведь и не сон?  Так и провела раннее утро,  не решив, сон
или  явь  в   помраченном  сознании.   Не  заметила  отсутствия  Вильтруд;
машинально надела все черное,  но  на  грудь -  опамятовалась -  набросила
золотую цепь. Не императорскую - киевскую, пускай поможет своя.
     К месту собора,  согласно обычаям, все должны были добираться пешком,
даже сам папа.  Князья церкви шли степенно, надменно, нарочито замедленно;
долго  располагались  на  отведенных  скамьях  -  негоже  поспешать  перед
тысячами  глаз  простого люда,  сбившегося на  поле  в  тесноте  и  быстро
утомившегося от нетерпливого экстаза.  Евпраксия вела себя как-то особенно
по-женски:  после  одеванья долго  капризничала,  требовала от  камеристки
изысканности в прическе и в верхнем платье.  Собиралась медленно, сразу не
пожелала принять даже графиню Тосканскую,  которая прибыла к  императрице,
чтоб сопровождать ее далее в покаянном ее походе на загородное поле,
     Придворные дамы пугливо вздыхали, осуждающе поджимали губы, удивляясь
поведению императрицы,  в глубине души, наверное, завидовали независимости
и твердости духа у молодой женщины; откуда такая... нескромность, осталась
одна-одинешенька на  свете,  отвернулся  народ,  отвернулись сильные  мира
сего,   сам  бог  лишил  ее   своей  милости,   погубив  вчера  одного  из
приближеннейших  людей  Адельгейды  и  оттолкнув  довереннейшую  баронессу
Заубуш.
     Наконец все готово,  в  покои допущена перед выходом на  люди графиня
Матильда,  ей  было дозволено поцеловать руку императрицы,  после того как
графиня Тосканская -  неслыханное дело!  -  сделала вид  (но ведь сделала,
ведь такое произошло!), что становится перед императрицей на колени.
     Ну,  как  тут не  ждать от  этого дня чего-то  необычайного?  Что еще
выкинет эта загадочная русская княжна (ведь уже не императрица?)  там,  на
поле, пред папой и прелатами, пред всей Европой и ее богом?!
     Графиня Матильда сопровождала императрицу до самого поля и  все время
ворковала:  <Мы со святейшим напой,  мы,  мы, мы...> Евпраксия не слыхала.
Была уже на поле,  снова возвышался над нею папа,  снова зловеще затаились
жирные прелаты,  а оглянись -  и в глазах потемнеет от тех бурлящих тысяч,
кому,  как детям из  кошмара,  предстоит погибнуть в  бездне...  В  бездне
папского  ненасытного  властолюбия.   Папа  -  наместник  бога  на  земле,
продолжатель дела  апостола Петра.  Был  Петр  рыбаком.  Плавал на  лодке,
бродил по  берегам Генисаретского или  Тивериадского озера.  Для этих толп
никакой лодки не хватит, никакого корабля. Весь мир готов бросить в бездну
этот лысый безжалостный человек.
     Так чего   ждут  от  нее?  Уже  все  вс„  знают,  раззвонили  папские
клевреты(*) повсюду о тайнах ее несчастливой брачной жизни,  теперь хотят,
чтобы  во  всеуслышанье,  пред  толпами  сказала о том же сама.  Слушайте,
слушайте, любопытные, жалобы-признания Евпраксии, жены императора Генриха,
от  брака  освобожденной!  Слушайте,  тысячи!  О,  недаром  слово <тысяча>
издавна вызывало у нее ужас.
     И  вот она встала перед теми,  кому должна была жаловаться.  Тридцать
тысяч  на  поле,  разгороженном,  чтобы избежать давки.  Тридцать тысяч на
огромном поле,  в перед ними -  слабая женщина со слабым голосом.  Кто тут
что услышит?  Толпы давились,  рвались к ней; люди отталкивали друг друга,
задыхались,   бранились,   проклинали,  топтали  не  устоявших  на  ногах,
проталкивались, прорывались ближе к женщине, еще ближе, еще - услышать, ни
словечка не  пропустить,  прелаты  обещали такое,  ого-го,  в  чем  стыдно
признаться даже  самому  себе.  Неужели  скажет,  неужели  было,  неужели,
неужели?..  Это простые дома заперты для разврата, а дворцы имущих открыты
настежь.  Вся грязь выливается на униженных,  бедных,  нищих, а вот теперь
они чувствуют себя едва ль не выше самого императора,  ну,  да,  у  него -
превосходство,  -  в разврате, в гадостях, в извращениях и унижениях! Не в
дворцах, значит, обитают, а в приютах разврата. И земли превратили в такие
приюты, всю Европу, всю Европу.
     - Вы, все, слушайте меня!
     Кто это сказал? Неужели эта молодая слабая женщина со слабым голосом?
Как она сумела пересилить гомон толп, огромного множества людей, их стоны,
проклятья и брань?  А может,  и не говорила ничего,  -  просто смотрела на
них,   и  утихомиривались,  беззащитно-чистой  красотой  усмирялись  самые
дерзкие,  самые буйные,  самые крикливые. Не стала раскрывать сердца перед
такими. Хватит! Душа ее билась, будто в судорогах, будто раздираемая диким
сплетением  угловатых  кореньев,   колючих  ветвей,   сквозь   которые  не
пробиться,  а  тело,  вроде отделенное уже от  души,  распято на  холодных
ветрах, на острых скалах и жгуче-колких терновниках.
     Женщина, раздираемая болью, рождает нежность. Почему же ваш мир лишен
нежности?  Почему ваши души огрубели от  вражды,  от  пороков,  от темноты
непробиваемой? Потому ли, что вера, пошедшая от простого человека, Христа,
утверждена  и  распространена  была  затем  невеждами-апостолами,  ими  вы
приучены  бояться   разума,   человеческой  мысли,   людской   душевности?
Собственные  провинности сваливаете  на  кого-то,  свое  несовершенство не
прощаете  другим.   Посмотрите  на  себя!  Вы,  обделенные  душой,  тупые,
сластолюбивые,  жадные, глупые и грязные! Вы ненавидите, чего не знаете, а
что вы знаете? Руками в нечистотах хотите очистить чужую душу от крохотных
пылинок.  Вопите,  будто благочестие ваше зиждется на любви,  а  сами и не
любите,  и не понимаете.  Любовь требует знаний,  слепая -  будет наказана
вами  же  самими.  Мерзость  и  преступные  страсти  смакуете,  а  величие
человеческого достоинства вам недоступно.  Кто по-скотски угождает мерзким
своим страстям -  вот  кто  вам  понятен.  Кто же  скотство свое победил -
непостижим для вас.  Радость чистой совести вам неизвестна,  вы не веруете
ни в истину,  ни в скромность,  ни в трезвость,  ни в простоту и достойное
поведение, ни в одаренность, ни в чувства.
     Больно ли вам от моих страданий? Загляните в себя, что увидите? Гнев,
зависть,  жажду вожделений плотских,  пустословие, лицемерие, позор, позор
бесчеловечия...  Толпы смолкли,  они смотрели на  молодую женщину,  как на
святую, они поразились ее мужеством, красотой и чистотой ее. Слов почти не
слышали.  Да Евпраксия и  не пробовала кричать -  повернулась к прелатам и
стала бросать в  их  холеные лица свои обвинения.  Никто не ожидал такого!
Кто-то из епископов,  видно,  по знаку самого Урбана,  попытался перекрыть
грубым  хрипом  голос  женщины,   напомнил  какие-то  грязные  подробности
похотливых затей  императора,  затем закричал про  епитимью,  ибо-де  даже
глаза следует очистить, ежели видели они грех блуда.
     Евпраксия заломила руки.  Гневливо обернулась к папе.  Молчит.  Где ж
его обещания?  Епитимья? На всех на них наложить бы епитимью - на их души,
на их мир!
     Она стояла,  охваченная отчаяньем,  а простой люд увидел чистоту,  от
которой сердца содрогнулись и глаза опустились долу от стыда за себя.
     А потом заревели толпы тысячеголосо:
     - Без епитимьи! Без епитимьи!..
     Произошло неслыханное:  сорван,  не закончен церковный собор, не были
приняты важнейшие установления;  разгневанный папа покинул Пьяченцу. Потом
он вынужден будет созвать еще один собор, в Клермонте, чтобы провозгласить
крестовый поход,  в  анналы  же  велит  записать,  что  императора Генриха
опозорила его жена. Мне отмщение, и аз воздам...
     Евпраксию оставят в  Пьяченце одну.  Никому не  нужна.  Чужая всем  в
чужом  мире.  Правда,  пригласит  ее  в  Милан  Конрад,  примет  со  своей
светловолосой, немного похожей на Евпраксию, Констанцией.
     Император по-прежнему будет добиваться выдачи императрицы.
     Переедет она в Венгрию, к королю Коломану, к старой тетке его и своей
- Анастасии,  некогда  королеве венгерской,  -  там  и  догонит угрожающее
венграм требование Генриха.
     Этот человек словно поклялся чинить несчастья не  только государствам
и  народам,  но  и  ближайшим людям.  Что  извлекал он  из  того для себя?
Враждебность родной  матери  и  родной  сестры;  ненависть первой  жены  и
второй;  неуважение  собственных  сыновей.  Конрада  подговорили выступить
против отца.  Младший сын Генрих тоже выступил против императора, взял его
в  плен,  вынуждал  отречься  от  короны.  Художник,  изобразивший  стычку
Генриха-отца  и  Генриха-сына  на  реке  Реген,   украсил  свою  миниатюру
латинским стихом: <Кривде людской и жажде власти не бывает предела...>
     Евпраксия отдалялась от этого мира несчастий, раздоров и злобы. Годы,
эти покорные дети времени, станут убегать от Евпраксии, улетать неудержимо
и  безвозвратно,  но  она  не  сможет  спешить,  медленно,  боязливо будет
приближаться к  родной земле:  клевета про  нее  дойдет до  Киева  раньше,
донесут  священники.  И  лицемерно  отвернутся от  несчастной женщины  все
имущие,  отвернется сестра Янка,  даже родная мать,  княгиня Анна, убоится
возвращения обесчещенной дочери;  на  княжьих  пирах  блюдолизы  княжеские
начнут слагать о  ней  срамные песни,  называя <сукой гулящей>,  <Опраксой
любострастной>.
     Людской  наговор отпугивал,  и,  может,  потому  Евпраксия так  долго
колебалась, прежде чем отважиться вернуться прямо в Киев. Не надеялась уже
вернуться,  а все же возвращалась домой, в родимую землю, колеблясь, будто
бы  сразу и  рождаясь и  умирая,  снова ступала на перепутья своих детских
снов и болезненно-сладких воспоминаний,  и небеса, пьяные от ветров, снова
встречали Евпраксию, не узнавая ее.
     Возвращалась -  и не возвращалась. Ведь еще никому не удалось вернуть
утраченное время,  войти дважды в ту же самую реку,  принести живой цветок
из  давно отшумевших лет,  зачерпнуть ветра,  пронесшегося над  утраченным
детством,   и  только  пьяные  небеса,  застланные  горькой  дымкой  слез,
напоминали ей что-то болезненно знакомое и неуловимое, как счастье, любовь
и вечность...


                         ЛЕТОПИСЬ. БЕЗ ОБЬЯСНЕНИЯ

     Из  Ипатьевской летописи:  <Улiто  6617  (1109)  преставися Евъпраксi
Всеволожа дщi мiсяца iюля в  9  денъ i положено бисть тiло ея в Печерськом
монастирi оу дверi… яже к  оугу,  i  вчинища над нею божницю,  iдеже лежит
тiло ея>.
     (<В лето 6617 (1109) выпало преставиться Евпраксии, дочери Всеволода,
месяца июля 9  дня,  и положено было тело ее в Печерском монастыре у южных
дверей, и сооружена была над нею божница, где лежит тело ее>.)
     Запись о  смерти -  и  никаких объяснений:  кто  эта  дочь Всеволода,
Евпраксия,  почему ей  такая  честь  -  быть  занесенной в  летопись земли
русской,   какой  была  ее  жизнь,   чем  прославилась  или  хотя  бы  чем
отличилась?..
     Сумеет ли  стать  таким объяснением книга,  написанная через 865  лет
после смерти Евпраксии?
     Этим сомнением да позволено будет мне закончить повествование.


                                   Киев - Ивано-Франковск, 1972 - 1974 гг.


                          ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ

     Бабинец - женская часть дома.
     Бенефиций -  подаренная земля,  на  которую не распространялось право
наследования.

     Вайда - растение синельник.
     Василевс - титул византийского императора.
     Вено - плата жениха за невесту, выкуп.

     Гридни - княжеские дружинники.

     Дивала - растение червечник, червеп, кошенильник, жвачка.
     Дик - дикий кабан.

     Епитимья - наказание, налагавшееся в монастыре настоятелем.

     Жалоба - траурная одежда.

     Забороло - укрепленная площадка.

     Иерей - священник.
     Инвеститура  -   право   назначать  крупных  церковных  князей.   Его
оспаривали  в  течение  жизни  нескольких  поколений  -   римский  папа  и
германский император. Этот спор вошел в историю как борьба за инвеституру.
     Индикт   -   единица  старинного  церковного  летосчисления,   равная
пятнадцати годам.
     Инсигнии - знаки царской власти.

     Камерарии - придворные чины, ключники, прислуга в доме.
     Клеврет - приспешник, приверженец, не брезгающий ничем, чтобы угодить
своему покровителю.
     Кодификация  -  систематизация и  объединение законов  государства по
отдельным отраслям права в единую согласованную систему.
     Констеляция - расположение звезд по отношению друг к другу.
     Консумация - потребление.
     Контрасигиляция -  оттиски  с  обеих  сторон  подвешенной к  рукописи
печати.
     Корзно - здесь: воинский плащ-накидка.
     Крипта - подземелье, усыпальница под полом.

     Легат  -   посол,   отправляющийся  в  чужие  земли  с  политическими
поручениями.
     Лектика - носилки.
     Лен,  лена  -  в  средине  века  наследственное поместье,  получаемое
вассалом за  несение  службы,  а  также  право  владения таким  поместьем.
Подать, собираемая с такого поместья.

     Марка -  здесь:  окраинная область Германской империи,  созданная как
военно-административная единица для агрессии против соседей и защиты от их
набегов.
     Маркграф - здесь: титул немецкого князя.

     Ойкумена  (экумена)  -   населенная  часть  земли.  Впервые  описание
встречаем у  Гекетея  Милетского,  включавшего в  понятие  ойкумены Европу
(кроме Северной), Северную Африку, Малую и Переднюю Азию, Индию.

     Паволока - шелковая ткань, покрывало,
     Паралаториум -  исповедальня,  особое помещение в католической церкви
для исповеди.
     Пенязь - деньги.
     Покладины  -  ритуал  в  брачной  церемонии феодальных времен,  когда
представитель жениха ложится на  общую постель с  невестой -  их разделяет
меч, положенный посредине.
     Понтификат - власть римского папы, первосвященство.
     Поруб - яма со срубом, погреб.
     Порфир -  вулканическая горная порода,  применяемая как  строительный
материал.
     Пресвитер - старший священник, присматривающий за служащими церкви.
     Пробст - здесь: церковный чин у католиков.

     Симония  -  торговля церковными должностями,  декларативно осужденная
церковными соборами. Короли и императоры отстаивали свое право <раздавать>
эти должности в пределах своих государств. Папы стремились назначать своих
людей в крупные феодально-церковные области и города.
     Скарбец - здесь: походная сокровищница.
     Скора - мех, шкура.
     Стрый - дядя.

     Табернакулум - шатер (амвон в виде шатра), палатка.
     Тиара - тройная корона римского папы.
     Тиун   -   должностное  лицо   с   судебно-административной  властью,
назначаемое князем или наместником; управляющий, сборщик податей.
     Торока - ременная пристежка сзади седла.

     Чепрак - суконная или ковровая подстилка под седло.

     Шпильман - немецкий скоморох, странствующий певец и музыкант.

     Хартия - важный, особенно в историческом отношении, документ.
     Хитон - здесь: нижняя одежда в виде рубахи, перетянутая поясом.
     Хмиза - у древних германцев февраль.

     Целибат - обет безбрачия.

     Эрцепископ - епископ, отправляющий службы на определенной территории.
Его власть не распространяется на все государство, а лишь на отдельные его
районы.


__________________________________________________________________________

                 ИСТОЧНИК ПОЛУЧЕНИЯ ТЕКСТА И ИЛЛЮСТРАЦИЙ

          Загребельный П. А.
          З-14. Евпраксия;  Львиное сердце: Романы. Авториз. пер. с укр. /
     Вступ.  статья В.  Оскоцкого;  Худож.  Е.  Яковлев. - М: Худож. лит.,
     1984. - с., ил.
          С(Укр)2  З-14
          Творчество известного      украинского     писателя     лауреата
     Государственной  премии  СССР  Павла  Загребельного  (р.   1924   г.)
     отличается тематическим и жанровым многообразием. Писателя интересует
     и современность, и историческое прошлое.
          В однотомник включены два его романа:  <Евпраксия> из серии книг
     о Киевской Руси и <Львиное сердце> о людях  сегодняшнего  украинского
     села.
          ИБ ј 3477
     Вступительная статья Валентина Оскоцкого
     Художник Евгений Яковлев
     Редактор В. Максимов
     Художественный редактор С. Данилов
     Технический редактор Л. Зайцева
     Корректоры М. Чупрова, О. Стародубцева

__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 30.06.2001
     О найденных в тексте ошибках сообщать:   mailto:vgershov@chat.ru
     Новые редакции текста можно получить на: http://lib.ru/~vgershov