ора Феофила хазарский каган Иосиф обратился к ромеям
с просьбой прислать ему искусных строителей, чтобы  поставить  на  Танаисе
каменную крепость для защиты торговых дорог от кочевников. Василевс послал
известного протоспафария Петрону Каматира с некоторым  числом  каменщиков.
Такое предприятие было к нашей выгоде, так как за строительство укреплений
возможно получить большие преимущества в торговле.  На  обратном  пути  из
Хазарии протоспафарий побывал в Херсонесе, а по  возвращении  к  василевсу
рассказал о положении вещей в Таврике и дал совет не доверять херсонесским
архонтам и учредить в Херсонесе фему. Фема была создана. Первым  стратигом
ее был назначен  сам  Петрона  Каматира.  Таврика,  освободившаяся  из-под
власти хазар, вошла в состав  фемы  под  названием  Готских  Климатов.  Но
могущество хазар  погибало  под  русскими  мечами.  Крепость,  построенная
Каматирой, вскоре была разрушена. Столица государства  Итиль  -  восточный
город с дворцом кагана среди войлочных шатров, синагог, мечетей и  базаров
- доживала последние дни.
   Около ста лет тому  назад,  когда  в  здешних  местах  побывал  философ
Константин, посланный в Хазарию на прение о вере, на острове Климента  был
построен небольшой монастырь. Выбрав удобное место,  мы  бросили  якорь  в
шестидесяти стадиях от этого острова, и я отправился в челноке с Никифором
Ксифием и несколькими воинами обследовать киновию. Когда мы высадились  на
берег, то поняли, что здесь уже побывали варвары. Монастырь  был  оставлен
монахами, и в скромной церкви, сложенной  из  античных  плит  или  простых
камней, не было ни пения, ни фимиамного дыма. Священные предметы, потиры и
Кадильницы,  а  также  серебряный  ковчег,  в  котором   хранилась   глава
св.Климента, исчезли. Я думал, что их унесли в безопасное место иноки,  но
потом оказалось, что все это взяли руссы, чтобы  увезти  в  свой  северный
город.
   В бессилии мы грозили  кулаками  варварам,  спускавшимся  из  города  и
собиравшимся все в большем числе на берегу. Но, не желая  рисковать  своей
жизнью, мы оставили остров и отплыли в  сторону  кораблей,  так  как  было
необходимо не мешкая обсудить на военном совете план действий.
   Отправляя меня в путь, василевс, положив мне руки на плечи  и  глядя  в
глаза, сказал:
   - Ты сделаешь все, чтобы оказать помощь  осажденным.  А  если  Херсонес
падет еще до твоего прибытия, возвратись  ко  мне.  Впрочем,  не  отвергай
вырваров, коль скоро  представится  случай  завязать  переговоры.  Леонтий
знает, о чем надо с ними говорить.
   Я догадывался, какое тайное поручение было доверено магистру. Речь  шла
о том, чтобы ради спасения государства отдать  Владимиру  Порфирогениту  и
пойти на уступки по целому ряду других вопросов.
   Теперь в падении города  сомневаться  не  приходилось.  Одна  из  наших
легких хеландий побывала  у  самого  берега,  и  корабельщики  видели  там
множество русских воинов,  разорителей  вертограда  божьего.  Они  толпами
входили в городские ворота и вновь выходили из их, так как продолжали жить
за городской стеной, около церкви Влахернской богородицы, где были колодцы
питьевой  воды  и  вдоль  бухты  тянулись  каменные  усыпальницы   богатых
херсонитов.  Здесь  руссы  жили  в  шатрах  и  кое-как  устроенных   среди
виноградников шалашах из тростника, но дневные  часы  проводили  обычно  в
Херсонесе, любуясь его зданиями и статуями и совершая омовения  в  термах,
до чего эти люди, как я уже имел случай сказать, были большие охотники.
   Уже давно Херсонес находился в упадке. Его разоряли хазары и кочевники.
Русские  владения  были  близко.  На  севере  они  простирались  до  устья
Борисфена, а на востоке много руссов поселилось  за  Боспорским  проливом.
Прочные городские стены, сложенные из желтоватого камня,  что  дало  повод
хазарам называть эту твердыню "Желтым городом", стояли нерушимо. Но воинов
в его ограде насчитывалось мало, и прославленные метательные машины  давно
пришли в негодность, и около них не  было  опытных  баллистиариев.  Жители
Херсонеса считали всегда, что они живут не в городе, а в  темнице,  потому
что  за  стенами  было  небезопасно.  Даже  некоторая   часть   собственно
городского населения была варварского происхождения.  Здесь  насчитывалось
много пришлых людей и  среди  них  даже  руссов,  которых  забросили  сюда
торговые дела или  страсть  к  перемене  мест.  Но  за  последние  годы  в
Херсонесе снова стала  расцветать  торговля,  и  до  таких  размеров,  что
потребовалось вновь учредить монетный двор,  чеканивший  свою  собственную
серебряную и медную монету с  монограммой  василевсов.  Увы,  она  уже  не
отличалась тем искусством чеканки, каким  славились  древние  херсонесские
драхмы. Я видел  случайно  одну  такую  драхму.  На  ней  была  изображена
коленопреклоненная Артемида в коротком хитоне, поражающая копьем оленя,  а
на оборотной стороне - бодающий бык, атрибут Геракла, и, судя по  чудесной
работе, можно было сказать, что чеканщик был большим художником.
   Уже за несколько дней до того, как варварские ладьи приплыли к  берегам
Таврии, в Херсонесе  появились  беглецы  с  солеварен  и  рыбных  ловов  и
предупредили о грозившей опасности. Считая, что  необходимо  принять  меры
против предстоящего  нападения,  стратиг  Стефан  Эротик,  в  распоряжении
которого была горсть воинов, роздал жителям оружие из городского хранилища
и  решил  запереть  ворота,  надеясь,  что  руссы  не  обладают   воинским
искусством осаждать укрепленные города. Главные ворота выходили на  север.
Они были укреплены четырехугольной  башней,  но  почему-то  справа,  а  не
слева, что позволило бы обстреливать неприятельских воинов при нападении с
той стороны, где у них нет щитов. Но проход был достаточно узок,  чтобы  в
этой каменной ловушке остановить нападающих, и,  кроме  деревянных  ворот,
обитых медью, снабжен еще так называемой катарактой, или огромной железной
решеткой, опускаемой с грохотом в решительный момент.
   В те дни только что расцвели миндальные  деревья,  зазеленели  лозы  на
виноградниках и корабли смолились к открытию навигации.
   Однажды на море показалось огромное  количество  русских  ладей.  Потом
запылили дальние дороги, и ночью вспыхнуло зарево над каким-то захваченным
селением. Пользуясь темнотой, русские  челны  проскользнули  в  гавань,  и
здесь варвары в полной безопасности высадились на  берег.  На  востоке  от
города высадка была произведена в гавани Символов.  Скрипели  возы,  ржали
кони. В русском лагере загорелись первые костры.
   Ту трагическую ночь херсониты провели без сна. Церкви были  переполнены
молящимися, а  утром  жители,  стоя  в  безопасности  на  стенах,  увидали
варваров. Руссы подошли к  городу  на  расстояние  стрелы,  но  ничего  не
предпринимали. С  удивлением  они  смотрели  на  каменные  башни,  которые
казались им огромными в сравнении с их жалкими бревенчатыми оградами. Ни в
одном ромейском городе, кроме Константинополя и  Салоник,  не  было  таких
мощных крепостных  укреплений.  Вход  в  порт  тоже  был  некогда  защищен
высокими башнями и прегражден железными цепями, но  теперь  русские  челны
свободно проникли в гавань и захватили там торговые пафлагонские корабли.
   В тот же день Владимир послал к стратигу пленных ромеев с  предложением
сдать город. Стефан ответил отказом. Жители кричали руссам со стен:
   - Уходите, пока мы вас всех не  истребили!  Знайте,  что  скоро  придут
ромейские корабли с воинами благочестивого!
   Варвары пытались разбить окованные железом ворота тараном, и эти глухие
удары тяжко отдались в сердцах христиан, но  скифов  отогнали  стрелами  и
некоторых убили.
   Начались тревожные дни осады. С городских стен было видно, как в лагере
варваров горели костры, как они жарили  под  открытым  небом  туши  быков,
пировали, пели гимны и поднимали роги с вином.  Но  скоро  все  вино  было
выпито, и варварам стало скучно. В городе же было достаточно соленой рыбы,
чтобы продержаться три года.
   Тогда Владимир решил взять город, заваливая ров  землей  и  присыпая  к
стенам холм, чтобы по этой насыпи можно было подняться на  стены.  Русские
применяют этот способ осады с  древних  времен.  Впрочем,  не  говорит  ли
пророк Иеремия: "Рубите деревья и  возводите  насыпь  вокруг  Иерусалима!"
Руссы тоже валили в рвы все, что попадалось под руку,  -  камни,  хворост,
лозы и даже туши животных.
   Воины Владимира вели осадные работы неискусно:  работали  только  днем,
под стрелами, а ночью уходили спать в  лагерь.  И  херсониты,  сделав  под
стеною тайный подкоп, стараясь соблюдать тишину, уносили в кошницах  землю
в город. На городской площади с каждым днем все выше и выше  рос  земляной
курган. Утром скифы просыпались, смотрели на  город  и  не  могли  понять,
почему насыпь не может достигнуть крепостных зубцов. Христиане в их  рядах
говорили:
   - Это христианский бог помогает грекам!
   Но Владимир грозил:
   - Буду стоять под стенами три года, но возьму город!
   Однако для него нашлись в городе неожиданные союзники. Это  были  варяг
Жадберн, служивший раньше в войсках русского князя, и  пресвитер  Анастас,
родом русс. В сообщничестве с каким-то херсонитом,  имя  которого  мне  не
удалось  установить,  хотя  по  этому  поводу  я   и   производил   тайное
расследование, они решили войти в сношения  с  Владимиром.  Эти  достойные
секиры богоотступники пустили в лагерь руссов стрелу с  посланием.  В  нем
было указано, где проходили трубы подземного акведука и на какой  глубине.
Анастас советовал Владимиру разбить трубы и перенять воду, чтобы принудить
жителей сдаться по причине жажды.
   Я отчетливо представлял себе, как это случилось.
   Над сонным городом стояла звездная  ночь.  Анастас  и  его  сообщник  в
плащах с куколями пробрались по безлюдным улицам на городскую стену. Воины
на  башнях  спали,  склонившись  на  копья.  В  тишине  плескалось   море.
Послышался взволнованный  шепот.  Дрожащая  рука  натянула  тетиву  тугого
лука...
   Стрела оторвалась со свистом и полетела в ночную темноту, в ту сторону,
где был расположен лагерь варваров, на месте разоренного виноградника. Она
вонзилась  в  землю,  затрепетала  и  осталась  до  утра   на   грядке   с
растоптанными лозами, оперенная птичьим пером,  окованная  железом  легкая
тростинка, символ страшного поворота в нашей жизни. Казалось, не будь ее -
и стояли бы нерушимо крепкие стены ромейского города. Но одна обыкновенная
стрела повернула огромное колесо истории.
   Два человека, крадучись и прижимаясь к стене,  спустились  в  город.  У
Кентарийской башни они расстались и разошлись в разные  стороны.  А  утром
молодой варвар, потягиваясь после короткой ночи, увидел стрелу, поднял ее,
чтобы положить в свой колчан, и заметил кусок пергамена, на  котором  были
написаны непонятные для него знаки.  Не  зная,  как  поступить,  он  отнес
стрелу к  своему  князю.  Княжеский  белый  шатер  стоял  среди  оливковых
деревьев. Какой-нибудь  пленный  ромей,  которого  держали  в  лагере  для
выполнения различных работ, прочел руссам греческое  письмо.  Может  быть,
оно даже было на русском языке. Но почему в ту ночь я находился там? Воины
не спали бы, если бы я был начальником стражи в Херсонесе!
   Акведук шел с восточной  стороны.  На  расстоянии  двадцати  стадий  от
города  находился  источник,  из  которого  вода  струилась  по   глиняным
подземным трубам в херсонесские  цистерны.  Найти  трубы  по  указаниям  в
записке Анастаса большого труда не представляло.
   С ужасом увидели херсониты,  что  вода  перестала  наполнять  городские
водохранилища. Теперь спасти их  мог  только  василевс.  Но  напрасно  они
смотрели в сторону Понта - ромейские корабли не приходили.
   Прошло  три  дня.  Люди  в  Херсонесе  стали  походить  на  путников  в
Аравийской пустыне.  Жители  питались  главным  образом  соленой  рыбой  и
невыносимо страдали от жажды. Не выдержав мук женщин и детей,  они  решили
сдать город.
   На городской площади хриплые голоса взывали:
   - Лучше смерть от секиры, чем от жажды!
   Человеческие голоса стали как рев зверей. Гортани пылали.
   - Воды! Воды! - умоляли женщины.
   Плакали дети. Мычал скот.
   А варвары в лагере показывали херсонитам горшки с водою, выливали ее со
смехом на песок, и мукам христиан не было конца. Доведенные до  крайности,
они произносили пересохшими устами слово "мир".
   Но еще до переговоров скифы ворвались в город.  Многие  тогда  погибли.
Стратиг Стефан Эротик был изрублен мечами. Вся Таврика,  Готские  Климаты,
Киммерий, Лагира, Нимфей и целый ряд других селений были в руках варваров.
В Херсонесе агора и  базилика  наполнилась  варварскими  голосами.  Мы  же
стояли в отдалении и не знали, что предпринять. А  надо  было  подумать  о
судьбе плененного ромейского города.
   С наступлением темноты решено было послать хеландию в гавань Символов с
поручением спустить на берег лазутчиков. Чтобы  тайна  огня  Каллиника  не
попала в руки врагов, я велел снять с хеландии медные  трубы  и  сосуды  с
огненным составом, так как русские однодревки могли окружить наше судно  и
захватить огнеметательные машины. В полной тишине стройный корабль отошел,
и вскоре плеск весел затих в темноте.
   С волнением мы ожидали его возвращения. Ничего не было видно  во  мраке
безлунной ночи. Только в стороне  Херсонеса  поблескивали  огоньки.  Может
быть, то были огни лагерных костров. Часы казались столетиями. Никто в  ту
ночь не ложился спать.
   Вдруг послышались крики. Мы поняли, что это возвращается хеландия, а за
нею гонятся русские ладьи.
   Я отдал распоряжение, чтобы  корабли  приготовились  к  бою.  Затрубили
трубы. Корабельщики поспешно подняли якоря. Люди стали  у  огнеметательных
машин, зазвенело оружие. Паруса надулись ветром, однако  прошло  некоторое
время, прежде чем мы двинулись на помощь погибающей хеландии.
   Ее уже настигли враги. В  темноте  трудно  было  рассмотреть,  что  там
происходит, но,  судя  по  крикам,  можно  было  предположить,  что  скифы
избивали корабельщиков. Стоявший  впереди  других  корабль  открыл  огонь.
Ослепительным светом блеснуло пламя и озарило высокие дромоны, черные воды
моря и там, откуда доносился шум сражения, трепетавшую в агонии  хеландию.
С ромейских кораблей раздались вопли негодования.
   Никифор Ксифий заскрежетал зубами.
   - Теперь уже можно молиться о спасении их душ...
   Я понял его. Единственное спасение в  битвах  с  русскими  однодревками
надо искать в огне Каллиника.  В  тот  час,  когда  руссы  поднимаются  на
корабль, уже ничто не может противостоять их ярости.  Ободренные  успехом,
опьяненные легкой победой, скифские ладьи неслись на дромоны,  рассчитывая
захватить нас врасплох.
   Но трепещите, варвары, я уже принял  меры!  Тактика  морского  сражения
учит, что в таких случаях  лучше  всего  построить  боевую  линию  в  виде
полумесяца, чтобы охватить  врагов  железным  кольцом.  Однако  в  темноте
кораблям трудно  было  занять  указанные  им  места.  Напрасно  я  кричал,
приложив ладони ко рту. Дромоны натыкались друг на  друга,  как  неуклюжие
животные.  Наконец  с  большим  трудом  они  развернулись  и   выстроились
полукругом. Два дромона  я  отрядил  для  охраны  неповоротливых  торговых
кораблей, нагруженных пшеницей.
   Корабль "Двенадцать апостолов" находился за первой  линией,  чтобы  мне
удобнее  было  управлять  ходом  сражения.  Иерею   и   диакону,   которые
чувствовали себя в этой обстановке как в аду, я велел  служить  молебен  о
ниспослании победы. Они облачились в ризы и затянули молитву, но голоса их
прерывались от волнения.
   Стоявший со мной на кормовой башне Никифор Ксифий шепнул:
   - Слышишь, какого козла пускают? Страха ради иудейского!
   - Замолчи, грешник, - ответил я.
   Уже на кораблях ревели огнеметательные трубы.  Звук,  с  которым  огонь
вырывается  из  медного  жерла,  можно  уподобить  нечеловеческому  вздоху
гиганта. Людям казалось в  темноте,  что  именно  на  их  корабль  несутся
скифские ладьи, и они метали и  метали  огонь.  Во  мраке  ночи  поминутно
возникали столбы пламени. Несмотря на ветер, в  воздухе  стояло  удушливое
зловоние горящей серы.
   Дрожащими голосами священнослужители продолжали  тянуть  псалом,  потом
умолкли. Магистр Леонтий мучительно вдавливал в лоб пальцы, сложенные  для
крестного знамения. Он страшился исхода сражения. Это было не его  дело  -
принимать участие в морских битвах.
   Из мрака  донеслись  дикие  вопли  обожженных.  Должно  быть,  одна  из
хеландий с помощью божьей удачно метнула огонь в  какую-нибудь  варварскую
ладью. Так воют люди, когда  с  них  сдирают  заживо  кожу.  Жидкое  пламя
причиняло невыносимые ожоги, выжигало  глаза,  обваривало  огромные  куски
кожи. Ничто так не чувствительно к страданию,  как  тонкая  и  болезненная
кожа человека.
   - Жарко? В другой жизни будет еще жарче! -  кричал  в  темноту  Никифор
Ксифий и рукоплескал.
   Сражение во мраке ночи можно было  уподобить  картине  Страшного  суда.
Огонь адскими языками возникал в темноте и с треском горел  на  воде,  как
неопалимая купина. Тяжкие вздохи труб наполнили воздух зловонием серы. Как
громом небесным  поражали  мы  варваров.  Вновь  и  вновь  трубы  изрыгали
всепожирающий огонь, а с хеландий метали в ладьи руссов  глиняные  сосуды,
наполненные тем же горючим составом. Когда такие горшки ударяются о  ладьи
и разбиваются, от  удара  состав  Каллиника  воспламеняется  и  вспыхивает
нестерпимым пламенем. Скифы  корчились  и  выли,  как  грешники  в  геенне
огненной. Напрасно они бросались в воду,  чтобы  спастись  от  мучительных
ожогов. Огонь пылал и на воде, потому что его можно погасить только песком
или мочой. Затем к месту сражения медленно  подходил  дромон,  и  лучники,
находившиеся на высоких кормовых башнях или в мачтовых кошницах,  засыпали
освещенное пространство стрелами, убивая врагов.
   С мужеством отчаяния скифы еще  раз  сделали  попытку  овладеть  нашими
кораблями. Тщетно! Всюду их встречал огонь. Только  дромон  "Жезл  Аарона"
очутился в затруднительном положении.  Ветром  его  отнесло  на  несколько
стадий от того места, на котором действовали хеландий. Догадавшись, что на
этом дромоне нет губительных труб, варвары окружили его и, подсаживая друг
друга, пытались взобраться на высокий корабль. Поняв по крикам, долетавшим
с корабля, что ему угрожает опасность, две хеландий кинулись на помощь.  В
суматохе, разгоняя огнем однодревки, с одной из хеландий метнули  сосуд  с
огненным составом на помост корабля. Пламя вспыхнуло с невероятной  силой.
Крики двухсот человек поразили наш слух. Еще мгновение - и  "Жезл  Аарона"
запылал среди ночи  гигантским  смоляным  факелом.  Мы  видели,  как  люди
бросались с корабельного помоста в море и погибали в черной воде...
   Убедившись,  что  ничего  нельзя  сделать   против   ромейского   огня,
однодревки рассыпались в разных направлениях и ушли  под  покровом  ночной
темноты. Кое-где еще догорали на воде языки пламени. Но я велел трубить  в
трубу. Это  означало  приказ  прекратить  битву.  Необходимо  было  беречь
драгоценный состав, и мы  не  преследовали  врагов,  чтобы  не  попасть  в
западню.
   Так, заступничеством св.Димитрия, мы отбились от врагов, и  я  еще  раз
помолился  об  упокоении  души  раба   божьего   Каллиника,   который   из
обыкновенной серы и безопасной селитры создал и дал в  руки  ромеев  такое
страшное оружие.
   На востоке уже брезжил рассвет.  Над  водой  возникал  утренний  туман.
Тогда мы запели на корабле громкими голосами  псалмы,  благодаря  небо  за
спасение от врагов.
   Но бесполезной была наша победа. Произвести высадку мы  не  могли,  так
как на суше теряли единственное  свое  преимущество  над  врагами  -  силу
греческого огня. В мгновение ока варвары смяли бы моих шестьсот схолариев,
из которых многие были еще больны от  непривычного  морского  пути.  Таким
образом, мы ничем не могли помочь плененному