ежда   часто   скрывает   под   собою   печаль,   душевную
неудовлетворенность и сомнения. Так было теперь и со  мной.  Впрочем,  нам
ничего не оставалось, как поспешить на пир, потому что всем  был  известен
вспыльчивый и не терпящий возражений характер русского князя.
   В тот вечер я впервые побывал в княжеском доме. Конечно, по сравнению с
Большим константинопольским дворцом он представлял собою довольно скромное
здание, но возвышался среди хижин,  как  некий  храм.  В  первом  зале,  в
котором  мы  очутились,   довольно   обширном   и   украшенном   фресками,
изображавшими всадников  и  охотников  на  туров  и  медведей,  находились
княжеские мечники, несшие охранную службу. Особого внимания они на нас  не
обратили, так как были заняты рассматриванием какого-то меча, но  один  из
них охотно показал, как пройти в пиршественную залу. Она была  значительно
больше первой, потолок ее поддерживался двумя рядами деревянных столбов, а
все стены покрыты прихотливой  резьбой  по  дереву.  Освещение  составляли
многочисленные свечи в железных паникадилах под потолком и факелы в углах,
стоявшие в светцах.
   Один стол находился на некотором возвышении,  очевидно  предназначенный
для князя и его супруги, а три другие - внизу. За ними уже сидели люди,  а
другие гости все время входили в залу, и среди этой шумной толпы суетились
отроки, заканчивая приготовления к пиру. На полу была набросана  пшеничная
солома, тихо шуршавшая под ногами, что придавало зале  сельский  вид.  Так
было и на пиру в Херсонесе, потому что таков обычай в северных странах.
   Никого за княжеским столом еще не было. Я спрашивал себя  с  волнением,
увижу ли сегодня Анну.
   Все было просто вокруг: украшенные резьбой деревянные  стены,  накрытые
грубыми скатертями столы и длинные скамьи. Отроки ходили между ними  и  со
звоном ставили одну за другой тяжелые серебряные чаши. Но, очевидно,  и  в
этом уже было новшество, потому что какой-то седоусый воин ворчал:
   - Раньше было просто. Пировали как  братья.  Теперь  княжеский  стол  в
стороне. Посуда всякая! Приходилось мне бывать в Царьграде. Это все оттуда
идет. Где князь?
   Приглашенные  рассаживались  на  скамьях,  стараясь  сесть  поближе   к
княжескому столу.
   - Подожди, скоро придет с царицей, - успокоил его один из них.
   Анну здесь все называли царицей, а к новому титулу своего князя еще  не
привыкли. Но, получив звание кесаря во время бракосочетания, Владимир стал
также называть себя царем, что было равно императорскому титулу и являлось
явным нарушением самых основных положений Священного  дворца.  Но  что  мы
могли сделать с этими варварами, которые не признавали никаких традиций  и
забавлялись титулами и инсигниями, как детскими игрушками?
   Я подумал, что, может быть, и Анна старалась  научить  мужа  ромейскому
этикету и придать жизни в киевском дворце некоторое благолепие. Кажется, я
не ошибался.
   Некоторых из руссов, сидевших за столами, я знал еще по  Херсонесу  или
по совместному путешествию через пороги.  Но  вокруг  меня  было  много  и
незнакомых лиц, княжеских мужей и старцев, не принимавших участия в походе
на Херсонес. Тут  собрались  военачальники,  мечники,  вирники,  княжеские
дружинники. Одному было доверено хранение княжеской печати,  другой  ведал
княжескими конями, третий собирал мыто на торжище.  Рядом  со  мной  сидел
человек, в котором я не мог  не  признать  вкусившего  от  просвещения.  В
ожидании начала пира он первый обратился ко мне с каким-то вопросом,  и  я
узнал, что это врач Владимира, по имени Иванец Смер, изучавший медицину  у
арабов и армян, родом половчанин. Мне везло на  таких  людей.  Еще  раз  я
встретил на своем жизненном пути человека,  который  много  путешествовал,
бывал в Иерусалиме и Антиохии, жил одно время в Александрии. Попал он туда
чуть ли не по поручению князя Владимира, который отличается необыкновенным
любопытством и посылает всюду, в Рим и в Багдад, своих людей, чтобы узнать
из их рассказов, как живут там люди. За столом князя вообще сидело  немало
иноземцев, торговых людей всякого рода и бродяг. Так  оно  и  должно  было
быть в этом городе, где перекрещиваются  торговые  пути  и  куда  со  всех
сторон стекаются путешественники  и  наемники.  Среди  них  я  узнал  ярла
Сигурда, сына Эрика, и его племянника  Олафа,  с  которыми  встретился  на
охоте. Были тут и другие скандинавы, искатели  золота  и  удачи  в  стране
руссов.
   В зале было шумно от разговоров и  смеха.  Потрескивали  в  паникадилах
восковые  свечи.  Присутствующие  выражали  нетерпение.   Наконец   явился
Добрыня, и его засыпали вопросами. Где князь и царица? Почему не  начинают
пир? Почему не подают вино? Люди кричали, что у них уже пересохло в горле.
Добрыня заявил, что князь сейчас появится. Действительно, вскоре  вышел  к
гостям и Владимир. Он надел на этот раз лазоревый скарамангий и пурпурную,
вышитую жемчугом хламиду. Однако диадемы на его голове  не  было.  За  ним
шествовала с большим достоинством  Анна,  в  серебряном  парчовом  наряде,
опоясанная  лором,  но  тоже  без  диадемы,  простоволосая,   со   сложной
прической, украшенной жемчужными  нитями.  Потом  мы  увидели  Анастаса  в
епископском домашнем облачении, с множеством маленьких пуговиц  на  черном
длинном одеянии, и за ним пять или  шесть  приближенных  женщин  Анны,  из
которых  одна  носила   звание   магистриссы,   а   две   были   лоратными
патрикианками. С ними сел за стол Добрыня.
   Мы с Леонтием встали, когда появились  Владимир  и  Анна,  и  остальные
невольно последовали нашему примеру, хотя такое здесь, видимо, было  не  в
обычае. Но это выражение почтения явно понравилось Анне,  потому  что  она
окинула пиршественную залу благосклонным взором, и мне показалось, что  на
мгновение ее глаза остановились на мне. Добрыня велел, чтобы отроки начали
разносить яства и пития.
   Как всегда в таких случаях у руссов, столы были завалены мясом домашних
и диких животных. На вчерашней охоте Добрыня затравил двух вепрей,  отроки
- нескольких зайцев, а другие убили стрелами множество уток и гусей.  Пища
была  обильно  приправлена  перцем  и  какими-то  ароматическими  травами,
растущими на здешних полях. За столом  много  пили  из  серебряных  чаш  и
окованных серебром турьих рогов, которые невозможно поставить  на  стол  и
поэтому приходилось выпивать до  конца,  если  человек  не  хотел  обидеть
угощающего. Надо было проявлять очень много ловкости  и  лукавства,  чтобы
уклоняться от этих потоков хмеля. Леонтий, человек скупой, даже скаредный,
не прочь был на чужих пирах съесть и  выпить  лишнее  и  потом  хворал.  Я
старался незаметно выливать вино, чтобы не опьянеть и не потерять  ясность
мысли и твердость воли, так как состязаться с руссами в  этом  предприятии
мне было не под силу.
   Украдкой я наблюдал за Анной. Порфирогенита держала себя  за  столом  с
большим достоинством, но я заметил, что  порой  она  улыбалась  застенчиво
Владимиру и даже пыталась иногда коснуться его  руки.  Что  же!  Очевидно,
судьба ей ниспослала счастье! Пусть радуется и долго живет на земле!
   Меня удивило, что на пиру было и несколько  русских  женщин.  Некоторые
пришли во дворец со своими женами,  бряцающими  ожерельями  из  золотых  и
серебряных монет, а молодые воины кое-где сидели  парами  с  девушками  из
знатных семейств и, что меня особенно поразило, пили с ними из одной чаши.
Люди ели в большом количестве мясо, отроки  едва  успевали  наливать  мед.
Повсюду  слышались  веселые  разговоры,  шутки  и  смех.  Пирующие   часто
поднимали роги с приветствиями, обращенными к князю и  Анне,  пили  за  их
здоровье.
   Леонтий, уже совсем упившийся вином, шептал мне:
   - Разве это христианский пир? Многие из сидящих с  нами  христиане,  но
что-то не слышно здесь благочестивых  разговоров.  Сам  пресвитер  Анастас
пьет вино, чревоугодничает и смеется вместе со всеми.
   - А ты?
   - Что я? Я - великий грешник.
   - Он тоже грешник.
   - На Анастасе священнический сан.
   Но  странно  -  руссы,  принимавшие  святое   крещение,   действительно
оставались такими же, как и раньше. Они по-прежнему любили  мед,  веселье,
музыку. Леонтий меда не пил, но когда  отроки  разносили  вино,  неизменно
подставлял чашу. Он не мог успокоиться:
   - Или взгляни - вот юноша и девушка  пьют  из  одной  чаши.  Разве  это
благопристойно? Разве не требует самое обыкновенное  благоприличие,  чтобы
девица не посещала такие пиры?
   Впрочем, женщины, которых я видел  вокруг  себя,  не  походили  на  тех
девушек, что водили хороводы в Будятине и стыдливо закрывали лицо  рукавом
вышитой рубашки, когда я приближался к ним, чтобы посмотреть на их  уборы.
В этом обществе жены  знатных  воинов  чувствовали  себя  полноправными  с
мужчинами, пили вино и принимали участие в шутках и разговорах. Их  мужья,
дружинники, как  здесь  называют  приближенных  воинов  князя,  отличаются
большой надменностью и  за  малейшее  оскорбление  готовы  ударить  соседа
чашей, рогом, даже мечом. Удар меча плашмя считается здесь самым  страшным
оскорблением, и за него провинившийся платит по приговору князя двенадцать
гривен. Это - огромное  количество  серебра,  из  которого  можно  сделать
паникадило.
   Мой сосед, врач, учился в далекой Бухаре, а также в  Ани  -  знаменитом
армянском городе, который он мне очень хвалил.
   - Город стоит на реке Арпач, недалеко от горы  Арарат.  Там,  как  тебе
известно, остановился Ноев ковчег  после  потопа.  Армянского  царя  зовут
Ашот. Он построил в Ани великолепный дворец, много общественных  зданий  и
церквей и обнес город каменной стеною...
   Но я слушал рассеянно. Мои  взоры  неизменно  обращались  к  Анне.  Она
милостиво  разговаривала  с  приближенными  женщинами,  ела  и   пила   и,
по-видимому, чувствовала себя на новом месте превосходно.  Какое  ей  было
дело, что у ее ног лежал человек, исполненный безнадежного поклонения!  Да
она, вероятно, и забыла уже о нашем разговоре на корабле, когда я в  своем
безумии предложил ей бежать к иверам, или почла меня за безумца. Как я уже
сказал, я сам содрогался всегда при одном воспоминании о том утре.
   Врач показал мне на одного воина, которого звали Яном, и рассказал  его
историю:
   - Руссы много воюют с печенегами. Они строят города по реке  Трубежу  и
реке Суле, чтобы защититься от неожиданных нападений кочевников. У богатых
руссов огромные имения, и они  хотят  спокойно  собирать  урожай.  Однажды
появились печенеги...
   Мне и в голову не приходило, что Добрыня,  этот  жестокий  и  надменный
человек, великолепно  играет  на  гуслях,  как  руссы  называют  арфу.  Ее
положили перед ним  на  столе,  и  он  вдруг  стал  перебирать  струны,  и
присутствующие просили его петь, но Добрыня медлил выполнить их желание  и
только перебирал струны, и под эту музыку врач рассказывал мне:
   - Однажды пришли печенеги. Печенежский великан выехал  перед  строем  и
стал вызывать на единоборство какого-нибудь русского великана.  Но  такого
не оказалось. Печенег уехал, дав сроку до завтра.  Владимир  был  огорчен.
Вечером явился к нему один старый  воин  и  сказал:  "Я  вышел  в  поле  с
четырьмя сыновьями, а самый юный остался  дома.  Он  у  меня  кожемяка.  С
детских лет никто не может одолеть его.  Как-то  в  сердцах  на  меня  сын
разорвал руками толстую воловью кожу. Повели ему бороться с печенегом".
   Добрыня по-прежнему перебирал струны, и  они  звенели,  то  уподобляясь
ручейку, текущему по камушкам, то звучали томительно.
   -  Испытали  юношу,  -  рассказывал  Иванец  Смер.   -   Дикого   быка,
обезумевшего от раскаленного железа, Ян схватил  за  бок,  когда  животное
бежало мимо, и вырвал у него кусок мяса с кожей!
   Я с изумлением посмотрел на скромного  на  вид  воина,  который  в  эту
минуту спокойно пил из чаши вино.
   - На другое утро печенег рассмеялся, увидев невысокого ростом русса. Ты
сам видишь - ничего примечательного в его  наружности  нет.  Но  это  были
новые Давид и Голиаф.
   - И что же?
   - Русс сдавил печенега и мертвым ударил его о землю.
   Видно было, как под рубахой у Яна переливались железные мышцы.
   - Ну как там у вас, на  Трубеже?  -  крикнул  ему  белобородый  старик,
раскрасневшийся от вина.
   - Стоит тишина, - ответил Ян.
   - А помнишь, как мы рубились с печенегами под Белгородом?
   - Помню, - ответил Ян. - Славное было время.
   - Руссы не только строят города, - пояснил мне врач,  -  но  и  выходят
далеко в степь  встречать  кочевников.  В  степях  важное  значение  имеет
быстрота передвижения. Поэтому руссы создали легкую  конницу,  вооруженную
саблями. Если они настигают печенегов, происходит  сеча,  и  тогда  горько
плачут по убитым печенежские и русские жены.
   - А помнишь, Ян, как мы печенегов в Белгороде перехитрили?
   - Помню, - спокойно ответил кожемяка.
   Видно было, что это был весьма известный среди воинов человек.
   -  А  как  руссы  перехитрили  печенегов  в  Белгороде?  -  спросил   я
всезнающего врача.
   - Печенеги неожиданно подошли к Белгороду и осадили город, решив  взять
его измором. Горожане погибали от голода.  Тогда  один  старый  белгородец
сказал: "Наскребите немного муки в закромах и поищите хоть малость  меда".
Жители сделали, как он требовал, и вырыли по его указанию два  колодца.  В
один они поставили кадь с тестом, в другой -  с  медом.  Печенеги  явились
вести переговоры о сдаче. Но руссы показали им колодцы и  даже  дали  меду
попробовать. Печенеги попробовали и рассказали  все  своему  князю.  Ночью
кочевники снялись и ушли в степи, потеряв надежду взять город. Таков  сказ
про белгородский кисель...
   Седобородый воин - мне удалось рассмотреть, что одно ухо  у  него  было
отрублено,  должно  быть  печенежской   саблей,   -   рассмеялся,   внимая
рассказчику.
   - Всего бывало. Три лета тому назад вышли мы с  малой  дружиной  против
печенегов. Едва успели уйти. Мы с князем под мостом укрылись.  По  бревнам
грохот от конской погони, а мы сидим и ждем своего конца. Но настала  ночь
и нас своим крылом покрыла. Так мы и спаслись.
   Мы  сидели  с  Леонтием  на  почетных   местах,   предназначенных   для
чужестранных гостей, недалеко от княжеского стола, и я мог  рассмотреть  в
прическе Анны каждую жемчужину. Тут же были посажены  скандинавские  ярлы,
купцы из Моравии  и  немецкого  города  Регенсбурга  и  арабские  купцы  -
красивые смуглые люди с черными бородами; благоухающими розовым маслом,  и
с голубой тенью под жгучими глазами.  Они  приезжают  сюда  за  мехами  из
Багдада и даже Александрии. Один из них, по имени Мохамед, отлично говорил
на языке руссов. Хотя вера запрещает сарацинам  употребление  вина,  но  я
слышал, как он сказал, поднимая чашу и лукаво поблескивая глазами:
   - Пророк запретил пить сок от лозы, но он ничего не упомянул о меде...
   Мохамед вообще был здесь  душою  общества,  рассказывал  руссам  всякие
восточные истории. Я как сейчас слышу его медоточивый голос:
   - Это было в Дамаске. Или, может быть, в другом каком-нибудь городе.  К
судье пришел человек с жалобой на соседа. В чем он его обвинял? Он сказал:
"Я купил у соседа участок земли, чтобы построить дом, и  когда  стал  рыть
почву, чтобы положить каменное основание, нашел в земле сокровище - тысячу
золотых диргемов. Вели соседу, чтобы он взял этот клад, потому что я купил
только землю и монеты по праву принадлежат ему". Но  второй  возражал:  "Я
продал ему землю, и, значит, все, что в ней содержится, -  говорил  он,  -
принадлежит ему". Судья стал думать, как разрешить эту тяжбу. "У тебя есть
сын?" - спросил он жалобщика. "Есть". - "А у тебя, может быть, есть дочь?"
- "Есть", - ответил продавший участок, "Пусть они поженятся, и отдайте  им
диргемы", - решил судья.
   У нас подобный рассказ вызвал  бы  хохот  своей  нелепостью,  но  руссы
отнеслись к поступку жалобщика и его соседа с одобрением и почли все это в
порядке вещей.
   Словоохотливый Мохамед, который ценил, очевидно,  славу  рассказчика  в
обществе, начал другую историю. Я  понял,  что  это  был  неизвестный  мне
вариант "Александрии".
   Руссы прекратили разговоры, шум утих, и я заметил, что сам  князь  стал
прислушиваться к словам рассказчика. Только Анна  была  погружена  в  свои
счастливые мысли, а ее патрикианки  улыбались  с  видом  красивых  женщин,
которые уверены, что рано или поздно настанет и их час.
   - Друзья, я расскажу вам теперь о подвигах  и  приключениях  Александра
Македонянина и о всем, что он совершил на земле.  Все  это  было  записано
египетскими  мудрецами,  которые  исследовали  начало  всякого   существа,
живущего и прозябающего...
   Я  не  раз  читал  эту  книгу,  полную  всяких  небылиц,  но  неизменно
привлекающую  к  себе  любопытство  читателей.  Мохамед,  красиво   двигая
пальцами, украшенными золотыми перстнями, рассказал, как Олимпиада  родила
необыкновенного сына. Он явился на свет среди грома и молний, рыча львиным
голосом. Аристотель обучал его  звездочетству  и  магии.  Когда  Александр
вырос и стал царем,  персидский  владыка  Дарий  послал  ему  мешок  мака,
намекая тем на множество своих воинов.  В  ответ  Александр  отправил  ему
горсть перцу. Все это было мне хорошо известно, но и  меня  увлек  звонкий
голос рассказчика.
   Мохамед с видимым удовольствием перечислял войско Александра:
   - Двадцать пять тысяч копейщиков, восемьдесят тысяч лучников,  двадцать
тысяч меченосцев и сто железных колесниц.
   Потом  начались  странствования.  Африка,  Италия,  Египет  и   Дамаск.
Океан... Река Тигр, река Ганг... Но особенно напряжения достигло  внимание
слушателей, когда Александр перевалил через горы Тьмы и очутился в Индии.
   - Александру пришлось воевать с народом, который сражается в  битвах  с
помощью ученых слонов.  На  каждом  слоне  была  башня,  и  в  ней  сидели
пятьдесят стрелков, метавших страшные  стрелы.  Здесь  Александр  встретил
мудрых людей. Они  живут  нагими  и  питаются  только  плодами.  Александр
спросил их: "Скажите мне, кто мудрее всех?" - "Звери". - "В чем господство
человека?" - был второй его вопрос. "У вас - в войне, у нас - в мудрости и
в мире", - отвечали ему эти люди.
   Подпирая головы руками, руссы слушали рассказ  с  затаенным  вниманием.
Когда кто-то попросил у отрока вина, юноша  долго  не  откликался  на  его
призывы - так он был поглощен приключениями Александра.
   - Потом Александр перевалил другие снежные горы и  очутился  в  стране,
где протекает река Евфрат. Однажды случилось, что царский птицелов  поймал
несколько птиц, задушил их и хотел омыть в реке, и когда он опустил  их  в
воду, птицы вдруг захлопали крыльями, ожили и улетели, и тогда все поняли,
что это райская река. Всякий, кто  пьет  эту  воду,  получает  бессмертие.
Александру предсказывал старец, питавшийся ладаном и елеем, что  он  умрет
молодым, и царю очень хотелось напиться такой воды, но река исчезла. Целый
день искал он ее напрасно в пустыне и с печалью возвратился в Македонию.
   Я пил чашу за чашей, и сквозь туман опьянения до  меня  долетали  слова
Мохамеда о подвигах Александра:
   - Тогда царь пришел в страну, где в  лесах  жили  люди  ростом  в  один
локоть, обросшие волосами и  лающие  по-собачьи.  Воины  Александра  стали
пускать в них стрелы, но они хватали их  руками  на  лету,  и  македонское
оружие не причиняло им никакого вреда.
   Я слушал и думал, что жизнь и деяния Александра могут служить  для  нас
примером, что война - самое бесполезное и безумное занятие.
   - Александр не только путешествовал по горам и равнинам, но и спускался
в стеклянном сосуде на дно океана и там наблюдал различных рыб и  чудовищ.
Однажды он построил ковчег, запряг его голодными птицами и,  показывая  им
кусок мяса, заставил лететь к облакам. Эти птицы называются грифонами. Они
подняли Александра на такую высоту, что весь мир представился ему  в  виде
шара, а океан стал подобен чаше...
   Но тут пирующие почувствовали жажду, и снова зазвен