зь
бросил:
   - Критический год, - и, словно исчерпав свои обязанности в  отношении
германской промышленности, обратился к дамам. Он  сообщил  им,  что  ему
удалось освободиться и рождество он может провести с семьей в Либвальде.
   -  Надеюсь,  графиня,  и  с  вами,  -  что  было  им  произнесено   с
подчеркнутой галантностью, а графиней Альтгот принято с видом  человека,
сдавшегося без боя. После  чего  она  поспешила  поймать  взгляд  Терра.
Фрейлейн Кнак еще не видала Либвальде, она была также приглашена.
   - С господами Мангольфом и фон Толлебеном, - пошутил Ланна.
   Усадьба была расположена у реки и  окружена  лесами.  Статс-секретарь
предполагал охотиться и, чему особенно радовался, удить рыбу.  Отдохнуть
от дел. Он всеми своими ямочками улыбался дочери.
   - Папа, ты не будешь ни охотиться, ни удить рыбу. Ты  будешь  бродить
со мной по парку, и всякий, кто нас увидит, подумает,  что  мы  жених  и
невеста.  -  Веселый,  ласковый  тон,  но  и   под   ним   чувствовалось
снисхождение, словно она на самом деле думала: "Бедный папа, он всячески
избегает усилий и все же так честолюбив для себя и для  меня!"  Отец  не
мог оторваться от ее лучистых глаз, его награды  за  безжизненные  глаза
сына.
   Кнак тем временем энергично обрабатывал заграницу.
   - Как бы у вас за границей, - кричал он дипломату,  -  не  проглядели
того нового духа, которым повеяло в Германии.  Пангерманский  союз    основан!  Довольно  Англии  одной  владычествовать  над  морями:
император создает германский флот, как его предки создали армию.
   -  А  вместе  с  ним  и  новых  врагов,  -  дополнил   иностранец   и
предостерегающе покачал головой.
   Кнак же, вращая глазами, еще убежденнее:
   - Пангерманский союз, для которого всякий патриот способен  на  любые
жертвы, - удар кулаком в грудь, -  сумеет  в  будущем  воспрепятствовать
такому банкротству национального достоинства, каким явилось прошлогоднее
отклонение военных кредитов. Довольно торжествовать социал-демократии!
   Здесь в разговор вмешался Толлебен. Никакой закон о  социалистах  уже
не поможет. Толлебен требовал большего. Он видел спасение единственно  в
отмене всеобщего избирательного права, в государственном перевороте.  Он
так громко и решительно настаивал  на  государственном  перевороте,  как
будто его устами заявляла о  себе  воля  целого  класса.  Ланна  не  мог
оставить без внимания заявление своего подчиненного. Но вместо ответа он
шутя спросил Терра, какое бы это произвело впечатление.
   - Очередь за вами, - сказала графиня Алиса, видя, что он  колеблется.
Все насторожились: молодой Ланна устремил тусклые глаза на сестру  и  ее
загадочного соседа.
   Терра несколько секунд не в силах был выдавить  из  себя  тот  смелый
ответ, которого от него ждали; затем, подняв брови, с воодушевлением:
   -  Все  пришли  бы  в  восторг  от  такого  мероприятия   высочайшего
повелителя. Отважный прыжок в бездну более,  чем  что  бы  то  ни  было,
удовлетворяет эстетическое чувство.
   Воодушевление, соединенное с почтительностью, - вот  все,  что  можно
было заметить у говорившего;  однако  слушатели  казались  смущенными  и
молчали; Толлебен с содроганием отодвинул свой стул от Терра.
   Неожиданно для всех послышался голос молодого Ланна:
   - Присоединяюсь к вашему мнению. - Он протянул бокал, чтобы чокнуться
с Терра, который откликнулся с готовностью.
   Статс-секретарь, оставив без внимания выпад сына, строго и решительно
выпрямился. Он очень много и поспешно ел за обедом, и ему  было  полезно
принять такое положение.
   - Я готов скорее бросить все, - изрек он и отбросил десертную  ложку,
- чем советовать его величеству резкую перемену политического  курса.  -
Он перевел дух. - Наоборот, - продолжал он, - кто знает  Европу,  а  мы,
дипломаты,  ее  знаем,  тому  ясно,  что  известные,  у   нас   еще   не
осуществленные,  уступки  требованиям  демократического   духа   времени
совершенно неизбежны и нам их тоже не миновать.
   Толлебен  оцепенел.  В  наступившей  тишине  графиня  Альтгот  кивком
приказала слугам, чтобы они  подождали  с  кофе  и  временно  удалились.
Графиня Ланна  с  легкой  улыбкой,  застывшей  на  губах,  смотрела  так
пристально в глаза  отцу,  словно  от  чего-то  предостерегала  его.  Он
жонглировал фруктовым ножом  и  размышлял.  Тут  из  полумрака  соседней
комнаты вынырнула и остановилась  на  пороге  приоткрытой  двери  фигура
сухощавого человека, одетого в черное;  у  него  была  седеющая  голова,
гладко выбритое лицо, острый нос, сжатые губы; правую руку он заложил за
отворот сюртука, причем плечо сильно вздернулось, - а впрочем, не был ли
старик  горбат?  Створка  двери  медленно  раскрылась,  вновь  пришедший
отвесил поклон с подозрительным и сердитым видом. Глазами  ночной  птицы
он, сощурившись, всмотрелся в освещенный круг стола, склонился еще ниже,
снова опустил веки и отступил назад: дверь за ним затворилась.
   Ощутил ли граф Ланна его присутствие? Он изменил тон.
   - Я ни в какой мере не собираюсь, - сказал он твердо, -  посягать  на
существующий благодетельный порядок. - Он вполне успокоил слушателей.  -
Я чувствую в себе достаточно силы, чтобы остаться господином положения.
   - И офицеры по-прежнему будут считаться высшим сословием? - поспешила
удостовериться фрейлейн Кнак.
   - Я хочу покорнейше просить о том же, - ввернул ее отец.
   - "Вот мой  надежнейший  оплот".  Эти  слова  его  величества  решают
вопрос, - строго сказал статс-секретарь. - С другой стороны, -  переходя
к болтовне, - боже мой, неужели невозможно и предосудительно  попытаться
внушить поборникам новых идей уважение к нашему  твердому,  но  суровому
режиму? Нам  бы  следовало  научиться  представлять  его  миру  в  более
гуманном свете, и мир был бы нам признателен.
   -  Революция  во  вкусах,  -  заметил  иностранный  дипломат,   тонко
улыбаясь.
   Ланна тоже перешел на шутливый тон.
   - Ну, не совсем. Дело попросту в...
   - Оформлении, - подхватил промышленник Кнак.
   Ланна наморщил лоб; он не знал такого слова, но постарался  запомнить
его.
   - Этого недостаточно, - заметил он, обращаясь к Терра.  -  Культурные
люди среди нас вправе ожидать большего.
   - Так называемые культурные люди, - вмешался Толлебен, и по его  тону
можно было опасаться дерзости, но Ланна перебил его.
   - К каковым и я причисляю себя, - вставил он резко. И снова обращаясь
к Терра: - Мы еще потолкуем о моей системе. Я всегда считался с  мнением
интеллигентной молодежи. Может быть, в Либвальде? -  прибавил  он  после
краткого размышления.
   Терра поклонился.
   - Вы приглашены, - подчеркнула его соседка.
   Терра растрогался чуть ли не до слез: здесь царила благосклонность, и
навстречу ему раскрывались объятия. При столь непривычной  ситуации  ему
пришлось напрячь все силы, чтобы ответить, как всегда остро, лаконично и
двусмысленно. Он что-то сказал о неожиданном счастье,  какое  выпадет  в
Германии на долю разума, если благодаря его  сиятельству  разум  в  виде
исключения  не   будет   противоречить   существующему   порядку.   Свою
признательность разум выразит тем, что поддержит существующий порядок.
   - Все сказано одним именем: Ницше!
   Имя не сказало ничего, никто о нем не  слышал,  но  Ланна  постарался
запомнить его. Терра, подождав немного, повторил:
   - Ницше!
   - Что за притча?  -  в  рифму  произнес  Толлебен,  и  это  разрядило
атмосферу, все засмеялись.
   Фрейлейн Кнак хлопала в ладоши. Альтгот смеялась  от  души,  Толлебен
хихикал высоким, злым голоском, Кнак ржал, дипломат улыбался  только  из
вежливости, а Мангольф хохотал искусно, пылко и вызывающе.  Он  держался
за живот, проливал слезы и  так  весь  расцвел,  молодой,  интересный  и
энергичный, что никому и на ум не  пришло  бы  упрекнуть  его  в  измене
другу. Даже Терра не подумал об  этом;  он  видел  только  заразительное
веселье, к  которому  теперь  присоединился  и  Ланна,  и  даже,  вполне
естественно, его дочь. Терра плавал в море смеха; чтобы не захлебнуться,
он вбирал в себя воздух; и вдруг захохотал громче всех.
   - Ну, будет, - сказал Ланна,  запыхавшийся,  но  довольный,  и  встал
из-за стола.
   Двери раскрылись, веселый разговор рассыпался по отдельным группам  в
гостиных. Толлебен и Кнак очутились рядом.
   - Не курите это зелье,  -  покровительственно  сказал  богач.  -  Мое
лучше. Будьте ко  мне  внимательны,  тогда  сможете  получать  его  хоть
ежедневно.
   Чиновник заржал:
   - Так и быть, возьму у вас сигару.
   - Даже и деньги, - добавил Кнак. - Что бы там ни было,  вы  остаетесь
человеком старой школы, консерватором до мозга костей. Но что вы скажете
о вашем начальнике?
   У Толлебена кровь прилила к голове.
   - Ваш намек на взятые взаймы деньги...
   - Тсс... - прошептал Кнак, движением плеч  указывая  на  вынырнувшего
откуда-то Мангольфа, и Толлебен притих.
   - Ваш начальник позволяет  себе  выкидывать  рискованные  коленца,  -
снова начал промышленник, - Как бы он не оступился!
   - А его  демократические  идеи!  -  Толлебен  многозначительно  завел
глаза.
   - Он дальновиднее вас: демократические идеи кое в чем  обоснованы,  -
заявил Кнак. - Такие люди, как я, должны в конце концов получить  доступ
ко двору, пусть родовитые фамилии хоть на стену лезут. - Кнак загорелся.
- А ордена! Неужели высшие всегда будут доставаться вам?
   Дочь услышала его. Мангольфу удалось увлечь ее за одну из ширмочек, и
он решительно повел на нее атаку; он встал из-за стола  с  более  ясными
намерениями, чем до обеда. Внутреннее влечение неудержимо толкало к нему
фрейлейн Кнак; но она боялась непоправимого. Стремительно выскочила  она
из-за своего прикрытия.
   - Папа, имей в виду,  у  моего  будущего  супруга  непременно  должна
висеть на шее побрякушка! - Жеманясь и резвясь, сорванец  спрятался  под
крылышко отца.
   Мангольфу оставалось только наблюдать из-за ширм, как Кнак держал  ее
в отеческих объятиях перед носом Толлебена, словно  желая  придать  тому
решимости. Кнак, который пользовался  скрытой  помощью  бедного  личного
секретаря не меньше, чем сам Ланна, предал и покинул его, точно так, как
всегда будет поступать с ним Ланна  в  критическую  минуту.  Белла  Кнак
ускользнула от него, подобно Алисе Ланна.  Перед  выскочкой,  обладавшим
только талантом, неколебимо стояла стена единомышленников, соратников  и
соучастников власти. Никаким самым смелым штурмом  ты  не  одолеешь  ее,
долголетней службой ты незаметно проберешься в их  твердыню,  но  ты  не
победишь, тебя только будут терпеть! Во рту у Мангольфа был вкус  желчи;
он искал лишь благовидного предлога  выбраться  из-за  ширм,  как  вдруг
подошедший слуга попросил его к его сиятельству.
   Графиня  Альтгот  восседала  в  том  углу  гостиной,   что   примыкал
непосредственно  к  комнате  с  панелью.  Иностранный  дипломат   сидел,
пожалуй, слишком близко от  ее  колен,  но  не  это  смутило  ее,  когда
Мангольф, проходя мимо, заглянул за скрывавшие их  пальмы.  У  Мангольфа
самого было горько на душе, а потому он понимал Альтгот. Она делала вид,
будто охраняет совещание  у  статс-секретаря  и  удерживает  подле  себя
иностранца. Но ее больше всего интересовали Терра и  графиня  Ланна,  за
которыми она наблюдала из-за пальм. Она страдала, о, Мангольф ее  хорошо
понимал, она терпела все муки, какие  испытывает  трусливый  расчет  при
виде свободного безрассудного чувства. У ее юной питомицы, с которой она
изо дня в день  невольно  сравнивала  себя,  были  дерзкие  и  необычные
отношения с безвестным пришельцем. А она оберегала какое-то совещание.
   То же, что испытывала Альтгот  к  своей  юной  подруге,  испытывал  и
Мангольф к Терра, совершенно такую же ситуацию  создавала  судьба  между
ним и Терра. Он даже чувствовал себя старшим, хотя по годам был  моложе,
но разве мог бы он  так  непринужденно,  как  тот,  с  видом  блаженного
младенца, воспринимать незаслуженно свалившееся на него счастье? А Терра
был слеп ко всему, он не замечал происходящего вокруг,  как  не  замечал
открытых дверей. Он не видел  и  Мангольфа.  Зато  подруга  его  глядела
зорко. Уже переступая порог комнаты, где происходило совещание, Мангольф
на своей спине ощущал ее враждебно пронизывающий взгляд. "Альтгот должна
мне помочь, - подумал он и с поклоном уселся в стороне. - Мы союзники, и
она это чувствует, у нее нюх, как у породистой гончей. Быть может, у нее
уже готов план действий? Чего ей не хватает - это мужества, я его вдохну
в нее. На этот раз она может дать волю своим страстям, за свое положение
в доме ей нечего дрожать. Наоборот: она застрахует  себя  у  отца,  если
убережет дочь от опасного приключения и возьмет себе ее  любовника.  Она
при этом только выиграет, как и я. Мы союзники".
   Молодая графиня позволила Терра излиться в пылких признаниях,  -  еще
не отболевшее унижение разожгло и взвинтило его,  -  тем  не  менее  она
находила его прямо невозможным: он ничего не видел и  не  слышал,  кроме
нее и себя. Она многозначительно  указывала  ему  на  открытые  со  всех
сторон двери: по коридору прошел Кнак. Но на него ничего не действовало,
тогда она стала вдруг очень внимательна, улыбка исчезла с ее  лица,  она
подумала, что многие флиртовали с ней, но еще никому не казалось,  будто
во всем мире существуют лишь они одни. Если это не  флирт,  что  же  это
тогда?
   - Вы думаете, я о вас ничего не знаю? А  на  что  существуют  друзья?
Один из них осведомил меня, - сказала она, явно волнуясь, и,  увидев  по
его глазам, что он знает, кто  этот  друг:  -  Если  отбросить  все  его
экивоки, то вы будто бы опустившийся гений,  не  слишком  щепетильный  в
денежных делах и... - ее взгляд испытующе устремился на него, - не очень
благородный с женщинами. -  И  равнодушнее:  -  Теперь  вы  связались  с
каким-то подозрительным агентством.
   - С этим покончено. - Он подкрепил свои слова решительным жестом,  но
сердце у него замерло. Деньги женщины с той стороны! "Неужели негодяй  и
об этом донес ей? Конечно, донес, иначе почему она меня с небес опускает
на землю! Я у нее в руках". Он растерянно огляделся вокруг, то  надувая,
то втягивая щеки, несколько раз круто повернулся,  словно  отбиваясь  от
нападения. - Графиня, поверьте мне, - сказал  он  опять  резким  носовым
голосом, - я познал все опасности жизни.
   - Слава богу, вы увидели, наконец, открытые двери.
   Он увидел: они находятся в центре, и только  на  них  устремлены  все
взоры. Он даже удивился, что графиня Алиса так свободно  себя  чувствует
на этих  подмостках.  Грациозными  движениями  она  беспрестанно  меняла
место; то, заложив руки за спину, опиралась ими о стол, отчего грудь  ее
выступала вперед, то садилась на ручку кресла, поджав ноги, так  что  ее
юные бедра красиво округлялись. А он только следил за ней,  дивился,  но
сам был начеку. Через одну из дверей бросала на них искрометные  взгляды
фрейлейн Кнак и  таращил  глаза  Толлебен.  Графиня  Альтгот  неотступно
прислушивалась к их словам, как ни рассыпался перед ней  дипломат.  Силы
небесные! А из-за портьеры напротив угрожающе выглядывал  не  кто  иной,
как Мангольф.
   - Графиня! - Он повернулся  вокруг  своей  оси.  -  Мы  мешаем  делам
государственной важности. Я не хотел бы показаться назойливым.
   Она вытянула ноги и приняла серьезный вид.
   - Что поделаешь, вы уже здесь. Если вы нечаянно  услышите  какую-либо
важную тайну, от которой зависят  судьбы  Европы,  то  отвечать  за  это
придется мне, - серьезно, покачав головой, сказала она.
   - Я сознаю свое ничтожество, - повторил он, видя, что в комнате,  где
происходит совещание, Мангольф делает какие-то  заметки.  Мангольф,  как
подчиненный, сидел на некотором расстоянии от совещающихся. Но  и  Кнаку
приходилось немногим лучше. Ланна, держа на коленях  маленькую  чашечку,
помешивал в ней сахар и  слушал.  Говорил  тот  чопорный  интриган,  что
показался  в  дверях  столовой,  то  мимолетное,  но   многозначительное
явление. Он и теперь держался таинственно, отставил настольную  лампу  и
уселся так глубоко,  что  тело  его  нигде  не  выступало  над  креслом,
повернутым спинкой к лампе, и сливалось с полумраком.  Только  когда  он
увлекался, скрюченная рука его попадала в полосу  света,  выражая  ужас,
недоверие, лукавство.  Но  вот  резким  движением  высунулся  профиль  с
крючковатым носом и крючковатым подбородком. Лишь вслед за тем  к  свету
постепенно повернулось  и  все  лицо  -  лицо  чиновника  с  безупречным
пробором, но за тенью носового бугра скрывались лишенные ресниц  белесые
глаза, словно отражающие бесцветные и быстрые видения, - а какие  бездны
коварства врезали все эти морщины?
   Терра думал: "Черт побери! Вот так сила! Она хоть  кого  изобличит  и
уничтожит!" Он прислушался. Старец громко шипел сквозь редкие зубы,  чем
больше он приглушал свой шепот, тем громче этот шепот раздавался.
   - Я проник в их замыслы, -  шипел  он.  -  Их  отравленная  стрела  в
"Локальпрессе" пронзит их  самих.  -  На  его  лице  мелькнули  зависть,
крайнее недоверие и  торжество.  -  По  каверзным  намекам  на  какую-то
высочайшую оперу, имеющим целью  встревожить  Петербург,  я  узнаю  нашу
антирусскую партию. "Просвещенный гений его  величества"  -  вот  слова,
которые могли быть подсказаны только английским лицемерием!
   Он втянул голову в плечи, поджал губы, и взгляд его вонзился в Ланна,
который перестал  помешивать  в  чашечке.  Терра  встретился  глазами  с
Мангольфом.  Что  было  им  известно?  Словно   прикованный   к   месту,
вслушивался он в шепот старца.
   - Три месяца я ложусь и встаю с этим дьявольским измышлением.  Каждое
слово выжжено у меня в мозгу, и я готов  уйти  на  покой,  как  негодный
слуга, если не найду главного, не найду ключа к разгадке,  который  даст
мне возможность  принять  встречные  меры...  Избавьте  меня  только  от
высочайших сюрпризов! - так закончилось шипение.
   - А Толлебен, - раздумчиво сказал Ланна, - хочет  меня  уверить,  что
все дело в рекламе какого-то уже переставшего существовать агентства.
   Казалось, и он ищет глазами Терра. Терра попятился к двери и добрался
до прихожей; там он сделал поворот и хотел улизнуть. Но  натолкнулся  на
свободное кресло и почти помимо воли рухнул в него.

***

   Совесть подсказывала ему,  что  в  ближайшую  минуту  он  может  быть
арестован   как   политический   отравитель   колодцев,   чуть   ли   не
государственный преступник. Возможно, что и приглашение  статс-секретаря
было просто  ловушкой:  он  разыгрывал  роль  покровителя,  чтобы  легче
уничтожить  Терра!  Молодая  графиня  вышла  за  ним  в  прихожую,  она,
любопытствуя, пристроилась в соседнем кресле.
   - Что с вами?
   Ее поведение тоже казалось ему подозрительным.
   - Кто этот интриган в сюртуке? - резко спросил он.
   - Действительный тайный советник фон Губиц. Он напугал вас?
   Терра видел, что она улыбается. Блестящий луч из-под прищуренных  век
обезоруживал его своей иронией, как в тот  миг,  когда  они  встретились
впервые, и как всегда. Когда она так улыбалась, он согласился  бы  даже,
чтобы его арестовали.
   - В чем вы провинились? - спросила она.
   Он отер пот со лба.
   - Перед его нечеловечески проницательным взглядом  и  самый  невинный
смертный может ни с того ни с сего почувствовать себя преступником.
   - Он хранитель наших самых сокровенных тайн. Он знает все. Даже  папа
многого не знает. - Она с обидой  откинула  голову.  -  Что  вы  скажете
насчет разоблачения, которое мы подслушали?
   - Я скажу, что нам спокойнее сидеть здесь, а то, пожалуй, мы увидим и
услышим слишком много, - осторожно заметил он.
   Через зал прошла Альтгот.
   - Обычно милейшая Альтгот никогда не уезжает, не простившись со мной.
Она, видимо, чем-то недовольна, - пробормотала графиня Ланна,  усмехаясь
глазами. Затем поспешно: - Посмотрите-ка вон туда, на эту пару!
   Им была видна и столовая,  где  Кнак  оставил  свою  дочь  наедине  с
претендент