о.

***

   В назначенный  час  он  явился  к  Мангольфу.  Мангольф  взволнованно
бросился ему навстречу, но подавил вопрос, который чуть  не  вырвался  у
него, и от усилия воли даже побледнел. Но  тут  же  постарался  сгладить
свой порыв светской беспечностью. Лишь когда друг напомнил:  "Урожденная
Кнак ждет", - лицо его омрачилось.
   - Прошу тебя, помоги мне соблюсти декорум, -  сказал  он  официальным
тоном. - Впрочем, госпожу фон Толлебен я люблю. "В довершение всего,  он
даже влюбился в ту, что воплощает для него успех!"
   - Что делает Леа? - неожиданно спросил он на улице и сбился при  этом
с шага.
   - Она великолепно настроена и желает  тебе  счастья,  за  недостатком
времени через меня, - весело, тоном  человека,  понятия  не  имеющего  о
всяких  сложных  взаимоотношениях,  ответил  Терра  и  с   удовольствием
констатировал, что друг побледнел больше прежнего.
   Они заехали за невестой и ее родней. Второй свидетель,  рейхсканцлер,
должен был прибыть прямо в ратушу к заключению  гражданского  брака.  Он
появился в самую подходящую минуту. Все были в сборе, и наступила пауза.
Ничего лучше жених не мог бы пожелать.
   Затем внушительной вереницей карет все двинулись к церкви. У входа  в
ризницу, от самой  мостовой  стройными  шпалерами  выстроились  зрители.
Дальше тянулся коридор, уставленный растениями в кадках. Дверь в глубине
была, по недоразумению, закрыта, рейхсканцлер собственноручно  распахнул
ее перед дамами из родни невесты. В то время как он сам  проследовал  за
ними, а на другом конце коридора показались первые приглашенные, жених и
невеста очутились одни, сбоку, спиной  к  группе  пальм.  Только  Терра,
сменивший  у  двери  рейхсканцлера,  заметил,   как   пальмовые   листья
заколебались и из-за них высунулась рука.  Рука  сжимала  кинжал  и  уже
направила его в спину Мангольфа, когда Терра схватил эту руку  и  отвел.
Кинжал упал на землю. В тот же миг пальмы рухнули, и показался  отчаянно
сопротивляющийся Куршмид.
   - Образумьтесь вы, сумасшедший! - прохрипел Терра.
   Мангольф пригнулся, спасаясь от кинжала, который уже не  грозил  ему.
Его молодая супруга в первый миг забыла о нем; она отскочила в  сторону,
заботясь лишь о собственной безопасности. Потом она спохватилась и упала
без чувств, как раз на руки возвращавшегося рейхсканцлера.  Тот  передал
ее отцу, и Кнак, не владея собой  от  гнева  на  судьбу,  преследовавшую
замужество его дочери, торопливо поволок ее в ризницу.
   Рейхсканцлер тем временем решительно и прямо направился  к  зрителям,
как по команде ринувшимся с противоположного конца. Несколько негромких,
но внушительных слов - и он уже  был  господином  положения,  Любопытные
отскочили, словно их дернули за веревочку. Они  даже  поспешили  уверить
напирающих сзади, что ничего не  произошло.  Мангольф  искал  Терра,  он
хотел что-то сказать ему, но Терра уже исчез вместе с Куршмидом.
   Он вовремя обнаружил дверь в сад. Твердым шагом вышел он  за  ограду,
на улицу. Куршмид еле плелся рядом с ним. Терра все еще держал его как в
тисках, но это было уже ни к чему, Куршмид сдался.
   - У вас всегда хромало чувство такта, - сказал Терра, ища глазами, на
чем бы сплавить Куршмида. Боковая улица была пустынна.
   - Я не  помнил  себя,  -  сказал  Куршмид  сокрушенно.  И  добавил  с
гордостью: - Леа была бы отомщена!
   - Опозорена, - поправил Терра и махнул рукой подъезжавшему экипажу.
   Куршмид был водворен в экипаж.
   - Проваливайте! - грозно прошипел ему Терра прямо в осунувшееся лицо.
- Проваливайте! Поняли?
   - Учитель, я ваш до последнего вздоха. - Под глазами у  него  мерцали
синеватые полукруги. С тем он и отбыл.
   Когда Терра вошел в ризницу, ситуация была такова: несчастная жертва,
Беллона, возлежала на скамье для хора, скрытая стаей дам,  успокаивавших
ее. Господа Ланна и Кнак защищали вход от свадебных гостей,  шумевших  в
церкви.  Свадьба  будто  бы  отложена,  в   воздухе   пахло   скандалом.
Рейхсканцлер опровергал слухи. Кнак убеждал гостей поверить слову такого
человека.
   Всеми забытый новобрачный одиноко жался за раскрытой створкой двери.
   Хмурясь, он подозвал Терра:
   - Я сразу же хотел тебе сказать: твое  вмешательство  было  лишним...
Ну, все равно благодарю тебя. А его нет? - спросил  он  и,  не  в  силах
дождаться ответа: - Все уже известно?
   Терра отер лоб; он был возмущен за друга, равно как и за сестру.
   - Этот субъект всех нас подвел.
   -  Слава  богу,  что   он   не   выбрал   время   перед   гражданским
бракосочетанием! - сказал Мангольф.
   - Для Леи это просто смерть, - подхватил Терра  тоном  искусителя.  -
Даже идиоту понятно, что после сегодняшнего  скандала  вам  надо  бежать
друг  от  друга,  как  от  чумы,  иначе  в  самом  деле  одному  из  вас
несдобровать. - А взгляд его впивался в глаза Мангольфа.
   Мангольф ничего не возразил.
   - Его уже нет? - помолчав, спросил он снова,  и  Терра  утвердительно
кивнул.
   Потом заговорил, глядя прямо в глаза Мангольфу:
   - Этот субъект явился в мир, как  воплощенное  недоразумение,  каждый
факт он неизменно умудрялся толковать самым извращенным  образом.  Стоит
ли проявлять столько осмотрительности и такта в житейских делах, чтобы в
итоге какой-то фанатичный болван размахивал у тебя под носом кинжалом?
   - Именно кинжалом, какая пошлость! - пробормотал Мангольф,  при  этом
он становился все бледнее и бледнее, взгляд Терра жег его.
   - Пошлость можно бы еще перенести,  если  бы  она  была  доведена  до
конца, - изрек Терра замогильным голосом. Он показал, что кинжал у  него
в кармане. - Тогда бы и Леа не зависела от превратностей твоей  карьеры,
- добавил он, скрежеща зубами.
   Обороняясь, Мангольф выставил вперед руку, но сейчас же опомнился:
   - Нет уж, только не ты, - сказал он, заискивающе смеясь.  -  На  твою
дружбу я рассчитываю больше,  чем  когда-либо.  Надо  избежать  огласки.
Пусть газеты в крайнем случае опубликуют ложные сведения. -  Он  схватил
друга за лацканы сюртука, жест совсем ему непривычный.  -  Вспомни,  что
благодаря  своей  женитьбе  я  ближайший  кандидат  на  пост   помощника
статс-секретаря.
   Терра стоял обезоруженный, раскрыв рот. "Браво!" - произнес он затем.
Оба облегченно вздохнули и отошли друг от друга.
   - Только спаси меня! - напоследок повторил Мангольф.
   Дверь, скрывавшая их, затворилась. Рейхсканцлер увидел Терра и  отвел
его в сторону. Лицо его, сиявшее доброжелательством,  пока  он  закрывал
дверь, сразу стало обиженным и очень недовольным.
   - Нужно мне было для этого  являться!  -  заявил  он  с  видом  дамы,
которая не встретила привычного уважения.
   - Весьма прискорбное неуважение к особе вашего сиятельства, -  в  тон
ответил Терра.
   - А все моя пресловутая любезность. Другой бы  не  попал  в  подобную
историю, да еще ради подчиненного, - проворчал Ланна со злобным взглядом
в сторону Мангольфа, который  сделал  вид,  будто  ничего  не  замечает.
Рейхсканцлер круто повернулся  к  нему  спиной,  а  Мангольф  настойчиво
повторил одними губами: "Спаси меня!", и Терра внял ему.
   -  Я  беру  на  себя  смелость  почтительнейше   представить   вашему
сиятельству краткий отчет. Преступник у меня на глазах был  отправлен  в
наемном экипаже.
   - Надеюсь, без участия полиции?
   - Без чьего-либо содействия. Преступник исчезнет бесследно, я отвечаю
за это перед вашим сиятельством.
   - Благодарю вас, господин адвокат. С этой стороны я теперь совершенно
спокоен. Я знаю вас.
   - А вот другая сторона дела! - сказал Терра, не ожидая приглашения. -
Многим репортерам я уже изложил происшествие в самом невинном свете.
   - Вы мне друг, - почти непроизвольно вырвалось у Ланна.  -  И  почему
именно друзей никогда не видишь  у  себя?  Однажды  я  уже  хотел  лично
поблагодарить вас,  но  вы  не  пришли.  Если  вы  не  придете  и  после
сегодняшнего вашего одолжения, я сочту это признаком враждебности.  -  И
добавил, в то время как Терра отвешивал глубокий поклон: - Мне  кажется,
я смогу порадовать вас.
   У  него  снова  появилась  ямочка.  Он   самолично   подвел   ожившую
новобрачную к супругу и даже похлопал Мангольфа по плечу.
   Венчание сошло благополучно, завтрак в отеле начался блистательно, но
Терра поспешил удалиться.
   Он провел день со знакомыми репортерами, стараясь каждому сообщить  о
ходе  событий  по-иному.  Он  разузнал,  что  говорят,  и  прежде  всего
позаботился дать слухам такое направление, которое  отвлекло  бы  их  от
Леи. Последняя его версия гласила, что зубной врач средних лет, с давних
пор страдавший душевным  расстройством  из-за  измены  невесты,  в  силу
болезненного состояния видел под каждым венчальным убором обманувшую его
девицу. Случайно он именно сегодня сбежал из  убежища  для  умалишенных.
Вот  причина,  по  которой  на  свадьбе  одного  из  чинов  министерства
иностранных дел перед самым венчанием произошло  легкое  замешательство,
почти никем, впрочем, не замеченное.
   Вечером Терра был в театре, а Леа играла. Пьесу, в которой она  имела
когда-то большой успех, возобновили после некоторого перерыва, ей  снова
приходилось ликующе восклицать: "Не думаете ли вы,  что  обойдетесь  без
меня?" "Как она будет ликовать?" - спрашивал себя брат, сидя в партере.
   Эффектная драма из жизни полусвета развертывалась своим  чередом,  за
фривольным и  несколько  элегичным  началом  следовало  бурное  прощание
героини с любовником номер один.
   Он любил, терзал и беспрерывно обманывал ее.  Она  мучилась,  мстила,
возвращала и вновь отталкивала его. Теперь все кончилось. Вот она  одна,
разбитая, отчаявшаяся, напоенная смертельной горечью.  Шаги.  Она  хочет
бежать, ее манит только смерть.
   Но вместо смерти является любовник номер два, томный молодой кавалер,
который намерен отдать ей сердце. Он носится  с  душевными  запросами  и
ищет каких-то небывалых переживаний  в  этом  излюбленном  месте  встреч
веселящейся молодежи. После нескольких неизбежных  неудач  он,  наконец,
находит то, что искал. Она соглашается на эту короткую  передышку  перед
последним шагом, соглашается от усталости и оттого, что  ей  теперь  все
равно, - так это понимал брат. Тон пьесы начинает меняться.
   Как примет сегодня его ухаживания  это  видавшее  виды,  но  неземное
создание? Сидя на краешке дивана, меж тем как на заднем плане ужинают их
приятели, он высказывает ей свои изысканные желания, а она  покоится  на
диване. Смелые очертания длинной и узкой фигуры в  переливчатом  футляре
платья, чуть приподнятые колени, голова откинулась с подушки -  вся  она
воплощение покоя, мертвенного, безнадежного покоя. Нагое плечо  сверкает
в пустоте, бесцельно свешивается упругая нагая рука. Не  все  ли  равно?
Она готова откликнуться на прихоть кавалера,  который  ищет  верности  и
обещает нежность.
   Решение принято, она целует.  Не  в  меру  золотистое  сооружение  из
локонов  на  ее  откинутой  голове  распалось,  эгрет  из  перьев  цапли
заколыхался, она подняла лицо к его губам. Лицо, слишком белое, с грубым
сценическим гримом, с густой чернотой сомкнутых век, изобразило поцелуй.
И эти губы хотят создать иллюзию  невинного  поцелуя  невесты?  Скрепить
лобзанием обет на всю жизнь?  Нет,  это  маска  смерти  перед  последним
вздохом присосалась к его губам.
   Отпраздновать начало новой любви!  Те,  что  были  на  заднем  плане,
собрались  уйти.  Взметнувшись  с  дивана  и  протянув  руки,   стройная
подвижная фигура устремилась за ними, как воплощенное торжество.
   - Не думаете ли вы, что обойдетесь без  меня?  -  раздался  вопль,  и
занавес упал.
   И это - ликование, знакомое всем? Нет. Это был  вопль:  должно  быть,
там за занавесом  стройная  женщина  склонилась  сейчас  над  разоренным
столом, обессилевшая и одинокая.
   Занавес взвился снова, она и ее партнеры вышли раскланиваться.  Вдруг
она сильно вздрогнула. Кого увидел в  ложе  ее  взгляд,  скользивший  по
залу? Брат взглянул туда, ложа была пуста.  Он  же  со  своего  места  в
партере внушал ей сквозь занавес: "Ну, ну, дитя мое,  мы  стали  старше,
вот и все. Сколько времени мы уже играем  комедию?  Восемь  лет,  -  так
уплывают годы. Только сейчас  начнется  самое  лучшее,  ты  еще  увидишь
чудеса. Ради всего святого, выдержи эти последние  испытания,  уважаемая
моя артистка!"
   А действие развертывалось. Теперь она  воплощала  счастье.  Никто  не
видал ее такой счастливой, как нынче вечером, с любовником номер два. Он
был вполне доволен, но она не верила в прочность их счастья. И  на  этот
раз все может окончиться такой же катастрофой, как и  в  предшествующий,
если она полюбит опять. Она боится полюбить и  быть  покинутой  и  хочет
опередить его: лишь потому она обманывает его с любовником номер один  и
устраивает так, чтобы их застигли врасплох.
   Драматическая сцена. Номер два понимает лишь теперь, что любит ее,  и
приходит в бешенство. Номер один предлагает удовлетворение и  удаляется.
Она утверждает, что по-прежнему любит того, а этого никогда  не  любила;
потом замыкается в молчании. Этот не верит ей, он знает противное, знает
по себе. Он полюбил по-настоящему, пусть и  она  признается,  что  любит
его.
   И она признается: нет, она не любит никого; не любит и  того,  с  кем
умышленно обманывала этого. Тому она тоже хотела доказать, что  охладела
к нему, навеки охладела!
   - Один, другой и даже третий может думать, что я принадлежу  ему.  Но
на самом деле я ничья. Все кончено, навсегда! - уверяет она.
   Тронут ли он? Он потрясен, он готов простить.
   - Для того, чтобы потом ты уж наверняка прогнал меня? Потом, когда  я
буду беззащитна. - И на его протест: - Да. Тот,  кого  я  люблю,  всегда
гонит меня прочь.
   Куда девалась легкая комедия  пустых  чувств?  Дерзко  и  необузданно
восстает она против мужчины, она отбросила всякое самолюбие,  она  хочет
стать воплощенным ужасом - только бы избавиться от новых  страданий.  Но
он не согласен ни от чего ее избавить; она вырывается, бежит от него  и,
словно прикованная, останавливается у боковой кулисы.
   И тут она показывает, что значит страдать: все, что  она  выстрадала,
все, что могла бы выстрадать, - всю совокупность страдания. Обессиленные
руки тянутся вверх для мольбы, но к чему мольба? - и они  падают  вновь.
Незрячее лицо парит одиноко, словно зачарованное. Но сама  женщина,  это
великолепное тело в богатом  платье,  становится  нищей,  открытой  всем
взглядам, чуть не прозрачной, - вы видите в  ней  внутренний  огонь.  Вы
больше не слушаете ее жалоб, вы  видите,  как  огонь  жжет  ее,  жжет  и
озаряет.
   "Черт побери, - подумал брат, - она  делает  успехи".  Сейчас  пришло
наше время, все мы на подъеме. Только что я присутствовал на свадьбе. Но
вот это безусловно самый верный успех, такой же верный, как страдание".
   Актриса тем временем готовилась к уходу со  сцены.  С  мужчиной  было
покончено, она сломила его. Он сидел, совершенно измученный непривычными
переживаниями, и мысленно слал ее ко всем чертям. Она  же  обрела  некое
величие; прощание - величавое  и  утомленное  после  той  бурной  сцены.
Последнее рукопожатие? Он уклонился, обиженно пожав плечами. Тогда она -
мимо него, только кивком и жестом сказала: "Ну, не надо". Все ее  знание
было  в  кивке,  все  прощание  -  в   жесте.   Ликовала   она   сегодня
неубедительно, зато ее безмолвное "ну, не надо" было безупречно.
   Некоторые аплодировали бурно, вся же  публика  в  целом  -  умеренно.
Здравый смысл противился этим последним откровениям.  Самое  интересное,
очевидно, кончилось, первый акт происходил чуть ли не в публичном  доме.
Дамы были потрясены туалетами героини.
   Когда Терра встал, он очутился рядом с Эрвином Ланна.
   - Я тоже пришел сюда, - сказал мечтательный фланер; при этом  у  него
были совсем необычные, неподвижные и  широко  раскрытые  глаза.  И  брат
тоже, пока они смотрели друг на друга,  старался  не  мигать,  чтобы  не
пролить подступавших слез. От смущения и оттого, что Терра молчал, Эрвин
заговорил: - Я видел во время свадебного завтрака, как вы  ушли.  Вскоре
вызвали и меня. Знакомый журналист хотел знать правду о покушении. Я сам
знал все лишь по догадкам, но ему не сказал ничего. А он наговорил  кучу
чепухи. Так, в разговорах, мы обошли несколько кафе.
   - Вы не думаете, что нам следует вернуться туда? Пьеса  продолжается,
но нам уже тут, по-моему, ждать нечего.
   - Конечно. Прекрасней она быть не  может.  -  И  Эрвин  Ланна  просто
добавил: - Я люблю ее.
   А Мангольф вышел из своей  закрытой  ложи  и  потребовал,  чтобы  ему
отперли дверь за кулисы.
   После разрыва с Леей он учредил  слежку  за  ней,  чтобы  узнать,  не
собирается ли она покончить с  собой.  Женщина-детектив,  заменившая  ее
прислугу, обшарила всю квартиру в поисках яда. Она ничего  не  нашла,  -
однако Мангольф не успокоился. Значит,  она  держит  яд  при  себе!  При
первой же встрече с ним она могла принять этот яд прямо  на  улице  или,
чего доброго, отравиться в день его свадьбы. Он не решался  показываться
открыто; ее хитрость удалась, она  держала  его  под  угрозой.  Все  эти
недели он ненавидел ее - и никогда еще так сильно ее не желал. Ему  надо
было освободиться от нее, будь то насильственным путем.  Он  придумывал,
как бы удалить ее из Берлина полицейскими мерами; пусть  она  где-нибудь
вдали осуществит свою угрозу. Нет! Боже упаси! И раскаяние, тоска, страх
гнали его к ее дому. А она стояла у окна и смотрела вниз  сквозь  штору,
пронизывая взглядом тень, в которой он  укрывался:  каждый  искал  глаза
другого и не находил, а только угадывал их.
   В день его свадьбы она сидела дома и никого не впускала к  себе,  так
сообщила ему нанятая им шпионка. Вот она - развязка! Быть может,  сейчас
уже его  возлюбленная,  мертвая  и  обезображенная,  покоится  на  ложе,
которое  хранит  память  об  их  наслаждениях.  "Она  умерла?"   -   был
невысказанный  вопрос  Мангольфа  к   ее   брату.   Покушение   Куршмида
одновременно  с  испугом  породило  робкую  надежду,  что  мстительница,
наконец, удовлетворена, что она  перестанет  его  мучить  и  избавит  от
своего самоубийства. Но едва он почувствовал себя в безопасности,  сразу
же за свадебной трапезой беспокойство и страсть вновь завладели им.  Под
каким-то предлогом он отсрочил отъезд  с  молодой  женой  до  вечера,  а
вечером нанятый им рассыльный привез настоятельный вызов в министерство.
Он бросился в театр, он прокрался в ложу.
   Господи, что за женщина! Сколько  красоты  в  самоотречении!  Сколько
очарования даже в скорби!  Он  не  мог  примириться  со  своей  утратой,
впервые в жизни Мангольф не владел собой. Он твердил себе то,  что  было
ясно даже ее брату: "Вы должны бежать друг от друга, как от  чумы!"  Да,
он прекрасно сознавал все последствия своей слабости. Вторично покинутая
Кнак становилась непреодолимым препятствием для его карьеры, ведь  он  -
не Толлебен.  И  все  же  потрясающие  сцены  второго  акта  делали  его
безоружным. Блаженное самозаклание ее сердца разрушило в душе  неверного
любовника все преграды.
   Горестное сияние, пронизавшее ее насквозь, вселило в него неожиданную
силу для жертвы, о которой он и не помышлял, когда видел возлюбленную  в
сиянии счастья. Он принадлежит ей, она - ему.
   Итак, он встал, полный решимости, и пошел к ней.
   Она как раз входила к себе  в  уборную  и  собиралась  в  изнеможении
опуститься на стул. Увидев  его,  она  остановилась.  Лицо  ее  выражало
удовлетворение и усталость. Она услышала его слова:
   - Я пришел сказать тебе, Леа, что твердо решил  развестись  с  женой,
никогда больше ее не видеть и жениться на тебе.
   Тут только она села. Но лицо по-прежнему  выражало  удовлетворение  и
усталость.
   - Неужели ты дошел до этого, милый? - нежно сказала она. - Да, я была
в ударе нынче вечером. Ты очень любезен,  что  улучил  время  посмотреть
меня. Что касается остального, -  в  голосе  ее  звучала  только  легкая
грусть, - все миновало. Все п