тинского холма  в Большой
Цирк. Здесь же росло, говорят, священное кизиловое дерево, с которым связано
следующее предание.  Желая  испытать  свои  силы,  Ромул  бросил  однажды  с
Авентинского холма  свое копье с  древком из кизила.  Копье  ушло  глубоко в
землю. Несмотря на усилия многих, никто не мог вытащить его. Древко осталось
в земле,  принялось в  ней,  дало  сучья и  превратилось  в огромный  ствол.
Преемники Ромула смотрели на него  как на  нечто в высшей степени священное,
берегли его, чтили и окружили стеною. Если кому-либо из прохожих  он казался
вянущим, зелень его -- не свежей, но как бы чахнущей от недостатка  питания,
он тотчас же громко заявлял об этом попадавшимся ему навстречу. Те, точно на
пожаре, с криком требовали воды и сбегались со всех сторон к месту с полными
воды кувшинами.  Говорят, когда  Гай Цезарь Калигула приказал  ремонтировать
лестницу,  рабочие,  роя  поблизости  землю,  нечаянно  повредили все  корни
дерева, и оно засохло.

     XXI.  Сабинцы  приняли  римские  названия  месяцев,   о  чем  я  привел
необходимые  замечания в  жизнеописании  Нумы, Ромул же ввел в  войске  щиты
употреблявшегося  у  них  образца  и  переменил  вооружение как  свое, так и
римских солдат, носивших раньше щиты аргосского  образца. Праздники и жертвы
были  у них установлены общие, причем оба народа удержали те из них, которые
существовали раньше, и учредили новые, например, Матроналии, в честь женщин,
содействовавших окончанию войны, и Карменталии.  Одни говорят,  что Кармента
-- парка, виновница человеческого рождения, вследствие чего ее особенно чтут
матери,  другие  --  что  Карментой была названа вещая жена аркадского  царя
Эвандра, облекавшая свои предсказания в стихотворную  форму: "стихотворение"
по-латыни -- "кармен". Настоящее ее имя было Никострата. С этим  объяснением
согласны все. Некоторые,  однако,  дают  имени Карменты более правдоподобное
объяснение и  переводят  его  "безумная",  так  как  в  исступлении теряется
рассудок. "Не иметь  чего-либо" по-латыни --  "карере",  "ум" --  "мене".  О
празднике Палилий было сказано выше.
     Праздник   Луперкалий,  судя  по  времени,  в  которое  его  справляют,
принадлежит к числу очистительных: он  происходит в "несчастные" дни февраля
месяца, "очистительного" месяца в переводе. День праздника назывался издавна
"фебрата".   У  греков  ему   соответствует  праздник  Ликеи,   что   служит
доказательством, что в глубокой древности празднование его перенесли сюда из
Аркадии  товарищи  Эвандра.  Мнение  это  разделяется  всеми: имя  праздника
происходит от "волчицы".  Мы видим, по крайней  мере, что "луперки" начинают
бежать  от  того места, где, по преданию,  был брошен  Ромул; но то, что они
делают, трудно объяснимо.  Они убивают коз, затем  один из них дотрагивается
окровавленным ножом до лба двух присылаемых к ним мальчиков хороших фамилий,
другие  начинают стирать кровь  клочком  шерсти, омоченной  в молоке.  Когда
мальчикам стирают кровь,  они должны смеяться.  Затем из козьей кожи луперки
выкраивают  ремни и бегают потом  голыми, но в передниках,  по улицам и бьют
прохожих ремнями. Молодые женщины не уклоняются от ударов, думая что они при
беременности облегчают роды. Особенность праздника  состоит также в том, что
луперки приносят в  жертву собаку.  Бутас, написавший в элегическом  размере
сборник легенд  о происхождении римских обычаев,  говорит, что, когда  Ромул
убил со своими  товарищами Амулия, они в восторге  побежали  туда, где его с
братом  малолетками  нашла волчица;  что  названный  праздник  установлен  в
подражание их бегу и что молодые люди бегут,
     Встречным наносят удары; так некогда, Альбу покинув,
     Юные Ромул и Рем мчались с мечами в руках.
     Окровавленным ножом  дотрагиваются до лба, по  его объяснению,  в  знак
того, что тогда совершено  было убийство и убийцам угрожала опасность, кровь
же обтирают  молоком в память  того, что  братья были вскормлены им. Историк
Гай Ацилий говорит,  что еще до основания города, Ромул с товарищами потерял
свои стада.  Они помолились Фавну и  побежали искать  их, раздевшись донага,
чтоб  не  устать  вспотевши. Вот почему луперки  бегают голыми. Если  жертва
очистительная,  они приносят в жертву собаку в видах очищения,  как и греки,
при очистительных жертвах, убивают собак и часто совершают "перискилакисмы";
но если же жертва  благодарственная --  волчице,  за  воспитание  и спасение
Ромула,  -- принесение  в жертву собаки вполне естественно:  собака  -- враг
волка, если  только луперки не наказывают это животное за то, что оно кусает
их, когда они бегают.

     XXII.  По  преданию,  Ромул  первый  установил культ  священного огня и
учредил  должность  весталок.  Некоторые  приписывают  это  Нуме.  Известно,
однако,  что  Ромул  был очень  благочестив, затем,  что  владел  искусством
прорицания и носил при гаданиях "литюон" [lituus]  --  кривую палку, которою
авгуры  очерчивают  в  воздухе  четырехугольник  для  своих  наблюдений.  Он
хранился  на Палатине, но  исчез  во время  взятия города  галлами. Когда же
неприятели были  прогнаны,  его нашли  под  глубоким  слоем пепла.  Огонь не
тронул его, хотя все другое было истреблено, уничтожено пожаром.
     Ромул издал также некоторые законы. Самый суровый из них состоит в том,
что  женщина не имеет права уйти от мужа; но муж  может  прогнать жену, если
она оказалась  виновной в  отравлении или подмене детей  или была поймана  в
прелюбодеянии.  Кто  отсылал  жену по  другой причине,  должен был  половину
своего состояния отдать жене, половину -- посвятить Церере. Кто разводился с
женой, обязан был принести жертву подземным богам.
     Замечательно, что царь не издал никаких законов, карающих отцеубийство,
и назвал  каждое человекоубийство "отцеубийством", так как первое обрекалось
проклятию,  второе  считалось  вовсе  невозможным.  Долго  не  было примеров
подобного  рода преступления,  в Риме  никто  не  решался  совершить  его  в
продолжение почти шестисот лет. Первым отцеубийцей называют Луция Гостия. Он
совершил  это  преступление  после  Второй  Пунической  войны.  Но  об  этом
довольно.

     XXIII.  В  пятый   год  царствования  Татия   кто-то  из  его  близких,
родственники  его встретили направлявшихся в  Рим лаврентских послов, напали
на них в дороге  с целью отнять  у них деньги и убили,  так как те не хотели
отдать  их,  защищались.  Когда  преступление  было совершено,  Ромул  желал
немедленно наказать виновных; но  Татий медлил,  откладывал дело.  Это  было
единственным случаем,  из-за которого у царей вышла  явная размолвка  друг с
другом.  В  остальном  между  ними царствовало  единодушие,  и они в  полном
согласии управляли государством. Между  тем  родственники убитых, не получая
от  Татия  законного  удовлетворения, напали  на него, когда  он приносил  в
Лавинии  жертву  вместе  с Ромулом,  и  убили, Ромула же  проводили до дому,
прославляя  его справедливость.  Он  с почетом похоронил Татия -- его могила
находится возле Армилустрия, на Авентине, -- и совершенно забыл об убийстве.
Некоторые  историки  рассказывают,  что  испуганные  лаврентцы выдали  убийц
Татия, но Ромул отпустил их, сказав, что "убийство искуплено убийством". Эта
фраза заставила говорить о себе и возбудила подозрение, что ему было приятно
избавиться от  товарища по управлению. Все это не повлекло, однако, за собою
никаких  беспорядков; сабинцы оставались спокойны: одни  любили царя, другие
боялись  его  власти,  третьи  смотрели  на  него  почти как  на  бога,  что
обеспечивало ему всегдашнюю преданность и уважение с их стороны.
     Ромула  уважали  многие  и  не  его  подданные.  Так  древние  латиняне
отправили  к нему  послов с  предложением  дружбы  и  союза.  Напротив,  ему
пришлось  взять Фидены, соседний  с Римом город, неожиданным нападением, как
рассказывают некоторые, --  он послал вперед конницу  и, приказав  ей  сбить
петли у  городских ворот,  внезапно появился  потом сам. Другие говорят, что
фиденцы  напали первыми, взяли добычу и страшно  опустошили страну вплоть до
предместья города.  Ромул устроил им засаду, нанес огромные потери и взял их
город.  Он  не разрушил его, не  разорил, но превратил в  римскую колонию --
послал туда, в апрельские иды, две с половиною тысячи колонистов.

     XXIV.  Вскоре  затем началась чума;  люди умирали внезапно,  не  болев.
Кроме того, случился неурожай. Скот перестал давать  приплод; в городе выпал
кровавый дождь, так что к ужасным бедствиям присоединился сильный страх пред
гневом  богов. То же самое происходило и в городе  Лавренте, вследствие чего
не оставалось никакого сомнения, что  боги наказывают оба города за то,  что
они  оказались несправедливыми в деле  умерщвления  Татия  и  послов.  Когда
убийцы  были выданы  и наказаны, бедствие явно уменьшилось в  обоих городах.
Ромул очистил тот и другой город жертвами, которые, как рассказывают, до сих
пор приносят у Ферентинских ворот. Чума еще не прекратилась, когда на римлян
напали камерийцы, вторгшись в их  владения в полной уверенности, что римляне
не  в  состоянии  дать им отпора вследствие постигшего  их  несчастья. Ромул
немедленно  выступил против  них с  войском и разбил их, причем они потеряли
шесть  тысяч  человек. Он  взял город и половину жителей  переселил в Рим, в
секстильские же календы вывел  в Камерию римских  колонистов в двойном числе
против  оставшихся  в ней жителей. Вот сколько лишних граждан  было  у него,
хотя  Рим существовал  только  шестнадцать лет!  В числе добычи он привез из
Камерии медную  колесницу в четверку лошадей. Он  поставил ее в храм Вулкана
вместе со своею статуей, которую увенчивает богиня Победы.

     XXV.  Из  соседей  римлян  слабые  покорялись  перед  его  возраставшим
могуществом и оставались довольны, когда их оставляли в  покое;  но сильные,
из чувства боязни и зависти, считали своим  долгом не глядеть  равнодушно на
усиление  власти  Ромула, а положить предел,  преграду  ее  распространению.
Первыми начали войну этруски, жители Вей, большого города, имевшего обширные
владения,  потребовав себе уступки принадлежащих будто бы им Фиден. Это было
не только  несправедливо, но  даже смешно,  так  как,  когда населению этого
города угрожала опасность со стороны неприятелей, вейцы не подали им помощи,
но остались безучастными к  их гибели, теперь  же вздумали требовать себе их
город и земли, которыми владели другие. Когда Ромул  дал  им  оскорбительный
отказ, они разделили свои войска на два отряда. Один из них сделал нападение
на  Фидены,  другой двинулся  навстречу  Ромулу; Под  Фиденами римляне  были
разбиты,  потеряв  две  тысячи  человек;  но  лично  Ромул  нанес  поражение
неприятелю, который лишился более восьми тысяч человек. В окрестностях Фиден
произошло новое  сражение. Все согласны,  что  победа была  одержана главным
образом  самим  Ромулом,  который  выказал  в  полном  блеске  свои  военные
способности, храбрость, далеко  нечеловеческую силу и  быстроту движений. Но
слишком сказочен,  или скорей  вовсе невероятен, рассказ некоторых, будто из
четырнадцати  тысяч  убитых  Ромул  собственноручно положил  на  месте более
половины, как  мессенцев  считают хвастунами, когда, по их словам, Аристомен
убил триста спартанцев.
     Когда неприятель обратился в бегство, Ромул не стал преследовать его, а
двинулся  против самого  города.  Жители  не  могли  выдержать  осады  после
нанесенного им страшного поражения. По их просьбе был заключен дружественный
договор на сто лет, причем они уступили Ромулу большую часть своих владений,
нынешний  Септемпагий, т. е. семь селений,  соляные  копи у берега  и дали в
заложники пятьдесят граждан лучших  фамилий. Вследствие  этого  царь справил
триумф  в октябрьские иды. В процессии шел в  числе других пленных и вейский
полководец,  старик, которого  считали глупцом  и который, несмотря  на свои
года,  оказался человеком неопытным  в делах. Вот почему до сих пор еще  при
праздновании  дней побед в  Капитолий ведут  чрез  форум старика  в  красном
платье с детской буллой на шее,  причем глашатай кричит: "Купите сардийцев!"
Дело в  том,  что этруски считаются колонистами  Сард, Вейи же  -- этрусский
город.

     XXVI.  Война  эта была  последнею,  которую  вел  Ромул.  Затем  с  ним
произошло  то,  что  бывает  со  многими, вернее почти  со всеми теми,  кого
большое, необыкновенное  счастье  вознесло  на  вершину  могущества и славы.
Надеясь  на крепость своей  власти  и  все более  и  более  обнаруживая свою
гордость,  он  переменил  народную  форму  правления  на  монархию,  которая
сделалась  ненавистной и возбуждала неудовольствие уже  с  первых дней одною
одеждой царя. Он  стал  носить красный хитон и  пурпуровую  тогу и занимался
делами, сидя на  кресле  со  спинкой.  Его  всегда  окружали  молодые  люди,
названные  целерами так  за  ту быстроту,  с какою  они исполняли данные  им
приказания. Другие  шли  впереди  него,  разгоняя  палками народ.  Они  были
подпоясаны ремнями, чтобы связать  немедленно  всякого,  на кого  им укажут.
"Связывать"  по-древнелатински -- "лигаре",  в новейшем языке -- "аллигаре",
откуда и  жезлоносцы называются  "ликторами", жезлы  --  "бакиа", потому что
тогда  они  служили  вместо  палок.  Вероятно и  то, что  в  нынешнем  слове
"ликторы"  вставлена  буква  "к",  так  что  прежде они назывались "литоры",
соответствует  греческим служителям;  "народ", по-гречески, до  сих  пор еще
называется "лейтон", "чернь" -- "лаос".

     XXVII. По смерти  деда,  альбанского  царя Нумитора,  Ромулу  следовало
получить по наследству  его престол; но он из желания угодить народу оставил
ему самоуправление  и только ежегодно назначал альбанцам нового  наместника.
Таким   образом,  он  внушал  и  римской  аристократии  мысль  стремиться  к
уничтожению  монархии,   к   образованию  свободного  государства,   учиться
управлять и быть управляемыми попеременно. Ведь к тому времени даже патриции
не принимали участия в правлении. Они отличались перед другими только именем
и наружными знаками и собирались в сенате скорей по привычке, нежели  затем,
чтобы подавать в нем свои мнения.  Далее,  они должны были выслушивать молча
то, что  им  приказывали,  --  единственное  их  преимущество перед  народом
состояло  в  том,  что  они узнавали  раньше  его  принятые  решения,  --  и
расходились. Это не представляло еще особенного; но, когда царь разделил, по
собственному желанию, завоеванную землю между солдатами  и вернул  вейцам их
заложников без согласия и желания  сенаторов,  он  нанес  им,  в их  глазах,
тяжкое оскорбление.  Вот почему на них пало подозрение  и  обвинение,  когда
вскоре он исчез необъяснимым образом. Он исчез в июльские ноны, как называют
их теперь, или в  квинтильские, как называли их тогда. Единственное,  что мы
знаем о его смерти и с чем все согласны, -- это ее время, о котором я сказал
выше. До  сих пор  еще в тот  день продолжают делать многое, напоминающее об
имевших тогда место печальных событиях.
     Относительно неясных обстоятельств его смерти не следует удивляться: мы
не  можем  сказать   наверное,  ручаться  за  то,  как   умер  даже  Сципион
Африканский, найденный мертвым у себя дома после обеда. Одни говорят, что он
был  слабого здоровья, другие, -- что он сам отравился, третьи,  --  что  на
него напали прокравшиеся ночью враги и задушили его.  Но труп Сципиона  был,
по крайней  мере,  выставлен на виду у всех  и возбуждал в  каждом,  кто его
видел, подозрения и догадки насчет его насильственной смерти; Ромул же исчез
внезапно. Никто  не видел ни части его трупа, ни куска одежды. Одни говорят,
что сенаторы напали на него в храме Вулкана, убили и искрошили тело в куски,
причем каждый вынес под платьем его частицу.  По словам других,  он сделался
невидим  не  в  храме  Вулкана  и в присутствии не  одних  сенаторов. По  их
рассказам, Ромул собрал народ за  городом, возле Козьего болота.  Внезапно в
воздухе  произошли   удивительные  необыкновенные   явления   и  невероятные
перемены: солнце  затмилось;  настала ночь,  но ночь не тихая, спокойная, --
началась ужасная гроза  и  ветер, дувший со всех сторон с яростью урагана. В
то  время,  как  народ бросился бежать  куда  ни попало,  сенаторы собрались
вместе. Когда  гроза  кончилась и засияло солнце,  народ вернулся на  старое
место,  ища царя и боязливо спрашивая  о  нем. Сенаторы  положили конец  его
поискам и любопытству, приказав всем почитать и молиться Ромулу, который, по
их словам, вознесся  на  небо и из  доброго царя будет  для  них  милостивым
божеством.  Народ поверил этому и удалился  с  молитвой,  в радости,  полный
веселых  надежд.  Некоторые,  однако,  с  грустью  и негодованием  тщательно
разыскивали истину и  испугали патрициев, обвиняя их в  том, что они морочат
народ и что они сами убили царя.

     XXVIII. Тогда  один  переселившийся  из Альбы  патриций,  Юлий  Прокул,
принадлежавший  к числу самых знатных граждан, уважаемый за свою жизнь, друг
и  доверенное лицо  у  Ромула,  вышел  на  форум  и  под  страшною  клятвой,
прикасаясь при этом к священным предметам, сказал громко, что, когда он шел,
навстречу ему попался  Ромул. Он был так красив и высок, как никогда раньше.
Его блестящее  вооружение горело огнем.  Патриций  испугался этого зрелища и
спросил: "Царь, что с тобой или что задумал ты, если оставляешь нас в жертву
несправедливому,  злостному  обвинению  и заставляешь  сиротеть весь  город,
который глубоко скорбит о тебе?" --
     "По воле  богов,  Прокул,  --  отвечал  ему  царь, -- я  после  долгого
пребывания среди людей основал город, которому суждено  подняться на вершину
могущества  и  славы,  и  снова вознесся в  свое небесное жилище. Утешься  и
передай  римлянам,  что,  если они  будут мужественны  и  благоразумны,  они
достигнут   высшей    степени   человеческого    величия.   Я   буду   вашим
богом-покровителем, Квирином". Римляне  поверили этому рассказу, принимая во
внимание частью личность рассказчика, частью данную им клятву. Казалось, ими
овладело настроение,  по воле свыше похожее на исступление: ни один голос не
поднялся против; всякие подозрения и обвинения исчезли, и они стали молиться
обоготворенному Квирину.
     Такой рассказ существует и у греков о проконнесце Аристее и астипалейце
Клеомеде. Говорят, когда Аристей  умер л красильне, друзья хотели похоронить
его;  но  его тело внезапно  исчезло.  Вскоре,  однако,  несколько  человек,
вернувшихся  из-за города, сказали,  что видели  его  по  дороге в Кротон. О
Клеомеде рассказывают,  что  он отличался необычайною  силой  и ростом.  Как
страдавший  помешательством, он  ударил  однажды,  придя в школу, кулаком  в
столб,  поддерживавший  потолок, и сломал его, причем  обрушившимся потолком
передавил  детей.  Спасаясь от погони,  он залез в большой сундук, захлопнул
его  и  держал  изнутри   крышку  так  крепко,  что  ее  не  могли  оторвать
соединенными  усилиями  многих.  Когда  сундук  сломали,  в  нем  не   нашли
виноватого  ни  живым,  ни мертвым. В испуге  послали вопросить  дельфийский
оракул. Пифия отвечала:
     Это последний герой, Клеомед из Астипалеи.
     Точно  так  же  внезапно  сделался невидим  и  труп  Алкмены,  когда ее
собрались хоронить. Вместо трупа нашли на постели камень.
     Вообще рассказывают  много  сказок подобного рода,  равняя  смертное по
природе с  божеством. Преступно и в высшей степени низко совершенно отнимать
у добродетели ее божественное происхождение; но смешивать земное с небесным,
кроме того, глупо. Поэтому мы осторожно говорим вместе с Пиндаром, что
     Всякое тело должно подчиниться смерти всесильной,
     Но остается навеки образ живой.
     Он лишь один -- от богов.
     Вот единственное, что есть в нас общего с богами. Оно приходит оттуда и
туда же  возвращается, но не вместе с телом, а тогда, когда вполне избавится
от  тела,  покинет  его и  сделается вполне  чистым,  б