амного  больше. Точно  такяя же
традиционная  одежда,  что и на кукле, которая качалась там еще
так  недавно, и не надо было подходить ближе, чтобы понять, что
лицо   вчерашней  куклы  было  точной  копией  этого  лица... Я
вернулся за угол, де Граф за мной.
      - Почему вы ее не снимете?-Собственный голос слышался мне
как бы издалека, холодный, спокойный и совершенно бесцветный.
      - Наш врач только что приехал. Он пошел наверх.
      - Конечно, - кивнул я невпопад и добавил: - Она, пожалуй,
не  может  быть  там  давно.  Жила еще неполный час тому назад.
Наверно, магазин был открыт задолго до...
      - Сегодня суббота. По субботам он не работает.
      - Конечно,-повторил я машинально. Другая мысль пришла мне
в  голову,  мысль,  -  пронзившая  меня  еще  большим страхом и
холодом.   Астрид,   с  пистолетом,  приставленным  к голове,
позвонила  в  отель "Тауринг". Но позвонила, чтобы передать мне
известие,  которое  не имело значения, не могло, не должно было
иметь  значения  -  ведь  я-то лежал на дне порта. Оно имело бы
смысл, если  б  мне  его  передали. То есть в том единственном
случае,  если  бы  те, кто приставлял пистолет к голове Астрид,
знали, что  я по-прежнему жив. А откуда они могли знать, что я
жив?  Кто  мог им  это  сообщить?  Меня  никто  не  видел,  за
исключением  трех  матрон  на  острове Хейлер. А с чего бы они
стали заниматься чем-нибудь подобным?
      Но было и еще кое-что. Почему Астрид приказали позвонить,
а  потом  подвергали  риску самих себя и свои планы, убивая ее,
если  совсем  недавно  так усиленно старались убедить меня, что
она  жива,  здорова  и невредима?  Внезапно  мне явился точный
ответ. Они  о чем-то забыли. Я - тоже. Они забыли о том, о чем
забыла Мэгги: что  Астрид  не  знала номера телефона нового
отеля  девушек.  А я забыл, что ни Мэгги, ни Белинда никогда не
разговаривали  с  Астрид  и  не слышали ее голоса. Я вернулся в
переулок.   Цепь   и   крюк  под  крышей  магазина  по-прежнему
раскачивались, но уже избавленные от груза.
      - Позовите  доктора,  - попросил я де Графа. Тот явился
через  несколько минут, молодой, наверно, только что получивший
диплом, и, полагаю, бледнее, чем обычно. Я резко спросил: - Она
мертва уже несколько часов, не правда ли?
      Он кивнул:
      - Четыре-пять часов, более точно я смогу сказать позже.
      - Благодарю, - я отошел в обществе де Графа. На его лице
читалось  множество  вопросов, но  у меня не было охоты на них
отвечать.
      - Это я ее убил, - сказал я. - Думаю, что, возможно, убил
еще кое-кого.
      - Не понимаю, - де Граф и впрямь выглядел растерянным.
      - Видимо, я послал Мэгги на смерть
      - Мэгги?
      - Извините,  я  вам   не говорил. У меня были с собой две
девушки, обе из Интерпола. Одна из них - Мэгги. Вторая сейчас в
отеле  "Тауринг", - я дал ему фамилию и номер телефона Белинды.
-  Свяжитесь  с  ней  от моего имени, хорошо? Скажите ей, чтобы
заперлась  в  номере на ключ и никуда не выходила, пока я ей не
скажу, и  чтобы не реагировала ни на какие звонки и письменные
вести, которые  не будут содержать слова "Бирмингем". Сделаете
это лично?
      - Разумеется.
      Я кивнул на его машину:
      - Вы  можете  связаться  по  радиотелефону с Хейлером? Он
покачал головой:
      - Только с  полицейским управлением. Пока де Граф давал
водителю  указания, из-за угла показался мрачный ван Гельдер. В
руке была дамская сумочка.
      - Это  сумка Астрид Лимэй? -спросил я, он кивнул. - Дайте
ее мне.
      - Не могу. В случае убийства...
      - Отдайте ее майору, - распорядился де Граф.
      - Спасибо, - поблагодарил я его и начал диктовать: - Рост
пять  футов четыре дюйма, длинные черные волосы, голубые глаза,
очень красива, синий костюм, белая блузка и белая сумка. Должна
быть в окрестностях...
      - Минуточку!  - Де  Граф  наклонился к водителю и почти
сразу  же  выпрямился: - Связь с Хейлером мертва. Положительно,
смерть ходит за вами по пятам майор.
      - Позвоню вам позже! - и я бросился к своей машине.
      - Я поеду с вами, - быстро вставил ван Гельдер.
      - У   вас  и  тут  полно работы.  Там,  куда  я еду, не
понадобятся никакие полицейские. Ван Гельдер кивнул:
      - Это означает, что вы выходите за рамки закона.
      - Какие тут  рамки!  Астрид Лимэй мертва. Джимми Дуклос
мертв. Мэгги, возможно,  тоже.  Я хочу побеседовать с людьми,
которые отнимают жизнь у других.
      - Думаю, вы  должны  отдать нам оружие, - спокойно сказал
ван Гельдер.
      - А   что,  по-вашему, у меня должно быть в руке, когда я
буду с ними разговаривать? Библия? Чтобы помолиться за их души?
Можете забрать  у  меня  оружие,  но  сперва вам придется меня
убить.
      - У вас есть какая-то информация и вы скрываете ее от нас?
- спросил де Граф.
      - Да.
      - Это и невежливо, и неумно, и незаконно.
      - Что  до  ума, то его вы оцените позже. А вежливость и
законность меня не касаются.
      Я запустил мотор, и в этот момент ван Гельдер двинулся ко
мне, но послышался голос де Графа:
      - Оставьте его, инспектор- Оставьте его...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Надо  сказать,  что  по  пути  в Хейлер друзей у меня не
прибавилось,  а  впрочем,  я  к этому и не стремился. В обычных
условиях  такое безумное и совершенно безответственное вождение
вызвало  бы,  по  меньшей  мере,  с полдюжины катастроф, причем
тяжелых,  но  полицейские  мигалка и сирена обладали магической
силой расчищать   дорогу.  И встречные,  и  попутные  машины
тормозили  еще за полмили до моего приближения и прижимались к
обочинам.  Правда,  некоторое  время  за  мной гналась какая-то
полицейская    машина,  у   водителя которой   было  больше
осмотрительности,  но значительно меньше причин для спешки, чем
у  меня, так что, в конце концов, он рассудил, что нет никакого
смысла погибать,  если  в лучшем случае он может заработать на
этих  гонках  недельное жалование, - и отстал. Я не сомневался,
что  он  немедленно поднял тревогу по радио, но ни заграждения,
ни   прочие   подобные неприятности  мне  не  грозили:  едва в
комиссариате узнают номер машины, меня оставят в покое.
      Конечно, я  предпочел  бы  проделать этот путь на другой
машине или на автобусе. Желто-красному такси не хватало одного
качества,  а  именно  -  неприметности, но скорость теперь была
важнее,  чем  тайна.  В  виде  компромисса  я проехал последний
отрезок  шоссе по  дамбе  с  относительно умеренной скоростью,
потому что вид желто-красного такси, приближающегося к городку
со  скоростью сто миль в час, дал бы повод к некоторым догадкам
даже отменно нелюбопытным голландцам.
      Я запарковал машину на быстро заполняющейся стоянке, снял
пиджак, подмышечную кобуру и галстук, закатал рукава и вышел из
машины,  неся  пиджак небрежно переброшенным через левую руку и
держа под ним пистолет с навинченным глушителем.
      Щедрая на капризы голландская погода заметно изменилась к
лучшему. Еще когда я выезжал из Амстердама, начало проясняться,
и сейчас редкие пухлые облака лениво проползали по безмятежному
небу,  а  в  жарком солнце слегка дымились дома и прилегающие к
городку   поля.   Неторопливо,  но  и не  слишком  медленно я
направился,  к зданию,  наблюдение  за  которым поручил Мэгги.
Двери  его  были  распахнуты,  и  можно было видеть движущихся,
внутри людей - одни женщины все в тех же традиционных костюмах.
Время от времени одна из них выходила и направлялась в город, а
изредка  выныривал  какой-нибудь  мужчина  с  большой картонной
коробкой   и,  поставив  ее  на  тележку,  двигался  в том  же
направлении.  Вероятно,  тут располагался какой-то крестьянский
промысел,  но  извне  трудно  было  определить-какой.  Впрочем,
наверняка   совершенно безобидный:  проходящих  мимо  туристов
иногда с  улыбкой  приглашали внутрь - посмотреть. Кто входил,
неизменно  выходил  оттуда,  так  что  зловещим  это  место  не
назовешь.  К  северу  от  дома раскинулось широкое пространство
лугов, и в отдалении группка все так же одетых женщин ворошила
сено, чтобы высушить   его  под   утренним   солнцем.  Мне
подумалось,   что   мужчины  Хейлера  сумели,  видимо, недурно
устроиться: судя по всему, ни один из них вообще не работал.
      Нигде  не  было  ни  следа  Мэгги. Я отправился в сторону
порта и по дороге купил дымчатые очки, такие темные, что вместо
того,  чтобы  способствовать маскировке, они скорее обращали на
себя   внимание,   в   чем,  верно,  и заключается  секрет  их
популярности,  а  также  соломенную шляпу с обвислыми полями, в
которой  даже  будучи мертвым я не рискнул бы показаться нигде,
кроме  Хейлера.   Это   нельзя   было   назвать   совершенным
преображением, ничто, кроме  грима,  не  могло  скрыть  белых
шрамов на  моем  лице,  но  все же некоторой анонимности я как
будто достиг и питал надежду, что не так уж сильно отличаюсь от
десятков других туристов, фланирующих по городку.
      Хейлер-  очень  маленький  город. Но когда ищешь взглядом
кого-нибудь,  не  имея понятия, где он находится, да еще когда
этот  кто-нибудь  прогуливается туда-сюда одновременно с тобой,
тогда  даже  самый  маленький  городок становится  удивительно
пространным.  Так  быстро, как только мог, не рискуя привлечь к
себе  внимания,  я промерил шагами все улицы Хейлера и нигде не
нашел  Мэгги.  Было  от  чего  прийти в отчаяние, тем более что
внутренний  голос  настойчиво  и  уверенно бубнил, что я явился
слишком  поздно.  К  тому же поиски приходилось вести, ничем не
выдавая  их  поспешности.  Я  начал  по  очереди  обходить  все
магазины  и кафе, хотя, если иметь в виду задание, которое я ей
дал, и если Мэгги еще была жива и невредима, этот обход едва ли
мог  принести  плоды.  Но я боялся упустить хотя бы минимальную
возможность.
      Как  и  следовало  ожидать,  магазины  и кафе близ порта
ничего мне  не дали. Тогда я стал очерчивать все более широкие
концентрические    круги,    если    можно    приложить   такой
геометрический термин к  хаотическому лабиринту улочек, каким
был  Хейлер.  И  вот  на  последнем  из  этих виражей обнаружил
Мэгги-живую и здоровую.
      Испытанное  в тот миг облегчение можно сравнить разве что
с  пришедшим чуть позже сознанием собственной глупости: я нашел
ее  именно  там, где должен был искать с самого начала, если бы
поработал  головой  так, как это сделала она. Ей было приказано
держать  под наблюдением дом, но в то же время держаться других
людей, что она и делала. В большом и людном магазине сувениров
она стояла у прилавка, изредка брала в руки разные выставленные
на  продажу безделушки, но почти не глядела на них, зато упорно
всматривалась  в здание, расположенное ярдах в тридцати отсюда-
так упорно, что даже не заметила меня. Я шагнул внутрь, чтобы с
ней   заговорить,   но  тут  увидел  нечто,  заставившее  меня
остановиться   как   вкопанного  и  заглядеться  почти так  же
неотрывно, как Мэгги, хотя и в другом направлении.
      По  улице  приближались  Труди  и  Герта. Труди в розовом
платьице  без  рукавов и длинных белых перчатках шла по-детски
вприпрыжку,  с развевающимися светлыми волосами и безмятежной
улыбкой  на  лице.  Герта  в  своем обычном причудливом одеянии
важно семенила рядом с большой кожаной сумкой в руках.
      Все это я разглядел почти мгновенно, - затем быстро вошел
в  магазин, однако направился не к Мэгги - что бы ни произошло,
я  не  хотел, чтобы те двое видели, что разговариваю с ней, - а
занял  стратегически  удобную  позицию за  высокой вертушкой с
открытками - в ожидании, пока они пройдут.
      И  не дождался. Парадные двери они миновали, но дальше не
двинулись,  потому  что  Труди вдруг  остановилась,  глянула в
витрину,  за  которой  стояла  Мэгги, и схватила Герту за руку.
Потом она  потащила  явно  упирающуюся  Герту  в  магазин  и,
оставив  ее  на месте, грозную, как вулкан накануне извержения,
подбежала к Мэггн и взяла ее под руку.
      - Я тебя знаю! - сказала она радостно. - Знаю тебя! Мэгги
обернулась и улыбнулась:
      - Я тоже тебя знаю. Добрый день, Труди.
      - А   это  Герта,  -  Труди  повернулась к Герте, которая
очевидно  не  одобряла происходящего.- Герта, это моя подружка
Мэгги.
      Герта  приняла  это  к  сведению,  ничем не выразив своих
чувств. А Труди продолжала:
      - Майор Шерман - мой друг.
      - Я знаю, - улыбнулась Мэгги.
      - А ты моя подружка, Мэгги?
      - Конечно, Труди.
      - У меня очень много подружек, - Труди была в восторге. -
Хочешь их  увидеть? - она чуть ли не потащила Мэгги к выходу и
показала  рукой.  Показывала  на север, так что речь могла идти
только о женщинах, работавших на другом конце поля. Смотри. Вот
они.
      - Наверно,  они очень  милые, - любезно заметила Мэгги.
Какой-то  любитель  открыток  придвинулся ко мне, давая понять,
что  не мешало бы уступить ему место у вертушки. Не знаю, какой
взгляд я  ему послал, наверняка достаточно решительный, потому
что удалился он весьма поспешно.
      - Да,  они   очень,  очень  милые,  - прощебетала Труди и
кивнула на Герту и ее сумку. - Когда мы с Гертой приезжаем сюда
утром, всегда привозим  им кофе и еду, - и вдруг предложила:-
Пойдем я  вас познакомлю,  - и,  видя, что Мэгги колеблется,
тревожно спросила: - Ведь ты моя подружка, правда?
      - Конечно, но...
      - Они  такие  хорошие, - тон Труди стал умоляющим. -Такие
веселые. И так хорошо играют. Если мы им понравимся, может, они
станцуют для нас танец сена.
      - Танец сена?
      - Да,  Мэгги. Танец  сена. Я тебя очень прошу. Вы все-мои
подружки.  Пойдем  со  мной.  Ты ведь сделаешь это для меня, а,
Мэгги?
      - Ну,  хорошо,  - Мэгги  произнесла это с улыбкой, но без
энтузиазма. - Только для тебя. Но я не смогу оставаться долго.
      - Я  тебя  люблю,  Мэгги! - Труди сжала ей руку. - Я тебя
очень люблю!
      Они  ушли.  Некоторое  время я выжидал, потом выглянул из
магазина.  Они уже  миновали  здание, за которым Мэгги должна
была, по  моей  просьбе,  наблюдать, и  шли через  луг.  От
работавших женщин их отделяло по меньшей мере шестьсот ярдов, а
те  укладывали первую копну  сена  близ чего-то, в чем даже с
такого расстояния можно было признать старую и ветхую ригу. До
меня, доносился щебет, который могла издавать только Труди, она
снова,  по   обыкновению,  проказничала,  как овечка весной.
Труди, наверно, не умела ходить спокойно-только вприпрыжку.
      Я последовал за ними, но без всяких прыжков. По краю поля
тянулась   живая   изгородь,  прячась  за  которой  можно  было
держаться  в  тридцати-сорока  ярдах  от них. Думаю, мой способ
передвижения   выглядел  не  менее  странным,  чем  тот,  каким
пользовалась  Труди: высота изгороди не достигала и пяти футов,
так что большую часть тех шестисот ярдов я ковылял скрючившись,
совсем как семидесятилетний старец, мучающийся прострелом.
      Неторопливо  достигли  они  старой  риги и устроились под
западной  ее стеной, прячась в тени от все более распалявшегося
солнца.  Когда рига  оказалась  между мной  и  ними, а также
убиравшими   сено   женщинами,  я   бегом  пересек  оставшееся
пространство и через боковую дверку проник внутрь.
      Первое  впечатление не обмануло. Это строение насчитывало
самое  меньшее-сто  лет  и  было  ужасно  дряхлым.  Пол кое-где
провалился,  деревянные  стены выщерблены чуть ли не всюду, где
только  возможно,   доски,  разделенные  щелями  для  воздуха,
перекосились,  и щели превратились и дыры, сквозь которые можно
было просунуть голову.
      Почти   под  крышей  риги  был  деревянный  ярус,  настил
которого грозил рухнуть в любую секунду - настолько он прогнил,
растрескался и был источен короедом. Вообще-то даже английскому
посреднику  в  торговле недвижимостью нелегко было бы сбыть это
строение, ссылаясь на его античность. Сомнительно, чтобы настил
мог выдержать тяжесть мыши средней величины, не то что мою, но,
во-первых,    нынешний   мой  наблюдательный    пункт   мало
соответствовал даже  минимальным требованиям, а во-вторых, мне
вовсе не улыбалось выглядывать через одну из щелей затем, чтобы
убедиться, что в двух дюймах от меня кто-то заглядывает внутрь-
через  соседнюю.  Так что я ступил, пусть и неохотно, на ведшие
наверх расшатанные деревянные ступеньки.
      Восточная  часть этой,  с  позволения сказать, антресоли
была  до  половины  заполнена  прошлогодним  сеном,  а пол  ее
оказался  именно  таким  опасным,  каким  выглядел, но я ступал
осторожно   и  без  приключений  добрался  до  западной  стены,
которая  предлагала еще больший выбор щелей, чем внизу. Одна из
них  - шестифутовой ширины - обеспечивала идеальную видимость и
вполне меня  устроила. Прямо подо мной виднелись головы Мэгги,
Труди и Герты, а чуть поодаль - несколько женщин быстро и ловко
укладывали  копну,  сверкая на солнце длинными трезубцами своих
вил,   видна   была  даже  часть  городка,  включая  почти  всю
автомобильную  стоянку.  Я испытывал тревогу и не мог понять ее
причины.  Сцена  уборки  сена, разыгравшаяся на лугу, была так
идиллична, что даже наиболее буколически настроенный зритель не
пожелал  бы  лучшей.  Думается,  это  странное чувство тревоги
происходило  из  самого  неожиданного  источника, а именно - из
самих  этих  женщин,  работавших на лугу: здесь, в естественном
окружении,  эти  стелющиеся  по земле полосатые юбки, эти пышно
вышитые  блузки  и  снежно-белые  чепцы  казались,  как  бы это
сказать,  слегка  бутафорскими.  Да,  во  всем этом было нечто
театральное,   какая-то  атмосфера  нереальности.  И  возникало
ощущение,  что я  созерцаю  представление, специально для меня
предназначенное,   а   вовсе   не   подглядываю  за  ничего  не
подозревающими людьми.
      Прошло  с полчаса. Женщины работали непрерывно, а троица,
сидящая  подо  мной,  лишь  изредка  обменивалась репликами - в
такой  теплый  и  тихий  день всякий разговор кажется излишним.
Блаженную   тишину   почти  не нарушали  ни  шелест  сена,  ни
отдаленное  жужжание...  Поколебавшись,  я решился на сигарету:
достал из кармана пачку и спички, положил пиджак на пол, сверху
- пистолет с глушителем и закурил, следя, чтобы дым не выползал
в щели между досками.
      Некоторое  время спустя Герта взглянула на свои наручные
часы  размером примерно  с кухонный будильник и что-то сказала
Труди, та  встала  и  дала Мэгги руку, чтобы помочь подняться.
Вдвоем они  направились к работавшим женщинам, вероятно, чтобы
уговорить  их  сделать перерыв  на завтрак. Герта тем временем
расстелила  на земле яркую салфетку, достала чашки и развернула
еду.
      Голос за моей спиной произнес:
      - Не  пытайтесь хвататься  за пистолет. Вы умрете прежде,
чем его коснетесь.
      Я  верил этому  голосу. И  не пытался даже взглянуть на
пистолет.
      - Повернитесь.  Только   помедленней.  Я повернулся  так
медленно, как только мог. Уж такой это был голос.
      - Три шага от пистолета. Влево.
      Никого  не  было видно, но слышно прекрасно. Я сделал три
шага. Влево.
      Сено  у  противоположной стены  зашевелилось  и из него
вынырнули  две фигуры:  преподобный Таддеуш Гудбоди и Марсель,
тот самый ужеподобный денди, которого я вчера избил и засадил в
сейф в "Новом Бали". В руках у Гудбоди не было оружия, впрочем,
оно  ему и не требовалось - пушка, которую сжимал Марсель, была
размерами  в  два  обычных  пистолета, и, судя по блеску в его
узких  черных  немигающих  глазах,  он настойчиво искал хотя бы
тени  ослушания,  чтобы  ею  воспользоваться.  Не  добавило мне
оптимизма  и  то,  что на  ствол этого огнестрельного чудовища
навинчен  глушитель, делавший для них безразличным, сколько раз
в меня стрелять, все равно никто ничего не услышит.
      - Тут  дьявольски   душно,  -  пожаловался  Гудбоди.  - И
щекотно,  -  он  улыбнулся  улыбкой,  из-за которой малые дети,
верно, потянулись бы к нему ручонками. - Надо сказать, дорогой
майор, профессия приводит вас в самые неожиданные места.