чу.
      - Тебя  просто знобит, и больше ничего. Следствие моды на
мини-юбочки. Ну, теперь следующий этаж...
      Следующий   этаж  был  целиком  предназначен  для  самой
удивительной   коллекции   кукол,   какую   только  можно  себе
представить.  Счет  их шел  на  тысячи.  Размеры колебались от
крошечных  миниатюрок  и  до экземпляров еще больших, чем кукла
Труди. Все  без  изъятия  были  поразительно  натуральны и все
прекрасно  одеты  в  традиционные  костюмы.  Большие куклы либо
стояли  самостоятельно,   либо   удерживались  металлическими
подпорками, маленькие болтались на шнурках, свисавших с прутьев
под   потолком.  Луч  моего  фонаря  остановился,  наконец,  на
группе кукол, одетых в одинаковые костюмы.
      Белинда вцепилась в мою руку и сжала ее.
      - Это так... так-жутко. Они такие живые, словно смотрят и
слушают,  -  она  не  отрывала глаз  от кукол, освещенных моим
фонарем. - Правда ведь, в них есть что-то странное?..
      - Нет смысла шептать. Возможно, они и смотрят на тебя, но
уверяю -  не  слышат. И нет в них ничего особенного, разве что
происходят  они  с  острова  Хейлер на Зейдер-Зее. Экономка ван
Гельдера,   старая   ведьма,   где-то  потерявшая  свою  метлу,
одевается именно так.
      - Как они?
      - Это  нелегко себе представить, - признал я. - А у Труди
есть большая кукла, одетая точно так же.
      - Труди - это больная девушка?
      - Да.
      - И  все равно в этом месте есть что-то очень неприятное.
-  Она отпустила мою руку. Несколько секунд спустя я услышал ее
шумный вдох  и  обернулся.  Она  стояла  спиной ко мне футах в
четырех  и  вдруг  попятилась  медленно и бесшумно, с вытянутой
назад  рукой,  вглядываясь  во что-то,  выхваченное  светом ее
фонаря. Потом послышался сдавленный шепот:
      - Там кто-то есть... Кто-то смотрит...
      Проследив  за  ее  взглядом,  я ничего не увидел, правда,
фонарь,  по  сравнению с  моим,  был  не  особенно  силен. Она
почувствовала мою   руку   за   своей   и   обернулась.  -Там
действительно  кто-то  есть,  -  все  тем же сдавленным шепотом
повторила она. - Я видела... Видела их...
      - Что?
      - Глаза... Я видела...
      Мне   и в   голову   не  пришло  усомниться.  Возможно,
воображение  у нее  было  богатое,  но  она прошла достаточную
выучку,  чтобы не  давать  ему воли во время работы. Луч моего
фонаря скользнул по ее глазам, на мгновенье ослепив и заставив
вскинуть  руку,  и затем перескочил на указанное место. Ничего.
Никаких  глаз. Только две  висящие  рядом  куклы качаются так
легонько,  что это  их  движение  едва  можно различить. А на
этаже-ни  сквозняка,  ни дуновения... Я снова стиснул ей руку и
улыбнулся:
      - Но, Белинда...
      - Никаких "но"? - дрожащий шепот перешел в шипение.- Я их
видела.   Страшные,   пристальные   глаза.  Клянусь,  видела!..
Клянусь...
      - Да-да, конечно, Белинда...
      Судя  по брошенному на меня взгляду, она подозревала, что
я силюсь ее успокоить. И была права.
      - Я верю тебе, Белинда. Конечно, верю...
      - Так почему же вы ничего не делаете?
      - Как  раз собираюсь кое-что сделать.  Убраться отсюда ко
всем  чертям.  -  Как ни в чем не бывало я неторопливо осмотрел
помещение с помощью фонарика, а потом повернулся и взял Белинду
под руку. - Для нас ничего тут нет, и мы затянули визит. Думаю,
нашим натянутым нервам не помешала бы выпивка.
      Она  глянула  на меня  со  смесью  гнева, разочарования,
недоверия  и,  подозреваю,  с немалым облегчением. Но гнев взял
верх: большинство людей впадает в гнев, когда чувствует, что им
верят, только чтобы успокоить.
      - Но вы говорите, что...
      - Ну-ну!  -  я  коснулся  ее  губ указательным пальцем. -
Помолчи. Помни: шефу всегда виднее...
      Для  апоплексического  удара  она  была  слишком молода,
однако чувства  в  ней  прямо-таки  бурлили.  Не  найдя  слов,
подходящих  для  ситуации,  она стала спускаться по лестнице, с
возмущением, сквозящим    в  каждом   движении   напряженно
выпрямленной  спины.  Я поплелся следом, но моя спина тоже вела
себя не совсем обычно: по ней .бегали странные мурашки, которые
утихли  лишь.  когда за  нами  захлопнулась парадная  дверь
магазина.
      Мы  быстро миновали улицу, держась поодаль друг от друга;
это  она  сохраняла  дистанцию,  а ее осанка давала понять, что
такие  вещи,  как  пожатие  рук  и стискивание плеч, на сегодня
закончились. Думаю-к лучшему. Я попробовал пошутить, но она так
кипела гневом, что не ухватилась за шутку.
      - Не заговаривайте со мной! - И я замолк до тех пор, пока
мы  не добрались  до  первой  забегаловки  портового квартала,
неряшливого  притона  с шикарным названием "Под котом с девятью
хвостами".  Видимо,  тут когда-то бывали британские моряки. Она
не  была  в восторге, но не сопротивлялась, когда я взял ее под
руку   и  ввел внутрь.  Это  была  задымленная,  душная  нора.
Несколько   моряков,   недовольных  вторжением двух  чужаков в
заведение,   которое, верно, считали  своей собственностью,
хмуро  подняли на  меня  глаза, но я был настроен глядеть куда
более  мрачно  -  и  нас  тут  же оставили в покое. Мы прошли к
небольшому  деревянному,  столу, крышки которого с незапамятных
времен не касались ни мыло, ни вода.
      - Мне скотч,-сказал я. - А тебе?
      - Тоже.
      - Ты же не пьешь виски.
      - Сегодня пью.
      Такое  утверждение  оказалось  справедливым лишь отчасти.
Профессиональным  движением она влила в себя полстакана чистого
виски  и  тут  же  стала  задыхаться,  кашлять и  давиться так
мучительно,   что   я усомнился:   не  напрасно  ли  исключил
опасность,  апоплексии?  Чтобы помочь, пришлось похлопать ее по
спине.
      - Уберите руки, - просипела она. Я убрал.
      - Думаю,  что  не  смогу дальше с вами работать, господин
майор, - сообщила она, когда гортань снова стала управляемой.
      - Жаль...
      - Как  же  можно  работать  с  людьми,  которые мне  не
доверяют,  которые мне не верят. Вы относитесь ко мне не только
как к марионетке, но и как к ребенку...
      - Вовсе нет.-И это было правдой.
      - "Я  верю  тебе, Белинда, - передразнила она с горечью,-
Конечно, верю"... Совсем вы не верите Белинде.
      - Я  верю  Белинде. И  пожалуй,  даже забочусь о Белинде.
Поэтому и забрал Белинду оттуда. Она повернулась ко мне:
      - Верите?.. Но почему же тогда...
      - Там действительно кто-то был, за этой стойкой с куклами.
Две  из  них  слегка качались. Там кто-то был и наблюдал, желая
знать, не  откроем  ли  мы  чего-нибудь.  У  него не было иных
намерений,   иначе   он  стрелял  бы  нам  в  спину,  когда  мы
спускались. Но если бы я среагировал так, как ты хотела, и стал
его  искать,  тогда  он  прикончил  бы меня  из своего укрытия
прежде, чем удалось бы до него добраться. Потом пристрелил бы и
тебя,  чтобы  не  оставлять  свидетеля. А сказать по правде, ты
еще слишком молода,  чтобы умирать. Правда, не будь там тебя, я
мог  бы  поиграть с ним в прятки с примерно равными шансами. Но
ты  была  там. Оружия у тебя нет. И нет никакого опыта в этих
паскудных играх, в какие мы подчас играем. Ты стала бы для него
прямо  идеальной заложницей. Вот я и забрал оттуда Белинду. Чем
плохое объяснение, а?
      - Я  не разбираюсь в объяснениях,-теперь в глазах у нее
стояли слезы. - Знаю только, что это-лучшее, что мне когда-либо
доводилось слышать.
      - Пустяки! - Я допил свое виски, потом - виски Белинды, и
отвез ее в отель.
      Минуту  мы стояли в дверях, укрывшись от падающего теперь
как сквозь решето дождя. Белинда почти успокоилась.
      - Мне  так  жаль...  Я  была такая глупая... И грустно за
вас...
      - За меня?
      - Теперь я  понимаю, почему  вы  предпочли бы работать с
куклами, а не с людьми. Когда умирает кукла, человек не плачет.
      Ответить было нечего. Чувствовалось, что власть над этой
девушкой   ускользает от  меня  и  отношения учитель-ученица
становятся совсем не такими, как прежде.
      - И  еще  одно...  -  Она  говорила  почти  с радостью. Я
очнулся.
      - Теперь я уже не буду вас бояться.
      - А раньше боялась? Меня?
      - Да. Правда-правда! Как сказал тот человек...
      - Какой?
      - По-моему, Шейлок. Помните: вонзи в меня кинжал...
      - Помолчи!..
      Она  умолкла.  Одарила  меня  своей убийственной улыбкой,
потом неторопливо поцеловала меня, еще раз улыбнулась и вошла в
отель. Стеклянные двери несколько раз качнулись и остановились.
Еще немного, - подумал я мрачно, - и дисциплина полетит ко всем
чертям.

ГЛАВА ПЯТАЯ
      Отойдя  ярдов  на  триста  от  отеля,  я поймал такси и
отправился  в  "Рембрандт".  Поглядел  некоторое  время  из-под
навеса у  входа  через  улицу -  на балаганчик. Старик был не
только бессмертен,  но  и,  вероятно, непромокаем,  дождь  не
производил  на него никакого впечатления, и ничто, кроме разве
что   землетрясения,   не  могло  предотвратить  его  вечернего
выступления. Подобно   старому   актеру,   считающему,   что
представление  должно состояться несмотря ни на что, он, видно,
не   сомневался   в   своих   обязательствах   перед  публикой,
и-невероятная  вещь!-публика  эта у него была: несколько юнцов,
чья  потертая  одежда, по  всем  признакам, промокла насквозь,
группка,  погруженная  в мистическое созерцание смертельных мук
Штрауса,  которому пришла очередь подвергнуться пыткам. Я вошел
в отель.
      - Так скоро обратно? Из Зандама? - удивление управляющего
казалось вполне искренним.
      - Такси,  -  пояснил  я и отправился в бар, где, удобно
устроившись  в углу и медленно попивая виски, задумался о связи
между быстрыми   людьми   и скорострельными   револьверами,
торговцами  наркотиками,  больными девушками, глазами, скрытыми
за   куклами, такси,  следующими  за  мной, куда  бы  я  ни
направлялся,  полицейскими,  которых  шантажируют, и продажными
управляющими  отелей,  портье  и бренчащими шарманками. Все это
вместе взятое не  давало мне ровным счетом ничего. Оставалось
признать,  что результаты  ничтожны  и - как ни неприятна сама
мысль  об этом - выхода нет и придется сегодня же, попозже, еще
раз посетить магазин, разумеется, не уведомляя Белинду... Тут я
впервые  случайно  глянул в находящееся передо мной зеркало. Не
могу сказать, что меня толкнул какой-то инстинкт или что-нибудь
в  этом  роде, просто уже  некоторое время ноздри мне слегка
щекотал запах духов, тонкий дух сандалового дерева, который мне
очень  нравится,  вот и захотелось увидеть, от кого он исходит.
Чисто старомодная дотошность.
      Столик,  за  которым сидела девушка, был расположен сразу
за  моим.  На  столике -  початый  стакан  спиртного, в  руке
девушки  -  развернутая  газета.  Когда я глянул в зеркало, она
сразу  опустила  глаза в газету. Моя природная подозрительность
тут ни при чем. Воображение тоже. Она приглядывалась ко мне. На
ней   был   зеленый   костюм, а  непокорные  белые  волосы, в
соответствии  с  современной  модой,  вы  глядел и остриженными
сумасшедшим  садовником.  Как  видно,  Амстердам  полон молодых
блондинок, так или иначе, привлекающих мое внимание.
      Повторив у  бармена  заказ,  я поставил стакан на столик
близ  бара  и  медленно,  как  человек,  глубоко  погруженный в
раздумье,  направился в фойе, миновал девушку, даже не взглянув
на нее, и парадной дверью вышел на улицу. Штраус уже кончился -
но  не старик, нет: желая продемонстрировать разнообразие своих
пристрастий,  он  перешел  к  чудовищному исполнению популярной
шотландской  песенки. Попробуй он проделать этот номер на любой
из  улиц  Глазго,  через  четверть  часа  от него, как и от его
шарманки,   осталось   бы  только  бледное  воспоминание.  Юнцы
исчезли,   что  могло  означать   либо   их антишотландскую
настроенность, либо-  в  такой  же степени - прошотландскую. В
действительности  же их отсутствие, как я позже узнал, означало
нечто  совершенное иное. Все приметы и признаки были у меня под
носом, но  я не улавливал - и из-за этого слишком многим людям
предстояло умереть.
      Старик заметил меня и немедленно изобразил удивление:
      - Уважаемый господин говорил, что...
      - Что  иду  в  оперу.   И пошел было, - я грустно покачал
головой.  -  Примадонна  надорвалась на верхнем "ля". Сердечный
приступ.  -  Чтобы  утешить,  я  похлопал  его по плечу. - Без
паники. Я иду всего лишь позвонить...
      С  администрацией  отеля телефон соединил меня сразу, а с
номером  девушек-  после  долгого  ожидания.  В  голосе Белинды
слышалось раздражение:
      - Кто говорит?
      - Шерман. Немедленно приезжай.сюда.
      - Сейчас?-она застонала.-Я купаюсь.
      - Увы, мне  надо  быть в двух местах одновременно. А ты и
без  того  слишком  чиста  для той грязной работы, которая меня
ждет. Мэгги тоже.
      - Мэгги спит.
      - Ну  так  разбуди  ее,  ладно?  А  если  хочешь,  можешь
принести  ее  на руках. -  Обиженное  молчание. - Через  десять
минут будьте у моего отеля. Ждите на улице шагах в двадцати.
      - Но  ведь  льет  как  из  ведра!  -  Раздражение все  не
проходило.
      - А  вы боитесь промокнуть? Некоторое время спустя отсюда
выйдет одна девушка. Твой рост, твой возраст, твоя фигура, твои
волосы...
      - В Амстердаме десять тысяч девушек, которые...
      - Эта  прекрасна.  Не  так,  как  ты,  ясное   дело,   но
прекрасна.  На ней зеленый плащ, в руке зеленый зонт... духи с
запахом   сандалового дерева,   а   на  левом  виске недурно
загримированный синяк, который я поставил ей вчера днем.
      - Загримированный... вы нам ничего не говорили о том, что
нападаете на девушек.
      - Откуда  мне  помнить  всякие  "мелкие подробности"?  Вы
пойдете   за   ней.   Когда   доберетесь  до  места,  куда  она
направляется,  одна  из вас останется, а другая-ко мне. Нет, не
сюда,  сюда нельзя, сами знаете. Я буду "Под старым кленом", на
втором углу Рембрандтплейн.
      - Что вы там. будете делать?
      - Это бар. Как ты думаешь, что я там буду делать?
      Когда  я вернулся,  девушка  в зеленом плаще по-прежнему
сидела за тем же столиком. Сперва я подошел к администратору, и
попросил   несколько   листов  бумаги, а  потом  устроился  за
столиком,  где оставил  свою  выпивку. Девушка в зеленом плаще
была  не дальше, чем в шести футах, так что хорошо видела,что я
делаю, оставаясь  в  то  же  время  относительно  свободной от
наблюдения.
      Вытащив  из  кармана  счет  за  ужин,  съеденный прошлым
вечером,  я  разгладил его перед собой и стал что-то чертить на
клочке бумаги.  Через минуту с неудовольствием отложил перо,
скомкал  лист  и  швырнул  в стоящую рядом корзину. Затем начал
писать   на другом   клочке   -   и   изобразил   тот   же
неудовлетворительный  итог.  Повторил  номер еще несколько раз,
после чего прикрыл глаза, опер голову на ладони и оставался так
почти  пять  минут,  словно  человек, погруженный в глубочайшие
размышления.  Спешить  мне было некуда, это точно. Белинде было
дано  десять минут, но если бы она сумела за это время выйти из
ванной, одеться и приехать сюда с Мэгги, это означало бы, что я
знаю о женщинах еще меньше, чем мне казалось.
      Потом  я снова  писал,  комкал бумагу и кидал в корзину,
пока  не  прошло  двадцать минут. К этому времени я одолел свою
выпивку,  так  что  пожелал  бармену доброй ночи и вышел, но за
красными   плюшевыми  портьерами,  отделяющими бар  от  холла,
остановился,  немного  подождал и осторожно выглянул. Девушка в
зеленом  плаще встала, заказала еще выпить и присела спиной ко
мне   на   кресло,   которое  я  недавно  освободил.  Незаметно
оглядевшись,  чтобы убедиться, что за ней не следят, она как бы
ненароком потянулась к корзине для бумаг, вынула лежащий сверху
смятый клочок бумаги и разгладила его перед собой. Тем временем
я бесшумно придвинулся к ее креслу. Теперь лицо ее было видно в
профиль, и это лицо внезапно застыло. С такого расстояния можно
было даже прочитать слова, написанные на разглаженной бумаге..
      Звучали они  так:  "Только  очень  любопытные  девчонки
заглядывают в корзинки для мусора".
      - Все остальные бумажки содержат то же самое таинственное
послание, - сообщил я. - Добрый вечер, мисс Лимэй.
      Она  резко  повернулась  и  уставилась на меня. Косметика
была использована довольно умело, так что натуральный оливковый
цвет  кожи почти удалось скрыть, но вся помада и пудра на свете
не смогли бы спрятать румянца, залившего ее лицо от шеи до лба.
      - Клянусь, - продолжал я, - этот розовый цвет вам очень к
лицу...
      - Извините, я не говорю по-английски.
      - Понимаю. Потеря  памяти  в  результате потрясения, - я
осторожно  коснулся  ее синяка. - Это пройдет. Как ваша голова,
мисс Лимэй?
      - Извините, я...
      - Не говорите по-английски.  Вы это уже говорили. Но ведь
понимаете   совсем  неплохо,  а?  Особенно  то,  что  написано.
Признаться,  - для  такого, как я, стареющего мужчины, большое
утешение  видеть,  что современные  девушки  так  хорошо умеют
краснеть. Вы очень хорошо краснеете.
      Она  в замешательстве поднялась, машинально вертя в руках
бумагу.  Вероятно,  она  была  на стороне преступников - только
тот,  кто  на  их стороне, мог, как это сделала она, попытаться
заступить  мне дорогу во время погони на аэродроме. И все же я
не  мог удержаться от сочувствия. В ней было что-то печальное и
беззащитное. Притворяться так сумела бы лишь прекрасная актриса
но  прекрасные актрисы  обычно  ищут  успеха  на  сцене или на
экране. Вдруг, неизвестно почему, мне на ум пришла Белинда. Две
в  один  день-это, пожалуй, многовато. Видимо, я начал глупеть.
Кивок в сторону бумаг получился резким и злым:
      - Вы можете оставить их себе, если хотите.
      - Оставить...  -  она  глянула  на  бумаги.  - Я вовсе не
хочу...
      - Ага! Потеря памяти начинает проходить.
      - Извините, я...
      - Ваш парик перекосился.
      Машинально  она  подняла руки  к волосам, потом медленно
опустила  их  и  прикусила губу. В ее темных глазах было что-то
близкое к отчаянию. И снова во мне возникло неприятное чувство,
что   я   слишком   доволен  собой.  - Оставьте  меня!  -  И я
отодвинулся,  чтобы  ее  пропустить.  Несколько  мгновений  она
смотрела  на  меня,  и, готов присягнуть, в глазах ее появилось
умоляющее выражение, а лицо чуть сморщилось, словно она вот-вот
расплачется.   Потом   покачала  головой  и  быстро  вышла.  Не
торопясь,  я  двинулся за  ней  и  видел,  как она, сбежала по
ступенькам  и  свернула  в  сторону канала. Двадцатью секундами
позже  Мэгги  и  Белинда  стартовали  в том же направлении. Они
держали  раскрытые  зонты,  но несмотря на это казались сильно
промокшими  и  измученными.  Возможно, впрочем,  они  и впрямь
добрались сюда за десять минут.
      Когда   я  вернулся  в  бар,  откуда,  кстати,  вовсе  не
собирался  уходить,  только  должен был убедить в этом девушку,
бармен просиял:
      - Приветствую вас еще раз. Я уж думал, вы пошли спать.
      - Собирался. Но мои вкусовые сосочки сказали мне: нет, не
раньше, чем через еще одно виски!..
      - Их  всегда  надо слушаться, - серьезно ответил бармен и
подал мне виски.
      - На здоровье!
      Я   поднес  стаканчик  к губам  и  возвратился  к  своим
раздумьям.  К  раздумьям  о  наивности и о том, как неприятно,
когда  тебя вводят в заблуждение, и еще о том, умеют ли молодые
девушки краснеть по первому требованию. Кажется, мне доводилось
слышать  о некоторых актрисах, которым такое удается, но трудно
поручиться.  Так  что пришлось заказать еще порцию виски, чтобы
освежить  память.  Следующая  посудина, какую поднес я к губам,
была  совсем  иного  рода,  намного  тяжелее,  да  и  напиток в
ней-куда  темнее.  Кружка  такого  напитка могла показаться - и
справедливо  - довольно  необычной на континенте, но только не
тут,   "Под  старым  колоколом",  в  этой  увешанной  латунными
штуковинами   пивной   -   более  английской,  чем  большинство