г бы сильнее любить собственную дочь. Она
приемная  дочь моего  брата.  Я  работал  с  ним на Кюрасао до
прошлого  года -  занимался  наркотиками,  а  он  был в службе
безопасности  голландской  нефтяной  компании. Его жена умерла
несколько лет назад. А в прошлом году он сам и моя жена погибли
в  автомобильной  катастрофе.  Кто-то  должен был взять Труди к
себе.  Я это сделал. Признаться, не хотел ее брать, а теперь не
смог  бы  жить без нее. Она никогда не будет взрослой, господин
майор.
      И  все  эти месяцы его подчиненные, верно, считали, что у
их  счастливого начальника нет никаких других забот и горестей,
кроме как засадить за решетку как можно больше злоумышленников.
Сострадание и сочувствие никогда не были моим амплуа, так что я
не нашел ничего лучше вопроса:
      - А эта... дурная привычка... Когда это началось?
      - Бог  весть... Во всяком случае, за много лет до того,
как брат узнал...
      - Некоторые из этих уколов совсем свежие.
      - Ее  пытаются  отучить. Вы  считаете, что уколов слишком
много?
      - Да.
      - Герта охраняет ее, как ястреб. Каждое утро берет ее с
собой  в  парк Вондел.  Труди обожает  кормить  птиц. А после
полудня  спит. Правда,  к  вечеру  Герта  иногда устает и рано
засыпает, а меня часто не бывает дома...
      - А вы не поручали следить за ней?
      - Десятки раз. Понятия не имею, как это происходит.
      - Они выбрали ее, чтобы добраться до вас?
      - Чтобы оказать  на меня давление, не иначе. Ведь у нее
нет  денег,  чтобы  платить  за наркотики. Они глупцы и не дают
себе  отчета,  что  я скорей предпочту видеть, как она медленно
умирает на моих глазах, чем сдамся.
      - Вы могли бы обеспечить ей охрану на все двадцать четыре
часа в сутки.
      - Тогда об этом пришлось бы заявить официально.  Подобная
просьба  автоматически передается  в  службу  здоровья.  И что
тогда?
      - Возможно,  какая-нибудь   лечебница, - спросил я, - для
недоразвитых? Больше бы она оттуда не вышла.
      - Да, больше бы она не вышла... Добавить было нечего.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Полдня  я провел в отеле, листая старательно составленные
и  снабженные примечаниями акты, а также истории отдельных дел,
переданные  мне  в бюро полковника де Графа. Они охватывали все
известные случаи употребления наркотиков, а также проводившиеся
за  последние  два  года  в  Амстердаме  -  с успехом или без -
расследования  этих  дел.  Материал  был  очень интересен - для
того,  кого  интересуют смерть или потеря человеческого облика,
самоубийства,  разрушенные  семьи и погубленные карьеры. Но для
себя  я  не  нашел там ровным счетом ничего. Битый час прошел в
попытках связать между собой разные документы, но не возникло и
намека на  сколь-нибудь  определенный порядок. Я сдался. Такие
прекрасно  подготовленные  профессионалы,  как де  Граф  и ван
Гельдер, наверняка убили много часов на это бесплодное занятие,
и   коль   скоро   им не   удалось   установить  тут никакой
закономерности,  то  у меня  шансов  не было. Ранним вечером я
спустился  в  фойе  и  отдал  ключ.  Улыбке портье, сидящего за
конторкой,  на сей  раз  недоставало прежнего оскала, она была
почтительной, даже раболепной. Очевидно, ему приказали испытать
новую систему.
      - Добрый   вечер,  добрый вечер! - Это униженное почтение
нравилось  мне еще  меньше,  чем  его нормальное поведение. -
Боюсь, вчера вечером я вел себя немного резко, но, видите ли...
      - Не  о чем говорить, мой дорогой, - я вовсе не собирался
давать перещеголять себя в любезности какому-то портье. - В тех
обстоятельствах  это  было вполне естественно. Ведь вы пережили
огромное  потрясение...  -  За стеклянной дверью отеля слышался
дождь, и я заметил: - Об этом в прогнозе не было ни слова...
      Он широко улыбнулся, словно не в тысячу первый раз слышал
эту идиотскую остроту, после чего сказал как бы между прочим.
      - Не самый подходящий вечер для вашей английской прогулки.
      - Меня это не беспокоит. Сегодня я иду в Зандам.
      - В Зандам?-он  скривился.-Сочувствую  вам.  Очевидно, он
знал  о  Зандам много больше меня, и ничего удивительного, если
учесть,  что  это название я выбрал наугад из плана города-пару
минут назад.
      Я   вышел   на   улицу.  Дождь  не  дождь,  а  балаганчик
по-прежнему   грохотал  на  полную  мощность. Этим  вечером в
программе  был Пуччини,  терпевший  страшный провал. Подойдя к
шарманке,  я  на  миг приостановился, не столько слушая музыку-
говорить  о  музыке  тут  было трудно, - сколько приглядываясь
украдкой к группе исхудалых и плохо одетых подростков - зрелищу
довольно   редкому   в  Амстердаме,   где  не особенно  много
сторонников  голодной диеты, - которые стояли вокруг шарманки и
казались   погруженными  в  восторженный  транс.  Мои  раздумья
прервал скрипучий голос за спиной:
      - Уважаемый господин любит музыку?
      Я обернулся. Дед неуверенно улыбался мне.
      - Прямо-таки влюблен в музыку...
      - Я тоже, я тоже... до конца...
      Если  учесть,  что  конец  его  был уже недалек, подобное
признание  звучало по меньшей мере опрометчиво. Я улыбнулся ему
как один любитель музыки другому и пообещал:
      - Буду  думать  сегодня  о вас - я иду в оперу, - и кинул
две монеты в банку, которая таинственным образом возникла перед
моим носом.
      - Уважаемый господин слишком добр...
      Подозревая  его  в  том, в чем подозревал, я подумал про
себя  то же самое, но милостиво улыбнулся, перешел через дорогу
и кивнул портье. Благодаря какой-то тайне, известной одним лишь
портье,   он  буквально  из  ничего  материализовал  такси.  Со
словами: "В аэропорт Схипхол", - я сел в машину.
      Мы двинулись. Но не одни. У первого светофора, в двадцати
ярдах  от  отеля,  я  глянул  через  заднее окошко. Такси марки
"Мерседес"  в  желтую полосу затормозило в двух машинах от нас.
Обычно оно  стояло  неподалеку  от  отеля.  Но  это могло быть
стечением  обстоятельств. Загорелся зеленый, и мы направились к
Виизельстраат. То же самое сделал "Мерседес".
      Я коснулся плеча шофера:
      - Остановите  тут,  мне надо купить сигарет. Он свернул к
тротуару. За ним - "Мерседес".
      - Стоп! -  Мы  затормозили.  "Мерседес"  тоже. Стечения
обстоятельств, понятно, бывают всякие, но это уже было смешно.
Я  вылез, подошел к "Мерседесу" и открыл дверцу. За рулем сидел
маленький  полный  мужчина  в  выцветшем темно-синем костюме, и
выглядел он подозрительно.
      - Добрый вечер. Вы свободны?
      - Нет, - он смерил меня взглядом, пробуя придать себе вид
лихой  беззаботности,  а потом нахального безразличия, но ни то
ни другое не вышло.
      - Так зачем же вы здесь остановились?
      - А  разве   есть  закон,  запрещающий  остановку,  чтобы
выкурить сигарету?
      - Нет.  Разве  что  вы не курите.  Вам знакомо управление
полиции  на Марникстраат? - Внезапно угасание энтузиазма на его
лице  выразительно показало, что знакомо и даже слишком хорошо.
-  Советую  вам  явиться туда, спросить полковника де Графа или
инспектора ван Гельдера и заявить им, что хотите предъявить иск
Полю Шерману, отель "Рембрандт", номер шестьсот шестнадцать.
      - Иск? - спросил он осторожно. - Какой иск?
      - Скажите  им,  что  тот  забрал у вас ключи  от машины и
выбросил в канал, - и я тут же сопроводил свои слова действием,
которое  вызвало  довольно  приятный на слух плеск, когда ключи
навсегда  сгинули  в  глубинах Принценграхта. -  Не ездите за
мной, - дверца хлопнула вполне соответственно нашему разговору,
но "Мерседес" сработан на совесть, так что дверца не отлетела.
      Устроившись  в  своем  такси,  я подождал, пока мы снова
окажемся на главной улице, и остановил машину:
      - Пожалуй, пойду пешком, - и расплатился.
      - Как это? На Схипхол?
      Когда  длинное  пешее  путешествие ставится под сомнение,
остается  только  снисходительно  улыбнуться,  подождать,  пока
машина пропадет из поля зрения, а потом вскочить в шестнадцатый
трамвай и выйти на Дам. Белинда, в темном плаще и темном платке
на золотых волосах, ждала меня на крытой трамвайной остановке и
выглядела промокшей и продрогшей.
      - Вы опоздали,-она и не старалась скрыть упрека.
      - Никогда   не  следует  критиковать  шефов.  У  правящих
классов всякий раз находятся кое-какие срочные дела.
      Мы  перешли через площадь, возвращаясь той самой дорогой.
которой  прошлым  вечером  мне пришлось идти с серым мужчиной,
затем  прошли  мимо одного из культурных памятников Амстердама,
но  Белинда  была  не  в  настроении интересоваться  культурой.
Нынешним  вечером эта обычно оживленная девушка была замкнута и
сосредоточена и   ее  молчание  не  способствовало  созданию
дружеской  атмосферы. Что-то ее угнетало, и, уже имея некоторое
представление  о  Белинде,  я  догадался,  что рано или поздно
узнаю-что. И оказался прав.
      - Мы, в сущности, для вас не существуем, правда?
      - Кто?
      - Я,  Мэгги,  все те,  кто  на  вас  работают.  Мы только
пешки...
      - Ну,  сама знаешь, - ответил я примирительно. -  Капитан
корабля-не компания команде.
      - О  том и речь.  Я и говорю, что мы, по сути, для вас не
существуем.  Мы  куклы,  которыми  манипулируют,  чтобы главный
кукловод достиг цели. Любые другие куклы подошли бы не хуже...
      Я ответил как можно мягче:
      - Мы   здесь  затем,   чтобы  выполнить  очень  мерзкую и
неприятную  работу, и важно только достигнуть цели. Личности не
играют никакой  роли. Ты  забываешь, что  я твой начальник,
Белинда.  Я  действительно считаю, что ты не должна так со мной
говорить.
      - Я   буду  разговаривать с вами так, как мне нравится! -
разве  что довольно быстрая ходьба помешала ей при этом топнуть
ногой; Мэгги и не приснилось бы так меня отбрить. Но она тут же
задумалась   над   последними  своими  словами и  сказала  уже
спокойнее:  -  Извините.  Я и правда не должна так говорить. Но
как  вы  можете относиться к нам с таким... таким безразличием.
Мы  ведь  тоже человеческие существа. Завтра вы могли бы пройти
мимо меня по улице и даже не узнать. Вы нас не замечаете...
      - Ну, что ты! Еще как замечаю! Возьмем, к примеру, тебя.-
Я  старался  не смотреть на нее, когда мы шли рядом, хотя знал,
что  она внимательно наблюдает за мной. - Новичок в наркотиках.
Крохотный  опыт  в  парижском бюро. Одета в темно- синий плащ и
такой же платок в мелкий белый эдельвейс, белые гольфы, удобные
синие  туфли,  на  плоском каблуке, с пряжками, рост пять футов
четыре  дюйма,   фигура  -  тут  не  обойтись без  цитаты  из
знаменитого   американского   писателя,   но   я  воздержусь, -
прекрасное  лицо, платиновые волосы, похожие на шелковую пряжу,
когда  сквозь  нее  просвечивает  солнце, черные брови, зеленые
глаза,  впечатлительна,   а   что   всего   важней,   начинает
разочаровываться   в   своем   шефе   из-за  отсутствия  в  нем
человеческих  чувств.  Да,  чуть  не забыл. Лак для ногтей чуть
содран на  среднем  пальце  левой  Руки.  А также убийственная
улыбка, скрашенная, если можно так сказать, чуть неровным левым
передним зубом.
      Какое-то время ей не хватало слов, что было вовсе не в ее
характере.   Она   глянула   на   упомянутый  ноготь,  где  лак
действительно  был  чуть  содран,  после чего обернулась ко мне
именно с той самой убийственной улыбкой, о которой я говорил:
      - Возможно, все же это так...
      - Что?
      - Что вы о нас беспокоитесь.
      - Конечно,  так.  - Теперь она начинала принимать меня за
бледного   рыцаря,   а  это  могло  привести  к  нежелательным
последствиям.  - Все мои сотрудницы первой категории, молодые и
красивые, для меня словно дочки. Долгая пауза, потом она что-то
шепнула под нос, мне показалось, очень похожее на "да, папа".
      - Как ты сказала?-спросил я подозрительно.
      - Ничего-ничего. Ничего...
      Мы  свернули на улицу, где размещалась фирма "Моргенштерн
и   Муггенталер".   Этот   мой  второй  визит сюда  полностью
подтверждал  впечатление,  полученное  накануне вечером. Только
место  показалось  мне еще более мрачным и грозным, мостовая и
тротуар  грязнее,  чем прежде,  сточные  каналы  больше забиты
мусором.   Даже  три  складчатые,  крутые  крыши  домов  словно
сблизились  друг  с  другом,  а завтра в эту пору могли и вовсе
сомкнуться.
      Внезапно Белинда  замерла  и  схватила меня за руку. Она
глядела  вверх широко открытыми  глазами,  туда,  где  здания
магазинов  уходили  вдаль и подъемные балки четко рисовались на
фоне  ночного  неба.  Я знал, что она предчувствует недоброе, у
меня самого было такое предчувствие.
      - Это должно быть здесь, -  прошептала она. - Я знаю, что
это здесь.
      - Да, это здесь, - ответил я твердо. - А что?
      Она резко отдернула руку, словно услышала что-то ужасное,
но  я снова взял ее за кисть, сунул под локоть и прижал к себе.
Она не пыталась вырываться.
      - Тут так... так страшно. Что это за жуткие штуки торчат
из-под крыш?
      -  Подъемные   балки.  В  былые времена  дома  облагали
податями, исходя из ширины фасада, так что практичные голландцы
строили их необыкновенно узкими. Естественно, лестничные клетки
были  еще уже. Отсюда и эти балки для подъема массивных вещей -
втягивания наверх фортепьяно, спуска вниз гробов и так далее.
      - Перестаньте!  -   Она втянула голову в плечи и невольно
вздрогнула.   -   Ужасное  место...  Эти  балки...  совсем  как
виселицы. Это место, куда люди приходят умирать.
      -  Чепуха,  моя  дорогая,  -  сказал я беспечно, чувствуя
острые,  как  стилеты, ледяные  пальцы,  исполняющие  на  моем
позвоночнике  траурный марш  Шопена,  и  вдруг  затосковал  по
почтенной  музыке шарманки перед "Рембрандтом". Вероятно, я был
так же доволен, держа Белинду за руку, как и она тем, что может
держаться  за  мою. - Не становись жертвой этих твоих галльских
видений.
      - Никакие  это не видения, - хмуро парировала она, но тут
же  задрожала  снова.  -  Мы  правда  должны  были прийти в это
ужасное место?
      Теперь дрожь ее стала сильной и непрерывной. Правда, было
холодно, но не до такой же степени!
      - Ты  помнишь,  как  мы сюда  попали?  - Она кивнула. -
Возвращайся в отель, а я позже приду к вам.
      - В отель? -она все еще не пришла в себя.
      - Со мной ничего не случится. А теперь иди...
      Она  вырвала руку и, не давая мне опомниться, вцепилась в
лацканы  моего плаща, у взгляда ее была одна цель: испепелить
меня  на  месте.  Если она  и дрожала теперь, то от гнева. Я и
представить  себе  не  мог,  что  такая  красивая девушка может
выглядеть  столь  взбешенной.  Пальцы ее, впившиеся в мой плащ,
побелели. Она даже пыталась меня трясти.
      - Никогда  больше  не  говорите мне  такого!  - Губы ее
дрожали, но слова звучали с отчетливой яростью.
      Это  был короткий,  но  решительный  конфликт между моим
врожденным чувством дисциплины и желанием обнять ее. Дисциплина
победила,  но  до  проигрыша  недоставало  немного.  Я покорно
согласился:
      - Никогда больше не скажу тебе ничего такого.
      - Тогда все  в порядке,  -  она  отпустила мои жалобно
затопорщившиеся лацканы и снова взяла за руку. - Пошли.
      Гордость никогда  бы  не  позволила мне сказать, что она
потянула  меня за  собой,  но со стороны, вероятно, было очень
похоже на  то.  Пройдя шагов пятьдесят, я остановился. - Мы на
месте.
      Белинда вполголоса  прочитала  табличку  "Моргенштерн и
Муггенталер". Я поднялся по ступенькам и взялся за замок.
      - Наблюдай за улицей.
      - А потом что делать?
      - Охраняй мою спину.
      Даже  мальчишка, снабженный гнутою шпилькой для волос, не
счел  бы  этот замок препятствием. Мы вошли, и я закрыл дверь.
Фонарик мой был невелик, но мощен, однако немногое мог показать
нам   на  первом  этаже:  помещение,  чуть  ли не  до потолка
заваленное   пустыми  деревянными  ящиками,  бумагой,  связками
соломы  и  упаковочными  приспособлениями.  Посылочный  пункт,
только и  всего,  По  узкой,  крутой  деревянной  лестнице  мы
поднялись  этажом  выше.  На полпути я оглянулся и заметил, что
Белинда тоже беспокойно оглядывается, а луч ее фонаря скачет из
стороны в сторону.
      Следующий   этаж  был   целиком отведен  под  несметное
количество  голландской  оловянной посуды, миниатюрных ветряных
мельниц,   собачек,   трубок   и   прочих   товаров,  связанных
исключительно  с  торговлей  сувенирами для туристов. На полках
вдоль  стен и на параллельных стеллажах посреди зала помещались
десятки  тысяч этих  предметов, и, хотя, конечно, осмотреть их
нее  я не мог, они мне показались совершенно безобидными. Зато
совсем не  таким безобидным показалось мне помещение, примерно
пятнадцать  на двадцать  футов,  которое прилегало к одному из
углов  зала,  а  точнее говоря - двери, которые в это помещение
вели,  хотя  и не  пожелали  в этот вечер нас туда впустить. Я
подозвал  Белинду и осветил эти двери фонариком. Она глянула на
двери, потом  на  меня, и в отблеске света можно было заметить
изумление на ее лице.
      - Замок с часовым механизмом, - сказала она. - Кому нужен
замок с часовым механизмом на обычных дверях конторы?
      - Это  не обычные двери, - поправил я. - Они сработаны из
стали. И  готов держать пари, что эти обычные деревянные стены
обшиты изнутри  сталью, а самое обычное старое окно, выходящее
на  улицу,  забрано  густой  решеткой, вправленной  в бетон. В
ювелирном  магазине  - да, это бы можно понять. Но здесь? Ведь
скрывать- то нечего...
      - Похоже, мы напали на то, что искали,
      - А ты когда-нибудь во мне сомневалась?
      -  Нет, господин  майор,  -  это  прозвучало  скромно и
кротко.- А куда мы, собственно, попали?
      - Неужели  не ясно? - удивился я. - В оптовый склад
сувениров.
Фабрики,  или  кустари,  или  кто  там еще, присылают сюда свою
продукцию  для реализации,  а этот склад снабжает магазины по
требованию. Просто, не правда ли? Безопасно и невинно, а?..
      - Но не очень гигиенично.
      - С чего ты взяла?
      - Тут ужасный запах.
      - Да, запах гашиша, я бы сказал, на любителя.
      - Гашиша?
      - Ох, уж эта мне твоя тепличная жизнь!.. Пошли.
      На третий этаж я поднялся первым и подождал Белинду.
      - Ты по-прежнему охраняешь спину своего шефа?
      - Я   по-прежнему  охраняю  спину  моего шефа, - как эхо,
машинально откликнулась она.
      Как  и  следовало ожидать, возбуждение ее через несколько
минут  исчезло без  следа. Ничего удивительного. В этом старом
доме  было  что-то  необъяснимо  мрачное  и зловещее. Одуряющий
запах гашиша  был   теперь еще   сильнее,  однако  трудно
представить,  что могло быть с ним связано. Три стены помещения
вместе с  поперечными стеллажами  хозяева  целиком отвели под
часы  с  маятниками,  которые, к  счастью, не ходили. Были они
самых разных  видов,  форм  и  размеров,  от  дешевых,  ярко
раскрашенных  моделей  на  продажу туристам и до очень больших,
прекрасно  сделанных  и  великолепно  украшенных  металлических
часов, видимо,  весьма  старых  и дорогих, либо их современных
имитаций, которые вряд ли были намного дешевле. Четвертая стена
помещения  оказалась,  откровенно говоря, большим сюрпризом. На
полках плотно, ряд за рядом, расположились Библии. Мысль о том,
зачем нужны  Библии  в  магазине  для  туристов,  мелькнула и
погасла: слишком уж тут много было непонятных мне вещей.
      Я взял в руки один из томов, осмотрел его, потом открыл и
на  титульном  листе  обнаружил отпечатанную надпись: "В дар от
Первой    Реформатской     Церкви    Американского    общества
протестантов".
      - У нас в номере точно такая,-сказала Белинда.
      - Не удивлюсь, если они обнаружатся в номерах большинства
отелей этого  города. Вопрос только в том, для чего они тут?
Почему не в магазине издателя или книготорговца, как следовало
бы ожидать? Странно, а?
      Она поежилась:
      - Здесь все странно... Я похлопал ее по пле