мерть.
Который после бог знает каких истязаний и пыток бросает в канал
людей,   обмотанных   оловянными   трубами.   Который  принес
деградацию, безумие и смерть тысячам одурманенных людей во всем
мире. Он сам назвал себя главным кукловодом, который приводит в
движение   тысячи   насаженных  на   крюки  кукол  на цепях и
заставляет  всех  их  танцевать  то,  что  он им сыграет. Танец
смерти.
      - Это  невозможно, - отозвался  ван  Гельдер. Он выглядел
ошеломленным. -   Этого   не  может быть.  Доктор  Гудбоди?
Священник...
      - Его  зовут  Игнатиуш Катанелли, и он фигурирует в наших
досье. Бывший член  "Коза  ностра" с Восточного побережья. Но
даже мафиози не могли его переварить. Как известно, они никогда
не  убивают без цели, но только из принципиальных коммерческих,
так  сказать,  соображений.  А Катанелли  убивал,  потому  что
влюблен  в смерть. Вероятно, когда был мальчиком, обрывал мухам
крылышки. Когда же вырос, мухи перестали его удовлетворять. Ему
пришлось покинуть Соединенные Штаты - мафия вынудила его.
      - Это... это бред... - Бред или нет,  но румянец так и не
возвращался на щеки Гудбоди. - Это возмутительно. Это...
      - Тихо, -  остановил я его. - У нас есть ваши отпечатки
пальцев  и  антропометрическая карта. Должен сказать, что шло у
него  тут все как по маслу. Заходящие в порт пароходы оставляют
героин  в  герметически  закупоренном и  снабженном  грузилом
контейнере  у  одного  из  буев  при входе в порт. Потом героин
забирает  баржа  и перевозит на Хейлер, где передает в тамошнюю
кустарную мастерскую, выпускающую кукол, которые затем попадают
сюда,  в  этот оптовый магазин. Вполне безобидно, не правда ли?
Только вот одна из многих, специально помеченная кукла начинена
героином.
      - Это  нелепо,  нелепо, - выдавил Гудбоди. - Вы же ничего
не можете доказать.
      - Я  и не собираюсь ничего доказывать, потому что намерен
убить  вас  через несколько минут. У него целая организация, у
этого  нашего  приятеля  Катанелли.  На  него  работали все, от
шарманщика   до   исполнительницы  стриптиза.  Шантаж, деньги,
наркотики, наконец, угроза смерти - и любой был нем, как могила.
      - Работали  на  него?  -  Де Граф  все еще не поспевал за
мной. - Но каким образом?
      - Продавая  и распространяя.  Часть героина, сравнительно
небольшую,   оставляли  тут,  в  куклах.  Другие  куклы  шли в
розничную  продажу  -  в  магазины или на лоток, с которого они
продаются  в  парке Вондел, а также, вероятно, на другие лотки.
Девушки   Гудбоди   закупали   эти   особо  помеченные куклы в
совершенно  легальных магазинах и посылали их за границу мелким
распространителям героина либо наркоманам. В парке Вондел куклы
задешево  сбывали  шарманщикам, которые были связующим звеном с
кончеными наркоманами, достигшими такой безнадежной стадии, что
нельзя им  позволить  появляться в приличных ресторанах, если,
конечно,  такие  паршивые  притоны,  как  "Новый  Бали",  можно
назвать приличным рестораном.
      - В  таком  случае, как же это могло произойти, что мы до
сих пор ничего об этом даже не слышали? - спросил де Граф.
      - Отвечу  и  на это,  но  чуть позже. А  пока - еще о
распространении.  Значительно  большая часть упомянутого товара
выходила  отсюда  в  ящиках  с Библиями,  теми самыми, которые
присутствующий здесь святой отец так щедро раздаривал по всему
Амстердаму.  Некоторые из  этих Библий были внутри выдолблены.
Эти  молодые души, которых Гудбоди в невыразимой доброте своего
христианского  сердца  пытался исправить  и  спасти  от судьбы
худшей,  чем сама смерть, приходили на его проповедь с Библиями
в  своих  маленьких,  белых ручках - некоторые, прости господи,
ловко  обряженные в монахинь. А потом они уходили, держа другие
Библии в  своих  маленьких  белых  ручках,  и торговали  этой
пакостью  в  ночных ресторанах. Остальной же товар, главная его
масть, шел в Кастель Линден. Я что-нибудь упустил, а, Гудбоди?
      Судя   по  выражению  его  лица, я  не  упустил ничего,
достойного   внимания, но  он мне  не  ответил.  Я  приподнял
пистолет:
      - Ну, Гудбоди, думаю, что пора.
      - Никому тут не дано права самовольно вершить суд,- резко
произнес де Граф.
      - Но  ведь  вы  сами  видите,  что он пытается сбежать, -
спокойно  откликнулся  я.  Гудбоди стоял не шевелясь, а руки не
мог  бы поднять выше ни на миллиметр. И тогда, во второй раз за
этот день, раздался за моей спиной чей-то голос:
      - Бросьте оружие, господин майор!
      Я медленно повернулся - и отбросил пистолет. Поистине кто
угодно мог  его  у  меня  отобрать. На сей раз это была Труди,
вынырнувшая  из  тени  шагах в пяти от меня, с люггером, весьма
решительно зажатым в правой руке.
      - Труди!  -  Ошеломленный  де Граф с ужасом вглядывался в
радостно  улыбающуюся  золотоволосую  девушку. -  Ты что, ради
бога...  -  Он вскрикнул,  когда  дуло  пистолета ван Гельдера
рубануло  его по запястью. Пистолет де Графа с грохотом упал на
пол,  а  когда полковник повернулся, чтобы посмотреть, кто его
ударил, в глазах его отражалось только растерянное изумление.
      Гудбоди,  Моргенштерн   и  Муггенталер  опустили  руки и
достали   из-под  пиджаков  револьверы.  Количество  материала,
использованного для прикрытия их грузных тел, было так обильно,
что, в    противоположность   мне,   им   не   требовалась
изобретательность  специальных портных, чтобы скрыть очертания
оружия.  Гудбоди  вынул платок и отер лоб, который очень в этом
нуждался, после чего брюзгливо обратился к Труди:
      - Ты не слишком спешила, а?
      - Ах,  это  меня  так забавляло, - заявила она радостно и
беззаботно,  со  смешком,  от которого застыла бы кровь в жилах
даже у камбалы. - Я замечательно развлекалась почти целый час.
      - Трогательная  пара,  не  правда-ли - обратился  я к ван
Гельдеру.   - Она  и этот  ее  преподобный  приятель.  Такая
доверчивая, детская невинность.
      - Заткнись!  -  холодно оборвал  меня  ван Гельдер. Оно
подошел,  ощупал меня, ища оружие, но не нашел. - Садись на пол
и держи руки так, чтобы я их видел. Вы тоже, де Граф.
      Мы  сделали то, что нам приказали. Я уселся по-турецки, с
локтями,  опертыми  о  бедра  и  с  кистями  рук,  свисающими у
щиколоток. Де Граф вглядывался в меня, явно ничего не понимая.
      - Именно к этому я и подходил, - в моих устах это звучало
как   оправдание. -  Как   раз собирался  сказать,  почему  вы
добивались столь ничтожных результатов в поисках источника этих
наркотиков.   Ваш   доверенный  заместитель, инспектор   ван
Гельдер, тщательно следил, чтобы вы не продвигались вперед.
      - Ван   Гельдер?  -   Де   Граф,   даже имея  наглядные
доказательства,  все-таки  не  мог объять мыслью измену высшего
офицера полиции. - Этого не может быть!
      - Но  ведь  он  сейчас целит в вас отнюдь не из пугача, -
спокойно возразил я. - Ван Гельдер - это шеф. Ван Гельдер - это
мозг.  Он  и  есть  истинный,  Франкенштейн.  Гудбоди  - только
чудовище, вырвавшееся из-под контроля. Правда, ван Гельдер?
      - Правда!  - Зловещий  взгляд, которым ван Гельдер окинул
Гудбоди,  не  сулил  ничего  хорошего, если говорить о будущем
священника,  впрочем,  трудно было допустить, что у него вообще
было  какое-либо  будущее.  Я без малейшей симпатии взглянул на
Труди.
      - Что  же  касается  нашей  Красной Шапочки, господин ван
Гельдер, этой вашей сладкой маленькой любовницы...
      - Любовницы?  - Де Граф  был так выбит из равновесия, что
даже, похоже, не особенно удивился.
      - Вы   правильно   расслышали.  Но  у меня  создалось
впечатление,  что  ван Гельдер  уже  ее,  пожалуй, отлюбил, а?
Слишком она стала, так сказать, психопатичной духовной подругой
присутствующего здесь святого отца. - Я повернулся к де Графу.
      - Этот  наш розовый бутон - вовсе  не наркоманка. Гудбоди
умеет  придавать  этим следам на ее руках вид подлинных. Он сам
мне  говорил.  Ее  умственное  развитие  -  отнюдь не на уровне
восьмилетнего  ребенка,  она  старше самого греха. И в два раза
злее.
      - Не  понимаю,  -  измученным  голосом произнес де Граф,-
ничего не понимаю.
      - Она  служила трем  полезным целям, - продолжал я. - Кто
же  мог усомниться, что ван Гельдер, имея такую дочку, является
нешуточным  врагом наркотиков и всех тех злых людей, которые на
них  зарабатывают?  Во-вторых, она  была идеальной посредницей
между  ван  Гельдером и Гудбоди. Ведь они никогда не вступали в
прямой контакт,  даже пю телефону. А что самое существенное -
была  важным  звеном  в системе доставки наркотиков. Она возила
свою  куклу  в Хейлер,  заменяла  ее, на  другую, наполненную
героином,  доставляла  на  лоток  с куклами в парк Вондел и там
снова ее заменяла. Аналогичная кукла уже, разумеется, лежала на
лотке, когда  он прибывал за новой порцией. Это очень красивое
дитя, наша   Труди. Только  ей  не  следовало  прибегать к
белладонне, чтобы придать своим глазам стеклянное, наркоманское
выражение.  Я  не  сразу  разобрался,  но  как только мне дали
немного  времени,  чтобы  навести  в  голове порядок, все стало
ясно, Труди  перестаралась.  Мне  доводилось видеть слишком
много тяжелых  наркоманов,  чтобы  определить  разницу  между
подлинником и подделкой. И тогда я уже знал многое. Труди снова
хихикнула и облизала губы.
      - Можно мне теперь в него выстрелить? В ногу. Или повыше?
      - Ты   прекрасное  созданье,  -  сказал  я,  -  но должна
помнить,  кому принадлежит  первенство  в  таком  деле.  Ты бы
огляделась, а?
      Она  огляделась. И все сделали то же самое. Кроме меня. Я
смотрел  прямо на  Белинду, а потом почти неуловимым движением
головы указал на Труди, которая стояла между ней и распахнутыми
грузовыми дверьми. Белинда в свою очередь взглянула на Труди. Я
не сомневался, что она все поняла.
      - Вы  глупцы! - бросил  я презрительно. - Как вы думаете,
откуда у  меня  вся  эта информация? Мне ее дали! Два человека
которые   смертельно  испугались  и  продали  вас  за  обещание
смягчить кару. Моргенштерн и Муггенталер.
      Несомненно  среди  присутствующих  были  начисто лишенные
нормальных   человеческих   чувств,   но  и  они  непроизвольно
следовали  естественной  человеческой реакции на неожиданность.
Они сосредоточенно    всматривались    в  Моргенштерна и
Муггенталера, которые застыли с недоверием в глазах и умирали с
разинутыми  ртами:  у обоих было оружие, а револьвер, который я
теперь держал в  руке  был  очень  мал,  и  нельзя  было себе
позволить  только  ранить  их. В  тот же миг Белинда толкнула
плечом остолбеневшую  от удивленья Труди, и та отлетела назад,
закачалась,  пытаясь  удержать равновесие,  на пороге грузовых
дверей и вывалилась наружу.
      Ее  тонкий, пронзительный крик еще не утих, когда де Граф
отчаянно  попытался схватить ван Гельдера за руку с пистолетом,
но  у  меня  не  было  времени проверять, удалось ли ему это. Я
приподнялся  и бросился  на  Гудбоди, который пару минут назад
опрометчиво  сунул  пистолет  под  мышку  и  теперь силился его
извлечь.   Гудбоди  повалился  навзничь  с  грохотом,  наглядно
подтвердившим солидность   оставшегося   невредимым пола, а
мгновением  позже  я  приподнял  его,  обхватив сзади и стиснув
горло  сгибом  локтя  так,  что  оттуда  сразу же  послышалось
прерывистое хрипение.
      Де  Граф лежал  на полу. кровь стекала из ссадины на его
лбу.   Он   тихо   стонал.   Ван  Гельдер  держал  перед  собой
вырывающуюся  Белинду, используя  ее  в качестве щита, подобно
тому, как я - Гудбоди.
      - Я  знаю   Шерманов  этого  мира. - Тон ван Гельдера был
спокойным,  чуть  ли не доверительным. - Они никогда не рискнут
причинить  зло невинному, особенно такой красивой девушке. Что
же  до Гудбоди,  то  но  мне  его можно прекратить в решето, и
поделом. Я ясно говорю?
      - Вы ясно говорите, - сказал я.
      - И  так  же   ясно  добавляю  еще  одно, - продолжал ван
Гельдер.  -  У вас эта маленькая игрушка, а у меня полицейский
кольт, -  я кивнул. - Это моя охранная грамота, -он двинулся к
лестнице,  держа  Белинду  между нами. - На улице стоит голубой
полицейский  пикап.  Мой  пикап.  Я  его  забираю. Спускаясь, я
разобью  все телефоны в доме. Если, дойдя до машины, я не увижу
вас  в грузовых дверях, эта девушка уже не будет мне нужна. Вы
меня поняли?
      - Понял.  А  если  вы ее убьете, то уже больше никогда не
сомкнете глаз. Это вы знаете.
      - Знаю, - ответил он и исчез, спускаясь задом по лестнице
и таща за собой Белинду. Но мне уже было не до него. Де Граф до
сих  пор  лежавший  на полу,  задвигался  и  приложил платок к
кровоточащему  лбу, из чего следовало, что он способен прийти в
себя  без посторонней помощи. Я ослабил удушающую хватку на шее
Гудбоди,  забрал  у  него  пистолет, вынул, по-прежнему сидя за
его  спиной,  обе  пары наручников и пристегнул одну его руку к
запястью  мертвого Моргенштерна, а другую - к запястью мертвого
Муггенталера.  Потом встал, перешагнул через Гудбоди и помог де
Графу  сесть в кресло. Гудбоди, не отрываясь, смотрел на меня с
гримасой  ужаса, а когда заговорил, его низкий проповеднический
голос готов был сорваться на крик:
      - Вы меня так не оставите!
      Я  пригляделся  к двум массивным купцам, к которым он был
прикован.
      - Вы можете взять их под мышки и сбежать.
      - Ради бога, майор...
      - Вы  насадили  Астрид  на крюк. Я обещал ей помочь, а вы
насадили  ее на крюк. И приказали заколоть Мэгги. Мою Мэгги. Вы
хотели  повесить   и  Белинду.  Мою  Белинду. Вы  -  человек,
влюбленный  в  смерть. Для  разнообразия  познакомьтесь  с ней
поближе,  -  я подошел  к грузовым дверям и высунулся, все еще
глядя на него. - И если я не найду Белинду живой, то не вернусь
сюда.
      Гудбоди  взвыл,  как  раненый  зверь  и  впился взглядом,
вздрагивая  от ужаса  и  отвращения,  в  двух убитых, которые
держали его в плену. Я глянул вниз, на улицу.
      Труди   лежала, распластавшись  на  тротуаре. Я  лишь
скользнул  по  ней глазами. На другой стороне улицы ван Гельдер
вел Белинду к полицейскому пикапу. Дойдя до него, он обернулся,
посмотрел вверх, увидел меня, кивнул и открыл дверцу машины.
      Я  отвернулся,  подошел ко все еще отуманенному де Графу,
помог  ему  встать и повел к лестнице. И оглянувшись на Гудбоди
увидел вытаращенные  глаза  на  обезумевшем  от  ужаса  лице и
услышал вырывающийся из глубины горла странный хриплый звук. Он
выглядел человеком, которого преследуют демоны и который знает,
что никогда не сумеет вырваться.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Сумрак  уже  почти  поглотил улицы Амстердама. Дождь едва
сочился, но был пронизывающе холодным, а резкие порывы сильного
ветра  делали    бессмысленными    попытки защититься   от
всепроникающей   влаги.    В разрывах   между   стремительно
проносящимися  тучами  бледно мигали первые звезды. Луна еще не
взошла.
      Я ждал, сидя за рулем "Опеля", тихо урчащего мотором близ
уличной  телефонной  будки.  Через  некоторое  время  дверца се
открылась,  де Граф, отирая платком кровь, все еще выступающую
из  раны  на  лбу,  вышел  и  сел  в машину. Я взглянул на него
вопросительно.
      - Вся  территория через десять минут будет блокирована. А
когда  я  говорю:  блокирована - значит, никто не прошмыгнет. С
гарантией - он снова отер кровь. - Но откуда у вас уверенность,
что...
      - Он  там  будет, - я тронул машину с места. - Во-первых,
ван Гельдер сочтет, что это - последнее место в Амстердаме, где
нам  придет  в голову его  искать. Во-вторых, Гудбоди сегодня
утром  забрал  с  Хейлера последнюю порцию героина. Вероятно, в
одной  из  этих  больших  кукол.  Куклы  не было в машине перед
замком,  так  что он мог оставить ее только в церкви: ни на что
другое у  него  попросту не было времени. Кроме того, в церкви
наверняка  еще немало этого товара. Ван Гельдер не таков, как
Гудбоди  и  Труди,  ему  все это не доставляет удовольствия. Он
занялся  наркотиками  исключительно  ради  денег  и  не захочет
отказаться от такого жирного куска.
      - То есть?
      - В этой партии товара-миллионы долларов.
      - Ван  Гельдер!  - Де Граф медленно покачал головой. - Не
могу в это поверить. Такой человек! С таким безупречным прошлым
в полиции!
      - Оставьте  свое  сочувствие  для  его жертв, - ответил я
резко. Наверно,  не  стоило  так  говорить  с выбитым из колеи
человеком,  но и моя голова была в ничуть не лучшем состоянии,
чем  его,  - Ван Гельдер хуже их всех. В защиту Гудбоди и Труди
можно, по  крайней  мере, сказать, что их психика так больна и
извращена,  что  они  уже  не отвечают за свои поступки. Но ван
Гельдер  не болен. Он делает все это хладнокровно - ради денег.
И  во  всем  отдает  себе  отчет.  Знал,  что  происходило, как
поступал  его  душевнобольной приятель Гудбоди. И покрывал. - Я
бросил на де Графа изучающий взгляд. - Вы знаете, что его брат
и жена погибли в автомобильной катастрофе на Кюрасао?
      Де Граф помолчал. Потом повернул голову:
      - Это не был несчастный случай?
      - Нет. Этого мы никогда не докажем, но я поставил бы свою
пенсию  на   то,   что   у   "несчастного   случая"  были  две
взаимосвязанных причины: во-первых, его брат, опытный сотрудник
службы безопасности,  узнал о нем слишком многое, а во-вторых,
ван  Гельдер хотел избавиться от жены, которая стояла между ним
и любовницей, еще до того, как наиболее симпатичные черты Труди
выплыли   наружу.   Этот   человек   холоден,  как  лед.  Это -
калькулятор,  совершенно беспощадный и полностью лишенный того,
что мы могли бы назвать нормальными человеческими чувствами.
      - Вы  не  доживете до пенсии, - мрачно заметил де Граф. -
Возможно.  Но  именно  так и обстояло дело. Мы свернули в улицу
над  каналом, где стояла церковь Гудбоди. И увидели прямо перед
собой  голубой    полицейский   пикап,   миновали   его,   не
останавливаясь,  затормозили у входа в церковь вышли. Сержант в
мундире спустился с крыльца, чтобы нас поприветствовать, и если
вид  двух  калек, которых он узрел перед собой произвел на него
какое-то  впечатление, то он хорошо это скрыл. Пусто, господин
полковник,  - сообщил он. - Мы были даже на колокольне. Де Граф
отвернулся и взглянул на голубой пикап..
      Если сержант Гропиус говорит, что там никого нет, значит,
там  никого  нет.- Он помолчал, потом медленно продолжал, - ван
Гельдер хитер. Это мы теперь знаем. Его нет в доме Гудбоди. Мои
люди  блокировали  обе стороны канала и улицу. Стало быть, его
здесь нет. Он где-то в другом месте.
      Да,  в  другом  месте,  но все же он здесь, - возразил я.
-Если мы его не найдем, как долго вы оставите оцепление?
      Пока  не перетряхнем  и не  проверим каждый дом на этой
улице. Два часа. Может быть,три.
      - А потом он мог бы уйти?
      - Да. Если бы, конечно, он тут был.
      - Он  здесь,  - уверенно  сказал  я. - Сегодня суббота.
Строители в воскресенье сюда приходят?
      - Нет.
      - Это  даст  ему тридцать  шесть  часов. Сегодня ночью, а
возможно, даже завтра вечером он спустится вниз и исчезнет.
      - Моя  голова, - де Граф снова приложил платок к ране - у
пистолета ван Гельдера очень твердая рукоятка. Боюсь, что...
      - Тут,  внизу,  его  действительно  нет,  -  пояснил я
терпеливо.  -  Обыски  в  домах  -  пустая  трата  времени. И я
совершенно  уверен,  что  он  не сидит на дне канала, сдерживая
дыхание. Итак, где он может быть?
      Я изучающе посмотрел на темное, в изодранных тучах, небо.
Глаза  де  Графа  последовали  за  моим взглядом. Черный силуэт
огромного  подъемного  крана казался почти достигающим облаков,
конец  его  массивной  горизонтальной стрелы терялся и темноте.
Этот   кран   всегда   представлялся   мне  странно  грозным, а
нынешним вечером, принимая во внимание то, что пришло на ум, он
выглядел особенно мрачно и зловеще.
      - Конечно, - прошептал де Граф. - Конечно.
      - В таком случае я иду туда!
      - Это