а я осторожно присматривался
ко  всему  сквозь  моросящий  дождь,  эффект  был  потрясающий.
Свидетельством   необыкновенной    терпимости   амстердамских
любителей музыки было то, что они не заманили старого музыканта
в  какую-нибудь  таверну и не сбросили его шарманку в ближайший
канал. Старик по - прежнему позвякивал банкой на конце трости,
чисто  машинально,  потому  что в этот вечер поблизости не было
никого,  даже  портье, который, либо был загнан внутрь дождем,
либо любил музыку.
      Я свернул в боковую улицу рядом со входом в бар. Никто не
таился в  соседних  воротах, ни в самом входе в бар, да и я не
ожидал никого там увидеть. Выйдя по маленькой улочке к пожарной
лестнице,  я  вскарабкался  на крышу  и  отыскал  на другой ее
стороне карниз, который находился прямо над моим балконом.
      Выглянув через  край,  я  ничего  не  увидел,  но что-то
почувствовал. Сигаретный   дым  -  но  не  тех  сигарет,  что
производятся одной из многих почтенных табачных фирм, а других,
-  сигарет  с  марихуаной.  Я  наклонился  еще сильней, так что
едва  не  потерял  равновесия и только тогда кое-что увидал, не
много, но  достаточно:  два  носка  ботинок,  а также полукруг
горящего кончика сигареты, видимо, зажатой в опускаемой руке.
      Осторожно  и  потихоньку я отодвинулся, встал, вернулся к
пожарной  лестнице,  спустился на  шестой  этаж, проник внутрь
через  дверь,  ведущую с  лестницы, запер ее на ключ, неслышно
подошел  к  двери  номера  шестьсот  шестнадцать и прислушался.
Тихо. Я  бесшумно  отворил  дверь  отмычкой, которую  прежде
опробовал,  и замкнул ее так быстро, как только мог, потому что
сквозняк  может  развеять  дым и  это обратит на себя внимание
чуткого   курильщика. Разве что   наркоманы  не  отличаются
чуткостью.
      Этот   не   составлял   исключения.   Как   и   следовало
предполагать,  это  был  коридорный  с моего  этажа. Он удобно
устроился  в  кресле,  уперев  ступни  в порог балкона, и курил
сигарету,  зажатую  в  левой  руке,  правая  свободно лежала на
колене, держа револьвер.
      Очень   трудно  подойти  к  человеку  сзади,  даже  самый
неслышный  шаг не  гарантирует  удачи, ибо нечто вроде шестого
чувства  непременно  заставит его оглянуться; однако есть много
наркотиков,  притупляющих  этот  инстинкт,  и  коридорный курил
именно такой.
      Я уже стоял с револьвером, нацеленным в его правое ухо, а
он  все  еще  ни  о  чем не ведал. Тогда я коснулся его правого
плеча. Он  конвульсивно  обернулся и вскрикнул от боли, потому
что его правый глаз наткнулся на дуло моего револьвера. Обе его
руки  вскинулись  к  поврежденному  глазу,  и  я отобрал у него
оружие без  сопротивления,  спрятал  в  карман, схватил его за
правое плечо  и резко толкнул. Коридорный кувыркнулся и тяжело
свалился  на  спину  и затылок,  пролежал так с десять секунд,
совершенно оглушенный, после чего приподнялся на руке. Из горла
его  вырвался странный свистящий звук, под побледневшими губами
приоткрылись  пожелтевшие  от  табака  зубы,  ощеренные волчьим
оскалом,  а  глаза  потемнели  от  ненависти.  Особых шансов на
приятельскую болтовню с ним я не видел.
      - Круто  играем, а?  -  прошептал  он. Наркоманы-большие
любители фильмов ужасов, и жаргон у них соответствующий.
      - Круто?  -  удивился  я.  - С чего ты взял?  Вот попозже
сыграем круто. Если не заговоришь.
      Не  исключено,  что  я бывал на тех же фильмах, что и он.
Подняв сигарету, тлеющую на ковре, я с отвращением раздавил ее
в   пепельнице.   Коридорный   двигался  с  трудом,  он  встал,
покачиваясь,  но  я не очень-то доверял ему. Когда он заговорил
опять, ни в лице, ни в голосе не было бешенства. Действительно,
почему бы не разыграть все спокойно: тишина перед бурей, старый
и  проверенный сценарий, возможно, нам обоим следовало бросить
ходить в кино и начать - в оперу.
      - О чем вы хотите поговорить?-спросил он.
      - Сначала  о  том,  что ты  делаешь в моей комнате. И кто
тебя сюда послал. Он лениво улыбнулся:
      - Закон уже  пробовал  заставить  меня говорить. Я знаю
закон. Вы  не можете меня  заставить. У меня свои права. Так
гласит закон.
      - Закон о стался там, за дверьми. По эту сторону двери мы
оба-за чертой закона.  Ты  знаешь  об  этом. В одном из самых
больших  цивилизованных  городов  мира мы  оба  живем в наших
собственных  маленьких джунглях. Но и в них тоже есть какой-то
закон. Вернее-право. Убить или быть убитым.
      Возможно, с моей стороны было ошибкой подсунуть ему такую
мысль. Внезапно  он  низко  пригнулся, уклоняясь от дула моего
револьвера,  но  не  достаточно  низко,  чтобы его  подбородок
оказался ниже моего колена. Колено заболело довольно сильно, из
чего  следует, что удар должен был его опрокинуть, но он твердо
держался  на  ногах,  схватил  меня  за  другую  ногу  и мы оба
свалились. Револьвер вылетел из моей руки, и некоторое время мы
каталтсь  по  полу,  энергично обрабатывая  друг друга. Он был
сильным   парнем,   но ситуация  оказалась  для  него вдвойне
невыгодной:  постоянное курение марихуаны притупило ловкость, и
хотя  он обладал высоко развитым инстинктом рукопашной схватки,
все  же никогда не учился ей основательно. Через минуту мы были
опять  на  ногах,  а  моя левая рука завела его правое запястье
вверх, куда-то между лопаток.
      Я  повел ее  еще выше, и он страдальчески дернулся, что,
вероятно,  не было притворством, потому, что в его плече что-то
странно  хрустнуло,  но уверенности у меня все еще не было, так
что   пришлось  еще  немножко выкрутить  руку,  устраняя  все
сомнения.  После  этого я вытолкнул его перед собою на балкон и
перегнул  через  перила, так что его ступни оторвались от пола,
он  тут  же вцепился в перила левой рукой, как если бы от этого
зависела    его    жизнь,    что    впрочем, соответствовало
действительности. -Ты клиент или продавец? -спросил я.
      Он  буркнул  какую-то  гнусность по-голландски, но я знаю
этот  язык,  включая и те выражения, которых знать не обязан. Я
заткнул  ему  рот  рукой, потому что возглас, который он должен
был  теперь  издать,  могли  расслышать  даже в уличном шуме, а
мне  не  хотелось  без надобности  беспокоить мирных граждан
Амстердама. Потом я уменьшил нажим и убрал ладонь.
      - Ну?
      - Продавец,  -  его   голос  скорее  походил  на  хриплое
рыдание. - Сбываю это.
      - Кто тебя прислал?
      - Нет! Нет! Нет!
      - Как  хочешь.  Когда  соберут с тротуара то, что от тебя
останется,  решат, что ты  был  еще  одним курильщиком гашиша,
который перебрал и выбросился попутешествовать в небе.
      - Это убийство! - Он все еще стонал, но голос его был уже
только хриплым  шепотом,  возможна, от высоты у него кружилась
голова. - Вы этого не сделаете...
      - Нет?  Ваши  люди  сегодня  после  полудня  убили  моего
друга.  Ангельское  терпение - это   не   для  меня.  Семьдесят
футов - долгое  падение  и  никаких  признаков насилия. Разве
что у тебя будут переломаны все кости. Семьдесят футов. Смотри!
      Я перегнул его чуть ниже через перила, чтобы лучше видел,
и вынужден был уже обеими руками втаскивать обратно.
      - Будешь говорить?
      Что-то  забулькало у него в горле, поэтому я стащил его с
перил и толкнул в комнату.
      - Кто тебя натравил на меня?
      Я  уже  говорил, что  парень он был твердый, но оказался
куда  тверже,  чем я себе представлял. Страх и боль должны были
оглушить  его, и  я  не  сомневался, что так и было, но это не
удержало  его  от  резкого  рывка  вправо,  благодаря  чему  он
вырвался из моих рук. Произошло это так неожиданно, что застало
меня   врасплох.   Он снова  бросился  на  меня,  нож,  вдруг
появившийся  в его  левой руке, поднялся, бешеным жалом метя в
точку  чуть  пониже  моей  груди.  В  нормальных  условиях  он,
вероятно,  прекрасно выполнил бы задуманное, но условия не были
нормальными: у него уже не было ни чувства времени, ни реакции.
Я   перехватил и  стиснул  запястье  руки  с  ножом,  бросился
навзничь,  подставив под него прямую ногу и одновременно рванул
его  руку  вниз, и перекинул его через себя. Грохот его падения
сотряс не только мой номер, но, верно, и несколько соседних.
      Обернувшись,  я  тут  же вскочил на ноги, но уже не было
нужды  торопиться.  Он лежал с головой, закинутой на балконный
порог. Я приподнял его за лацканы пиджака, и голова откинулась
так, что почти коснулась лопаток. Я опустил его обратно на пол.
Мне  было  жаль,  что  он  мертв,  потому  что он унес с собой
информацию, которая могла быть для. меня бесценной, но это была
единственная причина моего сожаления.
      Потом   я   обыскал  его карманы,  они  содержали  много
любопытных  предметов, но  только  два из них представляли для
меня  интерес: коробочка, до половины наполненная ручной работы
сигаретами  с  марихуаной, и несколько клочков бумаги. На одном
из них-отпечатанные на машинке буквы и цифры ММО 144, на другом
два  числа:  910020  и 2789.  Мне  это ровным счетом ничего не
говорило, но, здраво рассудив, что коридорный не стал бы носить
их  при  себе, если это не имело для него какого-то значения, я
сунул  бумажки в безопасное место, обеспеченное мне услужливым
портным   -  маленький кармашек,  пришитый  к изнанке  правой
штанины, на каких-нибудь шесть дюймов выше щиколотки.
      Уничтожив следы борьбы, я взял револьвер покойника, вышел
на  балкон,  перегнулся  спиной  через перила и швырнул оружие
вверх  и влево. Оно перелетело через карниз и бесшумно упало на
крышу  примерно  двадцатью футами дальше. Я вернулся в комнату,
выкинул  сигаретный  окурок  в унитаз и  спустил воду, вымыл
пепельницу и поотворял все окна и двери, чтобы дурманящий запах
выветрился  как  можно скорей.  Затем поволок труп в маленькую
прихожую  и  приоткрыл дверь. Коридор был пуст. Я прислушался
внимательно,  но  не  услышал  ничего  никаких приближающихся
шагов. Подошел  к  лифту,  нажал  кнопку,  подождал,  пока  он
подъехал, открыл дверцы, пристроил спичечный коробок, чтобы они
не  захлопнулись  и  не  замкнули контакта, после чего поспешил
обратно  в  комнату,  доволок труп до лифта, открыл дверцы, без
церемонии впихнул его в кабину, вынул коробок и позволил дверям
захлопнуться.  Лифт остался на месте, очевидно никто его в этот
момент не вызывал.
      Заперев  отмычкой  дверь своего номера,  я  вернулся на
пожарную  лестницу,  которая  уже  успела  стать  моим верным и
испытанным  другом. Спуск мой на улицу прошел незамеченным, как
и  путь  вокруг  отеля к  парадным  дверям. Старик с шарманкой
исполнял теперь Верди, который на этом инструменте выходил тоже
отвратительно. Шарманщик  стоял  спиной  ко  мне,  и  я бросил
гульден  в  его  банку. Он обернулся, чтобы поблагодарить, губы
его-уже  раздвинулись  в беззубой улыбке, но тут он увидел, кто
перед  ним,  и челюсть  его  на  миг отвалилась. Он пребывал у
самого  подножья   лестницы, и   никто  не  дал  себе  труда
проинформировать его о том, что делает Шерман. Я мило улыбнулся
ему и вошел в отель.
      За  конторкой  спиной  ко мне стояли несколько служащих в
ливреях, и с ними портье. Я громко потребовал:
      - Прошу шестьсот шестнадцатый.
      Портье  резко  обернулся с высоко, но недостаточно высоко
вскинутыми   бровями.  А  потом  одарил  меня  своей  сердечной
крокодиловой улыбкой:
      - Господин Шерман! Я не знал, что вы были в городе.
      - Ну  да. Прогулка для здоровья перед ужином. Знаете, это
такая старая английская традиция.
      - Конечно, конечно,-теперь он улыбнулся лукаво, как будто
находил  что-то чуть игривое в этой старой английской традиции,
после  чего  позволил  себе  заменить  улыбку миной, выражавшей
легкое удивление.  Фальшив  он был на редкость. - Не припомню,
чтобы видел вас выходящим.
      - Ну  что  ж, - рассудительно откликнулся я, - невозможно
ведь  требовать,  чтобы  вы  все  время занимались всеми своими
гостями, не правда ли?
      Я ему вернул его фальшивую улыбку, забрал ключ и двинулся
к  лифтам.  Почти  на полпути меня остановил вопль ужаса, после
которого   повисла   тишина,   длящаяся  ровно столько,  чтобы
закричавшая  женщина  набрала  воздуха для второго вопля. Вопли
эти  издавала крикливо одетая женщина средних лет-карикатура на
американскую туристку за границей, - она стояла перед лифтом, с
губами,  застывшими  в виде буквы "о", и с глазами как блюдца.
Тучный господин  в  полотняной  одежде  рядом с ней силился ее
успокоить,   но   и   сам  выглядел  не  слишком  беззаботно, и
создавалось   впечатление,   что  он  тоже  не против немного
поверещать.  Портье пронесся мимо меня, я последовал за ним, и,
когда  достиг  лифта,  он  уже опустился  перед ним на колени,
наклонившись над распростертым телом мертвого коридорного.
      - Ой-е-ей!-произнес я. - Вы полагаете, он в обмороке?
      - В  обмороке?  Вы  говорите - в обмороке? - вылупился на
меня  портье. -  Посмотрите, господин, что  с  его  шеей.  Этот
человек уже мертв.
      - Боже  мой, кажется,   вы  правы,- я  наклонился и
пригляделся к трупу. - Не видел ли я где-нибудь этого человека?
      - Это  коридорный  с вашего этажа, - ответил управляющий.
Слова  эти, право, дались ему нелегко, трудно говорить, когда у
тебя так стиснуты зубы.
      - То-то он показался мне знакомым. В расцвете жизни...- я
печально покачал головой. - Где у вас ресторан?
      - Где... где- что?
      - Ничего-ничего,-успокоил  я  его.  -  Понимаю, что  вы
перенервничали. Я найду его сам...
      Ресторан отеля  "Рембрандт",  быть может, и не является,
как утверждают его хозяева, лучшим в Голландии, но я не стал бы
подавать  на  них  в  суд  за  дезинформацию. От икры до свежей
клубники  -  от  нечего делать я поразмышлял, отразить ли это в
счете  расходов как представительство или как взятку - еда была
роскошной.  Мелькнула мысль, впрочем, без чувства вины, о Мэгги
и  Белинде, но такие вещи неизбежны. Красное плюшевое канапе на
котором   я   сидел,   было   знаком   ресторанного   комфорта.
Выпрямившись на нем, я поднял рюмку коньяку и сказал:
      - За Амстердам!
      - За   Амстердам!  -  откликнулся   полковник   де  Граф.
Полковник,  заместитель  шефа  городской полиции, подсел ко мне
без  приглашения  минут  пять  назад.  Он  устроился  в большом
кресле,  которое,  казалось, было ему мало. Очень широкоплечий,
хотя  и среднего роста, с седовато-стальными волосами и глубоко
изрезанным  морщинами  обветренным  лицом.  За такой внешностью
чувствовался  несомненно  твердый  и  уверенный  образ жизни и
какая-то  почти  лишающая окружающих смелости компетентность во
всем.  Он  сухо продолжал: - Я рад, что вы веселы, майор. После
такого насыщенного событиями дня.
      - "Срывайте  розы,  пока возможно", полковник.  Жизнь так
коротка. Но о каких событиях вы говорите?
      - Мы  не  так  уж много  сумели  узнать  об этом Дуклосе,
которого  застрелили  сегодня  в  аэропорту. - Полковник ван де
Граф   был   человеком терпеливым  и  нелегко поддающимся  на
словесные  уловки.  - Знаем только, что он прибыл из Англии три
недели тому  назад, зарегистрировался в отеле "Шиллер" на одну
ночь,  а  потом  исчез.  Похоже,  майор,  что  он ожидал вашего
самолета. Или это стечение обстоятельств?
      - Он  ждал  меня.  -  Де  Граф  все равно рано или поздно
узнает об  этом,  скрывать не стоило. - Это один из моих людей.
Думаю,  он  откуда-то  добыл  поддельный полицейский пропуск...
ну, чтобы пройти через иммиграционный зал.
      - Вы  меня  поражаете, - он тяжело вздохнул, но ничуть не
выглядел  пораженным. - Дорогой друг, это ведь очень затрудняет
дело, если   мы  не  знаем  таких  вещей.  Меня  должны  были
проинформировать   о  Дуклосе. Коль  скоро  есть  указание  из
парижского   Интерпола  оказывать  вам  посильную  помощь,  не
находите   ли вы,   что   будет   лучше,   если   мы наладим
сотрудничество?  Мы  можем  помочь вам, вы - нам. - Он пригубил
коньяк,  его  серые  глаза  глядели  вполне дружелюбно. - Можно
предположить,  что  у вашего человека была какая-то информация,
которая теперь пропала.
      - Возможно.  Ну что  ж,  начнем  с  вопроса о посильной
помощи.  Не  могли  бы вы  проверить, нет ли в вашей картотеке
некоей мисс  Астрид Лимэй? Она работает в ночном ресторане, но
говорит  не  как  голландка  и не  выглядит  голландкой.  Быть
может, у вас на нее что-то есть.
      - Это девушка, которую вы сбили с ног в аэропорту? Откуда
вы знаете, что она работает в ночном ресторане?
      - Она сама мне сказала,-соврал я, не моргнув глазом.
      - Служащие  аэропорта,  - он  нахмурился, - не передавали
мне, чтоб она что-то такое говорила.
      - Служащие аэропорта - это сборище старых баб.
      - А!  - это могло означать что угодно. - Такие сведения
могу поискать. Что еще?
      - Ничего.
      - Мы забыли о другом мелком происшествии.
      - Слушаю вас.
      - Этот коридорный с шестого, этажа... неинтересный тип, о
котором мы кое- что знаем... Это был не ваш человек?
      - Полковник!
      - Я  ни  секунды так  не  думал. Вы знаете, что он умер,
сломав себе шею?
      - Должно  быть, тяжкий несчастный  случай, - заметил я
сочувственно.
      Де Граф допил коньяк и встал.
      - Мы  еще  не  познакомились  с вами,  майор, но вы уже
достаточно  долго в Интерполе и снискали себе в Европе изрядную
репутацию, чтобы мы не были знакомы с вашими методами. Смею вам
напомнить:  то,  что  проходит в Стамбуле, Марселе и Палермо -
назову  только   эти несколько   городов,  -  не  проходит в
Амстердаме.
      - Вы действительно неплохо информированы,-похвалил я.
      - Тут,  в Амстердаме, мы все во власти закона, - похоже,
он меня не слышал.- Ни я, ни вы-не исключение.
      - И  не  рассчитывал на это, -вставил  я невинно. - Итак,
сотрудничество.  А теперь - цель моего визита. Когда я мог бы с
вами побеседовать?
      - В  моем  бюро  в  десять,-  он без удовольствия обвел
ресторан  взглядом.  - Тут не место и не время. Я вопросительно
вскинул брови.
      - У  отеля "Рембрандт", -понизил голос де Граф, - мировая
известность как у места, которое насквозь прослушивается.
      - Вы меня  удивляете, - откликнулся я. Де Граф вышел. А я
задумался: черт побери, он что, полагает, что я случайно выбрал
отель "Рембрандт"?
      Кабинет  полковника  де  Графа ничем не напоминал номер в
"Рембрандте".  Довольно  большая  комната,  но унылая, голая и
деловая,  обставленная главным  образом серо-стальными шкафами
для бумаг, серо-стальным столом и такими же креслами, к тому же
и   твердыми, как  сталь.  Но  уж:  во  всяком  случае  такая
обстановка   вынуждала человека  сосредоточиться  на  предмете
разговора,  тут  не было ровным счетом ничего, что отвлекало бы
внимание   или взгляд.  Де  Граф  и  я  после десятиминутного
вступления  как  раз и сосредоточились, хотя, полагаю, де Графу
это  давалось легче, чем мне. Минувшей ночью мне допоздна никак
не  удавалось  заснуть,  а  в  подобном  случае  трудно  быть в
идеальной форме к десяти часам холодного и ветренного утра.
      - Все  наркотики,-согласился  де  Граф. -  Конечно, нас
интересуют   все   наркотики:  опиум,  гашиш,  амфетамин,  ЛСД,
кокаин,  - чем только пожелаете, майор, тем и займемся. Все эти
средства  либо убивают,  либо ведут  к  смерти. Но на сей раз
стоит  ограничиться  действительно  самым,  грозным - героином.
Согласны?
      - Согласен,  - отозвался с порога низкий резкий голос.  Я
обернулся:  высокий  мужчина  в хорошо сшитом темном костюме, с
холодными,  проницательными  серыми глазами, симпатичным лицом,
которое  очень легко  могло перестать быть симпатичным, на вид
очень  профессиональный. Относительно его профессии сомнений не
возникало.  Полицейский,  и  причем  не  такой,  которого можно
недооценивать.  Он   закрыл   дверь,  подошел ко  мне  легким
пружинистым   шагом   человека  значительно   моложе  сорока с
хвостиком,  хотя  ему  было  никак  не меньше, протянул ру