е есть такая  пустая
абстракция, по своему содержанию она скорее тотальность, но  она  абстрактна
потому, что лишена абсолютной формы; понятие не  составляет  ее  глубочайшей
истины; хотя она и есть тождество всеобщности и особенности или  мышления  и
внеположности, однако это тождество не есть определенность  понятия;  скорее
вне ее имеется рассудок, и притом именно потому, что он вне ее, -  случайный
рассудок, в котором и для которого  она  имеется  в  различных  атрибутах  и
модусах.
   Впрочем, абстракция вовсе  не  пуста,  как  о  ней  обычно  говорят;  она
определенное  (der  bestimmte)  понятие;  она  имеет  содержанием   какую-то
определенность; и высшая сущность, эта чистая  абстракция,  также  обладает,
как   мы   указали,   определенностью   неопределенности;    но    некоторая
определенность есть неопределенность,  потому  что  она,  как  предполагают,
противостоит  определенному.  Однако,  когда  высказывают,  что  она  такое,
снимается то, чем она должна быть:  о  ней  высказываются  как  о  том,  что
тождественно   с   определенностью,   и   таким   образом   из    абстракции
восстановляется понятие и ее  истина.  -  Но  каждое  определенное  понятие,
разумеется, пусто постольку, поскольку оно содержит не тотальность,  а  лишь
одностороннюю  определенность.  Если  оно  вообще-то  и   имеет   конкретное
содержание, например "человек", "государство", "животное" и т. п.,  оно  все
же остается пустым понятием, поскольку его определенность  не  есть  принцип
его различий; принцип содержит начало и сущность его развития и  реализации;
всякая  же  иная  определенность  понятия  бесплодна.  Поэтому  если  вообще
порицают  понятие  как  пустое,  то  упускают   из   виду   абсолютную   его
определенность, которая есть  понятийное  различие  и  единственно  истинное
содержание в его стихии.
   С  этим  связано  обстоятельство,  из-за  которого   в   новейшее   время
неуважительно относятся к рассудку и ставят его столь низко по  сравнению  с
разумом 21;  речь  идет  о  той  неподвижности,  которую  рассудок  сообщает
определенностям и тем самым - конечным предметам. Эта косность  (dies  Fixe)
состоит  в  рассмотренной  форме  абстрактной  всеобщности;  через  нее  они
становятся  неизменными.  Ведь  качественная  определенность,  равно  как  и
рефлективное определение по существу своему даны как  ограниченные  и  через
свой предел находятся в соотношении  со  своим  иным,  а  тем  самым  в  них
заключена необходимость перехода и прохождения.  Всеобщность  же,  какая  им
присуща в рассудке, сообщает им форму рефлексии в себя, вследствие чего  они
лишились соотношения с другим  и  стали  непреходящими.  Но  если  в  чистом
понятии эта вечность свойственна его природе, то его абстрактные определения
были бы  вечными  сущностями  (Wesenheiten)  лишь  по  своей  форме;  но  их
содержание не соответствует этой форме; поэтому они не истина  и  преходящи.
Их содержание не соответствует форме потому, что оно не сама  определенность
как всеобщая определенность, т. е. не есть тотальность понятийных  различий,
иначе говоря, само оно не вся форма в целом; форма же ограниченного рассудка
сама несовершенна, а именно, она абстрактная всеобщность. -  Далее,  однако,
следует признать бесконечной способностью  рассудка  то,  что  он  разделяет
конкретное на абстрактные определенности и постигает  ту  глубину  различия,
которая при этом одна только и есть сила, вызывающая их переход. Конкретное,
данное  в  созерцании,  есть  тотальность,  но  чувственная  тотальность,  -
реальный материал, безразлично  существующий  внеположно  в  пространстве  и
времени;  эта  разрозненность  (Einheitslosigkeit)  многообразного,  в  виде
которой конкретное выступает содержанием созерцания, отнюдь не  должна  быть
вменена ему в заслугу и считаться его преимуществом перед всем  рассудочным.
В изменчивости, которую оно являет в созерцании, уже  заключается  намек  на
всеобщее; то, что отсюда доходит до созерцания, есть лишь нечто иное,  столь
же изменчивое, следовательно лишь то же самое;
   занимает его место и являет себя не всеобщее. Но менее всего следовало бы
науке, например геометрии и арифметике, вменять в  заслугу  ту  наглядность,
которая достигается благодаря их материалу, и представлять себе их положения
как обосновываемые этой наглядностью. Скорее из-за нее материал  таких  наук
более низкого свойства; созерцание фигур или чисел не помогает  научному  их
познанию; лишь мышление о  них  может  привести  к  такому  познанию.  -  Но
поскольку под созерцанием понимают не только чувственное, но  и  объективную
тотальность, оно есть интеллектуальное созерцание, т.  е.  оно  имеет  своим
предметом  наличное  бытие  не  в  его  внешнем  существовании,  а  то,  что
составляет в нем  непреходящую  реальность  и  истину,  -  реальность,  лишь
поскольку она по существу своему определена в понятии и через понятие, идею,
природа  которой  более  подробно  выяснится  позднее.  То,  что   считается
преимуществом  созерцания,  как  такового,  перед  понятием,  есть   внешняя
реальность,  есть  то,  что  лишено  понятия  и  приобретает  ценность  лишь
благодаря понятию.
   Так как рассудок есть ввиду этого бесконечная  способность,  определяющая
всеобщее,  или,   наоборот,   сообщающая   посредством   формы   всеобщности
фиксированную устойчивость тому, что в определенности само  по  себе  лишено
опоры, то не вина рассудка, если  не  идут  дальше  этого.  Именно  какое-то
субъективное бессилие разума допускает эти  определенности  такими  и  не  в
состоянии свести  их  к  единству  посредством  диалектической  способности,
противоположной указанной выше абстрактной всеобщности,  т.  е.  посредством
собственной природы этих определенностей, а именно посредством  их  понятия.
Рассудок, правда, сообщает  им  посредством  формы  абстрактной  всеобщности
такую, так сказать, жесткость бытия, какой они не обладают в сфере  качества
и в сфере рефлексии; но посредством этого упрощения он  их  в  то  же  время
одухотворяет и так заостряет их, что  они  именно  только  на  этой  ступени
заострения   обретают   способность   раствориться   и   перейти   в    свою
противоположность. Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых  что-либо
может  достигнуть,  это  та,  на  которой  начинается  его  гибель.   Твердо
фиксированный характер определенности, о которую, как  кажется,  разбивается
рассудок, [т. е. ] форма непреходящего  есть  форма  соотносящейся  с  собой
всеобщности. Но она неотъемлемо присуща понятию, и потому в  ней  самой  уже
выражена  бесконечная  близость  разложения   конечного.   Эта   всеобщность
непосредственно  изобличает  определенность   конечного   и   выражает   его
несоответствие ей. - Или,  вернее  сказать,  его  соответствие  уже  имеется
налицо;  абстрактное  определенное  положено  как   составляющее   одно   со
всеобщностью, и именно поэтому оно положено не как обособленное (fur sich) -
в этом случае оно было бы лишь определенным, - а только как единство себя  и
всеобщего, т. е. как понятие.
   Поэтому надо со всех точек зрения отвергнуть обычное разграничение  между
рассудком и разумом. Если понятие рассматривается как чуждое разума,  то  на
это следует скорее смотреть как на неспособность разума распознавать себя  в
понятии. Определенное  и  абстрактное  понятие  есть  условие  или,  вернее,
существенный момент разума; оно одухотворенная  форма,  в  которой  конечное
через ту всеобщность, в коей оно соотносится с собой, воспламеняется  внутри
себя, положено как диалектическое и  тем  самым  есть  само  начало  явления
разума.
   Так как определенное понятие было выше  изображено  в  своей  истине,  то
остается еще лишь указать, каким оно тем самым  уже  положено.  -  Различие,
которое есть существенный  момент  понятия,  но  в  чисто  всеобщем  еще  не
положено  как  таковое,  в  определенном  понятии  вступает  в  свои  права.
Определенность в форме всеобщности образует в соединении с ней простое;  это
определенное всеобщее есть определенность, соотносящаяся с  самой  собой,  -
определенная  определенность  или  абсолютная  отрицательность,   положенная
обособленно (fur sich). Но соотносящаяся с самой собой  определенность  есть
единичность. Так же как всеобщность уже непосредственно в себе  и  для  себя
есть особенность, так и особенность столь же непосредственно в  себе  и  для
себя есть единичность, которую следует рассматривать прежде всего как третий
момент понятия, поскольку ее фиксируют как противостоящую  двум  первым,  но
также и как абсолютное возвращение понятия внутрь себя и в то же  время  как
положенную утрату понятием самого себя.
   Примечание
   [Обычные виды понятий]
   Всеобщность, особенность и единичность - это, согласно изложенному  выше,
три определенных понятия, если их именно  желают  считать.  Уже  ранее  было
показано,  что  число  -  неподходящая  форма   для   выражения   понятийных
определений ", но менее всего подходит она для выражения определений  самого
понятия; число, поскольку оно имеет принципом "одно", обращает  считаемое  в
совершенно обособленные и совершенно безразличные друг к  другу  [предметы].
Из изложенного выше явствует,  что  различные  определенные  понятия  -  это
скорее просто лишь одно и то же понятие, а не такие, которые распадаются  на
множество.
   В обычных сочинениях по логике мы находим различные подразделения и  виды
понятий. В них сразу же бросается в глаза непоследовательность, состоящая  в
том, что виды вводятся таким образом: по количеству, качеству  и  так  далее
имеются следующие понятия. "Имеются" - в этом выражен  лишь  один  довод,  а
именно что мы находим в наличии такие-то виды и что они  выказывают  себя  в
соответствии с опытом. Таким путем получается эмпирическая логика - странная
наука, иррациональное познание рационального. Логика дает этим весьма плохой
пример следования своим собственным учениям: она позволяет себе самой делать
обратное тому, что она предписывает как правило, согласно  которому  понятия
должны быть выведены,  а  научные  положения  (следовательно,  и  положение:
имеются такие-то и такие-то различные виды понятий)  доказаны.  -  Философия
Канта допускает в этом отношении  еще  и  другую  непоследовательность:  для
трансцендентальной логики она заимствует категории в качестве так называемых
основных  понятий  из  субъективной  логики,  в  которую  они  были  приняты
эмпирически. Так как трансцендентальная логика признает это,  то  непонятно,
почему она решается на заимствование из такой науки, а не берется  сразу  же
сама за дело эмпирически.
   Приведем  несколько  примеров.  Понятия  разделяют  прежде  всего  по  их
ясности, а именно на ясные и смутные, отчетливые и неотчетливые,  адекватные
и неадекватные. Здесь можно  также  упомянуть  понятия  полные,  излишние  и
другие подобного рода излишности. - Что  касается  деления  по  ясности,  то
сразу обнаруживается, что эта точка зрения и относящиеся  к  ней  различения
заимствованы  из  психологических,  а   не   логических   определений.   Так
называемого ясного понятия, говорят, достаточно  для  того,  чтобы  отличать
один предмет от другого; но нечто подобное еще нельзя назвать понятием;  это
не что иное, как субъективное представление. Что такое смутное понятие,  это
должно оставаться  его  тайной,  ведь  иначе  оно  было  бы  не  смутным,  а
отчетливым понятием. - Отчетливое,  говорят,  это  такое  понятие,  признаки
которого могут быть указаны. В таком случае  оно,  собственно  говоря,  есть
определенное понятие. Признак (если уж верно понимать его) есть не что иное,
как определенность или простое содержание понятия, поскольку это  содержание
отличают от формы всеобщности. Но признак) вовсе не  обязательно  имеет  это
более точное значение, он  вообще  лишь  определение,  посредством  которого
некий третий отмечает (inerkt) для себя тот или иной  предмет  или  понятие;
поэтому признаком может служить весьма случайное обстоятельство.  Вообще  он
выражает  собой  не  столько  имманентность  и  существенность  определения,
сколько  соотношение  его  с  некоторым  внешним  рассудком.  Если  рассудок
действительно есть рассудок, то он имеет собой понятие и отмечает  для  себя
его не чем иным, как тем, что содержится в понятии. Если же признак  отличен
от того, что содержится в понятии, то он некоторый знак  или  какое-то  иное
определение, принадлежащее к представлению о вещи, а не к ее  понятию.  -  А
что такое неотчетливое понятие - это можно оставить без внимания  как  нечто
излишнее.
   Адекватное же понятие -  это  нечто  высшее;  перед  рассуждающим  о  нем
предстает, собственно говоря, соответствие между понятием и реальностью, что
уже есть не понятие, как таковое, а идея.
   Если бы признак отчетливого понятия действительно должен был  быть  самим
определением понятия, то логику поставили бы в затруднение простые  понятия,
которые согласно другому делению противопоставляются сложным. Ведь  если  бы
был указан истинный, т. е. имманентный, признак простого понятия, то  нельзя
было бы считать это понятие простым; если же не указали бы такого  признака,
то понятие не было бы отчетливым. Здесь выручает  ясное  понятие.  Единство,
реальность  и  тому  подобные  определения  признаются  простыми  понятиями,
пожалуй, только потому,  что  логики  оказались  не  в  состоянии  найти  их
определения и поэтому удовольствовались тем, чтобы иметь о них просто  ясное
понятие, т. е. не иметь никакого. Для дефиниции, т. е. для указания понятия,
обычно требуют указания рода и видового отличия.  Она  дает,  следовательно,
понятие не как нечто простое, а как то,  что  имеет  две  поддающиеся  счету
составные части. Но такое понятие не становится еще от этого чем-то сложным.
- Перед рассуждающим о простом понятии предстает,  по-видимому,  абстрактная
простота, единство, не содержащее внутри себя различия  и  определенности  и
поэтому не составлющее того единства, которое свойственно понятию. Поскольку
предмет имеется в представлении и, в особенности, в памяти или же  поскольку
он абстрактное определение мысли, он может быть совершенно прост. Даже самый
богатый по своему содержанию предмет, например дух, природа,  мир,  а  также
Бог, если он без всякого понятия берется в простом представлении о столь  же
простом слове: дух, природа, мир, Бог,  есть,  правда,  нечто  простое,  чем
сознание может довольствоваться,  не  выделяя  для  себя  далее  какого-либо
отличительного определения или признака;  но  предметы  сознания  не  должны
оставаться  такими  простыми,  не  должны  оставаться  представлениями   или
абстрактными определениями мысли, а должны быть постигнуты в понятии, т.  е.
их простота должна быть определена  вместе  с  их  внутренним  различием.  -
Сложное же понятие - это то же, что  деревянное  железо.  О  чем-то  сложном
можно, правда, иметь то или иное понятие, но сложное понятие было бы  чем-то
худшим, нежели материализм, который признает сложным лишь субстанцию души, а
мышление  все  же  считает  простым.  Неразвитая  рефлексия   прежде   всего
наталкивается на сложность как на совершенно внешнее соотношение, на  худшую
форму, в которой можно рассматривать вещи;
   даже  самые  низшие  создания  должны   обладать   некоторым   внутренним
единством. А еще и переносить форму самого неистинного наличного бытия на Я,
на понятие, - это уж чересчур, это полное неприличие и варварство.
   Понятия, далее, разделяют в особенности на контрарные и  контрадикторные.
- Если бы при рассмотрении понятия дело шло  о  том,  чтобы  указать,  какие
имеются  определенные  понятия,  то  пришлось  бы  привести  все   возможные
определения, - ведь все определения суть понятия и  тем  самым  определенные
понятия, - и все категории бытия, равно  как  и  все  определения  сущности,
надлежало бы привести как виды понятий. Впрочем, в сочинениях по логике -  в
одних больше, в других меньше, как кому вздумается, - говорится о  том,  что
имеются  понятия  утвердительные,  отрицательные,  тождественные,  условные,
необходимые и т. д. Так как подобные определения уже не  имеют  отношения  к
природе самого понятия и потому, когда они приводятся при рассмотрении  его,
находятся не на подобающем им месте, то  они  допускают  лишь  поверхностные
толкования слов и не представляют здесь никакого  интереса.  -  В  основании
контрарных и контрадикторных понятий - различие, на которое  здесь  обращают
особое   внимание,   -   лежит   рефлективное   определение    разности    и
противоположения. Они рассматриваются как два отдельных вида, т.  е.  каждое
как  неподвижно  существующее  само  по  себе  и  безразличное  к   другому,
рассматриваются без всякой мысли о диалектике и внутренней ничтожности  этих
различий;
   как будто то, что контрарно, не должно быть определено точно так же и как
контрадикторное. Природа  и  существенный  переход  тех  рефлективных  форм,
которые ими выражаются, рассмотрены нами в своем месте . В понятии тождество
развито  во  всеобщность,  различие  -  в   особенность,   противоположение,
возвращающееся в основание, - в единичность. В этих  формах  указанные  выше
рефлективные определения  таковы,  каковы  они  в  своем  понятии.  Всеобщее
оказалось не только тожественным, но в то же время и разным  или  контрарным
по отношению к особенному и единичному и, далее,  также  противоположным  им
или контрадикторным; но в этом противоположении оно  тожественно  с  ними  и
есть их истинное основание, в котором они сняты.  То  же  можно  сказать  об
особенном и единичном, которые точно так же  суть  тотальность  рефлективных
определений.
   Далее, понятия разделяют на  подчиненные  и  соподчиненные,  -  различие,
которое более подходит к  понятийным  определениям,  а  именно  к  отношению
всеобщности и особенности, говоря о которых мы мимоходом  и  употребили  эти
выражения 25. Только обычно их равным образом рассматривают  как  совершенно
неподвижные отношения и потому выставляют относительно  них  ряд  бесплодных
положений. Наиболее обстоятельный их разбор  опять-таки  касается  отношения
контрарности и  контрадикторности  к  подчинению  и  соподчинению.  Так  как
суждение есть соотношение определенных понятий, то лишь при его рассмотрении
должно выясниться истинное отношение  [этих  определений].  Подобная  манера
сравнивать  эти  определения  без  всякой  мысли  об  их  диалектике   и   о
непрестанном изменении их  определения  или,  вернее,  об  имеющемся  в  них
сочетании   противоположных   определений   делает   чем-то   бесплодным   и
бессодержательным все рассуждение о том, что в них согласно и что  нет,  как
будто это согласие или несогласие есть нечто обособленное  и  постоянное.  -
Великий Эйлер, необыкновенно плодотворный и проницательный в  схватывании  и
комбинировании  более  глубоких  отношений  алгебраических  величин,   и   в
особенности трезворассудочный Ламберт и другие пытались этот  вид  отношений
между определениями понятий обозначать линиями, фигурами  и  т.  п.;  вообще
намеревались возвести - а на самом деле скорее низвести - способы логических
отношений в некоторое исчисление. Уже сама попытка такого обозначения  сразу
же предстает как сама по себе пустая  затея,  как  только  сравнивают  между
собой  природу  знака  и  того,  что  должно  быть  обозначено.   Понятийные
определения - всеобщность, особенность и единичность  -  несомненно,  розны,
так же как и линии или алгебраические буквы; далее, они также противоположны
[друг другу ] и в этом смысле допускают применение знаков plus и  minus.  Но
сами они, а тем более их соотношения, если даже ограничиваться  [отношением]
подведения и присущности, имеют по существу своему совершенно иную  природу,
чем буквы, линии и их соотношении, чем равенство или различие  величин,  чем
plus и minus, чем взаимное положение  линий  или  их  соединение  в  углы  и
положения замыкаемых