а и  по
коробке спичек и предложил зажечь этот сахар,  только над пепельницей, чтобы
не запачкать стол. Я  обожгла себе пальцы, а сахар не загорался. Тогда Витин
папа взял  у  нас  сахар  и  сам поджег  его. И сахар у него сразу загорелся
красивым синеватым пламенем, похожим на то, какое бывает, когда горит спирт.
     - Теперь догадайтесь, в чем тут фокус, -  сказал Витин папа. - Почему у
вас сахар не горел, а у меня горит?
     Мы не могли догадаться. И Витин папа тогда сказал:
     -  Вот,  ребята,  вы  сейчас  столкнулись  с одним  из самых интересных
явлений природы и одним из самых важных вопросов  химии.  Вы  не обратили на
это  внимания, но я,  перед тем  как  поджечь  кусок сахара,  будто нечаянно
уронил его в пепельницу. К сахару пристал  табачный  пепел, а табачный пепел
обладает  интереснейшим  свойством  - достаточно крошечного  количества,  ну
просто миллиграмма, чтобы весь сахар, если его поджечь, сгорел.
     - А почему пепел так действует на сахар? - спросил Сережа.
     - Потому что табачный  пепел в  этом  случае  является катализатором, -
ответил Леонид Владимирович  и  рассказал нам о том, что катализаторы -  это
такие  вещества, которые во время  химических  процессов не  изменяются,  их
количество не уменьшается и  не увеличивается, но что  они  намного ускоряют
химические процессы,  иногда  в тысячи и в сотни тысяч раз. А бывают и такие
реакции, которые вообще без катализатора не получаются.
     Не  знаю, как  у  других,  но у меня перед глазами сразу возникла такая
картина: огромный зал или площадь, заполненная людьми.  Они стоят тесно, они
мрачны  и  недовольны, они  негромко  переговариваются  между  собой,  и вся
площадь  гудит,  как  улей.  Но  тут  молодой  человек  в  белой  рубашке  с
расстегнутым  воротом,  с  зачесанными  назад  волнистыми  черными  волосами
вскакивает на какое-то возвышение - это  даже не трибуна, а стол или тележка
- и кричит: "Вперед на тиранов!"
     И все  принимаются строить баррикады,  вооружаться... Вот этот  молодой
человек, который  закричал  "Вперед  на тиранов!", мне представилось, и есть
катализатор.
     Леонид Владимирович прочел нам в тот день целую лекцию о катализаторах.
О  том,   что   бывают   катализаторы,   которые  ускоряют  действие  других
катализаторов, и что их называют промоторами, и что бывают вещества, которые
замедляют действие катализаторов, - их называют каталитическими ядами; что в
наше время ученые создали теории о том, почему и как действуют катализаторы,
но все  равно  в этом вопросе  еще многое  остается неизвестным, и некоторые
катализаторы найдены по  методу  древних алхимиков,  то есть пробуют  разные
реактивы, проверяя, не ускорят ли они химический процесс.
     Я  сразу  представила себе полутемное  помещение,  посередине горн,  на
котором  стоит большая изогнутая реторта  с красной жидкостью. Вития папа, в
коротких  штанах, в бархатном камзоле, одной рукой раздувает меха,  в другой
руке  держит  книгу,  в   которую  время  от  времени  заглядывает,  бормоча
вперемежку  химические формулы и заклинания, а на голове  у него сидит сова,
которая  то  страшно  ухает,  то  бормочет  формулы:  аш  два  о,  аргентум,
нитрогениум и еще такие же слова.
     -  Значит, - спросила я, - все зависит от того, повезет  или не повезет
химикам?
     - Нет, - возразил Леонид Владимирович.  - В тысячах  ла бораторий всего
мира  ежедневно  проводятся  сотни  тысяч  опытов,  для того  чтобы найти  и
испытать новые катализаторы. И если говорить о везении, то это сознательное,
так сказать, направленное везение. И когда химики  находят новый катализатор
- это очень  важное, очень  радостное событие, а состав  нового катализатора
очень часто является промышленной, военной или даже государственной тайной.
     Когда я вернулась домой,  я долго думала о том, что это  все-таки очень
здорово  и очень странно... Пока мы ходим в школу и в  кино и  готовим уроки
или ссоримся друг с другом из-за всякой чепухи, во всем мире в лабораториях,
согнувшись над приборами,  сидят  ученые и ищут катализаторы для того, чтобы
ускорить разные  химические  процессы.  А  Витин папа  говорит, что ускорять
разные химические процессы это значит активно заботиться  о том, чтобы людям
побыстрее жилось легче и лучше.
     И я написала стихи. Я  всего раз в жизни летела на самолете. С  папой и
мамой -  на "ТУ-104".  Мне не  понравилось,  потому что  с  непривычки  было
страшно,  и меня тошнило, хотя папа удивлялся, почему меня тошнит, так как в
самолете в самом деле совсем не качает, а только  закладывает уши и ломит  в
затылке при взлете и посадке. Но теперь, после разговора о  катализаторах, я
совеем по-другому увидела и поняла свой полет.
     И я написала:

     На облака облокотись
     И вниз на землю погляди.
     Взгляни на горы сверху вниз,
     На реки в челюстях плотин.

     Взгляни на села, города
     Не свысока, а с высоты,
     Чтоб просто больше увидать,
     Чтоб сразу взглядом охватить.

     Гляди: над лучшим из миров
     Редеет облачный покров...
     Да, люди выше облаков,
     И люди больше городов.



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Прозвенел  звонок. И,  когда все  уже сидели  на  месте, в  класс вошел
Сережа. Он  слегка взмахнул рукой, сказал: "Сидите, сидите", затем подошел к
доске, повернулся к классу, подергал себя за нос и торопливо спросил:
     - Так на чем мы остановились? - И так  же торопливо сам себе ответил: -
На  Ярославе  Мудром... Алексеева,  не  вертись,  -  сказал Сережа в  нос  и
продолжал прежним тоном:  -  Запишите в  тетради:  Ярослав Мудрый.  А теперь
положите  ручки  и  слушайте.  Ярослав  Мудрый был  прозван  мудрым  за свою
мудрость...
     Никто не обращал  внимания на то, что говорил Сережа из-за учительского
стола. Все  уже  давно  привыкли к его  шуточкам. По-моему,  никто  даже  не
улыбнулся.
     - Ярослав Мудрый... - продолжал Сережа.
     Но  в это время приоткрылась дверь, и Сережа шмыгнул на свою парту - он
сидит  с Витей. Вошел учитель истории Михаил Иванович и совершенно  таким же
движением руки, как Сережа, помахал на класс и сказал: "Садитесь, садитесь".
Кто-то из девчонок хихикнул.  Тогда Михаил Иванович  подергал себя  за нос и
спросил:
     -  Так  на чем  мы остановились?  - И  торопливо  ответил:  -  На князе
Ярославе Мудром... Алексеева, не вертись,  - сказал он мне, хотя, честное же
слово, я ничуть не вертелась.
     Все поведение Михаила Ивановича, все его слова были настолько похожи на
то, что показал перед тем Сережа,  так совпадало каждое движение, что ребята
повизгивали, подавляя смех. И только Сережа сидел с очень серьезным, с очень
вдумчивым лицом.
     Вообще Сережа был бы похож лицом на Пушкина, если бы оно не было у него
подвижным,  как  у  обезьяны,  и  если  бы  не были  такие  светлые,  словно
покрашенные перекисью водорода, волосы. Но когда Сереже вздумается, он может
придать  своему  лицу  выражение  пай-мальчика  с картинок  в старых детских
книжках.
     Михаил  Иванович  никак не мог понять,  чем вызван смех, и, вместо того
чтобы  дальше  рассказывать про  Ярослава Мудрого, стал  спрашивать домашнее
задание. И, как это  ни удивительно,  первым он вызвал Сережу и поставил ему
двойку, потому  что Сережа  переселил кривичей  с  верховьев Днепра на  Оку,
древлян с Припяти на Десну, а полян передвинул к дулебам.
     Я  уже  давно заметила, что  почти все  наши  учителя, когда  в  классе
возникает нездоровый смех, вызывают Сережу и ставят ему двойку,  хотя Сережа
хорошо учится. Очевидно, они знают, кто у нас первый юморист.
     На перемене возле новой  школьной стенгазеты  столпилось много ребят. Я
тоже подошла,  но лишь посмотрела и сейчас же пошла дальше. Я дала в  газету
эти мои стихи про самолет, а их не поместили. И мне показалось обидно, что в
газете не мои стихи, а Миры  Ковалевой из 8-го "Б". У  нас многие мальчики и
девочки  пишут стихи, но книги  стихов в библиотеке,  по-моему,  наши ребята
берут не особенно охотно. Да и мне  самой больше нравится читать  написанное
прозой.
     На  второй урок  мы  пошли  в самое лучшее место  в  нашей  школе  -  в
химический  кабинет. У нас замечательный химический кабинет. Вместо парт там
стоят  столы.  И  есть  большой  стол,  к которому подведен газ,  и  на  нем
маленькие газовые плитки и  химическая  посуда.  И вытяжной  шкаф -  большой
стеклянный ящик, к  которому подведена вентиляционная труба.  И вдоль  стены
шкафы, заполненные банками с этикетками, а в банках всевозможные реактивы. А
в одной  из банок под слоем керосина хранится металлический  натрий, который
мне нравится больше всего...
     И главное,  в химическом кабинете  Евгения Лаврентьевна,  как всегда, в
черном халате  и с  белыми волосами  и  с  лицом, которое остается добрым  и
серьезным, даже когда Евгения Лаврентьевна улыбается. Что я прежде слышала о
Евгении Лаврентьевне? Что она строгая и что отвечает на все вопросы.
     Строгая ли  она? Папа  как-то говорил, что  у  плохого учителя  ученики
могут сидеть на уроках тихо, но у хорошего учителя ученики не могут шуметь и
болтать.  У  Евгении  Лаврентьевны на  уроках  всегда  тихо, и просто как-то
никому не приходит в голову, что можно отвлечься, или потрепаться  с соседом
по столу, или еще что-нибудь такое.
     Ну, а насчет вопросов  -  это правда.  Она  никогда  никому не говорит:
"Тебе еще рано", или: "Ты это поймешь позже",  или: "Ты это  будешь учить  в
десятом классе". Она отвечает на все вопросы. И не только по химии. И всегда
скажет  еще,  какие  книги  прочесть,  чтоб  лучше  понять.  Старшеклассники
рассказывают, будто иногда ей задают  такие вопросы,  что она  отвечает:  "Я
этого  точно не  знаю. Я выясню и  завтра вам отвечу". И никогда не забывает
ответить. Мне кажется, что за это ее особенно надо уважать.
     Но задавать вопросы ей можно только на переменках или после уроков. Она
всегда специально остается. А на уроке ее нельзя прерывать.
     Вот  я, например, спросила у Евгении Лаврентьевны, почему если посыпать
сахар табачным  пеплом, то он горит.  Подошли мы к ней всей нашей компанией,
вчетвером, даже с Женькой Ивановым. Евгения Лаврентьевна сначала расспросила
нас,  понимаем  ли мы, что такое катализатор,  а  уж  потом  рассказала, что
существует такой очень легкий металл,  под  названием литий,  который в пять
раз  легче  алюминия. Применяется он в металлургии  -  его добавляют в очень
небольшом количестве к меди, алюминию, магнию, от этого они становятся более
стойкими и прочными.  Литий содержится  в  некоторых  морских водорослях,  а
также в таких растениях, как лютик, который иначе называют куриной слепотой,
и в табаке. В табачном пепле остается часть соединений лития, а этот литий и
является катализатором.
     От Евгении Лаврентьевны  на  каждом уроке узнаешь что-нибудь совершенно
неожиданное  и удивительное.  Вот,  например,  есть такая  пословица: "Чтобы
узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть". Я думала, что для того, чтобы
съесть пуд соли, нужно лет двадцать, ну, не двадцать, так десять. Но Евгения
Лаврентьевна рассказала нам,  что каждый человек с пищей съедает в  год от 8
до  10 килограммов соли.  Значит, вдвоем они  съедают пуд соли всего за год.
Значит, мы с мамой съели вместе почти 13 пудов соли,  и все-таки...  Видимо,
не в соли дело и не в сроках, но Евгения Лаврентьевна тут ни при чем.
     Витин  папа, Леонид  Владимирович,  рассказывал,  что ученики, которые,
закончив  школу, получают у  Евгении Лаврентьевны по химии  даже  тройку,  в
институт  сдают  экзамен  по химии  на пятерку,  а  если  у  ученика Евгении
Лаврентьевны  в аттестате стоит по химии  пятерка,  то ему  в  Киеве в любом
институте  или  в  университете  поставят пять  и  могут  даже  не  задавать
вопросов.
     На всю жизнь я  запомню первый  урок Евгении  Лаврентьевны. "Кто  такие
химики?" - такая  была тема этого  урока. Если бы она рассказывала сто часов
подряд, никто все равно не сдвинулся бы с места.
     Все  химики  были  замечательными  людьми  -  отважными,  благородными,
готовыми пожертвовать собой для пользы людей.
     Особенно  мне запомнилось,  как  Евгения  Лаврентьевна  рассказывала  о
великом  химике  Бутлерове. Восьмилетнего Сашу Бутлерова родители  отдали  в
пансион в городе Казани, ну, вроде  бы в интернат. Там он  увлекся химией. И
вот, когда ему было лет десять,  он  в своей тумбочке  возле кровати устроил
небольшую лабораторию. И когда однажды дети играли во дворе,  вдруг раздался
оглушительный взрыв.  Воспитатель побежал  в помещение и вытащил оттуда Сашу
Бутлерова, у которого  были обожжены брови и волосы. Эксперимент, который он
задумал, кончился неудачей. Бутлерова решили наказать. В этом  пансионе, где
он учился, детей не секли розгами, хотя, как сказала Евгения Лаврентьевна, в
других  учебных заведениях розги были в большом ходу, и вот Бутлерова за его
"преступление"  посадили  в  темный карцер,  а из карцера его  несколько раз
выводили в общий обеденный зал с черной доской на груди. А на доске крупными
белыми буквами было написано: "Великий химик".
     Они это написали, чтобы поиздеваться над мальчиком,  но оказалось,  что
они  предсказали его  будущее.  Потому  что  он  действительно стал  великим
химиком.
     Евгения  Лаврентьевна говорила, что все, что  возможно с научной  точки
зрения, в  конце концов становится возможным в действительности. Хотя иногда
даже ученые слишком поспешно говорят "невозможно", вместо того чтобы сказать
"мы  еще  не  умеем". Вот,  например,  она рассказывала,  что  долгое  время
считалось, что невозможно получить искусственный аммиак,  но немецкий ученый
Габер придумал, как это сделать.  Благодаря его открытию Германия так  долго
держалась  в первой мировой войне.  Но когда к  власти пришли  фашисты,  они
стали преследовать  этого Габера, потому  что он был евреем,  и он убежал из
Германии и умер в чужой стране.
     Или,   например,  Евгения  Лаврентьевна  рассказывала,  что  знаменитый
изобретатель  Эдисон,  когда   услышал,  что  в  Советском   Союзе   получен
искусственный  каучук,  заявил:  "Я  не верю, что  Советскому Союзу  удалось
получить  синтетический каучук. Все  это сообщение  - сплошной  вымысел. Мой
собственный  опыт  и  опыт  других показывает,  что вряд  ли процесс синтеза
каучука вообще когда-нибудь увенчается успехом". А ведь сейчас любой ребенок
знает, что каучук получают синтетическим путем.
     Но  если   все,  что   возможно   по   научной   теории,   возможно   в
действительности,  то,  может  быть,  уже  скоро  будет осуществлено то, что
задумал  Витин  папа,   Леонид  Владимирович,  хотя  это  совсем  похоже  на
фантастику.
     Я  часто представляю себе,  как над нашим городом, над  куполами Софии,
над  Днепром,  над  Мариинским  парком  и памятником  Вечной  Славы  летают,
медленно  взмахивая  крыльями,  огромные  птицы.  Вот  одна  из  них  плавно
опустилась на асфальтовую площадь между Пионерским  и  Мариинским парком,  и
стало  видно,  что это  не  птица, а  огромная  машина - птицелет. Открылись
дверцы, и из нее вышло много людей - пассажиров.
     Пассажиры  разошлись, а  в кабине  остались летчики: я, Витя, Сережа  и
Женька. На  пульте  управления  перед нами указатель высоты,  скорости и еще
небольшой прибор с тремя циферблатами.  Над одним из них написано "Кислота",
над  другим  -  "Щелочь",  а  над  третьим  -  "Катализатор".  Крылья нашего
птицелета движутся при помощи  искусственных  мышц из полимерных пленок,  то
есть птицелет движется при  помощи химии, так  как  в нем химическая энергия
сразу превращается в механическую.
     Леонид Владимирович рассказывал  нам, что созданные  в  их  лаборатории
тонкие пленки из полимеров под действием щелочи и кислоты  то растягиваются,
то  сжимаются, как  искусственная  мышца. Если  соединить между  собой много
таких  пленок  и  найти  катализатор,  который будет ускорять и  увеличивать
сжатие и растягивание, можно создать искусственные мышцы. И мышцы эти смогут
делать огромную работу, они будут в тысячу раз сильнее,  чем, скажем,  мышцы
настоящего слона.
     Витин папа  водил нас в свою лабораторию в Академии наук и показал, как
сжимаются и растягиваются эти пленки.
     Я  не знаю, как  создают такие лаборатории и как отбирают в них  людей,
но,  скорее всего, я  думаю, собирается  сначала несколько человек,  которые
любят и знают химию. Один из них предлагает решить научную проблему, которая
всем  им  очень интересна, а потом к ним присоединяются еще и другие люди. В
общем, все  у  них  происходит, очевидно, так  же, как в нашей  компании, но
разница, и не в нашу пользу,  в том, что реактивы им дает государство  и что
они не только не платят денег за то, что занимаются любимым  делом,  а еще и
получают за это зарплату.
     О  том,  что эти  пленки -  искусственные  мышцы  -  когда-нибудь будут
использованы для того, чтобы создать крылатую машину -  птицелет, нам сказал
Витин папа, а когда мы ушлн из лаборатории, Витя предложил:
     - Давайте сделаем свою лабораторию. Будем искать катализатор. Может, мы
его найдем скорее, чем целая научная лаборатория.
     Мы решили  держать наш  замысел в  тайне. Но совсем не потому, что, как
сказал Витя,  наше  открытие может  стать  военным  секретом,  а  по  другой
причине, о  которой никто  не  говорил. Мы боялись насмешек.  Мы  не хотели,
чтобы нас  дразнили  "великими  химиками", как  Сашу Бутлерова. И  мы строго
соблюдали  тайну.  Тем  более,  что  всем  нам  было  приятно  иметь  тайну,
перемигиваться на уроках и шептаться на переменках.


ГЛАВА ПЯТАЯ

     Когда я была  маленькой, мне казалось,  что  лучше быть мальчиком,  чем
девочкой. Я уговорила маму купить мне штаны и стреляла из рогатки.
     Но сегодня я думаю о том, как хорошо все-таки, что родилась я девочкой.
Хотя  я снова надела штаны. Однако совсем не для того, чтобы быть похожей на
мальчишку.
     Эти ярко-голубые брюки из тонкой  шерсти с лавсаном мне купила  ко  дню
рождения мама. А еще  я  надела  темно-синюю  тонкую шерстяную  кофточку без
рукавов прямо на голое тело, как это теперь модно. И когда я все это надела,
я посмотрела в зеркало  и снова подумала, как приятно быть девочкой,  потому
что у мальчиков не бывает таких красивых, как у меня, косичек и таких темных
и блестящих глаз,  какие есть только у меня  и еще у моей мамы и больше ни у
кого на свете.
     Мне позволили в это воскресенье поехать на  прогулку за город с Витей и
Витиным  папой.  У  Витиного  папы  собственная  "Волга"  зеленого  цвета, с
негритенком,  который  висит  на  пружинке  перед   ветровым  стеклом,  и  с
дополнительной желтой  фарой,  которая,  как  сказал  мне  Витя,  называется
антитуманной и светит в тумане.
     Витин папа, Леонид Владимирович, сел за руль, Витя - рядом с ним, а я -
на заднем сиденье. Витин папа  совсем не похож на Витю. Правда, может  быть,
лицо его очень меняют  очки в темной толстой оправе и  борода. У него борода
небольшая. И внизу ровно  отрезанная лопатой. Если бы он сбрил бороду и снял
очки, может, он был бы больше похож на собственного сына.
     Мне очень хотелось спросить у  Леонида Владимировича, почему он едет на
прогулку, если он сам говорил, что он  и сотрудники лаборатории днем и ночью
работают  над поисками катализаторов. Но я промолчала,  потому что подумала,
что такой вопрос  был  бы  бестактностью. Может быть,  он устал  -  взрослые
быстро устают и нуждаются в отдыхе. А может быть, он, как я, даже по дороге,
на прогулке, мечтает о своей работе.
     Достаточно было  мне  представить себе,  что у  Витиного папы такие  же
мечты  о работе, как у меня, и я уже покраснела и не могла бы посмотреть ему
в глаза. Как это хорошо все-таки, что люди не могут читать мысли друг друга.
Иначе жизнь стала бы совсем невозможной.
     Но как бы на меня смотрели и Витин папа и Витя, если бы
     они узнали, что в ту самую минуту, когда мы отъехали от дома, я даже не
замечала, к