дку.
     Он это понял, но не подал виду и сказал:
     - Мне за твои хорошие стихи и  за  твою хорошую  сказку хочется сделать
тебе подарок. Вот - возьми.
     И он вынул из  кармана и  дал мне прекрасную самопишущую ручку зеленого
цвета с прожилками я с золотым колпачком.
     -  Только прежде я запишу тебе свой адрес  и свою  фамилию, чтобы ты ее
лучше запомнила и могла мне ответить на письмо, которое я тебе напишу.
     Он вынул  блокнот,  взял  у меня ручку, написал на листке  свой  адрес,
телефон, фамилию,  имя и отчество, а затем вернул мне этот листок и  ручку и
сказал, что подождет, пока я вынесу тетрадку.
     Ручка мне так понравилась, что я даже забыла поблагодарить  писателя за
подарок и сделала это только тогда, когда уже вернулась с тетрадкой.
     Писатель спросил, нет ли у меня второго экземпляра, и сказал, что стихи
обязательно  нужно записывать  в двух экземплярах,  что тетрадку  мою он мне
скоро вернет, и  я с ним еще долго разговаривала о поэзии. И мне не хотелось
уходить, но он сказал, что мы еще встретимся, что мне пора за уроки. И когда
я пришла домой, мама у меня спросила, почему я такая красная и возбужденная,
а я сказала, что так, ничего, и села за физику.
     Вечером,  когда  папа  вернулся   из  редакции,  я   сказала  ему,  что
познакомилась у нас в садике с каким-то человеком, по фамилии Корнилов  и по
имени  Павел  Романович,  который  называет  себя писателем  и  подарил  мне
авторучку, но который не знает папу.
     - Откуда же ему меня знать? - смущенно сказал папа. - Это очень большой
писатель.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     Можно  повеситься - Коля опять получил двойку!  По химии. Он забацаный.
Это   у  нас  в  школе  говорят:   забацаный.  Витя  когда-то  объяснил  мне
происхождение этого слова. Это когда  в  боксе  кого-нибудь  сильно стукнут,
особенно  в  голову,  и  он  наполовину теряет  сознание  и  идет не  в  том
направлении, куда ему нужно, то о нем спортсмены говорят: забацаный.
     Мы вместе учили химию. Дома он все знал,  но как  только вышел к доске,
он стал путаться  и говорить такую чепуху, что весь  класс  смеялся, и  даже
Евгения Лаврентьевна улыбалась, а Сережа, чтоб  было еще  посмешней, нарочно
неправильно  подсказал  вместо окиси ртути  - окись  магния,  и  у  Коли  не
получался вес в кислородных единицах,  а выходила  какая-то бессмыслица.  За
такие подсказки надо бить морду.
     Я  в  этот  день,  как  назло,  получила  три  пятерки:  по  химии,  по
английскому и  по  истории. И  когда  Коля подошел  ко  мне после уроков,  я
почувствовала себя перед ним  как будто виноватой: ведь  учили  мы вместе, и
знал он не хуже меня, и все-таки у него ничего не получалось.
     - Останься в классе, - сказал Коля. - Поговорить нужно.
     Я вышла со  всеми, но  уже  внизу, в вестибюле, сказала ребятам, что не
пойду с ними, потому что  мне... тут я пробормотала:  "Нужно  еще  по одному
делу" - и вернулась в класс.
     Мы сели рядом за нашу парту, на которой я теперь сидела одна.
     - Больше я не пойду  в школу, - сказал Коля. - Пошли они все к черту!..
Ни к чему мне эта ваша школа,  и эта ваша химия, и эта  ваша  история, и эта
ваша литература... И вообще я во всем разочаровался.
     - Как - разочаровался? В чем?
     -  Во всем.  Я  не вижу,  куда  приложить свои  силы, и  мне ничего  не
интересно...
     Мне очень не нравилось то,  что говорил Коля. Очень не нравилось. Но  я
не знала, как его переубедить.
     -  Ты  неправ,  - сказала я наконец. - У тебя плохое настроение, потому
что ты не сумел ответить по химии. Хотя и знал не меньше, чем на четверку.
     - Нет, - сказал Коля, - химия тут ни при чем... Все-таки ему было очень
плохо. И чем ему помочь, я не знала.
     - Но ведь ты все знал, - сказала я Коле. - Ты просто боишься учителей.
     - Я ничего не боюсь, - покраснел Коля. - Смотри! - Он распахнул окно, и
не  успела я  сообразить,  что  он  собирается  делать, как  он  вскочил  на
подоконник  и  выбрался на карниз  - узкую  кирпичную полоску, проходящую за
окном.
     - Вернись сейчас  же обратно! -  закричала я.  Другую девочку, может, и
восхитил бы Колин  поступок, но меня он только обозлил. Я так закричала, что
Коля сразу вернулся. - Это не храбрость, -  сказала  я. - Это чепуха. А  вот
когда тебя вызывают к доске, в тебе всегда появляется какая-то робость. И ты
должен с ней покончить.
     - При чем  тут робость?  -  с  досадой сказал  Коля.  - И  при чем  тут
учителя?  У меня просто нет цели в жизни. Мне никем  не хочется  быть. Батя,
например, хочет поступить заочно  в педагогический институт и учить историю,
а мне не интересна ни история, ни география, ни ваша химия.
     Я  смотрела на Колю с жалостью и  интересом. Это был  первый человек за
всю мою жизнь, которому никем не хотелось быть. Конечно, он внешне был очень
мало  похож на Печорина,  но,  как  Печорин, он был лишним человеком в нашем
обществе и тоже во всем разочаровался.
     - А как же будет с цирком? - спросила я.
     - Что ж, в цирк, конечно, пойдем, - обреченно ответил Коля.
     Билеты в цирк нам купил Богдан  Осипович. Мне  хотелось  пойти в  цирк,
потому что я была в нем только раз за всю жизнь, и  то в раннем детстве. Мои
родители,  вернее, моя мама,  не любят цирка, и поэтому мы в него никогда не
ходили. И тут моя мама тоже стала говорить, что это неудобно, чтобы я ходила
в  цирк  с  каким-то  мальчиком,  что  я еще маленькая,  но  папа  предложил
составить точный список, в каком бы указывалось, для чего я маленькая, а для
чего  большая, и мама, как она сама выразилась, "скрепя  сердце" -  когда  я
была меньше, я думала, что говорят "скрипя сердцем", - разрешила мне пойти в
цирк.
     После школы  я не стала заниматься  с Колей, а направилась к Вите,  где
наши ребята сегодня  собирались приготовить  из чернильного прибора - бывают
такие  чернильные приборы  из прозрачной  пластмассы - полиметилметакрилат -
очень ценное для наших  опытов  химическое вещество.  Для  этого  нужно было
построить специальную  установку с холодильником  и  конденсатором  готового
продукта. В холодильнике я предложила использовать сухой лед, который всегда
остается  у мороженщицы в нашем гастрономе,  и  Витя сказал, что  это ценное
рационализаторское предложение.
     У Вити я  застала только Лену Костину, - впечатление было такое, словно
она даже не заходила домой, а прямо пошла к  Вите. Они о чем-то очень горячо
разговаривали, может быть, даже обо  мне, потому что, когда  я вошла,  сразу
замолчали. Но мне это было безразлично.
     Витя  сказал,  что Сережа и Женька  Иванов отправились  в экспедицию за
сухим льдом, а он пока приготовит сырье. После этого он взял щипцы и молоток
и  стал  разбивать  на  куска  чернильный прибор, который мне было  немножко
жалко,  потому что мы  заплатили за него два рубля тридцать пять копеек, а с
деньгами  у нас по-прежнему было довольно туго.  Кроме того, прибор этот был
прозрачным, красивым и новеньким.
     Пока  Витя ломал чернильный прибор, Лена негромко у меня спросила: - Ты
занимаешься со своим Колей?
     - Он такой же мой, как твой, - ответила я.
     - Это  неважно, - сказала Лена. - Я хотела  тебе посоветовать... Вот вы
зовете меня зубрилой - я  знаю, я и в самом деле немножко зубрила. А почему?
Потому  что я в  младших классах  очень  боялась  отвечать  у  доски  и  все
вызубривала.  Теперь  я  уже  не зубрю.  Но Галеге для  начала нужно  просто
вубрить уроки на память, как стихи.
     Я заметила, что Витя  прислушивается к нашему разговору, задрала  нос и
ответила, что мы обойдемся без  зубрежки, но подумала, что Лена, может быть,
не такой уж нечуткий человек, как мне это казалось...
     В Витину дверь кто-то отчаянно зазвонил: надавил кнопку и держал до тех
пор, пока не открыли. Мы все бросились в переднюю. За дверью стояли Сережа и
Женька. Вид у них был испуганный, смущенный и  довольный. Они достали сухого
льда. Они напрямик объяснили нашей мороженщице, для чего им нужен этот сухой
лед, и хотя мороженщица сказала, что химические  опыты лучше делать с чистым
мороженым, она им дала бесплатно несколько кусков сухого льда.
     И вот когда они вошли в Витино парадное и поднялись на второй этаж, они
увидели, что уборщица поставила на площадке  ведро с водой и моет в парадном
окна и подоконники. Сережа тут  же бросил в ведро кусок сухого льда, а затем
они поднялись вверх и стали наблюдать, что произойдет дальше. Когда уборщица
увидела,  что  в ее ведре  вода бурлит, как кипяток,  и из воды  поднимаются
клубы  белого  пара, она страшно испугалась и стала кричать:  "Ой, лишенько,
вода  загорiлася!"  На ее  крики  из  соседней  квартиры выскочила  какая-то
старушка и стала говорить, что это, очевидно, не вода, а  бензин и что нужно
вызвать пожарных. Но мимо проходил какой-то дяденька, который засучил рукав,
достал из ведра  оставшийся  там еще кусок сухого льда и  объяснил женщинам,
что сухой лед - это замороженный аммиак, который переходит прямо из твердого
состояния  в  газообразное,  и что  сухой лед в ведро,  очевидно, подбросили
дети.  Уборщица вспомнила, что  тут проходило два "шибеника" -  по-украински
это слово звучит не обидно и даже ласково, а по-русски  грубо: шибеник - это
висельник.
     Они не успели закончить своего рассказа, как в дверь снова позвонили.
     - Прячьтесь, - сказал Витя и пошел открывать.
     Это  была уборщица и  еще  какая-то пожилая женщина, очевидно, соседка.
Уборщица спросила:
     - К вам не забегали два таких хлопчика - побольше и маленький?
     Витя ответил, что никто не забегал. Тогда уборщица потребовала:
     - А скажи: пионерское слово.
     Витя дал пионерское слово, и тут уборщица закричала:
     - Так, значит, ты и на пионерское слово брешешь! А я же знаю, что они у
тебя прячутся!..
     Совершенно  непонятно,  зачем  она  требовала,  чтобы  он  дал  честное
пионерское. Но  взрослые часто так поступают: заведомо зная,  что кто-нибудь
лжет, требуют у него слова, что он говорит правду.
     На  весь  этот шум  вышла  Витина  бабушка. Она поговорила с уборщицей,
сказала Сереже и Женьке, что им  незачем прятаться, и поговорила еще с ними,
и  все это  так спокойно,  что  уборщица  стала  улыбаться, и  мы тоже стали
улыбаться.  Она  всех  заражает своим спокойствием. Я думаю, это очень важно
для  государства,  чтобы в  нем  были такие спокойные люди. Если бы их  было
побольше, то, наверное,  никто бы ни с кем не ссорился и  не  было бы всяких
преступлений.
     Тем  временем мы приготовили  прибор для перегонки осколков чернильного
прибора в полиметилметакрилат. Для этого мы соединили колбу из  жаростойкого
стекла с холодильником, который приготовили из коробки из-под ботинок. В эту
коробку  мы  сложили  сухой лед. Холодильник стеклянной трубкой мы связали с
конденсатором - широкогорлой бутылкой из-под молока.
     Шерсть, древесина, хлопок,  каучук, смолы - не так  уж  много полимеров
создала природа. Химики сделали  намного больше. Я очень люблю читать романы
и  всякие другие книги, на  мне кажется, что  интереснее всего читать  самый
обыкновенный учебник химии. Вот есть такой замечательный рассказ - не помню,
какого  писателя, -  который называется "Золотой жук".  Там человек  находит
записку,  написанную  непонятными знаками, но  постепенно он  расшифровывает
каждый знак и всю  записку  и благодаря  этому находит  клад.  Но в химии на
каждой странице приходится примерно таким же образом расшифровывать формулы,
определять в веществе каждую молекулу, каждый атом, а клад можно найти более
ценный, чем нашли в этом рассказе.
     Мне не хотелось уходить,  но нужно  было  еще готовить с Колей уроки, а
потом идти в цирк, и я  сказала,  что  мне пора  домой. И только после этого
решила заговорить о том, что собиралась сказать вот уже несколько дней.
     - Нам надо взять в нашу компанию Колю, - сказала я твердо.
     - А ты что, его адвокат? - спросил Витя.
     - Нет, не адвокат... Но Лену мы взяли.
     -  Лена - другое  дело, -  отрезал  Витя. - А  Коля пусть сначала химию
подучит, чтоб  хоть  тройки были. А то он до сих пор  не знает, как отличить
кислород от водорода или как определить, кислота это или щелочь. А я это уже
в первом классе знал или, может быть, еще в детском саду.
     Витя, конечно, здорово знает химию, но и хвастается он тоже здорово.
     - Почему ты говорил, что мы все вопросы будем решать коллективно, а сам
всем распоряжаешься один?  - спросила я. - А как  ты, Сережа, смотришь, если
Коля будет с нами?
     Сережа  помялся  и сказал довольно решительно, что Коля нам пригодится,
особенно  учитывая,  что  Петькина  компания   решила  переловить  нас  всех
поодиночке и как следует вздуть.
     - А ты, Женька?
     - Женька у нас еще не имеет права голоса, - вмешался Витя.
     Но обиженный Женька ответил ему:
     - Я был против, а теперь я назло тоже скажу "за".
     А Лена, хотя я к ней не обращалась, сказала, что она согласна  с Витей,
что Коля должен сначала подтянуться по химии.
     -  И вообще,  - сказал  Витя,  -  этому  Галеге головной  мозг  попался
случайно, он бы мог вполне обойтись спинным...
     Я очень  разозлилась  и  ушла.  Дома я  уже  застала  Колю.  Мама  пока
использовала его физическую силу  - он укреплял над окном  карниз  с чистыми
занавесками.
     Мы сели за уроки.
     - Послушай, Коля, - сказала я. - А что, если тебе в самом деле хоть раз
вызубрить уроки на  память? Чтоб  отвечать, не сбиваясь,  как автомат... Это
только для начала, а потом не нужно будет зубрить.
     - Хорошо,  -  согласился Коля не  слишком радостно  и посмотрел на меня
как-то странно.
     Последнее время он  иногда смотрит на меня так  странно - глаза  у него
тогда  бывают грустные  и какие-то преданные. Я не хочу его обидеть даже про
себя, но какие-то  собачьи глаза. И мне, когда он так смотрит, очень хочется
погладить его по голове. Черт его знает, что такое!
     Учить на память - это, оказалось, хорошая мысль, только  для Коли, а не
для меня. У  него, оказалось, очень  сильная зрительная память  -  прочитает
страницу и как будто сфотографировал то,  что прочел.  Вот, например, выучив
страничку учебника, он сразу мог сказать, что написано в  третьей строчке, а
что  на  восьмой  строчке.  В  общем,   я  поняла,  что  ему  здорово  можно
подсказывать.  Например,  негромко,   будто  бы  про  себя,  сказать  вслух:
"Тридцать  два  дробь  четыре".  Это  будет  обозначать  -  тридцать  вторая
страница, четвертая строчка, и он сразу вспомнит, что там, и выпалит: "Такие
личинки называются "фин". Мы как раз учили про солитера в зоологии.
     Когда мы сделали уроки, я спросила у Коли, может ли он таким же образом
запоминать стихи.
     - Какие стихи? - спросил Коля. Оказалось, что он никогда не учил стихов
наизусть.
     -  А  вот такие, -  сказала я и прочла на память стихотворение, которое
недавно придумала:

     Не поможет ни сила, ни меткость,
     Ни уменье, ни твердость руки.
     У дантесов тяжелые веки,
     И у них под глазами мешки.

     Знать, поэтам пи шпага стальная,
     Ни винтовка, ни острый кинжал
     Не нужны, если их убивают
     За стихи, что разят наповал.

     -  Давай я его  перепишу, - сказал Коля. - Мне легче запомнить, когда я
вижу это перед собой.
     Я ему продиктовала стихотворение, и он сразу же отложил листок и прочел
на память то, что я продиктовала.
     - Здорово! - сказала я. - А знаешь, чьи это стихи?.. Это - мои.
     - Не может быть,  - ответил Коля убежденно и, вдруг сообразив, что я бы
не  стала врать, сказал: - А я думал - это из учебника по литературе. Просто
даже не верится. - И он снова посмотрел на меня грустно и восхищенно.
     Я  понимаю, что, наверное, слова  "грустно и восхищенно" должны  как бы
исключать друг друга, но он посмотрел на меня именно так и сказал:
     - Я навсегда запомню эти стихи.
     В цирке мне больше всего понравились жонглеры. Это, по-моему, настоящее
искусство,  и оно учит  нас, как  много  может  достичь  человек, если будет
постоянно работать над собой. Коле больше всего нравятся воздушные акробаты.
И мне бы они тоже, может быть, нравились, если бы они все это проделывали не
под куполом цирка, а на земле.  Потому что мне совсем неприятно, если кто-то
рискует собой, чтобы развлечь меня. И если мы отрицательно относимся к таким
развлечениям,  как  сражения  гладиаторов,  которые бывали в древности,  так
почему мы одобряем гимнастов,  которые перелетают с трапеции  на трапецию, и
достаточно им ошибиться на один сантиметр, чтобы разбиться?
     Но хуже всего,  по-моему, была женщина-змея. Смотреть, по-моему, на это
стыдно и унизительно. Ну как это можно допускать,  чтобы женщина просовывала
голову  между собственными ногами и  смотрела назад в этой уродливой позе, а
потом еще прыгала на руках, шлепая, как большая жаба!
     Клоунов было аж три, и один из них, с грустным бледным лицом и рыжими в
кудельках  волосами,  был по-настоящему  смешным.  Он  подходил к  артистам,
служителям и даже  к зрителям  и все  время  задавал один и  тот же  вопрос:
"Зачем ты  это  делаешь?" Все очень смеялись и  ждали, когда  он  снова, как
правило, в самую неподходящую минуту, задаст этот свой вопрос.
     Наша  русачка Елизавета  Карловна  говорит,  что  смех  бывает  умным и
глупым.  Так  вот, на  этот раз, мне кажется, смех  был  умным,  потому  что
зрители смеялись не  столько  над клоуном, сколько  над собой. Потому что  у
многих и о многом можно было бы спросить: "Зачем ты это делаешь?" - и не все
смогли бы ответить на этот вопрос.


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     Взрослых все-таки нужно  жалеть. Ведь, как правило, они  умирают раньше
нас. Поэтому не следует придираться к  их  ошибкам и, проще говоря, не стоит
выходить из себя, если видишь, что слова у них расходятся с делом.
     Мама очень не  любит,  когда я или  папа болеем.  А мне  очень правится
болеть. И папе  тоже.  Только нам это редко удается. Мы  все какие-то  очень
здоровые...
     На этот раз  папа  заболел  ангиной. У него повысилась  температура  до
тридцати восьми градусов, и стало трудно глотать. Мама  среди недели, а не в
воскресенье, поменяла все постельное белье - к папе должен  был прийти врач.
А папа лежал па белоснежной, накрахмаленной наволочке очень серьезный, очень
важный  и  очень грустный и незаметно мне подмигивал, и пил в  постели чай с
коньяком и лимоном.
     - Как же ты здесь будешь один? - спросила мама.
     - Не знаю, - ответил папа. И трагическим тоном добавил: - Но запомните,
если я в ваше отсутствие  умру, то трудно вам будет без  меня, двум одиноким
женщинам.
     Мама сказала, чтобы  я вернулась из школы пораньше, потому что я должна
ухаживать за больным,  а  папа сказал, что раз в  доме тяжелобольной,  то  я
могла бы и вообще не ходить в школу, а ухаживать за ним.  Но мама посмотрела
сначала на его очень  серьезное лицо, потом  на  мое  очень серьезное лицо и
сказала, что этот номер не пройдет и чтобы я отправлялась в школу.
     В  школе  я  просидела только четыре  урока,  а с  двух  последних -  с
географии и зоологии - отпросилась домой в связи с болезнью папы.
     - А что с ним? - спросила учительница зоологии.
     - Еще неизвестно, - ответила  я. -  Еще  врач не  приходил. Температура
тридцать восемь.
     У папы  наверняка  ангина, но  я  не сказала  этого, потому  что ангина
слишком обыкновенная болезнь, для того чтобы отпустили с урока.
     Я открыла дверь  своим ключом, сняла пальто и тихонько вошла в комнату.
Папа  спал.  Он  любит  поспать  днем,  только  ему  это  редко  удается.  Я
отправилась  на кухню готовить нам  еду: мама  сказала  подогреть  бульон  и
заправить его яйцом.
     В нашей семье  бульон с яйцом  едят, только если кто-нибудь заболел,  а
обычно мы едим бульон отдельно, а яйца отдельно. Мама меня предупредила, что
если яйцо  выпустить в горячий бульон, то  оно  свернется, и  поэтому  нужно
сначала смешать и взбить вилкой