ивительно  красивая авоська, выплетенная,  как  кружево, и
тона  были  здорово  подобраны - белые, голубые и зеленые  ниточки незаметно
сменяли друг  друга.  Я  вообще  никогда не предполагала, что авоськи делают
вручную.  А  уж  чтоб сплести  такую штуку,  нужно,  наверное,  очень  много
времени. И труда. Я спросила у Коли, как это делают. Он оглянулся и сказал:
     - Пойдем. Это просто. Нужен только такой челночок из твердого дерева. У
меня их несколько. Я тебе дам один и научу, как это надо плести.
     Мы немного отошли, и Коля сказал:
     - Она  растягивается.  На  вид она  маленькая, но в нее можно поместить
портфель. Попробуй.
     Мы  положили  в  сеточку  мой  толстый,  набитый  книгами  и  тетрадями
портфель.
     - Давай я понесу, - сказал Коля.
     - Нет, я сама.
     И дальше я уже несла портфель в Колиной авоське. Чем ближе мы подходили
к дому,  тем больше я замедляла шаги,  и Коля это, очевидно, заметил, потому
что спросил:
     - Ты из-за двойки волнуешься?
     - Да, - ответила я.
     - А у тебя что - сразу дневник проверяют?
     - Нет, - сказала я, - не в этом дело.
     Я  вдруг попросила Колю пойти со мной. Мне была непереносима мысль, что
я сейчас одна, с глазу на глаз, встречусь с папой.
     - Хорошо, - сказал Коля не сразу. - Пошли.
     Папа  чуть  приподнял  брови, когда увидел,  что я пришла  не  одна, но
сейчас же сделал вид, что в этом нет ничего неожиданного.
     Я его  познакомила  с Колей. Оба  они держались чуть  настороженно, и я
вдруг  заметила, что они похожи друг на  друга"  Они были одного роста, папа
сегодня надел черный свитер, и на  Коле был черный свитер, только похуже, не
такой толстый, пушистый и новый. И штаны папа  надел  новые, узюсень-кие, из
немнущейся ткани, с  острой складкой, а  на  Коле были темно-синие  штаны от
школьной  формы,  с  пузырями  на коленях  и  неглаженые.  И  даже  звали их
.одинаково... Но  главное, у них были очень  похожие лица  - круглые, добрые
лица  с одинаковым выражением:  с  почти незаметной, чуть смущенной улыбкой.
Почему я раньше этого не замечала?
     - Ну  что ж, - сказал папа. -  Рога трубят.  Оседлаем же  наших  добрых
коней и отправимся  на званый обед  в замок маркиза Карабаса. Я надеюсь, что
вы, граф, окажете нам честь пообедать с нами?
     Когда мы еще поднимались по лестнице, я заранее решила, что скажу папе,
что у меня болит голова и поэтому я не пойду с ним на прогулку и в ресторан,
но когда он стал шутить, я просто сказала:
     - Я получила сегодня двойку. По физике.
     Папа  засвистел совсем  по-мальчишески.  У него было  такое  огорченное
лицо,  что  Коля  покраснел и  уставился в пол, сквозь  который мне хотелось
провалиться.
     - Ну что ж,  - сказал наконец папа. -  Прогулку придется отменить...  А
обедать все равно нужно. Пойдемте.
     Мне  понравилось, что Коля не ломался, не отказывался,  не говорил, что
сыт, хотя после школы не ел и был голоден, как собака. Мне вообще нравится в
людях, когда они умеют делать то, чего я не умею.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Витя  пришел в  школу, прихрамывая, со своей  знаменитой  тросточкой  с
надписью "Привет из  Кисловодска", и я поняла, что предстоят какие-то важные
события.  Витя  подозвал меня  и Сережу и  сказал, что мы  должны  собраться
вместе  после уроков, так  как нашей компании объявлен  террор. Я попыталась
было  выяснить, что за  террор  и кем  объявлен,  но  Витя  многозначительно
сказал: "После уроков".
     На  первом  уроке у нас была химия, и мы пошли не в  класс,  а прямо  в
химический кабинет к Евгении Лаврентьевне.
     Недавно у нас  на  уроке  побывал  бывший ученик Евгении  Лаврентьевны,
молодой, но очень толстый дяденька. Теперь он уже ученый и лауреат Ленинской
премии. Он пришел до начала урока и познакомился с нами, и сел на свое место
за вторым столом, где он когда-то сидел. А когда вошла Евгения Лаврентьевна,
он  встал  вместе с нами.  Он  очень внимательно  слушал  все,  что говорила
Евгения  Лаврентьевна,  и  все, что отвечали  мы. А после урока он поцеловал
Евгении Лаврентьевне руку,  а она его поцеловала в голову, и  он сказал нам,
что  Евгения  Лаврентьевна  сделала  для  украинской  химии столько, сколько
сделал  целый  институт,  и  что   бывшие  ее  ученики  работают   па  самых
ответственных участках химической науки и  химической промышленности,  и что
все мы должны учиться у нашей замечательной учительницы Евгении Лаврентьевны
только  на  "пятерки",  потому  что химия  -  это наука будущего, а  Евгения
Лаврентьевна - человек будущего,  который личным примером показывает, какими
должны быть люди коммунистического общества.
     Вообще-то  я  не понимаю, как можно  плохо ответить  на уроке у Евгении
Лаврентьевны или как можно забыть то, что она говорила на предыдущих уроках.
На  уроках у Евгении Лаврентьевны ничего не  нужно запоминать. Все, что  она
говорит, само запоминается.
     Вот, например, ни один наш ученик  уже до  самой смерти не  забудет, из
чего делается стекло, потому  что  Евгения Лаврентьевна рассказывала, что до
сих  пор  нельзя точно сказать, кто  и когда изобрел стекло. Римский  ученый
Плиний-старший,  который  погиб  в самом начале  нашей  эры  при  извержении
Везувия, писал, что стекло открыли финикийские купцы-мореплаватели. Во время
сильной  бури они  были вынуждены пристать к берегу. А  так как  на песчаном
берегу они не нашли никаких камней для очага, чтобы сварить себе еду, то они
взяли глыбы  соды, которую везли  на своем корабле для  продажи.  Целую ночь
горел костер, а когда утром кто-то разгреб  его, то в золе  нашли прозрачные
блестящие  слитки,   которые   очень  заинтересовали  этих  купцов.  Так,  в
результате  сплавления  соды  с  песком,  писал этот Плиний-старший, впервые
получилось стекло.
     Но в наше  время ученые решили проверить, правильно ли  написал Плиний.
На песчаном  морском берегу  ученые  сложили  очаг из кусков соды и всю ночь
жгли  костер. Однако,  когда  утром его разгребли, то никакого стекла там не
оказалось, потому что температуры,  которую дает  пламя костра, недостаточно
для того, чтобы сода  сплавилась с песком и превратилась в  стекло. Я думаю,
что после  такого рассказа ни  один нормальный человек  не может забыть, что
основой стекла служит песок и сода.
     И все-таки бывают странные люди, которые и по химии получают двойки.
     Сегодня на химии Коля сел за один стол со мной, Сережей и Витей, и хотя
я подумала,  что это  уж чересчур,  но ничего  ему не  сказала.  Лучше бы он
все-таки не пересаживался. Евгения Лаврентьевна вдруг заметила:
     - Э, раз Галега пересел за первый  стол, значит, он хорошо подготовился
к уроку.
     И вызвала Колю.
     Я  прежде думала,  что второгодники должны учиться  лучше  обыкновенных
учеников - ведь они все учат второй раз. Однако  в  самом деле это совсем не
так. Из  разговора  с Колей я поняла,  что второгоднику учиться еще труднее.
Во-первых,  потому, что ему неинтересно - он  ведь  уже раз слышал  то,  что
говорят учителя, и  знает, что будет, наперед,  а во-вторых, потому, что ему
кажется, будто он уже знает урок, а фактически он не знал его в прошлом году
и не выучил в этом.
     Мне было очень неприятно  смотреть на то, как Коля не  мог ответить  на
самый простой  вопрос, как он краснел,  мычал и  заикался,  хотя в  жизни он
разговаривает нормально  я совсем  не заикается.  Он  бы  значительно  лучше
сделал, если бы просто сказал: "Я не  знаю", чем  путаться на каждом  слове.
Коля еще не закончил отвечать, а Лена  Костина уже подняла руку. Она  всегда
первой  поднимает  руку,  если  кто-нибудь  неправильно отвечает  и  учитель
говорит: "Кто хочет ответить?"
     Я тоже  так когда-то  делала. Но очень  давно, еще в четвертом  классе.
Папа тогда побывал в школе  на  родительском  собрании,  и  учительница меня
хвалила  за  активность. Но  папа дома сказал,  что  из  таких  "активистов"
вырастают бессердечные люди, которые радуются неудачам товарищей, потому что
могут   показать   себя.   И   хотя   мама   говорила,   что   это   глупые,
антипедагогические  выдумки  и  чтобы  я  всегда  первой  поднимала руку,  я
послушалась папу. Я начала отвечать только, когда меня вызывают, хоть иногда
мне очень хотелось  выскочить с ответом и приходилось себя подавлять. Теперь
на  примере Лены Костиной я  понимаю, как  прав был мой папа.  Лена получила
свою очередную пятерку, а  Коля  свою очередную двойку, и  после  этого Коля
вернулся на  место и снова сел рядом со мной. Он  смотрел вниз, и  выражение
лица у него было странное, тупое, и ожесточенное.
     Перед  русской  литературой  Коля  сказал  мне - он научился так  ловко
бормотать себе под нос, что слышу я одна:
     - Елизавета нас все-таки рассадит. Я не написал сочинения. А ты?
     - Я написала,  -  ответила я довольно  безрадостно.  Елизавета Карловна
задала нам написать  сочинение "Тема патриотизма в стихотворении  Лермонтова
"Бородино".  Мне не  нравится это стихотворение. Я  не  понимаю, почему  там
написано "Чужие изорвать мундиры о русские штыки", когда это говорит простой
солдат. Неужели он  стал бы так запутанно выражаться? Или что значит: "Земля
тряслась, как наши груди"?  Но я не написала этого, потому что понимала, что
за  это  Елизавета Карловна  поставит  мне  двойку,  а  написала,  что  тема
патриотизма видна в словах "Полковник наш  рожден был  хватом:  слуга  царю,
отец солдатам", а также  в словах "Не будь  па то господня воля, не отдали б
Москвы!"  Кроме  того, я  написала, что во время Великой Отечественной войны
Москвы не  отдали, несмотря на  "господню  волю". Ну  и  закончила  тем, что
Лермонтов вообще великий русский поэт-патриот.
     Но все это я напрасно сделала, потому что Елизавета Карловна все  равно
поставила мне двойку.  Она сказала, что я невнимательно слушала  на уроках и
поэтому  вообще  неправильно поняла,  что  такое  патриотизм, что  из  моего
сочинения  получается,  будто  бы  у   русских  солдат,  про  которых  писал
Лермонтов, был один патриотизм,  потому  что они служили царю, а у советских
солдат, которые защитили Москву  от фашистов, был  патриотизм совсем другой,
хотя фактически  это  один  и  тот же патриотизм,  и  поэтому Лермонтов  так
созвучен нашему времени.
     А Лена, Витя, Сережа и многие другие получили  пятерки. Двойки  на весь
класс получили только два человека  - я и Коля. Я за то, что написала, а  он
за то, что не написал сочинения.
     -  Я думала, - сказала Елизавета Карловна, поправляя свои круглые очки,
- что  ты  будешь  оказывать на  Галегу положительное  влияние. Но вижу, что
ошиблась, и четверку вы можете заработать, только если сложите свои двойки.
     Лена Костина засмеялась своим неестественным смехом. Елизавета Карловна
помолчала, а затем добавила решительно:
     - Придется  вас рассадить. Галега,  пересядь на свое  старое  место, на
последнюю парту.
     Коля встал и, придав лицу совершенно дурацкое выражение, спросил:
     - А если я подтянусь?
     Я  его  понимала. Такое можно было спросить только с  самым дурацким, с
шутовским выражением лица, хотя я знала, насколько это было теперь важно для
него. Да и для меня.
     -  Ну  что ж.  Как только  ты  наберешь три  четверки, можешь пересесть
назад.
     После уроков Коля подошел ко мне и сказал:
     - Пойдем?..
     - Нет, - ответила я. - Сегодня я не смогу...
     Коля поежился, как  от холода,  и отошел от меня. Я заметила, он всегда
так ежится, если ему стыдно или неприятно.
     -  Подожди,  - сказала  я, - мы должны тут  сегодня...  одну вещь...  с
ребятами... А завтра пойдем вместе.
     - Хорошо,  -  сказал  Коля  и  улыбнулся смущенно и обиженно.  - Я ведь
ничего... Может, тебе неловко перед ребятами, что я с тобой из школы хожу?..
     - Нет, -  сказала я строго, - мне очень  ловко. До свидания. На меня  с
нетерпением  оглядывались  Витя и  Сережа.  Мы вышли  на  школьный  двор. На
лестничной  площадке второго этажа к нам  присоединился Женька Иванов. Когда
мы зашли за  угол школы -  там у нас  во дворе такой закоулок, где мальчишки
младших классов сводят друг с другом счеты в честном кулачном бою и играют в
"коцы", а  девчонки делятся самыми страшными секретами, - я заметила, что во
двор  вышла  Лена Костина. Только к  нам она не подошла,  а поджидала Витю в
сторонке.  - Так вот,  - сказал  Витя, нервно  постукивая  своей палочкой по
водосточной трубе, - докладываю обстановку. Когда я  вчера шел с Ленкой к ее
дому... - Витя помолчал и добавил, как  бы перепрыгивая через препятствие, -
мне  нужно  было  взять  у  нее  одну  книгу,  на  нас  напали  без  всякого
предупреждения ребята из  Петькиной компании. Петька мне разбил губу. Вот. -
Витя оттянул нижнюю губу,  и  мы увидели па внутренней стороне припухлость и
красные  пятнышки.  - А  Лену они  схватили  и стали  ей  бросать за шиворот
зернышки  шиповника.  Ну, от  которых  очень чешется. А  Ленка укусила этого
длинного Ваську - он ее держал - за палец. Васька завизжал и врезал ей левой
под  дыхало.  Девчонке. В  общем,  Ленка заревела, а меня  пока  били,  а  я
отбивался, И  если бы не вмешались прохожие, то было бы совсем плохо... Этот
длинный Васька сказал, что отвинтит  Лене голову, когда она  будет из  школы
возвращаться.  А на меня они тоже имеют зуб. Так что  нам надо ходить теперь
всем вместе. Сначала мы будем провожать Ленку,  чтобы  они ее  не тронули, а
потом  возвращаться к себе. И я предлагаю, чтобы Лена  теперь тоже входила в
нашу  компанию и  участвовала  в катализаторе.  Хотя она и зубрила, но химию
любит. Какие будут возражения?
     У меня были  возражения. Думаю,  что  возражения были также  у Сережи и
даже  у  Женьки.  Но  все  мы молчали.  Это  очень  трудное  дело  высказать
возражения, когда речь идет о живом человеке. Наконец Сережа сказал:
     - Она девчонка... Растреплется...
     - А Оля, по-твоему, не девчонка? - быстро спросил Витя. Он всегда умеет
сразу находить ответ.
     - Оля-то, конечно,  девчонка, - с сомнением сказал  Сережа. - Но это  -
другое дело.
     - Это не  доказательство, - сказал Витя. - Других возражений нет? Лена,
давай сюда.
     Он помахал ей  рукой,  и  Лена подошла к нам.  Ее беспокоило, как мы ее
примем, и поэтому она заранее сделала гордое и безразличное лицо. Я понимаю,
человек должен бороться со злорадными чувствами, какие возникают в его душе,
но я  бы  многое  дала,  чтобы  посмотреть на  эту  выдержанную,  приличную,
благоразумную Лену, когда ей мальчишки бросали за шиворот шиповник, - а я-то
хорошо знаю, как зудит и чешется тело от тоненьких белых  волосков, которыми
окружены семена, - и как она укусила этого Васю за палец.
     - Ну, Лена, - сказал Витя, - мы тебя  принимаем в нашу компанию. Теперь
мы тебе  расскажем наш секрет, но  ты должна  дать слово, что никому  его не
выдашь: ни знакомым, ни родителям, ни учителям - никому.
     - Честное пионерское, - сказала Лена.
     - Хорошо, - сказал Витя. - Знаешь ли ты, что такое катализ?
     Но тут вмешался Женька.
     - Я так не согласен, -  сказал он, и на глазах у него показались слезы.
- Почему я клялся Родиной, а она только - честное пионерское?..
     - Это  справедливо, -  поддержал  его  Сережа. -  Пусть  тоже  клянется
Родиной.
     - Ну что ж, - неохотно согласился Витя. - Пусть поклянется.
     - А как это - Родиной? - испуганно спросила Лена.
     -  Очень просто, - ответил Витя.  - Повторяй  за  мной:  именем  Родины
клянусь, что никогда и никому не раскрою  тайны про  нашу научную работу,  и
если  я  нарушу  это слово, пусть  меня все презирают,  и  любой член  нашей
компании имеет право дать мне по морде.
     - Именем Родины клянусь... - повторяла за ним Лена.
     -  А ты не разговариваешь  во сне? - недоверчиво  спросил у Лены Женька
Иванов.
     - Как это - во сне? - удивилась Лена.
     -  Бывают люди, -  с  важностью сказал Женька, - которые  ночью во  сне
рассказывают  все, что  с  ними  происходило  днем. Вот я, например,  прежде
разговаривал  во сне. И чтобы  не выдать нашу тайну, перед  сном  клал в рот
"Кис-кис"  или "Театральную", но не рассасывал ее, а просто держал во рту. Я
из-за этого раз чуть не подавился.
     - Я не знаю, - окончательно растерялась Лена. - По-моему,  я никогда не
разговаривала во сне.  Только когда болела гриппом и  у меня был бред. Но  я
спрошу у мамы...
     - Ладно, - сказал Витя, - мы тебе доверяем. А пока что мы тебя введем в
курс дела.
     И Витя  начал рассказывать о химии высокомолекулярных соединений, через
каждое слово спрашивая у Лены: "Понятно?" - а она в ответ кивала головой.
     Я никогда не думала, что отличница Лена Костина так слабо разбирается в
химии и так туго соображает. Она кивала головой и ничего не понимала. Женька
Иванов разбирался в этом в тысячу раз лучше, чем она.
     Чем больше  горячился  Витя,  чем  больше  щеголял  Женька  химическими
названиями,  тем  более  скучным   становилось  Ленине  лицо.  Нет,  она  не
разбиралась в химии, и  мечта о том, что можно будет  сделать из  полимерных
пленок искусственную мышцу, ее, по-видимому, не увлекала.  Но  кое в чем она
разбиралась и поэтому  сумела поставить всех нас  в неловкое положение своим
вопросом.
     - А почему все это такая тайна? - спросила она вдруг.
     -  Так  ведь  если  мы  найдем катализатор,  это  будет  иметь  военное
значение, - сказал Витя. - Я ведь тебе говорил...
     - Если найдете,  -  возразила Лена, и в  ее  голосе  выразилось большое
сомнение. - Но то,  что вы занимаетесь  этими химическими опытами, по-моему,
скрывать совсем не нужно. И тем более делать из этого секрет и тайну...
     - Нет, нужно! -  вмешался Сережа. - Мы  так договорились - и кончено. А
тебе, если не нравится, можешь отправиться...
     Сережа страшно разозлился, покраснел,  и  у  него  на  лбу,  над  носом
вздулась  такая  синяя жилка,  -  она всегда у него  вздувается,  когда  его
обижают.
     Мне  это тоже было неприятно, хотя я понимала, что  в словах Лены много
справедливого.
     - Но ведь ты поклялась Родиной, - с упреком сказал Витя.
     - Я сдержу данное слово, - ответила Лена. - Только я не понимаю, к чему
это... А реактивов у нас дома никаких особенных нет. Есть  только  маленькая
бутылочка живого серебра от прибора, которым мама измеряет больным давление,
и разные лекарства. Их можно считать реактивами?
     -  Вообще-то  можно,  -  нерешительно  ответил  Витя.  -  А  ртуть  нам
пригодится. У  нас есть немного ртути... Женька для этого  специально разбил
термометр и сказал дома, что нечаянно, но она уже кончается.
     -  Я  разбил два термометра,  - поднимаясь на носки, чтобы  быть  выше,
сказал Женька. От него вкусно пахло хлебом с маслом.
     Мы проводили  Лену  до  самого ее дома  и  постояли  еще  немного  в ее
парадном.  Витя со  своей палочкой показывал  разные выпады и  приемы, какие
применяют мастера  рапиры,  и  говорил  что д'Артаньян  не  справился  бы  с
современным мастером спорта, потому что с  тех времен  искусство сражения на
шпагах  шагнуло далеко вперед. Лена рассказывала, что у нее сегодня дома еще
будет урок  английского, что она уже  прочла  по-английски  "Принц и  нищий"
Марка  Твена и что когда она  была  с  мамой  на  американской  выставке, то
экскурсовод  спрашивал, не из Англии  ли эта девочка  -  такое хорошее у нее
произношение. Даже  Сережа,  обычно  совершенно  несклонный  к  хвастовству,
рассказал,  что  ездил в воскресенье с отцом  на  рыбную ловлю и  поймал  на
дорожку щуку весом в девять с половиной килограммов. Я тоже не удержалась  и
сказала, что папа собирается купить мотороллер и учить меня водить его, хотя
папа никакого мотороллера не собирался покупать и, напротив, считал, что те,
кто ездит на мотороллере, являются "полуфабрикатом для крематория".
     Я  до  сих пор  не  понимаю, почему мы так "выпендривались" друг  перед
другом.  Очевидно,  это  заразно. Начнет  один,  а остальные  тоже  не могут
удержаться.