м
городе и тому подобное. "Приключения Робинзона Крузо", например, начинаются
так: "Я родился в году 1632-м, в городе Йорке, в семье с достатками", и так
далее.
      -- Превосходно! -- воскликнула Эмилия. -- Годится. Пишите: я родилась
в году... (три звездочки), в городе... (три звездочки), в семье с недостат-
ками...
      -- Зачем столько звездочек?
      -- Для красоты. Пишите дальше: я родилась из старой юбки тетушки Нас-
тасий. И родилась пустая. Уже после того как я родилась, меня набили такими
сухими стебельками золотого цвета, которые служат, чтобы набивать матрацы.
      -- Скажите прямо -- соломой, чтоб всем было понятно.
      -- Ладно. Меня набили соломой, чтоб всем было понятно, и я стала жить
дура дурой, как все куклы. И  была очень некрасивая. Глаза мне тетушка Нас-
тасия вышила черными нитками, и даже не шелком, а просто катушечными. Ходи-
ла я, широко расставляя ноги, как мальчишка продавец в лавке. Знаете, поче-
му они всегда так широко расставляют ноги?
      -- Строение тела, -- отвечал граф.
      -- Никакого настроения. Это от привычки с малолетства  стоять за при-
лавком,  продавая  товары. Приходится пошире расставлять ноги, чтоб  крепче
опереться на прилавок, а то попробуй-ка простоять так с утра до вечера! Так
и привыкают,  а настроение тела тут ни при чем. Вот я и ходила, широко рас-
ставляя ноги. Потом я исправилась. Теперь я ноги составляю узко.  В осталь-
ном я тоже исправилась. Тетушка Настасия меня много исправляла, и иголкой и
воспитанием. Носишка тоже, но больше  воспитанием...  Я  родилась немая как
рыба. В один прекрасный день я научилась говорить.
      -- Я давно хотел знать  эту  историю,  --  сказал граф. -- Вы что же,
проглотили язык попугая?
      -- Ничего  подобного. Я говорила  вначале, как попугай, это верно, но
язык я никакой не глотала --  зачем такие гадости? Я просто проглотила раз-
говорную пилюлю, которую мне дал доктор Улитка, отличный  врач. Носишка го-
ворит, что в пилюле была очень  большая доза, потому я вначале говорила так
много, что как только я открою  рот, так все затыкают уши. Потом я прогово-
рила излишек и теперь говорю на общем уровне.
      -- Ах, Эмилия, -- сказал граф, -- вы еще не  дошли  до общего уровня:
никто на свете не говорит столько, сколько вы.
      -- Да, но у меня язык не  без костей.  У меня  язык с костями. Я умею
говорить вещи разумные и остроумные...
      В этот момент в саду заревели,  и Эмилия с графом разом повернули го-
ловы к окну. Это Киндим звал свою приятельницу немножко поболтать.
      -- Послушайте, граф, -- сказала Эмилия, -- нам с Киндимом нужно обсу-
дить некоторые важные вопросы. Вы тут попишите один, ладно? Представьте се-
бе, что я диктую, и пишите. Описывайте случаи из моей жизни.
      -- А что писать-то? -- покорно спросил ученый.
      -- А что хотите. Описывайте и описывайте...
      -- Но так записки будут мои, а не ваши, Эмилия!
      -- А вы не волнуйтесь. Я подпишу в конце... -- сказала Эмилия. Сказа-
ла и побежала в сад. Граф замер с пером в воздухе, размышляя, размышляя...


      ГЛАВА 2. ГРАФ НАЧИНАЕТ ПИСАТЬ "ЗАПИСКИ  ЭМИЛИИ".  КАК  ЭМИЛИЯ  ДАВАЛА
УРОКИ БЕСХВОСТОЙ ЛОШАДКЕ

      Наконец граф начал так:
      "Бесхвостая лошадка  была совершенно безграмотна, необразованна и ни-
чего ни про что не знала. Эмилия стала давать ей уроки.
      -- Что  такое дерево? -- спросила учительница на  первом уроке. -- Не
знаешь?
      Лошадка сохраняла то же выражение и не знала.
      -- Дерево, -- сказала Эмилия, -- это существо, которое не умеет гово-
рить и живет, стоя всегда на одном и том же месте. Вместо рук у него сучья,
вместо ногтей -- листья.  В чужие дела не суется, а, наоборот,  дает плоды.
Одно дерево дает красные питанги -- они особенно вкусные, когда  уже совсем
темно-красные; зеленые, желтые или мало красные никто не хочет есть. Другое
дает желтые апельсины, сладкие и кислые; из кислых тетушка Настасия готовит
сладкое варенье. Третье -- вон как то огромное (уроки всегда  происходили в
саду) -- дает черные  шарики  под названием "жабутикаба" -- жа-бу-ти-ка-ба.
Не надо говорить  "жа-ти-бу-ка-ба", потому что все будут смеяться. Бразиль-
ские фрукты называются  вообще-то очень длинно. Можно подумать, что жабути-
каба величиной с арбуз. А между  прочим, это самый маленький из наших фрук-
тов. Черненький и вот такой малюсенький. Есть вопросы?
      -- ??
      -- Ну конечно, есть. Почему деревья никогда не уходят со  своего мес-
та? Потому что у них корни. Корни -- это кривые ноги, которыми деревья ухо-
дят в землю. И земля мешает им уйти в другое место. Они уходят, только ког-
да приходит топор.
      -- ?
      -- Топор -- это злой зверь,  который меняет форму дерева и его назва-
ние. Оно потом  называется "полено". По-ле-но.  Топор состоит из  лезвия  и
ручки.
      -- ?
      -- Да, у топора тоже есть ручка, за которую его держат. У топора одна
ручка, у корзинки тоже. У меня  две, у тебя совсем нету, только ножки. Есть
вопросы?
      -- ?
      Лошадка очень удивлялась, и было чему...  У  Эмилии  вообще  странный
способ выражаться.  Она всегда говорит глупости.  Но часто это  очень умные
глупости. Она  обо всем думает  по-своему. Вот, например, как она объяснила
лошадке, что такое фрукты:
      -- Фрукты -- это такие шарики, которые деревья вешают на  свои ветки,
чтобы доставить  удовольствие птичкам и людям. Внутри --  сок или мякоть. В
яблоках -- мякоть. В апельсинах -- сок. А перец вообще не фрукт, а плод. Он
жжет язык, но огня в нем нету, а есть только такое выражение -- "жжет". Про
огонь говорят "жжет" и про перец  "жжет". В языке много слов значат разное.
И слово "язык" значит разное и для разного служит. Например,  язык, который
нам посылают  в баночках из Рио-Гранде, очень хорошо  служит для обеда, для
ужина и  даже для завтрака.  А вот португальский, французский, английский и
разные другие языки служат,  чтобы  говорить. Хотя тетушке Настасии англий-
ский язык служит плохо. Она знает только "олл райт", что в НьюЙорке означа-
ет "очень хорошо", но у тетушки Настасии вместо "олл райт" получается "пол-
но врать". Я сама слышала, что  она говорила донне Бенте так: "Полно врать,
сеньора. Ну  где ж там очень хорошо,  когда люди  говорят, что в  Нью-Йорке
этом все сплошная полиция, свистит-гудит и лепортеры у  всех берут информа-
цию и  всех снимают на улице моментально? А  еще дома называются "небоскре-
бы", божье небо скребут то есть, и поезда ползают под землей, как черви ка-
кие! Дело рук дьявола, сеньора, уж вы мне поверьте!" Так и сказала.
      Следующий урок был о цветах.
      -- Цветок, -- объясняла Эмилия, -- это яркий и душистый  сон, который
растения при помощи корней вытаскивают из темноты земли и раскрывают в воз-
духе.
      Лошадка молчала, может,  оттого,  что была взволнована высоким слогом
Эмилии, а может, оттого, что не умела говорить".


      ГЛАВА  3.  МЕЖДУ ГРАФОМ И ЭМИЛИЕЙ ПРОИСХОДИТ ОБЪЯСНЕНИЕ.  НАСТОЙЧИВАЯ
КУКЛА И ПОКОРНЫЙ МАИС

      Граф как раз дошел до того места записок, на котором  кончается пред-
шествующая глава, когда Эмилия легким шагом впорхнула в чуланчик.
      -- Ну.  как идет работа,  Маис? -- полюбопытствовала она. -- Написали
что-нибудь? (Последнее время  у Эмилии появилась привычка называть графа де
Кукурузе коротко и фамильярно -- "Маис".)
      -- Колоссально  много, Эмилия... Я описал,  как вы давали  уроки бес-
хвостой лошадке.
      -- И  вы рассказали,  как я умно объясняла, и  все мои идеи изложили,
да?
      -- Все как есть.
      -- Тогда прочитайте вслух. Граф прочел написанное.
      Эмилии понравилось.
      -- Ну, я вижу, мои записки  идут быстро, -- сказала она. -- Очень хо-
рошо! Я хочу доказать  всем, что я все умею: играть, охотиться,  писать за-
писки...
      -- Ах, вы  умеете писать записки?  -- иронически отозвался  граф.  --
Значит, писать записки чужой рукой и чужой головой это значит  уметь писать
записки?
      -- А  что вы  думаете, граф? Разве мало есть  на свете людей, которые
делают дела чужими руками и получают  деньги за чужую работу, а славу -- за
чужие идеи? И еще называют это  "уметь устраиваться"... А я ведь только хо-
чу, чтоб мои записки были получше.
      Граф вздохнул:
      -- Но ведь это же нехорошо,  Эмилия... А если я откажусь и брошу ваши
записки, что вы тогда станете делать?
      Эмилия расхохоталась:
      -- Дурачок! Думаете, растеряюсь? Я попрошу Киндима, это очень грамот-
ный носорог, он мне и закончит книгу. Он меня очень слушается, не как неко-
торые... Так что лучше продолжайте и, главное, пишите правду.
      Бедный граф опять вздохнул.
      -- Так о чем же теперь писать? -- спросил он. -- Тему-то хоть подска-
жите!
      -- А вы опишите, как мы познакомились с Перышком, как он вдруг исчез,
когда мы вернулись из  Страны Басен, и как мы ему послали  письмо, помните?
Педриньо написал письмо и послал Рабико догонять Перышко.  В письме говори-
лось: "Друг Перышко! Напиши, когда  ты  опять приедешь? И куда повезешь?  И
вообще мы тут все сомневаемся, как тебя зовут по-настоящему? Напиши. Только
не ври.  Напиши серьезно. Твой  друг Педриньо". Это письмо Педриньо написал
наскоро на бумаге, в которую раньше были завернуты бутерброды с ветчиной. Я
это хорошо помню, потому что  я  сама  подобрала  эту бумагу с земли и дала
Педриньо, чтоб он написал письмо. Педриньо написал, сложил письмо очень ак-
куратно и сказал Рабико: "Беги скорее за ним, отдай и подожди ответа".
      В этом месте рассказа граф прервал Эмилию:
      -- Помню, помню, все было именно так. Я продолжу сам. Рабико побежал,
но вскоре остановился и  спрятался  за муравейником. Письмо вкусно пахло...
Ну, в общем, запах ветчины вскружил  Рабико голову, и он съел письмо вместе
со всеми вопросами, даже не догадавшись сначала прочесть,  чтоб хоть узнать
содержание и передать на словах. И через полчаса...
      Эмилия заткнула графу рот:
      -- Я  сама, я сама! Через  полчаса Рабико вернулся,  притворяясь, что
ужас как устал, с вороватым таким выражением, которое у него всегда бывает,
когда он выкинет какое-нибудь коленце.
      "Готово! -- сказал он Педриньо. -- Я отдал письмо".
      "А ответ?" -- спросил Педриньо.
      Рабико смешался и стал заикаться.
      "Ответ? --  переспросил он. --  Ответ... ответ так-кой, что... что он
благ-годар-рит за твой прощ-щ-щаль-ный привет-т-т и говорит, что когда при-
дет домой, то сраз-з-зу ж-же... сраз-з-зу  ж-же..."  Педриньо  вспыхнул  от
ярости:
      "Прощальный привет?  Я ему писал  прощальный привет?! Я в этом письме
только спрашивал, как его по-настоящему зовут и..."
      "Ах, ну конечно! -- воскликнул Рабико. -- Просто не знаю, где моя го-
лова! Вот именно. Когда я отдал  Перышку письмо, он его прочел, подумал ми-
нутку и... и... и... сказал так: "Скажите сеньору Педриньо, что... что, мо-
жет, да, а может, нет". Так-то вот..."
      "Что ж это за ответ!  --  воскликнул Педриньо и обиделся. --  Перышко
меня за нос водит!"
      Но я, то есть Эмилия, которая, как вам известно, неглупа, сразу запо-
дозрила, что здесь что-то не так. Подошла я поближе к Рабико, незаметно по-
тянула носом и почувствовала, что пахнет съеденным письмом,  то есть ветчи-
ной.
      "Ты сожрал письмо, Рабико! -- закричала  я. -- От тебя и сейчас пись-
мом пахнет!"
      "Я не  жрал, Эмилия! Честное  слово, не жрал!.." -- поклялся клятвоп-
реступник. "Сожрал! Сожрал! Сожрал!.."
      Вы как раз в этот момент вошли, граф, помните? И я сказала:
      "Граф, вы ученый  сыщик, Шерлока Холмса читали, расследуйте это дело.
Приложите вашу науку к пятачку Рабико и ответьте, съел он или не съел пись-
мо, написанное на бумаге от бутербродов с ветчиной".
      Вы, граф, пошли искать лупу и исследовали все щетинки на  морде Раби-
ко. И сказали: "Налицо следы письма". Рабико стал защищаться: "Естественно,
ведь я же нес письмо во рту..." Вы, граф, продолжали исследование; обследо-
вали зубы и нашли, что между ними застряли следы преступления. И крикнули:
      "Наблюдаются в  зубах  данного четвероногого кусочки жеваной бумаги!"
Так ведь было, граф, да?
      Тут же Педриньо не захотел слушать дальше и дал маркизу такого пинка,
что тот отлетел метров  на пять, произнося: "Хру, хру, хру-у-у!" --  и едва
унес ноги.
      Вот опишите этот  случай, граф. А  потом можете описать  всю  историю
Киндима, который...
      -- Бу-у-у-у!.. -- раздался в окне  мощный  бас,  прервав  наставления
Эмилии.
      Граф обернулся. Это был сам Киндим, легок на помине. Носорог просунул
нос и рог в окно. Эмилия, быстро вскочив на подоконник, села верхом на нос,
держась за рог.
      -- Ну, работайте, граф! -- крикнула она весело. -- Мы скоро вернемся!


      ГЛАВА 4. ГРАФ РАЗРАЖАЕТСЯ... ПОРТРЕТ ЭМИЛИИ

      Граф написал историю со съеденным письмом и тут вспомнил, что  у него
тоже есть руки, и остановился, чтоб их потереть. Потер и  перечел последнюю
главу. Ему понравилось. Он даже засмеялся и подумал про себя: "Мастак я пи-
сать-то! Но  все равно, сколько б я  ни писал,  меня писателем не  назовут,
нет. Эмилия не допустит. Эта нахалка все мои произведения подпишет сама..."
Граф постепенно раздражался и вдруг разразился:
      -- Я  ей  покажу!  -- сказал он вслух. -- Я такое напишу! А когда она
придет  и  заставит  меня читать, я это место пропущу. Вот что!.. И он стал
писать:
      "Портрет Эмилии.
      Эмилия -- бессердечная тиранка. Никого ей  не  жалко.  Когда  тетушка
Настасия режет кур, все убегают и затыкают уши. Эмилия, напротив, помогает,
дает советы. Кроме того, она ужасная эгоистка. Думает только о себе и своих
планах. Потому она такая богатая. У меня, например, нет ничего,  кроме шля-
пы, а вы побывайте когда-нибудь в кукольной комнате Эмилии: чего там только
нету! Целый  музей! Потому что она  дьявольски любопытна, все  хочет знать,
все ее интересует; что найдет --  ничего не бросает, все, говорит, в хозяй-
стве пригодится.  Во-первых, она собирает головы,  руки и ноги  всех кукол,
которых ломает Носишка, и делает себе из них  родственников. Собирает цвет-
ные стеклышки, черепочки. Как-то раз она нарочно разбила зеленую чашку дон-
ны Бенты, чтоб дополнить свою  коллекцию  черепочков, а то зеленого у  нее,
видите ли, не было и, значит,  по ее мнению, коллекция была "не в порядке".
А в отношении порядка Эмилия просто ненормальная. Во всем любит  порядок --
страсть!
      В отношении коллекций она  тоже  ненормальная. У нее коллекции всего:
она сушит бабочек, сушит  жучков, сушит цветы. Чего она только не  сушит! У
нее есть сушеная летучая мышь --  чучело. И как она успевает наводить поря-
док в  своем хозяйстве  и собирать все эти коллекции,  когда она целый день
шныряет по  дому  и  по саду? Просто ума не приложу! Есть у нее и коллекция
марок. Только  она их  собирает тоже по-своему, не как  все люди. А именно:
вырезает из них головки и другие рисуночки и наклеивает в альбом...
      Эмилия -- существо непонятное. Она иногда  совершает безумные поступ-
ки, а  иногда проявляет такой ум, что все  просто поражаются. Говорит такие
глупости, что уши вянут, а вдруг возьмет, да и скажет что-нибудь такое, что
даже донну Бенту заставит призадуматься. Воображение-то у нее  и правда бо-
гатое: начнет мечтать и  строить планы -- так хочешь не хочешь,  а заслуша-
ешься.  И  до  чего ж хитра, негодяйка! Иной раз кажется, что она всех нас-
квозь видит и может угадать сегодня, что случится  завтра; быстро сообража-
ет, отрицать не могу: что касается сообразительности, так такой второй, как
Эмилия, в целом мире не найдете...
      И каких она только не придумывает шалостей! Как-то раз, после ее оче-
редной выходки, я спросил ее:
      -- Эмилия, но, в конце концов, что вы за существо?
      Она вздернула этот свой нахальный вышитый нос и сказала:
      -- Существо независимое!
      Я задумался. Действительно,  Эмилия -- самое независимое на свете су-
щество. Даже имена всем дает другие -- которые, по ее мнению, подходят. Но-
сорога называет Киндим, меня -- Маис... Ну что вы на это скажете!
      Упряма она невозможно:  если что задумает,  так пристанет к  вам  как
клещ -- не отдерете. Так что  вы уж на все соглашаетесь, только бы отстала.
Но, если сказать  по совести, сколько бы ее все ни ругали -- и дурой, и уп-
рямой ослицей, и как-нибудь еще, --  а в трудный момент всетаки прибегаем к
ней: "Эмилия, ну что же ты, придумай что-нибудь! Где ж твои идеи?" А идей у
Эмилии больше,  чем блох  у бродячего пса. Зато уж  как она гордится своими
идеями, как нос задирает!  Даже  бывает недовольна, если что-нибудь хорошее
придумает кто-то другой.
      -- Моя сила не в руках, а в голове, --  говорит.  Это-то верно: стоит
Эмилии ударить себя по голове, как из этой головы начинают  вылетать мысли,
как осы из гнезда. А  то,  бывает, подопрет голову руками, словно  выжимает
идею, посидит так немного и  вдруг  сверкнет глазами -- значит, идея  выжа-
лась. Но, думаете, она всегда  даст  вам совет? Ничего подобного: только  в
случае большой опасности или когда  происходит  нечто  особо важное; мелочи
жизни ее, видите ли, не занимают. Зато надо сознаться, что из всякого труд-
ного положения  она всегда находит выход: сколько раз  она нас всех спасала
от больших бед. Вот-вот, кажется "конец света", как  говорит тетушка Наста-
сия, и вдруг Эмилия выкинет какую-нибудь из своих штучек, и смотришь -- все
уладилось. Она ведь ничего не боится, ни перед чем не останавливается и ни-
когда не вешает свой наглый нос.
      Мысли у  нее -- как молнии, а глаза -- как подзорные трубы: если б на
луне была блоха, она бы и ее  увидела --  ей же  всюду сунуться надо! И вот
что возмутительно: несмотря на  все  ее чудовищные недостатки, ее почему-то
все вокруг обожают и без нее не обходится ни одно дело. Да и не может обой-
тись, потому  что от Эмилии вы никуда не скроетесь -- она все равно вас на-
гонит, как ветер. Один раз..."
      В этом месте записок вошла Эмилия.
      -- Ну, как дела, граф? Еще главу написали?
      --  Написал,  -- отвечал граф, несколько смутившись.  --  Еще  главу,
да...
      -- О чем?
      Граф не знал, как вывернуться:
      -- Я написал про... про то, как вы...
      -- Ах,  граф, граф!  -- перебила Эмилия. -- Вы  умеете врать не лучше
меня... У вас такой вид, как у кошки, которая знает, чье мясо съела. Давай-
те-ка сюда мои записки!
      Бедный граф покраснел до корней соломинок.  Невозможно обмануть этого
чертенка! Он молчал. Эмилия  схватила  листки и пробежала глазами последнюю
главу. Задумалась... Но граф напрасно дрожал и ждал страшной сцены: никакой
сцены не последовало. Эмилия только сказала:
      -- Вы меня предали, сеньор. Написали здесь кучу всяких гадостей, вид-
но, хотели опорочить меня перед читателями. Но, если подумать, то все прав-
да. Врать не люблю, так что пусть останется.
      Она снова перечла последнюю главу:
      -- Да, у меня есть все эти черты и еще многие другие. Ничего вычерки-
вать не нужно; напротив, можно прибавить...
      И вдруг Эмилию осенило:
      -- Знаете что, граф? Вы можете идти. Я сама закончу мои записки.
      Она не  особенно вежливо вытолкнула  графа из чуланчика, взяла в руки
перо и задумалась...


      ГЛАВА 5. ДОННА БЕНТА НАХОДИТ ЗАПИСКИ ЭМИЛИИ. ПЕДРИНЬО И НОСИШКА  -- В
ЧУЛАНЕ

      Но тут в дверь постучали. Это была донна Бента.
      -- Меня удивило, что сегодня тихо, и я пришла посмотреть, в чем дело,
-- сказала добрая старушка.
      -- Все в порядке, донна Бента. Просто я пишу записки. Граф начал, а я
продолжаю.
      -- И что же ты пишешь?
      -- Я пишу, что  было. Я пишу правду и иногда выдумываю  разные фанта-
зии.
      -- Если выдумываешь фантазии, так  это  фантастическая  повесть, а не
записки.
      -- Это фантастические записки. Хотите почитать?
      -- Сейчас нет. Я должна помочь тетушке Настасии выбрать курицу к обе-
ду. Когда закончу это дело, тогда обязательно почитаю.