ь,
ожидаемых  за столом слов: а мы с вами где-то встречались, -- торопиться ему
бы­ло некуда.
     Но  тут  не  выдержал  хладнокровный Шубарин,  явно  режиссер  встречи,
спросил удивленно:
     -- Амирхан Даутович, неужели вы не признали Коста?
     Гость неторопливым жестом снял и положил на стол очки, и прокурор сразу
узнал  ночного  послан­ника  Бекходжаевых.  Довольный   тем,  что  несколько
подпортил компании ожидаемый эффект, он спо­койно пояснил:
     -- Но мы действительно незнакомы с... Коста...
     Тут гость непринужденно рассмеялся:
     -- Да, так и есть, забыл тогда представиться прокурору. -- И теперь уже
засмеялись все за столом, включая и Амирхана Даутовича.
     И  запоздало,  через  четыре  года,  Амирхан  Дау­тович  только  теперь
вспомнил  фамилию  Коста --  Джиоев;  он  был  родом  с  Северного  Кавказа,
уго­ловник со стажем, вор в законе, обвинявшийся в  убийстве.  Он точно в то
время отбывал наказание у него в области,  и его документы прокурор держал в
руках во время инспекции, но теперь это дела не меняло.
     -- Насколько я знаю, он  тогда спас вам жизнь и теперь обязан оберегать
ее. Он будет для вас  тем  же, что для меня Ашот. Я надеюсь, вы подружи­тесь
-- Коста  о вас прекрасного  мнения. Правда, мне  кажется, он до сих  пор не
пережил вашего отказа от "дипломата",  --  Артур  Александрович  был  явно в
хорошем настроении.
     -- В таком случае он не выиграл бы двадцати тысяч. Надеюсь, Бекходжаевы
расплатились  с  вами?  -- как можно  небрежнее отозвался Амирхан  Даутович,
потому  что  почувствовал: он опять проходит какое-то  пока  непонятное  ему
испытание.
     -- Попробовали бы не рассчитаться  -- со мной такие номера не проходят,
-- ответил незло Коста, но было ясно, что с ним такие шутки действительно не
пройдут.
     После  обеда Азларханов вернулся  с  Шубариным в управление,  а Файзиев
остался  с  Коста  в  гости­нице --  необходимо  было  переселить  жильца из
со­седнего номера, чтобы Джиоев  жил через стенку с Азлархановым -- на  этом
настаивал Коста.
     В  приемной  Артура  Александровича  ждали  не­сколько  посетителей,  и
прокурор сразу  пошел к  себе,  хотя собирался  подать на подпись бумаги для
арбитража. Часа через два Шубарин, освободившись, сам зашел к Азларханову.
     -- Во вчерашней суете я  не смог вас толком поблагодарить за Хаитова --
вы для него явились последним аргументом, которого у нас недоставало. Отныне
он не  будет чинить  нам  препятствий, даже наоборот: разрешил  торговать на
площади перед цен­тральным  универмагом.  Не секрет; что  я обещал  солидный
гонорар  тому, кто выведет  меня  на Ха­итова.  Никто не сумел  устроить мне
встречу на­прямую, кроме  вас. Так что вот ваш заслуженный гонорар...  --  И
Артур  Александрович выложил  на стол перед  прокурором банковскую  упаковку
сто­рублевок.
     -- Как первому и без свидетелей?  -- пошутил  Амирхан Даутович  и, взяв
деньги, небрежно бросил их в пустой ящик письменного стола.
     --  Обижаете,  мы  же  с вами  друзья,  я  за  вас  вчера действительно
расстроился, разве вы это не почувствовали?
     --  Спасибо. Меня  тронул вчера  ваш жест,  да и сегодня  тоже:  это та
сумма,  которую я хотел просить у  вас на мебель.  Спасибо и за Коста. Но не
дорого  ли он вам станет -- специалисты такого класса, ви­димо,  обходятся в
немалые деньги? -- Амирхан Да­утович надеялся  как-нибудь перевести разговор
в нужное русло.
     Но Артур Александрович не стал вдаваться в подробности:
     -- Да, работа  таких  людей, как Коста,  оплачи­вается  высоко,  но  не
дороже, чем ваша жизнь. Это временная мера, я думаю, через полгода он вам не
понадобится, а пока я не вправе рисковать: у нас с вами столько дел, вы даже
не представляете. -- И, считая, что разговор окончен, он поднялся.
     Прибытие Коста несколько осложнило жизнь Амирхана  Даутовича -- нет, не
оттого,  что была ог­раничена  его  свобода  или Джиоев следовал за  ним  по
пятам;  внешне все  шло  как  обычно,  но  чувствовал себя  бывший  прокурор
скованно. Следовало опре­делить по отношению к Коста какую-то тактику, линию
поведения. Конечно, о том, чтобы совершать  с  ним вместе пешие  прогулки по
вечерам, которые он опять возобновил, не могло быть и речи, как не  стал  бы
Азларханов постоянно  находиться с ним за одним  столом,  хотя, надо  отдать
должное  такту  телохранителя,  на  такое  фамильярное  отношение  он  и  не
напрашивался.  Но  тут  был   и  пример:  Артур   Александрович  не  слишком
церемонился с Ашотом, о том, чтобы Шубарин подпускал того к своему столу, не
могло быть и речи -- каждый знал свое место.
     Даже  чтобы   изредка   обмениваться  рукопожатием  с  Коста,  Амирхану
Даутовичу нужно было пересту­пить в себе через многое:  он-то знал,  что это
за  человек. Но и перегибать палку не  следовало: Коста не Ашот, хотя и тот,
судя  по реакции  на  разговоры  в  машине,  нисколько  не  доверял  бывшему
проку­рору; а этот быстро  высчитает игру -- и по  таким мелочам, что только
ахнешь, тем более что дел  у  него других нет, и подопечного  он мог держать
под микроскопом.
     Поначалу прокурор просто-напросто вгрызся в работу: целыми днями сидел,
обложившись горами  бумаг,  -- он  хотел быстрее выдать  какой-то  результат
Шубарину, а заодно  размагничивал Коста, стараясь не особенно общаться с ним
якобы  из-за своей  чрезвычайной  занятости.  Надо отдать должное, де­ржался
Джиоев хорошо, работал профессионально, и вряд ли кто мог разгадать истинный
смысл его занятий. Учтивый, общительный, щедрый, через две недели он повсюду
--  в  управлении,  гостинице,  ре­сторане  --  имел  друзей и знакомых.  Он
мастерски умел разыгрывать этакого беспечного доброго ма­лого, сохраняя в то
же время предельную  собран­ность.  Амирхан Даутович, знавший приемы слежки,
догляда,  попытался дважды,  крайне  осторожно, про­верить,  надежно  ли  он
блокирован Джиоевым, и был поражен его мертвой хваткой.
     Однажды  после  прогулки  он  зашел  в ресторан, где  за обычным  своим
столиком сидели Шубарин и Файзиев и  еще несколько молодых людей, при­ятелей
Файзиева. Веселье в  "Лидо" в тот вечер пле­скалось через край. Перепелок на
вертеле жарили  во внутреннем дворе  ресторана, на воздухе, там же грелся на
углях трехведерный самовар, и прокурор частенько  по  вечерам спускался вниз
для того, чтобы выпить чайничек-другой чая. Адик заваривал заме­чательно, да
и чай  хороший  у  него  не  переводился.  Поэтому,  когда Амирхан  Даутович
появлялся по вечерам в  зале, Адик тут же  ставил перед  ним свежезаваренный
чайничек.
     Так  произошло и  в  этот  раз. Компания  была увлечена разговором,  но
появление  Амирхана Даутовича  встретили  со  вниманием. Всем почему-то тоже
захотелось чаю, и два  чайника,  что  принес Адик,  вмиг  опустели. Файзиев,
распоряжавшийся в  ресторане  как в  своем доме, взяв  чайники, через  кухню
прошел  во  двор,  как делал это не раз, потому что самовар всегда ставили в
одном месте. Через полчаса, когда Артура Александровича пригласила  на танец
девушка, сидевшая с ними за столиком и не сводившая с него восхищенных глаз,
а ос­тавшиеся живо обсуждали какую-то предстоящую  свадьбу, Амирхан Даутович
тоже, как и Икрам Махмудович, взял пустые чайники и  прошел через  кух­ню во
двор: он хотел  проверить, как среагирует на его отсутствие Коста; тот сидел
за столом Ашота, где тоже веселилась компания.
     Во  дворе  ресторана  находился  туалет,  и  Амирхан  Даутович, передав
чайники Адику, направился туда. Не  успел он войти  в помещение туалета, как
следом с улыбкой появился  Коста,  хотя, уходя,  Амирхан Даутович видел, что
тот ухаживал за девушкой, си­девшей рядом.
     Конечно,  он чувствовал и  контроль Шубарина  и Файзиева,  но  это  был
догляд, так сказать, администраторов, да и практиковался он эпизодиче­ски: у
них обоих забот было  невпроворот -- огром­ная машина,  все набиравшая  ход,
требовала  вни­мания  гораздо  больше,  чем  новый  юрисконсульт  с  особыми
полномочиями.  И контроль  этот он  пред­угадывал -- психология  Шубарина  и
Файзиева была понятна ему.
     Другое дело Коста  --  человек, с иной  меркой под­ходящий к жизни и  с
иным опытом ее. Конечно, перед ним поставлена задача не только оберегать его
от внешних посягательств, но и смотреть за ним в оба -- ведь день ото дня он
все больше обо­гащался информацией, к которой имели доступ все­го три-четыре
человека. Кроме этих явных причин надзора,  наверняка были и другие, которых
Амирхан  Даутович  до  сих пор  не мог  понять, хотя  проработал  уже больше
месяца.
     Бдительность Артура Александровича он уже за­метно притушил несколькими
удачными предложе­ниями.  Первое,  которое  Шубарин  провел  через  Гос­снаб
республики, Совет  Министров и  Министерство местной  промышленности, давало
управлению воз­можность самостоятельно  выходить к поставщикам за  пределами
республики  с  правом  выкупать  у  них  нереализованную  или  сверхплановую
продукцию.  Этот  документ  придавал законность  многим  раз­бойничьим актам
Артура Александровича. Ему всег­да нужно было доказательство, что он получал
от­туда-то официально, положим, тысячу  метров  ткани, хотя на самом деле он
мог  получить ее и десять и сто тысяч метров -- неучтенной продукции у таких
же ловкачей, как и он сам. Эта бумага снимала в будущем обвинение в сговоре,
подкупе поставщика, в противозаконных операциях в крупном масштабе. Хотя без
сговора, без толкачей, и по фондам что бы  то ни было получить непросто. Это
знает  каждый, кто  хоть немного  знаком  с материальным снабже­нием. Скорее
всего Шубарину сырье отовсюду от­правляли в первую очередь и самое лучшее, а
уж потом, что осталось, выбирали те, кто имел фонды.
     По мере того,  как  прокурор  готовил все  новые  документы, получавшие
одобрение  Шубарина, Амир­хан Даутович вдруг  почувствовал,  что  ревностное
отношение к нему Файзиева неожиданно  сменилось интересом, который  тот, как
ни странно, не афи­шировал при Артуре Александровиче.
     Эту внезапную перемену к себе Амирхан Даутович анализировал долго,  две
недели,  и кажется, понял, что  клан Файзиевых не прочь при  случае  скинуть
Артура  Александровича  -- слишком  уж  тот  властен, не  подпускает ко всем
финансовым  секре­там  своего  зама.  Наверное,  клан  считал,  что  машина,
запущенная Шубариным, теперь уже будет функцио­нировать и без него. И, по их
подсчетам, прокурор, наверное, подходил  на  место Шубарина, тем  более  что
Икрам  Махмудович  не  мог  не   оценить  значи­мости  тех  документов,  что
еженедельно выдавал Азларханов.
     Открытие это, однако,  не  обрадовало  прокурора  -- меньше  всего  ему
хотелось оказаться между жер­новами; теперь его волновала  только своя игра,
и карты день ото дня шли к  нему козырные: он уже составил наполовину список
людей  в области и  в республике на  самых высоких  постах, что  состояли на
содержании у Артура  Александровича, и доказать ему это не составляло труда.
Сложнее было выйти на  людей из Москвы, но и тут следовало ждать и работать.
Но и не учитывать новый расклад, при­нимать безоговорочно  сторону Шубарина,
как решил он прежде, значило обрекать себя на дополнитель­ный риск: из опыта
противоборства  с  Бекходжаевыми  он  догадывался  и  о  возможностях  клана
Фай­зиевых.  Оставалось одно: осторожничать, потихоньку блефовать  и, собрав
достаточную информацию, при первой же возможности исчезнуть.
     Ремонт в квартире заканчивался, наводили по­следний  глянец, оставалось
лишь отлакировать но­вые  паркетные полы -- и можно было переезжать;  у него
уже  не  раз  спрашивали,  когда  же  новоселье? Амирхан Даутович  прекрасно
понимал, что вряд  ли ему удастся прожить в этой квартире хотя бы не­сколько
месяцев,  но начатую игру следовало про­должать, показывать, что вьет гнездо
всерьез и на­долго.
     Пачка  денег,  что вручил ему Шубарин  за по­средничество  в  сделке  с
Хаитовым, так и  продолжала  лежать в  ящике стола -- он  даже не удосужился
пе­реложить ее в сейф. Странное чувство у него было:  он  даже не ощущал эти
деньги деньгами, они не вызывали никаких желаний. То же самое  с квар­тирой,
за ходом ремонта которой он якобы ревно­стно следил... И деньги, и квартира,
так  неожиданно  свалившиеся  на   него,  казались  ненастоящими,  об­маном,
миражем... Только свое положение в "сис­теме" Шубарина он принимал всерьез.
     Деньги в  столе и навели на мысль хотя  бы на  полмесяца нейтрализовать
Коста, внушить ему, что он пустил корни в "Лас-Вегасе" глубоко.
     -- Коста, я  хотел бы  обратиться к вам  с  личной просьбой. Во-первых,
потому, что доверяю вашему вкусу, о котором все вокруг говорят, а во-вторых,
у меня  совершенно нет  времени. Документы, кото­рые я готовлю, во сто  крат
важнее  моих  личных  дел. И мне  хотелось  бы скорее оправдать ту заботу  и
внимание,  что проявляют  ко мне мои и ваши благодетели.  Я уже не  говорю о
том,  что, ожидая  результата, меня  щедро авансировали,  а я человек старой
школы, не могу  жить в кредит,  оттого и корплю над бумагами день и  ночь. А
просьба моя  такая...  Через неделю-две закончится  ремонт  моей квартиры на
улице  Красина,  где  вам тоже, кажется, сняли комнату; необходимо обставить
квартиру ме­белью.  Вот вам  деньги. Здесь есть хороший  магазин,  с выбором
импортных гарнитуров. Пожалуйста,  вы­меряйте квартиру и подберите мебель на
ваш вкус в спальню, зал и на кухню. Заодно присмотрите что-нибудь из посуды.
-- И Амирхан Даутович протянул Коста пачку денег.
     Коста машинально надломил пачку, проверяя, не подложили ли ему "куклу",
затем, вспомнив, с кем имеет дело, рассмеялся...
     Засмеялся  и  Амирхан  Даутович  --  оба поняли жест Коста  однозначно.
Предложение   оказалось  для  Коста  столь  неожиданным,  что  он,  кажется,
расте­рялся, хотя и пытался скрыть это.
     В первое  Мгновение Джиоев, похоже,  подумал,  что  прокурор  дает  ему
возможность отбыть  с этими  деньгами  и не мешать  ему в чем-то,  но тут же
отбросил эту  мысль, потому что  понимал:  Азларханов  знает, что для  него,
Коста, одна банковская упаковка денег, даже сторублевок, ничего не значит, и
прокурор не станет так очевидно рисковать.
     После  ухода  своего  опекуна  Амирхан   Даутович  как-то  сразу  сник,
навалилась усталость и, если бы в кабинете стоял диван, он, наверное, прилег
бы -- пропала охота  к  бумагам... Хотя  он начал вновь  регулярно совершать
свои  пешие  прогулки  и  питался  куда  лучше прежнего, чувствовал  он себя
неважно,  сердце  то и  дело  напоминало  о  себе,  спасали сверх­дефицитные
заморские таблетки,  которые  добывал ему Шубарин, да обычный  нитроглицерин
держал  в  кармане.  Прежде   чем  подготовить   решающий   шаг,   следовало
окончательно стать в компании своим, но он не чувствовал пока к себе полного
доверия ни со стороны старого бухгалтера Кима, ни его давнего друга Христоса
Георгади:  они постоянно, очень  ловко, чего-то  не договаривали ему, а  без
этого задуманное им дело заходило в тупик  -- он должен  был найти  ключи  к
конструкции айсберга.
     Оба  старичка,  несмотря  на преклонный  возраст,  любили  заглянуть  в
"Лидо",  каждый из них  еще  не  прочь был пропустить рюмку-другую  хорошего
коньячку,  да  и  на  кухне в такие дни,  заранее пре­дупрежденные Плейбоем,
готовили  для  них какие-то  особые блюда  и тонкие закуски. В эти  вечера и
Амирхан  Даутович  вынужден  был  появляться  в  "Ли­до",  строить  из  себя
человека, довольного жизнью и своим неожиданным положением. Гуляли широко; к
ним за стол,  сменяясь,  подсаживались  разные люди, и прокурору приходилось
терпеть фамильяр­ное отношение незнакомых типов и даже  молодых  приятелей и
приятельниц  Икрама  Махмудовича,  ле­зущих  к  нему  в  подпитии чуть не  с
объятиями.  Но более  всего его раздражал  ресторанный  дым --  он  едва  не
задыхался в табачных клубах, хотя ради поставленной цели терпел и это.
     После  ухода  Коста  Амирхан  Даутович  вспомнил:  опять не предупредил
Артура Александровича, что через неделю годовщина  смерти  Ларисы, пять лет;
он  собирался  поехать  на  могилу --  надо  было решить вопрос с машиной  и
сопровождением. Разговор этот ему не хотелось откладывать,  потому что могли
возникнуть и какие-нибудь неотложные дела, тре­бующие его присутствия здесь.
В последнее время почти  ни одно мероприятие не проводилось без согласования
или консультации с ним, в отсутствие Шубарина люди часто обращались к нему с
неот­ложными делами, и он никогда не уходил от ре­шения, а по одобрительному
отношению Артура  Александровича  понимал,  что  пока  попадал все  вре­мя в
точку.
     Шубарин  подписывал   бумаги   для  бухгалтерии,  но,  увидев  Амирхана
Даутовича, отложил  их в сто­рону.  Чувствовалось, что в последнее  время он
убе­дил оппонентов в необходимости участия в "син­дикате" опытного юриста, и
дела   подтверждали   его  стратегию.  Шубарин  пошутил  однажды  наедине  с
прокурором,  что  если  он и  дальше  так  будет  ог­ражден  за  счет  умело
использованных юридических тонкостей, то вскоре, пожалуй, не ему, а он будет
предъявлять счет властям и требовать для себя вме­сто статьи помягче особого
положения в обществе и признания заслуг.
     Амирхан Даутович напомнил шефу о годовщине, сказал и о поездке. Шубарин
как-то  очень  странно  выслушал   простейшую  просьбу,  словно   Азларханов
подслушал его тайную мысль или даже оказался  в курсе неких его  сиюминутных
планов, но, как всегда, очень быстро овладел собой. Прокурор уже знал, что в
разговоре с  Артуром  Александровичем  сле­довало ловить его  первоначальную
реакцию -- через мгновение Шубарин опять становился "нечитае­мым".
     Шубарин  вышел из-за стола,  что  делал в  сильном  волнении или  когда
распекал кого-то, прошелся по кабинету.
     --  Ну  и  задали  вы  мне  задачу,  Амирхан Дау­тович.  Я  обязан  вас
предупредить и, если хотите, даже приказать: вам не следует появляться в том
городе  еще  с  полгода, однако  сегодня я  не  могу объяснить  вам, почему.
Поверьте,  это  в ваших же интересах. А что  касается даты, я не забыл, и на
этот  счет дана уже  команда.  Мы,  ваши новые  друзья,  коллеги по  службе,
помянем  вашу  жену  вместе  с  вами. Впрочем,  почему вам нежелательно  там
по­являться, я объясню недели  через две, а может, даже раньше. Что касается
могилы  вашей жены, она  в порядке.  Григоряны, сделавшие  такой пре­красный
памятник, -- дальние родственники нашего Ашота; я  был там на прошлой неделе
с  ним и братьями-скульпторами, за  могилой хорошо смотрят,  и  в  печальную
годовщину она не останется без цветов -- пусть ваша душа будет спокойна.
     Вернулся к себе в кабинет Азларханов крайне озадаченный -- о работе  не
могло быть  и речи, да и  нездоровилось  что-то. Что  крылось за всем  этим?
Каким орудием он  был в  руках  у  Японца?  Что  тот  еще  затеял  и  почему
нежелательно или даже опасно появляться ему в соседнем областном городе, где
он долго пробыл прокурором?
     Опять у него вопросов оказалось больше, чем ответов.
     Он не сомневался,  что Шубарин действительно был  на прошлой неделе  на
могиле его жены и, как человек деятельный, наверняка с кем-то договорился об
уходе, оставил деньги. Не сомневался  он и  в том,  что и цветы  появятся на
могиле  в годовщину, как обещано, и  самые роскошные, а  не  жалкие жестяные
венки от общественности, что увидел Аз­ларханов, когда появился в первый раз
на  кладбище. Почему-то казалось Амирхану Даутовичу,  что умри он сейчас  --
неожиданно, скоропостижно, от сердеч­ного приступа, -- похоронят его Шубарин
с Файзиевым с подобающим вниманием  и наверняка по­ложат  рядом с  женой. Не
исключено, что братья Григоряны  сделают еще один, возможно, даже об­щий для
них с Ларисой, памятник, и для этого найдутся и деньги и время, которого так
не хватает этим  деловым  людям. И поминки  справят как  положено,  и добрые
слова  какие-нибудь  скажут, и  на  могилу  хоть однажды, но