егда
неопределенно, Шубарин.
     Они ушли  далеко, занятые  разговором, почти до старой махалли Допидуз,
и, когда возвращались обратно, наткнулись на спешившего навстречу Коста.
     --  Я от общества -- вас ждут к столу. Ким с  Георгади хотели бы уехать
домой, -- сказал Коста, обращаясь к Артуру Александровичу.
     --  Скажи, мы будем через  пять  минут, --  ответил  Шубарин, и Коста в
мгновение ока растворился в темноте.
     Когда  они снова  вошли в банкетный зал, Амирхан Даутович  заметил, что
поминки превратились в очередную гулянку  -- прибавилось,  и за­метно, много
новых лиц;  но стоило Артуру Алек­сандровичу сказать несколько слов Плейбою,
как  шум, гам, смех моментально стихли,  и все чинно заняли места за столом.
Адик с  помощниками вне­сли ляганы с обещанными Шубариным особенными мантами
-- обложенные зеленью, посыпанные  крас­ным корейским перцем, смотрелись они
аппетитно,  и  все взгляды дружно потянулись к  Артуру  Алек­сандровичу.  Но
вдруг  поднялся один из тех незна­комых мужчин, что находились в  компании с
самого  начала.  Все  за  столом, как  понял Азларханов, де­лалось  только с
ведома Шубарина -- значит, настал  черед  и для этого  человека.  Говорил он
тоже  долго  и  не  менее  искусно, чем  сам  Шубарин,  и  хотя  он старался
придерживаться темы, то есть поминок незнакомой ему Ларисы Павловны, он то и
дело ловко съезжал на другое, ради чего, наверное,  и был приглашен сюда. Он
говорил о том,  что удо­стоился большой  чести  разделить горе, выпавшее  на
долю большого  друга его давних друзей, и  он готов служить  верой и правдой
таким людям, для которых горе ближнего воспринимается как свое.
     Говоря,  он  все   поглядывал  на   Артура  Алек­сандровича,   как  тот
воспринимает сказанное. Делал он это, на свой  взгляд, ловко,  осторожно, но
ему мешало выпитое,  и Амирхан Даутович ясно пони­мал,  что  сегодня  Японец
вербовал в  свою  вотчину  еще  одного, и  наверняка влиятельного  человека,
по­ражая его  богатством  стола,  а  главное,  щедрым  вни­манием  к  своему
ближнему.
     Слушая после прогулки говоривших, Амирхан Даутович пытался понять, кому
еще известна но­вость, которой одарил его Шубарин,  но  установить это  было
непросто.  Конечно, Файзиев знал, потому  что слишком внимательно  глянул на
прокурора, ког­да они вернулись, и, поднимая рюмку, кивнул с намеком, словно
поздравляя его. Наверное, застолье продолжалось бы до глубокой ночи,  потому
что  на столе  и  выпить  и  закусить  было  более  чем  предо­статочно,  но
засобирались домой старики -- Ким и Георгади, и Артур Александрович вместе с
Ашотом поехали развезти их по  домам. Это и послужило сигналом к завершению,
и  недогулявшие  стали  пе­реходить  в большой  зал,  где  оркестр  наяривал
жиз­нерадостные ритмы.
     Вскоре за столом остались только Азларханов и Икрам Махмудович, да чуть
поодаль Коста  с ап­петитом доедал самсу. Наверное, Плейбою  хотелось что-то
сказать юрисконсульту, и он сделал знак  Коста. Тот быстро покинул банкетный
зал, вместе с ним ушли и официанты. Амирхан Даутович, вроде не заметив жеста
Икрама Махмудовича, пересел по­ближе  к Файзиеву и налил коньяку ему  и себе
-- он хотел сам завести нужный разговор, у него уже созрел кое-какой план.
     -- Давайте,  дорогой  Икрам Махмудович, выпьем за здоровье моего самого
ценного  друга, всесильного Артура  Александровича -- отныне я ему обязан по
гроб жизни и буду служить верой и правдой до последнего дыхания.
     Файзиев как-то странно посмотрел на него:
     -- За  Артура Александровича  выпью с  удоволь­ствием, --  и  опрокинул
рюмку  коньяка залпом, как пьют водку.  -- А вот  с тем,  чтобы считать себя
обязанным  ему  до  гробовой  доски... По-моему,  вы  по­ступаете  несколько
опрометчиво, переусердствовали.
     --  Да вы же не  знаете,  -- сказал  с  притворным  возмущением Амирхан
Даутович. --  Он... он  ото­мстил за смерть Ларисы  и снят с моей души такой
камень...   Мне  теперь   от  жизни   ничего  не  надо   --   справедливость
восторжествовала, зло наказано.
     --  Почему  же  не  знаю?  --  усмехнулся  Файзиев.  --  Знаю.  Вы  зря
недооцениваете меня,  в  этом деле, я  считаю, есть и мои  заслуги: к тюрьме
нашел подходы я.
     -- Спасибо и вам, Икрам Махмудович... -- бла­годарно закивал прокурор.
     -- Дело не  во мне, -- нетерпеливо  отмахнулся Файзиев.  -- Устроил это
Шубарин вовсе  не ради вас и  уж тем более не ради торжества справедливости,
как  он  обычно любит  представлять  свои  затеи, -- он далеко не Робин Гуд,
каким хотел бы выглядеть.
     --  Тогда  ничего  не  понимаю...  Зачем  же  ему  тогда так рисковать?
Убийство прокурора все-таки...
     -- Вот с этого  вопроса и надо было начинать,  --  назидательно объявил
Икрам Махмудович. Навер­ное, он  решил,  что именно  сегодня  ему выпал шанс
перетянуть юриста на свою сторону. -- Дело в  том, что пять лет назад, когда
вы еще  были прокурором,  он уже  имел интересы  в вашей  области.  Сначала,
правда,  незначительные.  Но вы  ведь  изучили его хватку, аппетиты  --  ему
только палец  покажи,  он  всю  руку  отхватит.  Он  действительно  толковый
ин­женер,  а как финансист и предприниматель -- просто гений. Сколько раз мы
выручали  прогоревших   кол­лег,  выкупая  у  них  оборудование   и   сырье,
разуме­ется,  за бесценок, и  налаживали дело так,  что  вокруг только  диву
давались.  Уметь поставить на поток -- главное наше дело. Тогда  он полагал,
что обоснуется в вашей области навсегда, там будет у него рези­денция. Много
он своих  денег вложил туда,  и дела, у  него пошли  не хуже,  чем  здесь, и
покровители у него были там,  -- кто  бы вы думали? Бекходжаевы... Наверное,
помогая  ему  развернуться,  они  и  не  пред­полагали,  какой  золотоносной
курочкой   окажется  Артур   Александрович  --  деньги  потекли   рекой.  Но
Бекходжаевы не  учли одного: Шубарин согласен де­литься и кормить многих, но
хозяином дела и денег он считает только себя. Короче, нашла коса на камень.
     Тогда  он еще не имел власти над преступным  миром,  как  сейчас, он бы
живо  поставил их  на  место.  Бекходжаевы  через нового прокурора  области,
давнего  своего   друга,   обложили  Шубарина  со   всех  сторон,  и   Артур
Александрович вынужден был оста­вить налаженное  дело,  личное оборудование,
станки  и ретироваться из области, даже не выбрав пай. Я знаю людей, которые
видели,  как лютовал тогда Японец. Нет, не  о потерянных деньгах жалел -- он
не мог простить предательства, коварства, не смог снес­ти позора и унижения,
-- он поклялся тогда, что Бекходжаевы заплатят ему за это только кровью. Вот
и  подкараулил  свой час,  да  так расправился, что  комар носа не подточит.
Пройдет время, и  он пошлет  к ним их  старого знакомого  Коста и предъ­явит
ультиматум, чтобы вернули ему то, что  он вложил,  да еще и  прибыль за  все
годы, -- я знаю, такие расчеты старики Ким и Георгади давно уже подготовили.
А если не вернут,  а  сумма перевалила за  миллион,  -- он убьет  следующего
Бекходжаева, и  так до тех пор,  пока не добьется своего -- он без­жалостный
человек...
     -- Страшный человек! -- невольно вырвалось у прокурора.
     --  Настоящий мафиози,  -- согласился Файзиев,  --  не  зря боится  его
прокурор Хаитов.  И знаете, лю­бимый  фильм у него "Крестный отец" -- он его
каж­дый месяц  смотрит. Мне  кажется, он у них, в Ита­лии  или  Америке, все
быстро к  рукам прибрал бы, а теперь  и вас в это дело впутал...  -- Плейбой
вдруг осекся,  поняв,  что сказал лишнее,  и громко  позвал Адика,  попросив
чайник чая.
     Разговор  сразу  как-то  разладился, и прокурор понял: Икрам Махмудович
почувствовал,  что упу­стил шанс  перетянуть его в свой лагерь,  хотя  нынче
вроде, как никогда, был близок к этому.
     Вот-вот  могли вернуться Шубарин с  Ашотом, а Амирхан  Даутович сегодня
уже  не  желал  ни  с кем  общаться --  слишком  серьезный  оборот принимали
события.  Не хотелось  ему оставлять Файзиева без надежд: кто знает, к  кому
придется вдруг обращаться за помощью, чтобы уцелеть, поэтому он сказал:
     -- Я  признателен вам -- вы на многое открыли мне глаза.  Но я вынужден
все перепроверить и,  взвесить  свое  положение,  разумеется, не  затрагивая
ваших  интересов,  --   вы  ведь   сами  сказали,  что  Артур  Александрович
безжалостный человек.  Я думаю, мы с вами еще продолжим сегодняшний разговор
и проясним  свои отношения на  будущее.  --  И, оставив  Икрама  Махмудовича
переваривать сказанное, про­курор поднялся из-за стола и  направился в конец
зала,  где висел портрет Ларисы. Осторожно сняв застекленную  фотографию, он
вышел с нею в узкий коридор, что вел прямо в гостиницу.
     --  Пауки!  --  вырвалось  у него вслух,  едва  он за­крыл дверь своего
номера.
     Он  понимал:  не обладай  Шубарин властью  и не  имей  за плечами  опыт
поражения от  Бекходжаевых,  семейство Файзиевых и дня не церемонилось бы  с
ним, и  так же,  как Бекходжаевы, попытались бы  все  прибрать к  рукам;  но
теперь Японец был учен и всегда  начеку, оттого и не во всем доверял  Икраму
Махмудовичу.
     А может, убийство Анвара  Бекходжаева заодно и  предупреждение  семейке
Файзиевых? Не мог не догадаться столь проницательный  человек, как Шу­барин,
на  что нацелилось окружение Плейбоя. Опять возникали вопросы и  вопросы,  и
главный: почему вдруг осекся Файзиев,  сказав: "Вот и вас втянул в дело..."?
Что крылось за этим? Во что еще втягивает его Шубарин?
     Азларханов  догадывался  и  о том,  в какую  за­висимость попал к  нему
теперь сам Файзиев: стоило прокурору только намекнуть Шубарину о разговоре в
пустом банкетном зале, и жизнь Икрама Мах­мудовича оказалась бы под угрозой.
     Вдруг  его  взгляд  упал на  фотографию, и  мысли  о  главарях  тайного
синдиката, наемных убийцах и мерзавцах прокурорах улетучились  сами собой --
се­годня день Ларисы,  и кощунственно думать о  дру­гом, даже если это самые
неотложные дела. Он снял со стены блеклую  репродукцию и повесил на ее место
фотографию Ларисы, убрав траурную ленту.
     "Благословила  бы  меня Лариса на то,  что я  задумал, будь жива, зная,
какому риску я себя под­вергаю?"  И, вспомнив  давние дни  и  споры  с ней о
законе  и  праве  -- она точно так же интересовалась его работой, как он  ее
керамикой, ответил  себе: да, Лариса понимала, чему посвятил жизнь ее муж, и
слово "долг" было для нее  не пустым звуком, потому что  выросла она в среде
русской интеллигенции. И опять мысли его закружились вокруг понятий "честь",
"достоинство",  "долг",  и, рассуждая об этом, он  неожиданно  наткнулся  на
парадоксальное открытие: хоть он обладал большой властью  -- и не один  год,
ему ни разу не пришлось принимать такое  ответственное решение или совершать
поступок,  рав­ный  тому,  который  предстоял  ему  теперь.  И вдруг, только
сегодня, сейчас, в годовщину смерти жены, он понял, что внутренне никогда не
слагал с себя полномочий прокурора, хотя  официально лишился этой должности,
--  от этой мысли стало как-то спо­койнее  на душе, исчез страх,  сидевший в
нем, как гвоздь, весь вечер.


        2

     Прошло  две недели... Амирхан Даутович ни  разу не  виделся с Шубариным
после поминок Ларисы --  в  ту же ночь  Артура Александровича поднял поздний
звонок из Москвы, и он  срочно улетел в столицу.  Две эти  недели Азларханов
провел  с большой  поль­зой для себя, понимая, что  времени у него  в обрез:
много  занимался делами, подготовил несколько до­кументов, которые наверняка
обрадуют  Шубарина,  а  главное,  он  понял  из  бумаг  некоторые   принципы
непотопляемого  айсберга.  Хитрый  трюк  финансовых  мошенников  преклонного
возраста  Кима  и Георгади  и  их  главаря  Японца состоял  в  том,  что они
ор­ганизовали немало предприятий на стыке двух об­ластей или двух районов, с
одним  и тем же  штатом: по  одну сторону границы  существовало реальное, по
другую  фиктивное  производство,  как тот армян­ский  авторемзавод,  --  это
давало им большие воз­можности манипулировать финансами и сырьем, вроде  как
обходясь без мертвых душ и без откро­венного подлога.
     Нащупал  Ликург и несколько банков, откуда слишком  щедро  снабжали  их
чековыми книжками  на крупные суммы, которые без труда становились наличными
деньгами;   через  эти  банки  они  навер­няка  получали  наличные   деньги,
"заработанные"  и  по  другим   каналам.  Прежде  чем  отдать  Коста   пачку
сторублевок,  Амирхан Даутович отметил в записной книжке банковский штамп и,
выйдя по документам на этот же  банк,  утвердился в своей  мысли, что именно
там приберегали для  Шубарина крупные купюры. И пачки денег  -- сторублевыми
купюрами  из этого  же  банка --  наверняка хранятся  в  тайниках у  первого
секретаря Заркентского обкома партии, главного покровителя и друга Шубарина:
вряд  ли  тот  доверял  такие  суммы  сберкассе,  --  когда-нибудь  прокурор
собирался выстроить и эту линию.
     Вернулся  из Москвы Шубарин днем  и первым  делом  заглянул  в  кабинет
Азларханова.
     --  Рад вас видеть в добром здравии, -- едва пе­реступив порог, сказал,
радушно  улыбаясь, Артур  Александрович. --  Надеюсь, вы не  подумали, что в
такой сложный момент я  бросил  вас? Я наказал Коста до моего  приезда особо
тщательно присмат­ривать за вами и через день звонил ему, не замечает ли  он
что-нибудь подозрительное  вокруг вас. Слава Богу, никаких происшествий,  но
теперь  я рядом с вами, и душа моя спокойна -- я не люблю удаляться от своих
дел, даже  если  имею  хороших  помощников. Но дела есть  дела, и есть люди,
которым  я не  могу  отказать в  помощи, если они  попали  в беду, оттого  и
срочный вызов в Москву: решил и чужие и свои проблемы. Как служебные успехи?
     Амирхан Даутович молча пододвинул  к нему красную папку с оттиском: "На
подпись".
     Артур Александрович быстро пробежал глазами все четыре документа и  тут
же дал им оценку, правда, пытаясь придать сказанному шутливый тон:
     --  Каждый  из  этих циркуляров вы  могли про­давать  мне  поштучно,  и
сколько бы я  ни заплатил, думаю, что  не  прогадал бы.  -- Вспомнив что-то,
добавил: -- А у меня для вас тоже припасены подарки, -- и открыл кейс, вроде
того, что Азларханов некогда видел в  руках у Коста. -- Это швейцарские часы
"Роллекс", надеюсь, они вам  понравятся  -- солиднее не  бывает,  золотые, с
платиновым  циферблатом  и  стрелками.  Многофункциональная счетная  машинка
"Кассио" -- она необходима вам в работе -- и малень­кий  диктофон  "Шарп" --
можете  наговаривать текст для машинистки  у себя в  кабинете: я  вижу,  она
раздражает вас своей медлительностью.
     Амирхан  Даутович  раскрыл  коробку  с  часами -- они и  в  самом  деле
оказались великолепными: мас­сивные, с граненым хрустальным стеклом.
     -- Ну, теперь мне будет завидовать сам Коста,  -- пошутил юрисконсульт,
но Японец покачал голо­вой:
     -- Нет, не  должен  -- ему  я тоже привез  прекрас­ные часы  в подарок.
Коста  и для  меня  и для  вас очень нужный человек,  он долгое  время был у
Бекходжаевых доверенным лицом,  и  мы нанесем  им  с  его  помощью еще  один
сокрушительный удар.
     Узнав о приезде Шубарина,  с третьего этажа спустился Икрам Махмудович.
Увидев в руках у Амирхана Даутовича  коробку с часами, он совсем не солидно,
по-мальчишески обиженно спросил:
     -- А мне?
     Артур Александрович  в ответ рассмеялся --  он, видимо, был  в  хорошем
настроений -- и, обняв Файзиева, сказал:
     --   А  тебе  подарок   посерьезнее:  я  решил  твой  воп­рос  с  белым
"мерседесом" --  посылай  человека, пусть пригоняют. Машина Санобар, которой
ты завидуешь, просто колымага по сравнению с этой моделью: обив­ка из мягкой
красной  кожи,  белые,  из ламы,  чехлы,  кондиционер,  бар... двести  сорок
лошадиных сил!
     Файзиев взвизгнул от радости и пустился  плясать посреди  кабинета, и в
этот  момент вошли Ким и  Георгади,  неразлучные,  словно сиамские близнецы,
старики.
     Подарки открыто  лежали  на  столе  --  Амирхан Да­утович не пытался их
убрать, и оттого не  ясно было, доволен он ими или нет. Стало шумно, и Артур
Александрович, незаметно  озорно подмигнув Азларханову, увел незваных гостей
в свой кабинет.
     Прокурор и после  ухода  Шубарина  долго  не  убирал  со стола  дорогие
презенты из Москвы: нет, он  не любовался  ими, хотя они не вызывали в нем и
неприязни, он  просто был равнодушен к  ним --  все  эти  страсти  с модными
тряпками и  пре­стижными вещами прошли как-то мимо него и Ларисы. Он думал о
том,  сколько есть путей и способов подкупа: деньгами, должностью, женщиной,
машиной,    модной   одеждой,   редкой    книгой,   дачей,    антиквариатом,
драгоценностями,  спортив­ным   снаряжением...  Наверное,  существует  целая
на­ука, которой  в  совершенстве  владел Японец:  он-то  знал,  как  к  кому
подступиться -- старому и моло­дому, мужчине и женщине, богатому и  бедному,
жадному и моту, трезвеннику и пьянице, лодырю и трудяге...
     Да, внимательный человек Артур Александрович.
     Амирхан Даутович вспомнил две прошедшие не­дели. Догляд за ним  Коста в
это время  действи­тельно был  особо  тщательным,  хотя Джиоев  ни  о  какой
опасности не  говорил, не предупреждал и даже не  намекал, видимо,  чтобы не
беспокоить. Но несколько раз, выходя в гостиничный  коридор, он встречал там
Коста,  неизменно  собранного, улыб­чивого,  учтивого. Значит,  существовала
какая-то опасность, которой  остерегался Шубарин?  От  кого она должна  была
исходить?  От Бекходжаевых? А может,  его изолировали от  человека,  который
хотел передать  ему особо важную информацию? Тогда кто же он? Не прокурор ли
Адыл  Хаитов? С  ним ведь они  так  толком и не объяснились,  и  на поминках
Ларисы им не дали возможности и минуты побыть наедине.
     Прокручивая  в памяти вечер  в банкетном зале, Азларханов почувствовал,
что,  кажется, Хаитов дей­ствительно порывался  ему что-то сказать, а может,
даже и что-то передать. О  чем бы поведал ему старый знакомый, дольше других
сопротивлявшийся системе  Шубарина? Надо попытаться как-нибудь связаться или
встретиться с  ним. Может, Хаитов так  же,  как и  он,  вступил в контакт  с
Шубариным с единственной целью --  нанести в  конце  концов  ему  удар? Этот
вариант следовало продумать  и проана­лизировать особо тщательно, потому что
Амирхан  Даутович  чувствовал страх  прокурора перед  Шуба­риным. Да,  такой
союзник, обладающий официаль­ной властью, не помешал бы, но пока приходилось
рассчитывать только на свои силы.
     В конце рабочего дня Шубарин зашел к Амирхану Даутовичу еще раз.
     -- Поужинаем вместе  по случаю моего  приезда и обмоем "Роллекс", чтобы
носились? --  предложил он и, по привычке не дожидаясь ответа, продолжал: --
Я привез кое-что  из Москвы: ваше  любимое баночное пиво  "Дрейер"  и к нему
краба свежемороженного килограммов на пять. Икрам Махмудович уже от­правился
в  "Лидо"  распорядиться насчет  ужина.  И старики  наши на краба  придут...
Посидим, я люблю  видеть  своих  людей  рядом,  и  лучше всего  за на­крытым
столом. Это объединяет,  дает чувство семьи.  -- Внимательнее всмотревшись в
осунувшееся лицо Амирхана Даутовича, сказал неожиданно: -- Что-то вы неважно
выглядите,  прокурор, вас гнетет наш  самосуд? Но другого способа мести я, к
сожа­лению, не знаю. У вас, мне кажется, психологический шок  -- это бывает,
бывало и  со мной  вначале,  надо привыкать -- большое  дело требует крепких
нервов.
     А  впрочем, может, вам  стоит развеяться, сменить обстановку на две-три
недели,  попутно  и хорошим  врачам  показаться? Через неделю Гольдберг, наш
заведующий  цехом овчинно-шубных  изделий,  едет  в Москву  --  как  обычно,
снимать  мерку  с  нужных  людей для  дубленок.  Не  составить  ли  вам  ему
ком­панию, он заодно и  представит  вас  своим клиентам, многим  мы  уже  не
первую  дубленку шьем.  Побудете  в Москве,  вы  ведь  там учились, тряхнете
стариной. Вам забронируют прекрасный номер  в  гостинице "Советская",  будет
закр