такого  рвения  проявлять  не  следовало  --  энтузиазм  мог  и
насторожить  кое-кого...  Потом  он задумался о  пред­стоящем  банкете.  Ему
необходимо было, чтобы ста­рички Ким и Георгади  оказались  на вечере.  Надо
было задать каждому из них несколько  вопросов в неофициальной обстановке --
на работе к ним с та­кими вопросами  трудно  было подступиться;  а глав­ное,
после обильного  застолья  они всегда  дня два не  выходили на работу. Ему и
нужны  были эти два дня -- в бухгалтерии  и в плановом  отделе уже привыкли,
что юрисконсульт то и дело требует раз­ные документы.
     Вечер предстоял нелегкий, да еще после дороги, и Амирхан Даутович решил
отдохнуть, но  какое-то  внутреннее напряжение  не  позволяло  расслабиться.
Предчувствие развязки не  давало покоя: он заметил, что пошаливает не только
сердце,  но  и нервы --  это  ощущение  оказалось для него внове, он  всегда
считал, что владеет  собой.  Это открытие он  посчитал своевременным, обидно
было бы в самом конце срезаться на каком-нибудь пустячке, а о том, что здесь
никому не доверяют до конца и промахов не прощают, он знал.
     "Будет ли  сегодня  на  званом  ужине Адыл  Хаитов?" -- мелькнула вдруг
неожиданная мысль. Не­обходимо быть готовым и к такому варианту и попытаться
дать понять тому, что  он  тоже хочет с ним встречи. И будут  ли его сегодня
так же тща­тельно  стеречь, как  в прошлый раз, когда  их  ни  на  минуту не
оставляли  наедине?  И вдруг  его осе­нило, что он должен сделать.  Прокурор
подошел  к  столу и  написал короткую записку: "Мне  кажется,  вы хотели мне
что-то сказать?"  Он  уже знал  и  как передаст ее: единственный, с  кем  он
обнимался при встрече, -- Хаитов, остальное дело техники. Запи­ска никак его
не компрометировала. В случае про­вала он нашелся бы, что  ответить, зато  в
случае удачи становилось ясно, что они единомышленники. Решение это ободрило
Амирхана  Даутовича:  полу­чить  помощь  Хаитова  на  последней  стадии  его
де­ятельности в синдикате было бы очень кстати.
     В раздумье прошли послеобеденные часы, от­дохнуть, как хотелось,  так и
не удалось. В  назна­ченное  время раздался стук в дверь. Амирхан  Даутович,
сунув записку в кармашек пиджака, поспе­шил открыть.  На  пороге стоял Коста
-- судя по па­радному костюму, он и сегодня получил пригла­шение за стол.
     В банкетном зале на этот раз оказалось много­люднее,  чем при поминках,
да  и  выглядел он как-то официальнее; может быть,  этому способствовали два
больших  знамени  в углах и множество цветов,  опять  в  высоких хрустальных
вазах. Наверное, это все же реквизит  управления  для торжественных случаев,
ре­шил Амирхан Даутович. Он  попытался разглядеть  в толпе  гостей прокурора
Хаитова, но быстро понял, что Адыла Шариповича нет. Зато среди пригла­шенных
он  увидел  работников  обкома профсоюза,  людей из горкома  и горисполкома.
Артур  Алек­сандрович опять  сочетал  личные и  производствен­ные  интересы,
устраивал  под легальным предлогом богатую пирушку  для чиновников  среднего
ранга, без которых, как упоминал Гольдберг, дел не провернешь.
     Обычной оказалась сегодня сервировка стола, не было голубого хрусталя и
серебряных приборов -- то ли времени не хватило, то ли Шубарин посчитал, что
на  этот раз сойдет  и так,  хотя любитель сто­лового серебра Георгади и его
непременный друг Ким занимали свои привычные места в зале. Зато куда плотнее
оказался заставлен стол спиртным  и  закусками -- видимо, Японец хорошо знал
аппетиты среднего  "лас-вегасского" аппаратчика. Что и гово­рить, Шубарин на
застолье  не экономил; щедро выставили  и московские  деликатесы --  в этом,
ви­димо, и состояла приманка для таких далеко не голодных людей.
     Артур Александрович, как обычно, занимал  свое председательское  кресло
за  столом.  На  этот  раз,  словно  открещиваясь  от  происходящего,  сразу
пре­доставил слово человеку из профсоюзов,  и эстафета скучных  тостов стала
переходить от одного  чиновника к другому. Слушая поднаторевших в  публичных
выступлениях  людей,  краснобаев дубовых  трибун, Амирхан  Даутович  впервые
ужаснулся  косности, казенности  их  языка. Хотя  в  то  же время он замечал
восторг иных за столом, в глазах читалась: "Во дает, мне бы так, начальником
бы  стал!"  И   тут   он  сделал  открытие:  это  был  особый  кодовый  язык
провинциального  начальства, номенклатурных ра­ботников, только овладев  им,
можно  было на  что-то претендовать. От такого  открытия стало веселее, и он
уже  с  некоторым интересом  выслушивал  оче­редную  бессмысленно-напыщенную
речь,  состояв­шую   сплошь   из  казенных  клише,  дежурных  фраз   наскоро
сколоченных передовиц,  -- чтобы такое на­говорить,  действительно надо было
обладать специ­фическим талантом.
     Амирхан Даутович не удержался и шепнул со­седу:
     -- Вы что-то изменили своему театру одного зрителя,  решили попробовать
своих актеров на мас­совом? Тут камерным театром и не пахнет.
     Шубарин понял его  сразу,  потому что выступ­ления к  тому же  состояли
сплошь  из  дифирамбов  мудрому руководителю  местной  промышленности и  его
верному  помощнику;  правда,  нашлись дально­видные льстецы, провозгласившие
здравицы и в честь юрисконсульта.
     Так они и  сидели с Шубариным, перебрасываясь  репликами  и  потешаясь.
Артур Александрович за­ключил негромко:
     -- Пусть  говорят... Им так  нравится держать речь  за хорошо  накрытым
столом, чувствовать себя при­частными к успеху большого коллектива, которому
они  якобы  указывают  путь  в  тумане, кормчие этакие.  В  конце вечера  по
традиции Икрам  Махмудович раздаст каждому  по  конверту, а тому, кто хвалит
его  больше  других,  наверняка добавит  еще из  своих. Впрочем, повода  для
огорчений не вижу,  через пол­часа, может, через час, когда пропустят еще по
три-четыре  рюмки прекрасной  водки  особого  раз­лива,  что  привезли вы из
Москвы, спесь, чиновничье высокомерие слетит с них, и они снизойдут до нас и
заговорят   нормальным   человеческим  языком,  если  он   у  них   еще   не
атрофировался.
     И  впрямь, через час чиновничий  пыл  и крас­норечие  угасли -- водка и
вино сделали свое дело, да и тосты перешли к другим людям. На этот раз слово
предоставили  даже  Коста  и  Ашоту,  скромным  труженикам  управления,  как
рекомендовал их Икрам Махмудович.
     Дальше  время побежало  быстрее, веселее, поле­тели  над  столом шутки,
смех и  опять же, как  в прошлый  раз,  стали  заглядывать из  большого зала
друзья и приятели Шубарина и Файзиева.
     Чинности, строгости в этот раз не  было -- за столом  с  самого  начала
сидели кучно,  разные  люди невпопад,  а  теперь  в  разгуле тем  более  все
смеша­лось. Амирхан  Даутович  уже  успел задать свои  воп­росы  и  Киму,  и
Георгади, понял,  что  Адыл  Шарипович сегодня здесь не  появится, и  хотел,
со­славшись на усталость с дороги, попрощаться с одним Шубариным и незаметно
уйти, как вдруг подошел Адик  и сказал шепотом  Артуру  Алексан­дровичу, что
его  требует к телефону Заркент, сам Первый.  Шубарин удивился и, не скрывая
волнения, сказал Азларханову:
     --  Пожалуйста, не  уходите, наверняка  что-то  стряслось, может,  ваша
помощь понадобится -- не тот человек Первый, чтобы  по  пустякам разыскивать
меня в гостиницах.
     В зал Шубарин уже не вернулся, а минут через десять Амирхана  Даутовича
вызвал из-за стола Адик и попросил, чтобы он поднялся на третий этаж.
     Артур Александрович нервно расхаживал  по сво­ему просторному номеру --
и без слов было  ясно:  случилось что-то из ряда вон  выходящее.  Но, увидев
юрисконсульта, Шубарин  сразу  взял  себя в  руки -- видимо,  сработал в нем
рефлекс: никогда и никому не показывать слабости.
     -- Да, звонил сам,  и действительно ЧП.  В Нукусе час назад умер первый
секретарь ЦК...
     -- Не  может  быть, я только  в половине восьмого смотрел по телевизору
программу новостей  -- ни  о чем таком не  сообщали! -- невольно вырвалось у
бывшего прокурора.
     --  Никакой информации не будет еще три дня! -- жестко перебил Шубарин.
-- Вы отдаете себе отчет, кто умер? Кандидат в члены Политбюро, хозяин одной
из  мощнейших республик. Тут ко многому нужно подготовиться,  и не  только к
похоронам,  главное -- к внеочередному пленуму, где будет ре­шаться вопрос о
преемнике.  Моего  из Заркента  на­верняка  предупредили одним из первых  --
все-таки  ходил  в  любимчиках,  он теперь  лихорадочно считает  варианты  и
заручается поддержкой верных людей, чтобы заполучить этот пост.
     -- Первого секретаря ЦК? -- удивился Азларханов, не веря своим ушам.
     --  А  почему бы  и нет? Он управляет  крепкой областью... да  он и  не
скрывал  от меня своих чес­толюбивых замыслов  стать когда-нибудь хозяином в
Узбекистане.  И  почему ему не  попробовать, не  вос­пользоваться неожиданно
выпавшим шансом? Поэ­тому через три часа я  должен быть  в Заркенте -- там в
аэропорту уже дожидается наготове самолет. Без меня он не полетит в Нукус. В
этот  ответственный час, как он сказал, самые  верные и надежные люди должны
быть рядом  с ним. У меня к вам просьба: пока я обзвоню кое-кого в Ташкенте,
соберусь с мыслями, пожалуйста, поезжайте в управление, откройте сейф в моем
кабинете,  там лежит знакомый вам  кейс,  набейте его деньгами и  приезжайте
сюда. Вот вам ключи, Ашот уже внизу в машине.
     Амирхан Даутович не спеша, пытаясь осмыслить ситуацию, спустился  вниз.
Машина с работающим мотором стояла у подъезда, и как  только он сел, рванула
с места -- видимо, Ашот уже  был в курсе происходящего. Они быстро поднялись
на второй этаж  в управлении, шофер  остался  в приемной, а Амирхан Даутович
направился  в  кабинет  -- до  са­мого  последнего  момента  он  предполагал
какой-то  подвох в затее с сейфом  и  деньгами.  Но все ока­залось так,  как
сказал Шубарин.
     В сейфе лежал пустой "дипломат", а в глубине на верхней полке  высились
аккуратные стопки  денег в  банковской  упаковке, одни  сторублевые  купюры.
Видно,  Шубарина  на это  подталкивал  объем  хра­нилища.  Амирхан  Даутович
раскрыл  "дипломат"  и  тщательно,  как  детские  блоки  конструктора,  стал
укладывать твердые  пачки  денег. Кейс по  размерам был словно  рассчитан на
сторублевки,  а  Азларханов  укладывал  не считая,  сколько  влезет. Видимо,
Японец,  как  некогда  его  отец,  рассчитавший  размеры-коробки  для  сотни
пластмассовых  шариковых   ручек,  знал  без  подсчета,  сколько  банковских
упаковок по­мещается в его щегольском чемоданчике.
     Закрыв кейс, прокурор вышел в слабо  освещен­ную приемную, и  они молча
спустились вниз. Вся поездка заняла минут десять, не больше.
     Когда они с Ашотом поднялись  в номер,  Артур Александрович складывал в
чемодан  стопку рубашек, он даже не глянул  на  "дипломат",  который Амирхан
Даутович продолжал по рассеянности держать в ру­ках.
     -- Спасибо,  -- сказал  Шубарин  на ходу, -- бросьте  его на диван,  не
обрывайте  себе руки, вам  вредно поднимать  тяжести. -- Он  защелкнул замок
чемода­на. -- Ну  вот, я и готов.  Может так случиться, что  я  позвоню вам,
если понадобятся  деньги.  Поэтому  ключ  от сейфа пусть останется у вас. За
деньгами могут приехать только Коста или Ашот. А теперь давайте прощаться, и
пожелайте нам удачи, в случае успеха пост министра будет у нас уже в будущем
году. Коста и Ашота я забираю с собой, не иск­лючено, что и для них найдется
работа, --  может, придется сдерживать  ретивых конкурентов нашего секретаря
из Заркента. -- И Артур Александрович, по­прощавшись с Амирханом Даутовичем,
вышел из номера.
     Азларханов спустился вниз проводить их до ма­шины, и как только "Волга"
рванулась  с  места,  он не  спеша  вернулся  в  банкетный  зал, как  они  и
уговорились с Шубариным.  Сообщение следовало хранить в тайне даже от Икрама
Махмудовича.
     Часа  через  два, попрощавшись  со всеми гостями,  которые намеревались
вместе  с  Плейбоем  поехать  еще  куда-то  продолжить  вечеринку,  прокурор
нако­нец-то  поднялся к себе  в  номер. Он  долго стоял  у большого окна, не
включая света. Внизу, у "Лидо", в  белый "мерседес" набивалась разгулявшаяся
ком­пания  --  пьяный  смех,  вскрики,   обрывки  разговоров  доносились  до
четвертого этажа, но Амирхан Дау­тович всего  этого не  видел и не слышал --
его мысли были о другом.
     "У секретаря  из Заркента сегодня свой  шанс, у  меня  свой!" Но вдруг,
повторив эту мысль вслух, усмехнулся  иронии судьбы: друг  Шубарина метил на
место  первого секретаря ЦК,  а Амирхан Даутович, имея  документы на  руках,
вряд  ли мог  гарантиро­вать ему жизнь даже в кутузке -- по всем статьям тот
тянул на исключительную меру.
     Но  сегодня думать больше ни  о  чем не  хоте­лось -- время  раздумий и
сомнений кончилось, и он пошел  спать. Наверное,  оттого,  что он не мучился
больше неопределенностью, спал крепким глубоким сном и проснулся чуть  позже
обычного,  но  с ясной головой  и  легкостью  в  теле.  Ощущал  он  какую-то
собранность и приподнятость и, принимая душ, даже насвистывал  давно забытую
мелодию, чего с ним давно не случалось.
     Завтракал  один   --  Плейбой,  наверное,  как  всегда  после  загулов,
объявится к обеду. Отсутствие Файзиева тоже обрадовало, иначе пришлось бы на
ходу  что-нибудь  сочинять по поводу  срочного отъезда Шу­барина; он еще  не
решил, стоит ли сообщать о подлинных причинах, сорвавших Японца из-за стола.
     На  службу  он  немного  опоздал, зашел по  пути  в  универмаг и  купил
"дипломат", конечно, не  такой  роскошный,  как  у Коста  и  Шубарина, но он
вполне его устроил. Как он и  предполагал, ни Ким, ни  Георгади не вышли  на
работу, и  Амирхан Даутович, едва  войдя в кабинет, затребовал к себе старые
подшивки бухгалтерских отчетов.  Он уже знал,  где,  в каких папках  подшиты
интересующие  его  ведо­мости,  и,  отыскав,  не  стал  тратить  времени  на
пе­реписку,  а  аккуратно  вырезал  их  и  сложил  в  "дип­ломат",  где  уже
находились  его  юридические ис­следования,  к которым он не притрагивался с
того дня, как познакомился с артельщиками.
     "Дипломат" быстро  заполнялся разными  бума­гами, выписками, приказами,
которые Амирхан Да­утович загодя  отметил в  делах, а сейчас, возвра­щаясь к
ним  по второму кругу, просто  изымал их. Отыскивая какую-то бумажку, бывший
прокурор на­ткнулся в столе на диктофон, который толком не использовал, хотя
оценил  его  достоинства сразу.  И  вдруг он  представил себя исповедующимся
перед  незнакомым человеком;  картина эта не совсем  по­нравилась ему, и  он
решил сделать это сейчас, наедине с собой,  настроение у него было самым что
ни на  есть  исповедальным. Он  зарядил  новую кассету и стал потихоньку, не
спеша  наговаривать события  своей  жизни  с того давнего августовского дня,
пять лет назад,  когда  убили его жену. Девяносто минут пролетели незаметно,
он  не успел даже  до­браться  до  бюро  обкома, где Бекходжаевы лишили  его
должности прокурора. К двум часам  он успел  записать еще одну кассету, и  в
ней не дошел до знакомства  с  Шубариным, хотя рассказывал о со­бытиях,  уже
происходивших в "Лас-Вегасе".
     Время от времени он  останавливал  диктофон и подолгу сидел в раздумье,
потому что всплывала неотвязная мысль: куда бежать? В Москву или  в Ташкент?
Но однозначного ответа пока  не находил.  На  обед  он пешком  отправился  в
"Лидо". Икрам Махмудович уже был за столом, он наверняка наде­ялся встретить
тут Шубарина, но,  увидев Амирхана Даутовича, пришедшего одного и с заметным
опоз­данием, спросил:
     -- Куда вчера исчез с банкета Японец со своими головорезами?
     Азларханов внимательно посмотрел на  Файзиева,  бывшего с похмелья не в
духе, и подумал, что есть резон открыть ему тайну, потому что в таком случае
он избавлялся от  общества Файзиева по  меньшей мере до конца дня, а  больше
времени ему и не требовалось.
     --  Это позвольте спросить,  где  вас  носит с  утра? У меня экстренное
сообщение.
     -- В чем дело? Какая новость? -- туго соображая, спросил Файзиев.
     -- Новость чрезвычайная,  только возьмите себя в руки. Вчера в Нукусе в
инспекционной поездке умер первый секретарь ЦК республики Рашидов.
     -- Как умер? -- Файзиев вскочил с места.
     -- Сядьте. Во-первых,  не кричите -- новость пока не  для всех. А  умер
просто, как все люди, бес­смертных не бывает, говорят -- инфаркт.
     --  Теперь ясно,  куда  смылся Шубарин!  --  зло  процедил  Файзиев. --
Побежал под знамена Заркента: труба в дорогу позвала! Наверное, честолюбивый
коротышка из  Заркента хочет попытать  свой  шанс, и Шубарин со своей мафией
ему понадобился!  -- Он вытер взмокший  от волнения лоб.  --  А наши  дураки
ничего не ведают -- я ведь с ними с утра похмелялся. Скоты, только бы жрать!
Спасибо,  Амирхан Даутович,  за откровенность, я ведь пони­маю,  что  Японец
наказал  вам держать это  в тайне от меня. А сейчас я должен поторопиться --
мы и так упустили часов пятнадцать, но ничего, мы ближе к Ташкенту. -- Икрам
Махмудович моментально протрезвел от своих слов  и, поднявшись,  объявил: --
Если наша возьмет, мы никогда не забудем вашей услуги.
     "Какой   сейчас   переполох   в   республике!   Зашеве­лились   семейки
Бекходжаевых,  Файзиевых и  неко­торых  других", --  подумал  Азларханов, но
мысль  эту развивать не хотелось.  Спокойно пообедав, по дороге в управление
зашел еще раз в универмаг и купил на всякий случай две кассеты. До конца дня
он записал и эти две -- в них  уложилось  уже все, до последнего сообщения о
смерти секретаря ЦК.
     Кончился рабочий  день, распрощалась, уходя,  секретарша, а прокурор не
спешил возвращаться в гостиницу: к вечеру у него созрел еще один план, но он
не мог реализовать его,  пока рядом нахо­дилась  Татьяна Сергеевна -- верная
помощница Шу­барина. Как только стихли шаги на всех этажах, Амирхан Даутович
запер дверь приемной и напра­вился в кабинет Японца. Вчера, набивая деньгами
"дипломат",  он заметил  там и кое-какие  бумаги --  может, в  них хранились
тайны, недоступные ему? В первой же папке он  обнаружил расписки на круп­ные
суммы денег  --  может,  фамилии этих людей и окажутся недостающим звеном  в
будущем рассле­довании? Не менее любопытные данные содержали и другие папки,
но  Амирхан Даутович  особенно вчитываться не стал, решил, что у него  будет
время  внимательно  ознакомиться  с  ними.  Он  аккуратно  выбрал  из  папок
представляющие интерес бумаги  и сложил  в свой  "дипломат". Закрывая  сейф,
вспом­нил о деньгах и решил на всякий случай  навести на ложный след:  пусть
подумают,  что  это из ко­рысти  юрист  совершил  примитивное  ограбление. В
несколько приемов он перенес  деньги Шубарина  к себе в сейф и,  внимательно
оглядев кабинет, спустился вниз, твердо зная, что сюда больше уже никогда не
вернется.
     Вечером, поужинав один в  "Лидо", чему Адик очень удивился, он вышел на
последнюю  прогулку  в  "Лас-Вегасе".  В  раздумье прошел  до  Шанхая,  куда
добирался крайне редко, но окончательного решения, где обратиться к властям,
так  и не  принял;  в  любом  варианте оказывалось много  "за"  и  "против".
Вер­нувшись  в  гостиницу,  когда музыканты  уже поки­дали ресторан, Амирхан
Даутович и  у  себя в номере  еще долго взвешивал свои шансы.  Собираться  в
дорогу, даже если он и  надумал ехать в  Москву, надо налегке: любая  лишняя
вещь  в  руках  наверняка  привлекла  бы  внимание  и  осложнила  отъезд  --
ри­сковать не следовало.  Утро вечера мудренее -- вспом­нил  бывший прокурор
поговорку; так тому и быть -- окончательное решение примет утром.
     Спал он крепко, но среди ночи его поднял меж­дугородный звонок. Амирхан
Даутович  долго не  мог  проснуться -- ему казалось, что звонок он слышит во
сне. Звонил Шубарин. Говорил он как всегда спокойно, не торопясь, расспросил
прежде о само­чувствии, успел пошутить насчет богатырского сна, спросил, как
Файзиев, и  только под конец выложил суть, да и то, если бы кто подслушивал,
вряд ли что понял  бы. Он сказал, что Коста приедет з