ронутый Лагунов стиснул сухую, жилистую ладонь седобородого горца,
пожал руки его братьев и сыновей, перед девушкой на миг задержался,  и
этот миг имел  последствия.  Отец  что-то  отрывисто  сказал,  девушка
откинула край  чадры,  смущенно  блеснув  темными  глазами,  протянула
летчику тонкую смуглую ладонь. Он бережно  пожал  ее  и  вдруг  понял,
какой непростой жест сделала сейчас юная  горянка.  В  порыве  чувства
снял комсомольский значок, протянул девушке.
   - Ленин...
   Молодые афганцы подошли, долго рассматривали  профиль  человека  на
маленьком значке.
   ...В напряженной работе происшествие стало забываться, как вдруг  о
нем напомнили. Вызванный однажды к политработнику.  Лагунов  застал  в
его  палатке    активиста    провинциальной    организации    Народно-
демократической партии. Летчики хорошо знали этого человека  -  он  не
раз летал с ними в далекие селения. Гость спросил:
   - Вы помните дочь Алладада, которой дарили значок?
   - Помню, - улыбнулся Лагунов.
   - Она ударила себя ножом.
   - Что случилось?.. Почему?!
   - Кто-то пустил слух, будто аллах лишил ее разума за  прикосновение
к "неверному".
   Лагунов переводил взгляд на политработника.
   - Не казнись, товарищ. Мы разобрались. Во всем виноваты душманы. Мы
тоже, - сказал афганец.
   - Вы?..
   - Да. Мы плохо берегли  девушку,  которая  два  года  назад  первой
записалась в школу, потом первой в  ауле  сняла  паранджу,  а  недавно
вступила в Демократическую организацию молодежи... Это  не  все.  Отцу
предложили за нее богатый калым. Но Алладад теперь в партии, как и его
брат, он спросил свою дочь. Девушка отказалась быть проданной. К  тому
же у нее, оказывается, есть на примете  другой  жених,  из  небогатых.
Понимаете ли, что  все  это  значит  для  местной  пуштунки!  Даже  мы
недооценили.  Зато  враг  оценил.  -  Партиец  помолчал,  глядя   мимо
Лагунова, негромко добавил: -  Ее  хотели  украсть,  когда  Алладад  с
сыновьями уходил в горы охотиться, а братья  его  пасли  скот  и  тоже
находились далеко. Она успела схватить нож...
   - Жива?
   - Иначе бы мы не узнали всей правды. Я был  у  нее,  она  попросила
значок с Лениным, чтобы носить его открыто. Мы обыскали дом, но значок
пропал. Может быть, у вас найдется другой такой же?
   - Найдется, товарищ.
   - Это вам от нее. - И гость положил на стол пакет.
   В пакете оказалась широкая красная лента. Гость сдержанно улыбнулся
и снова посуровел.
   - В дни Апреля я видел Кабул в красном огне. Оттуда, из  Кабула,  я
привез моей дочери такую же ленту, Я подобрал ее на улице после  того,
как душманы стреляли из автоматов в толпу девушек-студенток,  вышедших
на митинг с открытыми лицами.
   Когда афганец ушел, политработник собрал летчиков и долго говорил о
том, насколько осторожными надо быть, работая здесь.
   С тех пор, вылетая на задания, Лагунов привязывал красную  ленту  к
скобе внутри кабины, она полыхала для него негасимым сигналом  тревоги
и, казалось, таила в себе охранную силу. В туманах и моросящих дождях,
над змееподобными руслами рек,  где  винты  машины  проносятся  вблизи
скал, с которых  грозит  очередь  в  упор,  над  ледяными  хребтами  и
раскаленными песками экипаж летал без происшествий.
   Одна за другой складывали оружие крупные банды; не то  нарвался  на
пулю народного  мстителя,  не  то  бежал  за  границу  главный  басмач
провинции. Лишь  выстрелы  охотников  в  последние  месяцы  гремели  а
здешних горах. И вот снова  хлестнул  свинец  по  винтокрылой  машине,
несущей мирный груз. Не иначе, явилась новая шайка с той стороны...
   Лагунов попытался выйти на связь со своими, но горная  цепь  позади
заглушила его вызов. Он вздохнул, скосил глаза на алую ленту  сбоку  и
снова погрузил взгляд  в  дымчатую  глубину  долины,  на  дне  которой
возникли очертания аула. Машина, уставшая от высоты и тяжелого  груза,
словно бы с облегчением дышала мотором, приближаясь к земле.
   На  окраине  селения  их  встретили  вооруженные   мужчины   отряда
самообороны, и Лагунов понял,  что  появление  басмачей  уже  не  было
тайной для местных дехкан  и  оросителей.  Может  быть,  его  знакомец
Алладад  со  своей  дружиной  идет  сейчас  по   следам   врагов   или
подстерегает их где-нибудь на перевале либо в теснине.
   Мужчины начали  неспешно  разгружать  машину,  доктор-азербайджанец
завел степенный разговор с молодым  учителем  в  белоснежной  чалме  и
пожилым козлобородым фельдшером, затем, вскинув на плечо тяжелую сумку
с красным крестом, в сопровождении фельдшера ушел к больным. Лагунов с
товарищем осматривали  машину.  Нашли  несколько  вмятин  на  борту  и
рикошетный след пули на переднем бронестекле, - видно, стрелок-снайпер
метил в летчика.  Подошел  учитель,  рассматривал  вмятины,  хмурился,
качал головой, потом заглянул в кабину. Шелковая лента  алой  струйкой
стекала по борту, сразу привлекая к себе посторонний взгляд... Лагунов
не понял, что сказал  учитель  мужчинам,  только  они  вдруг  прервали
работу,  обступили  летчиков,  начали  пристально   разглядывать   их.
Встревоженный Лагунов хотел поинтересоваться, в чем дело,  но  учитель
спросил сам:
   - Той зимой, когда прогнали Амина, ты возил хлеб в наши горы?
   Капитан кивнул.
   - Мы слышали о тебе и твоих товарищах. Я не знаю, что правда, а что
вымысел в рассказах людей, но знайте - бедняки  в  здешних  горах  вам
благодарны. Нынче первый урок в школе  я  начну  рассказом  о  могучих
братьях, которые в самое трудное время протянули нам руку. Я  расскажу
нашим детям о летчике с красной лентой, который привозил  нам  хлеб  и
книги и в которого за это стреляли выродки. Да охранит  тебя  небо  от
всякой беды.
   Не все слова разобрал Лагунов, однако смысл речи был ему  ясен,  и,
кажется, впервые чуть  пригасло  болезненное  чувство  невольной  вины
перед девушкой, чью ленту возил он с собой. Люди знают  правду,  пусть
не всю, но хотя бы главное в ней.
   Один из дехкан, прежде чем  снова  взяться  за  работу,  указал  на
хребет. Там, в седловине гор, вспухало белое  облачко.  Учитель  снова
заговорил:
   - Вам нельзя  возвращаться.  Перевал  закрыло  мокрым  туманом,  он
рассеется к утру. Ни один из наших мужчин ночью не сомкнет глаз  -  мы
будем охранять вас и вашу машину.
   Лагунов  не  ответил,  оглядывая  хребет.  Учитель,  похоже,  прав:
Лагунов знал, какие туманы и облака в эту пору  внезапно  сползают  со
снеговых вершин. Но и оставаться на ночь опасно. Возможно, у  басмачей
есть свои глаза и  в  этом  ауле;  они  близко,  а  сколько  их,  пока
неизвестно.  Ночующий  на  окраине  аула  вертолет  наверняка   станет
приманкой для бандитов. Уж лучше пересидеть где-нибудь  в  недоступном
месте близ перевала - Лагунов ведь не новичок в здешних горах.
   Неясная тревога заставила его обернуться - словно толкнули в спину.
От глиняного  дувала,  ограждающего  низкие  куполообразные  жилища  и
персиковые сады аула, шел рослый доктор. За  ним  тянулся  всадник  на
ослике с большим свертком в руках. Женщина в парандже семенила  рядом,
вцепившись в коричневый халат мужчины, а следом,  прихрамывая,  спешил
козлобородый  фельдшер.  Товарищ  Лагунова  усмехнулся,  наблюдая   за
странной процессией, но командир остался серьезным,  уже  догадываясь,
что  предстоит.  Доктор  опередил  спутников,  отер  вспотевшее   лицо
платком, шумно выдохнул:
   - Разгрузили?.. Слава аллаху. Летим немедленно -  парнишку  спасать
надо. Не мог этот козел-фельдшер раньше  сообщить,  а  теперь  срочные
меры нужны и таблетками не обойтись.
   Лагунов стоял около кабины,  разглядывая  худого  унылого  человека
верхом на ослике с завернутым в серый халат сыном, его маленькую  жену
в темной парандже, перехватил виноватый  взгляд  фельдшера,  которому,
видно, здорово досталось  от  врача.  А  в  глаза  тревожным  огоньком
плескала красная лента...
   - Гляди, доктор, перевал  затянуло.  Возможно,  придется  пойти  на
вынужденную посадку, И сколько просидим там, в холоде  и  сырости,  не
знаю. К тому же  басмачи...  Мы  -  солдаты,  ты  -  врач,  нам  собой
рисковать положено, а вот  ребенком...  Ты  понимаешь,  что  заговорят
враги, если мы не довезем мальчишку до больницы живым?
   Широкие плечи доктора зябко дрогнули, полное лицо словно постарело,
он негромко сказал:
   - В горах умирает немало  детей  от  болезней  и  недоедания.  Даже
революция не в силах изменить этого за  несколько  месяцев,  особенно,
если ей мешают. Если умрет еще один, он умрет на руках отца,  и  никто
про нас с тобой не скажет плохого. Мы ведь и в самом деле не  боги.  Я
объясню им, что везти больного нельзя.
   Лагунов словно встряхнулся.
   - Скажи родителям, что в нас, возможно, будут стрелять басмачи, что
машину могут подбить,
   Доктор громко перевел. Мужчина на  ослике  вскинул  голову,  унылое
лицо его стало жестким, в глазах разгорался темный  огонь.  Он  тронул
ослика, подъехал вплотную к вертолету, протянул сына советскому врачу.
Когда тот принимал ребенка в свои громадные руки, мать было  качнулась
к нему; учитель удержал ее, что-то сказав,  и  женщина  опустилась  на
колени прямо в пыль, стала молиться.
   - Она молит аллаха, чтобы он ослепил тех,  кто  станет  стрелять  в
вас, - пояснил учитель.
   Лагунов молча полез в кабину. Доктор пригласил с собой отца, но тот
лишь покачал головой и прижал руки к сердцу. У него дома много  работы
и еще много детей. Людям, которые привозят хлеб, лекарства и книги, он
доверяет сына без страха...

   Через несколько  минут,  ввинчивая  машину  в  узкое  небо  долины,
Лагунов глянул вниз. Как будто горные  тюльпаны  зацвели  там  -  люди
махали всем, что нашлось красного: лентами, платками,  повязками...  И
потом, в сырой серой мути над хребтом, не отрывая глаз  от  индикатора
высоты, Лагунов все еще видел этот охранный цвет и безошибочно находил
дорогу.
Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Перевал



   Горы - не поле чистое, и с самого начала  марша  старший  лейтенант
Карлин часть автоматчиков держал на  броне.  Оружие  -  на  изготовку,
чтобы в любой миг ливнем свинца ответить на огонь засады.
   Заметно похолодало, низко над головой  стелились  свинцовые  зимние
тучи, и дышать хотелось глубже, чаще - давала  себя  знать  высота. До
перевала уже рукой подать, оттуда колонна  покатится  вниз,  навстречу
зеленым лугам, теплому ветру, жаркому бою.  Считай,  сделана  половина
тяжелой боевой работы, и мысль  эта  грела  Карлина,  наполняла  новой
силой,  в  ней  растворялась  досадная  неуверенность,  которая  порой
заставляла его поступать наперекор трезвому рассудку.
   Еще в полдень он, молодой командир мотострелковой роты,  выделенной
в резерв командира полка, и представить не мог,  что  скоро  возглавит
сводный отряд, куда помимо его мотострелков войдут рота танков,  взвод
минометов, саперное отделение, две зенитные установки по четыре ствола
каждая, и действовать с этим отрядом ему придется вдали от части,  где
нет ни  предусмотрительной   опеки   штаба,   ни   поддержки   старших
начальников. Особенно  смутило  его,  что  танковой  ротой  командовал
капитан Хоботов, офицер опытный и годами старше Карлина. Близко они не
были знакомы, но в части Хоботова  ценили  за  деловитость  и  крепкую
хватку, о подразделении его тоже говорили хорошо - к такому бы идти  в
ученики, а не  в  начальники.  Вероятно,  полковник  в  спешке  учений
машинально последовал общему  правилу:  когда  сводятся  подразделения
разных родов войск, командует общевойсковой командир.
   По прибытии к месту сбора капитан доложил  Карлину  с  подчеркнутой
уставной точностью, может быть, за официальным тоном скрывая обиду,  и
старший лейтенант принял этот тон, найдя его лучшим средством избежать
недоразумений. В конце концов, роты сведены на один марш  и  бой,  так
надо ли вдеваться в тонкости отношений, искать особого взаимопонимания
и симпатий? Забот хватит без  того.  И  первая  -  чтобы  малознакомые
командиры приданных подразделений и их подчиненные сразу почувствовали
крепкую волю и руку начальника.
   Распоряжения  о  построении  походной  колонны  Карлин  отдавал   в
присутствии  представителя  штаба  учений,  немногословного  майора  с
усталым лицом, словно был чем-то недовольного,  приберегающего  резкое
слово до подходящего случая. Пристальный взгляд этого человека и  сама
мысль,  что  слушает  старшего  лейтенанта   Карлина   целый   десяток
подчиненных офицеров, заставляли его говорить властно  и  категорично,
отметая малейшие сомнения в его способности  управлять  столь  большой
силой в долгом и опасном пути через горы и в предстоящем бою.
   - Вопросов нет? - Он даже не спросил, а  подвел  черту  под  своими
указаниями и поэтому удивился, услышав ровный, какой-то круглый  басок
Хоботова:
   - Есть предложение, товарищ старший лейтенант. Зенитные установки -
хотя бы одну - поставить ближе  к  голове  отряда.  Если  нам  устроят
засады - а их, конечно, устроят,  -  "противник"  засядет  на  высоких
гребнях и скалах, почитай, над головой. Я этот маршрут знаю. Так  вот,
зенитчикам  стрелять  по   небесным   целям   -   сподручнее,   ребята
поворотливые, огонек у них дай бог - будут  снимать  диверсантов,  как
тетеревов. Еще в ту войну зенитные пулеметы в горах изрядно работали.
   Карлин свел брови.
   - Зенитчики прикроют нашу главную силу - танки. То есть вас.
   - Наше  дело  начнется,  может,  только  за  перевалом.  -  Капитан
усмехнулся. - Туда еще дойти надо. А появится авиация,  они  с  любого
места прикроют колонну - не так уж она велика.
   - Распоряжение остается в силе, - отрезал Карлин. - По машинам!
   Когда командиры разошлись, майор негромко произнес:
   - А ведь капитан предложил дело.
   Карлин промолчал. Он и сам понимал, что дело,  но  ему  казалось  -
речь шла об авторитете командирского решения, ради  которого  не  грех
пренебречь малой тактической выгодой. А в душе сердился  на  Хоботова:
не без умысла, пожалуй, при всех ткнул молодого командира носом в  его
просчет. Я, мол, хотя и подчинен вам, товарищ  старший  лейтенант,  но
могу поучить.
   Посредник, конечно, понял настроение Карлина и ничего  не  добавил,
только глянул изучающе и вздохнул, убирая карту в планшет...
   Первый завал на дороге встретили через час марша, когда втянулись в
узкую долину, стиснутую  скалистыми  гребнями.  Едва  к  остановленной
дозорной машине  подтянулась  голова  колонны,  с  каменного  балкона,
висящего высоко над дорогой, хлестнул пулемет  и  наперебой  застучали
автоматы. Мотострелки ответили, минометчики быстро изготовились к бою,
но положить мину на узкий  выступ  крутого  склона  -  дело  нелегкое.
Перестрелка затягивалась, диверсанты "противника" упорно держали завал
под огнем,  не  позволяя  саперам  приблизиться  к  нему.  Карлин   уж
подумывал - не послать ли автоматчиков  далеким  обходом  на  гребень,
чтобы оттуда выбили огнем "неприятельских" стрелков, как  вдруг  из-за
поворота, осторожно обходя боевые машины пехоты, вывернулась  зенитная
установка. То ли сам командир  расчета  оказался  решительным,  то  ли
послал  ее  капитан  Хоботов,  но  появление  зенитчиков  пришлось  ко
времени. Четыре мощных ствола обрушили на балкон  жестокий  сверкающий
град,  там  взметнулось  целое  облако  каменной   пыли,   пронизанное
осколками и бледными вспышками, засада мгновенно замолчала. Саперы  не
мешкая  устремились  к  завалу  и,  пока  расчищался  путь,  зенитчики
подстерегали малейшее движение на выступе  горы,  немедленно  подавляя
его убийственным огнем.
   И рад был Карлин, что бой закончился без особых последствий, а  все
же доскребывало  в  душе:  не  потеряли  бы  четверти  часа,  находись
зенитный расчет в голове колонны с самого начала. Ничего  не  скажешь,
наглядно доказал капитан Хоботов командиру отряда собственную правоту.
И поднималась легкая ревность в душе, когда во время привала не только
танкисты, но и водители боевых машин пехоты, и даже саперы чаще  всего
подходили с вопросами к Хоботову, для которого в горах вроде  не  было
тайн. Не от ревности ли Карлин однажды перестарался? Пришлось  спешить
взвод и атакой вдоль гребня выбивать из  каменных  лабиринтов  сильную
диверсионную группу, вооруженную автоматами  и  гранатометами.  Карлин
сам повел  мотострелков  в  бой.  Возвращаясь,  ждал   от   посредника
одобрения за решительную и удачную атаку, но встретил холодный взгляд.
   - Не своим делом занимаетесь, - резко заметил майор. - Вы  что,  не
доверяете командирам взводов? Почему бросили подразделение?
   - Разве я бросил?
   - Бросили. Эта группа могла быть отвлекающей.  А  если  бы  в  ваше
отсутствие колонна подверглась удару значительных сил "противника"?
   - Но... меня замещал капитан Хоботов, он опытный офицер.
   - Командуете сводным подразделением вы, а  не  капитан  Хоботов.  И
спросят в первую очередь с вас. Кстати, почему именно  Хоботов  -  ваш
заместитель, хотя он и опытный? Мы ведь не в поле  воюем.  Что  ж  ему
бросить танки и бегать в стрелковой цепи, если придется вас  заменять?
Этак вы скоро и без людей, и  без  техники  останетесь...  Вот  вам  и
второй минус,
   Карлин вытирал пот со лба, сам не зная, от чего взмок - от пробежки
ли по горам, от слов  ли  посредника.  Майор  был  прав  абсолютно.  И
пришлось тут же  уточнять  с  заместителями,  чтобы  хоть  один  минус
выправить.
   Еще дважды разбирали завалы, сбивали диверсантов с гребней и  скал,
немало было волнений на узких и опасных участках  пути,  где  гусеницы
машин почти зависали над крутыми откосами, а борта царапали камень, но
минусы не забывались.  И  лишь  теперь,  вблизи  перевала,  настроение
Карлина стало меняться.
   Что бы там ни было,  отряд  шел  быстро  и  не  потерял  ни  одного
экипажа. Надвигалась ночь, но  и  это  не  тревожило  Карлина:  машины
вооружены инфракрасными приборами, а за перевалом склон хребта не  так
крут, не так изрезан гребнями и распадками. Да и "противник"  там,  на
своей стороне, наверняка будет меньше тревожить.  Встреченные  отрядом
диверсионные группы, вероятно, составляли весь растянутый вдоль дороги
легкий заслон, который "южные"  сочли  необходимым  выбросить  в  этом
районе. А на перевале Карлина ждали свои.
   Еще вчера этому перевалу ни одна из сторон не придавала значения  -
он лежал вдали  от  зоны  боевых  действий,  -  но  учения  неожиданно
изменили ход. Внезапным  ночным  ударом  полк  выбил  "противника"  из
предгорья, и тот  покатился  вдоль  широкой  речной  долины,  медленно
отгибающейся к юго-востоку. В тыл отступающим  на  рассвете  готовился
воздушный десант,  чтобы  помешать  "южным"  занять  теснины  главного
хребта  и  укрепиться  в  них.  Одновременно  командование  "северных"
обратило внимание на забытый перевал с единственной дорогой к  нему  и
выслало вертолет с отделением разведчиков. На перевале  оказался  лишь
наблюдательный  пост  "южных".  Его   легко   уничтожили,   разведчики
высадились. Как только летчики доложили по радио обстановку,  командир
полка немедленно сформировал  из  своего  резерва  подвижной  отряд  и
приказал ему прорваться через перевал, чтобы утром поддержать действия
десанта.
   И вот шестьдесят труднейших километров из ста позади...
   - Товарищ старший лейтенант!..
   Кто-то тронул Карлина за  локоть,  он  повернулся  в  люке  машины.
Колонна пересекала пологий щебнистый увал,  слева  он  круто  падал  в
бездну, то ли вечерний туман, то ли тяжелые сырые облака клубились над
падью, и по ним, как по экрану,  ползла  колонна  гигантских  машин  с
великанами на броне. Закатное солнце проглянуло в разбегающихся тучах,
оно лежало на далеком отроге, почти на одной высоте  с  колонной,  это
его прощальные лучи породили призраки. Карлин уже  привык  к  причудам
гор, но так поразительно четки были  силуэты  боевых  машин,  людей  и
хищно заостренных снарядов над приплюснутыми башенками, что  не  сразу
отвел глаза. Темные великаны, сколь